маринадами; закусочная библиотека отставника размещалась на стеллажах,
убегающих к потолку,  вместо книг (корешок к корешку) выстроились раз-
новысокие банки,  за стеклянными стенками коих покоились чудеса, напо-
минающие кунсткамеру,  где в формалине, в колбах и склянках удивитель-
ных форм,  сохранены невероятные,  когда-то живые твари или их органы.
Почуваев любил свою библиотеку,  оглядывал  вдумчиво,  восхищаясь  жи-
востью сохраненных цветов и оттенков,  иногда ставил банку на ладонь и
любовался на просвет, разглядывая каждую веточку укропа, каждый листик
лавровый, каждую перчинку черную, точь-в-точь булавочная головка - без
иглы разумеется.

Из ящика из-под привозного масла Почуваев извлек мощный фонарь и начал
изучать банки,  будто врач рентгеновские снимки больных,  прозрачность
жидких сред притягивала, волшебство и только. Мир внутри банки казался
Почуваеву  таким же полным жизни и таинства,  как в аквариуме.  Каждый
огуречный срез имел свой лик,  отличный от других, каждый маринованный
кабачок цветом,  толщиной кольца,  узором семечек выказывал отличие от
других,  претендовал на не общее выражение лица, каждый патиссон напо-
минал толстомясого повара в лихо заломленном колпаке,  и даже крены, в
коих упокоились каждый из овощей, виделись разными; кто застыл, подбо-
ченясь,  кто вольготно, кто распластался на дне банки, надеясь послед-
ним попасть в рот закусывающему,  кто парил в верхних слоях банки, по-
лагая не без оснований,  что именно верхнего оценят по достоинству,  а
средние и нижние проскочат без восторга жующей публики.

На свободный стеллаж Эм Эм принялся выставлять дары к субботе,  подби-
рал  не торопясь,  восхищаясь букетами рассольных трав в банках,  тон-
костью стебельков, неправдоподобием узоров ветвящихся трав.

Помидоры в банке лежали,  напротив, одинаковые и напоминали покраснев-
шие от стыда пинг-понговые шарики один в один по размеру,  зато разно-
образие оттенков красного,  оранжевого в помидорах могло  поспорить  с
разноликостью кабачков. Однажды Почуваев насчитал более десятка оттен-
ков красного и столько же оранжево-желтого и пожалел,  что  не  малюет
кистью,  как сосед по даче. Дал бы Бог Почуваеву верный глаз и твердую
руку, живописную хватку, отставник не писал бы реки в туманных берегах
или предрассветные рощи,  или зимние дали в дымах и розовато-голубова-
тых отсветах лютых морозов,  Почуваев творил бы на холсте  или  бумаге
единственно банки,  не сомневаясь,  что каждая заслуживает иметь собс-
твенный портрет, хотя бы потому, что пейзажи вечны, а банки, вернее их
содержимое, тленно и живет на свете малый срок.

Эм Эм налюбовался помидорами и перешел к банкам с грибами: в одной по-
коились только ножки белых,  в другой только шляпки,  в третьей затаи-
лись опята. Почуваев знал, что лучшая банка для глаз - со шляпками бе-
лых,  а для языка - с опятами, хотя и зрелищно опята могли соперничать
с титулованными собратьями,  и круги репчатого лука в банке опят смот-
релись чудесным обрамлением десятка и более крошечных грибных головок.
Красиво. Почуваев вздохнул, жалеть не жалел, для того и трудился, что-
бы угощать, но к содержимому банок испытывал чувство, схожее с отцовс-
ким,  вроде  как  отдаешь  дочь единокровную в руки проезжего молодца.
Оценит ли, поймет сколько трудов в дитя вложено?

Слева, впритык к дорожке,  ведущей от дачи к бане,  штабелями  залегли
дровишки,  корм для камина.  К дровам Почуваев тож вожделел, оглаживал
аккуратные кладки поленьев, любуясь неповторимыми узорами спилов, при-
кидывая возраст чурбаков, породу и без труда представляя дерево летней
порой,  когда в шумливых листьях безмятежно порхали птахи.  С природой
Почуваев ладил,  общался накоротке,  любил уединение хоть летних дней,
хоть зимних вечеров,  когда никто не крикнет, не нарушит восторг души,
не озадачит нелепым суждением,  не выведет из равновесия окриком.  Так
случилось,  природу боготворил, людей - будто они и не природа вовсе -
не  жаловал.  Губители люди,  все как один,  так подсказывал Почуваеву
прожитый опыт.  Губители.  Каждый свое кромсает,  кто себя губит,  кто
ближнего,  кто и себя и ближнего,  и все-все вокруг, будто из огнемета
поливают.

Субботний прием обременял отставника лишними хлопотами,  поселяя непо-
кой в круглой крепкой голове на короткой шее,  не восторгали Почуваева
ожидаемые гости,  да и вообще хоть какие бы не вознамерились нагрянуть
-  не  нравились;  однако разве всласть всю жизнь проживешь?  Почуваев
давно зарубил на носу: любое неприятное, суетное, нервнодеятельное от-
ливается в конце деньгой, а денежки он привечал. Весь окоем его банок,
дачных угодий,  бани, липового цвета, собранного для сушки на чердаке,
яблонь,  аккуратно подвязанных и укутанных в ожидании лютых зимних хо-
лодов,  весь Почуваев зависел единственно от денег. Да и у других тож,
понимал отставник,  да и что другие? Раз Бога нет, о других размышлять
дурость сплошная и ничего более.

Присел на ладно срубленную  скамью,  глянул  на  припорошенный  снегом
участок  земли в проплешинах прошлогодней травы и увидел тюльпаны ная-
ву,  прямо среди снегов,  ясно,  невидаль, а Почуваев зрит натурально,
хоть   трогай,  а  еще  говорят,  у  солдафонов  воображение  хромает,
ого-го-го, еще как взмывает, и у каждого, только всяк свое воображает.
Вернулся в погреб,  распечатал крохотную,  почитай,  майонезную банку,
вытянул патиссон, разрезал на дольки одна в одну и употребил с винова-
тым  видом,  будто  извиняясь перед маринованным овощем за вторжение и
поруху.





Мишка Шурф после звонка и Приманке поторчал минут десять за будто  вы-
метенным  метлой  мясным прилавком и отбыл в нижние пространства,  где
девки из молочного отдела гуляли то ли новоселье, то ли удачный аборт,
то ли черт его знает что - Мишке без разницы,  но девок обижать не хо-
телось,  и, спускаясь, Мишка уже обмозговал горсть анекдотцев, как раз
по зубам приглашающим. Мишка в продмаге Пачкуна числился аристократом,
и даже дон Агильяр с Мишкой считался,  держал себя в руках,  зная, что
связи мясника обширны и ветвятся в самых различных областях.

Мишка запросто  плюхнулся  на  тарный ящик,  прикрытый листом картона,
потрепал розоволиких молочниц,  всплеснул руками,  глянув на снедь,  и
сразу зарядил общество пахучей историей.  Девки хохотали до слез, под-
ливали Мишке,  и Шурф прикладывался к выпивке, едва глотая, скорее мо-
чил усы,  лишь бы не обидеть высокое собрание. Девки с возмущением пе-
ресказывали, как обнаглевшие покупатели пялятся на весы, как не устра-
ивает  их  толщина  оберточной бумаги,  как за пятак готовы перегрызть
глотку.  Мишка кивал, разделяя возмущение, впрочем блюл и свою устояв-
шуюся  репутацию справедливца и пытался прояснить позицию покупателей,
коих обстоятельства загнали в самый угол,  исхода откуда не предвидит-
ся:  и, конечно, если б всю страну поставить за прилавки, тогда б люди
жили всласть - мы-то,  подмигнул Шурф, знаем, но трудность державы как
раз в том и состоит,  что людей больше, чем мест в торговле, и выходи-
ло,  что девки в белых халатах,  и Мишка,  и Наташка Дрын,  и сам  дон
Агильяр - люди особые, меченные судьбой.

Мишка так до конца посиделок и не врубился, что отмечают,- витал в об-
лаках,  но поднялся тактично,  где-то в середине празднеств, чтоб дать
девкам перемолоть накипевшее без чужого уха - могли его опасаться, все
ж особа приближенная к трону,  и отбыл в разрубочную к Володьке Ремизу
согласовать обед.

Ремиз как раз торговал музыку: приобрел недавно установку для компакт-
ных дисков и теперь менял пластиночный парк на си-ди.

- Ты че,- Армстронг,  прыщавый, безгубый торговец пластинками и кассе-
тами,  неподдельно  возмущался,-  в штатах сейчас новый альбом с одной
пластинкой восемь гринов, а си-ди тридцать. Сечешь разницу? Все. с по-
мощью  лазера  наворачивают  борозды,- Армстронг ткнул в металлический
диск. Ремиз изучал полированный круг платинового отсвета и готовил се-
бя к великому перелому цен.

- Тут чего? - осведомился Вовка.

Армстронг победно оглядел мясников.

- Самая фенька. Ю два! И.

Ремиз неожиданно вскипел:

- Знаешь,  я  твою Ю видел на .,- сплюнул,  растер плевок по каменному
полу.

Шурф веселился от души. Видно, заломил спекуль безбожно.

- Вов!  Остынь, зря завелся. Вынь кипятильник из зада. Армстронг чело-
век  интеллигентный,  ты тоже .  он предложил,  ты .  можешь не брать.
Мальчики, в какой стране нам довелось родиться!

Ремиз исподлобья глянул на Шурфа и впрямь выпустил пар.

- Новье? - обратился к Армстронгу.

- Ну,  Вов,- торговец музыкой тож сразу оценил,  что Шурф пламя  сбил,
молодец Мишка.- Свежак!  Джордж Майкл - раз, "Деф Леппард" из Шеффилда
- два.

Ремиз полез за бумажником; перебил Армстронга:

- Шеффилд,  говоришь?  Это хорошо. Бабка, помню, все талдычила: лучшие
ножи из Шеффилда, а бабка толк в жизни знала, до переворота выпало по-
жить.

Ремиз сложил коробочки с дисками одну  на  другую.  Армстронг  упрятал
деньги, обратился к Шурфу:

- А ты, Миш, не интересуешься?

Шурф перебрал  коробочки с дисками,  полюбовался картинками,  ссыпал в
зев кожаной сумки музыкального жучилы.

- Крутой больно ты стал,- серьезно подытожил Шурф.

Армстронг не кручинился,  Ремиз отоварился на славу, и день спекуля не
пропал.

- Миш,  ты пойми, искусство, брат! Облагораживает душу. А чего не сде-
лаешь ради души разлюбезной.  Духовность, брат, сейчас в цене, идет не
хуже свиных отбивных.

- Ну это ты брось!  - возмутился Ремиз,  и все трое поняли, что шутник
Армстронг перебрал в оценках.- А ну-ка я тебя посажу на  общегражданс-
кий паек!

Шурф поджал губы. Ремиз опустил глаза долу, чтоб шутейные искры не вы-
дали пустяковость устрашения. Угроза возымела действие. Армстронг отс-
тупил на шаг к стене, в немой мольбе приложил сомкнутые ладошки к гру-
ди. Все трое рассмеялись.

- Потопал,  мужики.- Армстронг  испарился,  избегая  встречи  с  доном
Агильяром:  Пачкун по причинам малопонятным терпеть не мог спекулянта.
Ремиз полагал,  что из-за неряшливого вида,  Шурф допускал,  что из-за
прыщей; Пачкун проникся брезгливостью к Армстронгу, не желая, чтоб тот
дотрагивался до продуктов - вдруг по воле случая кусок  мяса  к  столу
дона Агильяра попадет клейменый нечистой лапой спекуля.

Ремиз еще раз перебрал коробочки, губы его шевелились. Мишка терпеливо
ждал:  нельзя вторгаться во внутренний мир человека, только что отслю-
нявившего пятихатник в оплату своих придурей,  грех не дать такому че-
ловеку миг-другой насладиться приобретенным.

Ремиз упрятал коробочки.

- Звучание, Миш, отменное. каждая струнка отдельно поет.

Шурф сдвинул свиную ляжку,  отложенную Ремизом для неизвестного клиен-
та.

- Обедать будем?

- А  как  же?  - голосом известного актера изумился Ремиз,  и то,  что
обычно мрачный Ремиз пытается шутить,  даже ерничать, свидетельствова-
ло,  что Володька возбужден,  не без грусти расстается с деньгами, что
делало его в глазах Шурфа обыкновенным человеком, реагирующим на невз-
годы жизни, как все, и потому достойным сострадания, как все.

- "Риони?" - уточнил Шурф.

Ремиз не расслышал.

- Поставлю  кресло посреди комнаты,  сяду и.  будто оркестр специально
для меня наяривает. Кайф. Тащусь.

Шурф протянул Ремизу дубленку с бобровым воротником - недавнее  приоб-
ретение Вовки. Ремиз надел дубленку, нацепил очки в тонкой оправе, хо-
тя зрел, как ястреб, нахлобучил твидовую шляпу с тонкими полями - пре-
зидент "Дженерал моторс", да и только. Шурф влез в исполосованную мол-
ниями, утыканную замками кожаную куртку, и разрубочная опустела.





Фердуева задавала инструктаж.  В первом ряду,  низко  склонив  голову,
громоздился Почуваев,  через два стула от него развалился, широко рас-
кинув ноги,  Васька Помреж,  вообще мужчины угнездились ближе к сцене,
женщины-сторожа,  немногочисленные - не жаловала слабый пол Фердуева -
жались по стенам или в дальних рядах.

Фердуева, вся в черном, как ангел ада, сверкала глазами и бесстрастным
голосом перечисляла прегрешения последних недель.

- Клиенты недовольны размещением. Для общего сведения: Пуксо Марь Ива-
новна застилает бельем,  застиранным до дыр.  У нас что нет фондов  на
развитие? Жадностью случившееся объясняю. Учтите! - Присутствующие по-
нуро молчали.  Раздавленная Пуксо мелко и часто дышала,  как  дворовый
пес  в жару.- В институте истории уборщицы устроили свару из-за пустых
бутылок.  У нас разве не отлажено, что кому причитается и по какой це-
не.  Кто  вводит  новации,  ярит уборщиц,  нарушает договоренности?  -
Взгляды уперлись в розовощекого блондина с бородавкой на верхней губе.
Фердуева тоже впилась в отталкивающий кругляк красноватого мяса,  уро-
дующий вполне благообразное лицо блондина.- Учтите! - Фердуева не про-
изнесла  фамилию,  и  все поняли,  что до конца расположения Фердуевой
блондин не утратил.

- Есть жалобы от клиентов,  будто дерут с них, как при обеспечении де-
вицами, а девиц и близко нет, или, хуже того, подгонят срам да и толь-
ко, каких.- Фердуева глянула на Помрежа, Васька не один отвечал за де-
виц,  но слыл непререкаемым авторитетом в поставках живности,  и недо-
вольство Фердуевой в первую очередь касалось Помрежа.

Почуваев оживился:  приятно,  когда коллегу протирают  скипидаром;  не
возносись!  Не считай, что подвал тебе одному подмигнул, что ты первый
об нем укумекал,  до ума дело довести кропотливый труд нужен,  тут без
хватки Почуваева не обойтись.

Фердуева листанула бумажки с пометками.

- Еще  вот жалобы младшего сержантского состава.  Никуленкова принесла
экипажу ПМГ четвертной,  хотя давно установлено,  меньше  стольника  в
конце месяца не давать.  Люди нервничают, рассчитывают на одно, на по-
верку другое.  Мы нарушаем ранее выработанные договоренности. Что, Ни-
куленкова,  мало зарабатываете?  Учтите,  раскачиваем лодку.  Зачем? А
мягкая мебель из холла четвертого этажа,  что, якобы, пошла под списа-
ние по негодности,  не в вашей ли квартире всплыла?  Я не против того,
чтобы люди хорошо жили, но.

Фердуева любовалась цветами на столе:  помнят чертяки,  что начальница
чтит розы,  особенно бутоны тугие,  еще только готовящиеся стать цвет-
ком.  Живет гвардия сторожевая с ней,  как за каменной стенкой,  и  не
знает,  что есть враждебные группы, правда, в чужих районах, но только
начнись свара,  не дай Бог, все дело погубят. Фердуева уже провела пе-
реговоры с умеренными из двух соседних районов,  похоже, вырисовывался
союз,  но два агрессивных района на севере столицы ее  пугали,  сгово-
риться  пока никак не удавалось.  Фердуева давно смекнула:  в масштабе
города дело развалится, если не найти точек соприкосновения сопернича-
ющих групп.  Слава Богу,  деньги есть куда вложить. Один Чорк отмывает
ей сотни тысяч,  времечко золотое, но допустить кровопролития Фердуева
не хотела,  равно,  как не допускала подозрений в слабине. Молодняк из
северных районов упирал на малость фонда госучреждений на их  террито-
рии,  колол глаза обилием площадей в центре.  Что ж, Фердуева провини-
лась,  первой раскрутив выгодное дело. Шла впотьмах, кралась на ощупь,
опыта никакого,  одна вера в удачу да в прикрытие Филиппа. Теперь гос-
тиничный фонд Фердуевой работал по ночам четче,  чем в управлении  вы-
сотных зданий.  И не думалось ей,  что возникнет междоусобица,  мелкие
стычки тревожили запахом большой войны.  Воевать  глупо,  нешто  маль-
цам-северянам невдомек?  Все в проигрыше. Фердуева уже три раза встре-
чалась с их делегатами и каждый раз расходились с прохладцей.

Фердуева вытянула из вазы одну розу, положила на колени.

- Кто хочет высказаться?

Лучше б молчали.  особенно тревожила необходимость создания мощных ох-
ранных дружин, кадры есть, сбить их в кулак дело дней, но денег войско
требует немалых, пощекотала кончик носа бутоном, вдохнула тонкий розо-
вый запах. Чорк не подведет, не бросит, к тому же понимает, таких, как
Фердуева,  лучше в угол не загонять,  для всех лучше. А другие районы,
из несоюзных Фердуевой,  еще свое отношение к конфликту не определили.
Выжидали. И как раз их выбор более всего волновал Фердуеву: если нейт-
ральность,  как они уверяли,  то куда ни шло, но если в сговоре решили
сожрать владения Фердуевой,  ее пышные угодья в центре, войны не мино-
вать. Цветок выпал, изогнулся рядом с красивыми ногами Фердуевой.

Почуваев первым отлепил зад от сидения,  вскочил,  переваливаясь вань-
кой-встанькой,  подал упавший цветок в руки хозяйки: ни благодарности,
ни кивка,  но Почуваев не сомневался, очко в его пользу, победно чирк-
нул взором по вроде бы дремлющему Ваське Помрежу. Пожалуй, один только
Помреж  в  этом  зале представлял в полном объеме тяготы надвигающихся
времен.  Пора рвать когти,  но только крысы покидают тонущий  корабль;
Фердуева сделала из него человека,  напитала бабками, всегда в частных
беседах подчеркивала особое к нему отношение и (если не допускать, что
так  же  она  оглаживала  и других) расположение,  плюс щедрые выплаты
втайне от прочих заставляли Ваську Помрежа испытывать к Фердуевой сме-
шанное чувство благодарности и даже восхищения.

Сейчас, глядя в зал и не замечая обращенных к ней лиц, Фердуева думала
о Мишке Шурфе с крепкими связями в северных районах.  Мишка уже годами
выказывал  почтение  Фердуевой и негласно числился в свите ее советни-
ков.  Мишка щупал северян по заданию Фердуевой,  приносил иногда инте-
ресное,  но хозяйку все эти годы не покидало ощущение,  что Шурф может
гнать треп в обе стороны - агент-двойник,  Мишка слишком хитер,  чтобы
его надежность представлялась безупречной.  Именно Мишка уверял ее по-
завчера,  что состоялись контакты северян с группой  нейтралов  и  что
среди нейтралов есть шальные головы, считающие резоны северян приемле-
мыми, а империю Фердуевой слишком быстро растущей и мощной.

У Фердуевой среди северян обретался один верный человек,  всего  один,
его хозяйка законсервировала, боясь разоблачения, до времени, и решила
использовать в самой аховой ситуации,  смертельной и  скоротечной.  Не
желая  жертвовать своим человеком среди северян,  Фердуева не могла на
все сто проверить Мишку Шурфа,  приходилось считаться  с  его  искрен-
ностью.

- Миш, воевать или нет? - не раз переспрашивала Фердуева.

Шурф отвечал уклончиво:

- Сейчас  нанести  удар к нашей выгоде,  они еще не сбиты в кулак,  но
разгром иногда подхлестывает пуще ровной житухи,  сытой и плавной. Би-
тые поднимутся,  это не вопрос.  И значит - стенка на стенку,  снова и
снова, долгая изнурительная война на выживание, а если так воевать, то
жить-то когда?

- Миш, так воевать или нет? - строила дурочку Фердуева.

Мишка сразу смекнул, что цель Фердуевой - избежать побоища, хозяйка не
раскрыла карты Шурфу:  Филипп-правоохранитель обещал связаться с друж-
ками в северных районах и просить их вырвать зубы,  хоть на время. Фи-
липп объяснил:  как правило,  мутят воду три-четыре горластых мужика в
авторитете, и, если их вывести из игры, припомнив их старые художества
или быстренько соорудив новые, то вся гоп-компания угомонится. Фердуе-
ва  возлагала немалые надежды на вырывание зубов и,  когда Мишка Шурф,
между прочим, сообщил, что арестован Витька Молдинг - спец по потроше-
нию машин, тихо возрадовалась, решив - вот и началось вырывание зубов.
Однако Молдинг - мелюзга среди беспокоивших Фердуеву людей, а два клы-
ка,  об удалении коих мечтала, чувствовали себя вольготно и даже раск-
ланивались с Фердуевой то в одном кабаке, то в другом. Удаление засто-
порилось на Молдинге, и вот уже более месяца хирурги Филиппа, как вид-
но, не брались за инструмент.

Среди нейтралов Фердуеву подпитывали слушками симпатизирующие дамы,  в
особенности любовницы Хрипуна - крупного дельца,  решившего избавиться
от многолетней нежной привязанности и уверенного,  что та ни о чем  не
догадывается.  Фердуева  вмиг спросила список последних побед Хрипуна,
подсунула обманутой,  чем разъярила лю