ания.

Филипп птенцом надулся в кресле-качалке,  будто  толковый  оперативник
впитывал словесный портрет.  Когда Фердуева нырнула под одеяло, Филипп
взгромоздился,  не разоблачаясь, на край кровати, в этот миг с треском
подломилась ножка,  ложе накренилось, ткнулось углом в пол, из матраца
от удара вознесся к потолку столб пыли.

Не видать тебе повышения,  сукин кот,  злорадно отметил Филипп и сразу
полегчало - даже думать о чужих повышениях не любил.

Филипп медленно стаскивал пиджак,  брюки,  развязывал галстук, наконец
вывалил живот, обнажил напоминающие бревна ляжки, не стесняясь, не ис-
пытывая ни малейшего неудобства, будто совершенствами никак не уступал
даме,  ожидающей под чужими одеялами. К Фердуевой домой Филипп наведы-
ваться отказывался наотрез:  его район,  все простреливается,  да и ей
зачем лишние разговоры? Поистратив пыл, откинувшись на подушках, спол-
зая вниз - ложе так и не обрело горизонтальности,  несмотря на газету,
подоткнутую под ножку - Филипп поведал, как пасут двоих баб-воровок на
складе.  Установили  камеру,  скажем,  на втором этаже здания напротив
склада, чтоб засечь, что и когда выносят, понаблюдать за растащиловкой
дэфэцэ.  А фокус в том,  что муж старшей кладовщицы,  капитан гаишный,
оповещен дружками и сообщает жене, когда и насколько установят камеру,
мол, притормози, подруга, на это время. И я все знаю, а мне что? Чест-
ные люди на складе навроде атомного взрыва средь бела дня,  а ты дока-
жи,  что тащат?  Заковыка!  Филипп уткнулся в плечо женщины, захрюкал,
похоже пуская пузыри.

В замке входной двери заворочался ключ - впервые за годы встреч -  Фи-
липпа обдало жаром.  Одеться никак не успеешь,  натянул одеяло повыше,
пытаясь укрыться за пододеяльником с пуховой начинкой, как за броневой
плитой.

Входная дверь хлопнула,  Филипп заметил в прихожей - квартира, что ко-
нура - тень.





Помреж вылез из машины и только тогда сообразил,  что сзади  припарко-
вался Почуваев.  Только его не хватало! Эм Эм попусту не заявится, вы-
ходит, возникла надобность в Помреже для хозяйки. Девицы с недоумением
взирали, как к величественному Ваське направлялся забубенный Почуваев,
вылезший из видавшей виды двадцать первой "волги".

- Вась,- Эм Эм оглядел девиц,  не его размер,  шлюховаты больно,- Нина
Пантелеевна просила,  чтоб ты их превосходительство доставил ко мне на
дачу в субботу.

- А чего не позвонил? - не поверил Помреж.- Обязательно переться!?

- Так тебя нет и нет.- Эм Эм, похоже, подготовился.

Врет внаглую,  идиотом считает. Помреж допустил, что из пивной уже со-
общили  - всегда есть кому стукнуть - о его контактах с северянами,  и
фердуевское доверие поколеблено:  с помрежевской  головы  и  волос  не
упал. Почему? Зачем тогда его пасли северяне, чтоб засвидетельствовать
почтение?

Гнать Почуваева без приглашения заглянуть в апартаменты Васька не  ре-
шился, пожилой человек, неудобно, да и вообще при всех несовершенствах
- свой,  не продаст, разве что цену выкликнут несусветную. В доме Пом-
режа,  вылизанном и уютном,  девицы протрезвели. На стол накрывали без
труда: холодильник хозяина ломился. Все, что оставалось после стороже-
вых дежурств,  после ночных гульбищ в здании института,  после игорных
баталий, парных воркований в специально приспособленных холлах, Помреж
тащил к себе.  Почуваев не удивился, поступал так же не из жадности, а
исключительно жалея время,  поди раздобудь, даже при деньге, а тут го-
товое.

В двух комнатах Помрежа и на кухне по стенам тлели светильники с минь-
онами,  полумрак успокаивал,  разглаживая морщины,  изгонял метания из
зрачков.

Мужчины за столом обсуждали непонятные подробности, не таясь, лишь из-
редка понижая голос. Уставление стола снедью завершилось, Помреж, буд-
то  вырвав  кухню  из когтей полумрака,  врубил многоламповую люстру с
хрустальными висюльками и бронзой, притаившуюся под потолком.

- Красиво живешь!  - возгласил Эм Эм Почуваев.- А девки ничего.-  Отс-
тавник с основательностью рыбака,  прикидывающего достоинства снастей,
рассматривал предлагаемые стати: крепкие икры, крутые бедра, белые ру-
ки,  пока еще не размазанные в блин охочими лапищами груди. Определен-
но, в расположении Почуваева к залеткам сыграл роль полумрак, подгото-
вил  к  положительному восприятию и при ярком освещении.  Помреж сразу
засек, что неприступность, даже язвительность Почуваева касательно де-
виц,  истаяли на глазах, ткнул локтем под ребро отставнику, плавно по-
вел рукой жестом конферансье представляющего актера, расхохотался:

- Может разговеешься? Оставлю ночевать! Рюмку налью! Желаешь, напою до
поросячьего? А? Решайся, затворник.

Выпить Почуваев никогда не брезговал,  башка еще крепкая, мотор не ба-
рахлил;  особенно ценил при возлияниях обстановку принятия горячитель-
ных напитков;  у Помрежа все располагало: закусь, водка из морозильни-
ка,  грибки в плошке с длинной ручкой,  теша семужки розовая с желтин-
кой, просвечивающая, истекающая жиром.

Почуваев замер.  Жене доложит, что остался дома, мол, прохватило поно-
сом и решил дачу пропустить, или набрешет, что сновал по городу в виду
надобностей предстоящей субботы,  припозднился, устал и. поездку пере-
нес на утро.  На утро?..  После пьянки ехать и того хуже,  понадобится
слетать домой,  отоспаться,  и уж после двигать на дачу,  к вечеру или
наутро послезавтра.

Брюнетка погладила Почуваева по ежику  волос,  отставник  сжался,  как
мальчонка, и не припоминалось, когда ж его гладили. Рука Почуваева от-
ветно поползла к черному чулку, обтягивающему ногу, матовому от подчу-
лочной белизны кожи.  Девица увернулась,  отставник охнул:  без рюмки,
видать, расторопность снижается, как ни крути, выпадало принять водоч-
ку.

Помреж веселился, вознаграждая себя за нервотрепку завершающегося дня.

- Девки!  Значитца так!  Имена ваши мне помнить не с руки,  чего мозги
перегружать? Условимся для простоты. Черная будет первая, рыжая - вто-
рая.

- Не рыжая, блондинка!

- Ну,  ну, вторая, не бузотерить. Довожу до сведения. Слушать до крас-
ноты ушей, то есть напрягаясь и шевеля раковинами, чтоб не пропустить.
Почуваев у нас Михаил Мефодьевич,  между прочим, ведущий спец по женс-
кому вопросу. Понимающие дамы сообщали, что о-го-го! Так, Мих Мифодич?

Почуваев глупо щерился,  находясь на равном расстоянии от  того,  чтоб
вспылить  или,  напротив,  обратить все в шутку.  Решил не кобениться.
Помреж - хозяин,  Помреж угощает,  Помреж и девок приволок - надо уме-
рить гордыню.  Эм Эм покачал головой, пожалел, что не наделил его Гос-
подь даром лопотать всегда остро и смешно,  всегда в десятку, чтоб все
кругом ржали до колик.  Приключение само катило в руки. Отставник тро-
нул рюмаху граммов под сто,  мол,  наливай, чего время изводить понап-
расну. После первого опрокидывания Почуваев освоился, закусил грибком,
отметил:  неплохи,  но до его солений, куда там, решил выказать и себя
мужчиной решительным и смешливым:

- А тебе, Вась, которая ж больше по нутру?

Помреж еще крутил рюмку, вроде размышляя принять или воздержаться.

- Как какая? Не понял!

Девицы насторожились.  Почуваев смекнул,  что вляпался в историю,  за-
молк, подумал, выбрал дожимать:

- Ну какая предпочтительнее глянулась. по тактико-техническим данным.

Девицы не знали оскорбиться ли,  хихикать ли, ждали приговора Помрежа.
Васька прожег Почуваева изумленным взором, будто внезапно заговорившее
полено или заплясавший топор. чудо одним словом.

- Запомни,  дружбан, таких девок не делят. Мне, тебе! Ты что? Комунна,
брат.  Таких употребляют только вместе, как в торговом наборе: чай без
манки не моги,  одна без другой в работу не идет.  Так, дамы? - Помреж
обнажил  клыки,  похоже собираясь щелкнуть лошадиной челюстью для ост-
растки несогласных.

Девицы разулыбались.  Почуваев отмяк: дивная компания, пьется всласть,
покуролесить, кажись, выпадает, заводной Васек. Руки отставника засно-
вали к столу и от стола, запихивая в разверстый рот всячину из васьки-
ных запасов.

- Первая,-  Васька чмокнул брюнетку в шею,- разверстай-ка повторно во-
дочки,  поухаживай за генералом.  Да. я еще не сообщил высокому собра-
нию?  Эм Эм у нас полнозвездный генерал.  Американский! Ей, ей, ему на
Эльбе вручил сам Эйзенхауэр. Переправу ладили американцы, понтонную, и
вдруг шальной "мессер" ухнул,  рубанул бонбой, как раз посредине реки,
и крепеж понтонный вышиб враз.  Тут Эм Эм,  как был во всем дорогом, в
стылую водищу нырь,  а весна ранняя, холодрыга, и. руками свел понтоны
и держал вручную,  чтоб течение их на разводило,  а по верху шли амер-
канские танки. Как их там?

- Шерман,- подсказал с готовностью Почуваев.

- Во-о!  -  Помреж потер ладони.- Доложили Эйзенхауэру,  хочь империа-
лист, а тоже понимает, что в сапогах да жиденьком исподнем, да шинель-
ке истертой до дыр особенно понтоны не подержишь.  Доставить, говорит,
мне героя. Прислали американцы просителя. Энкавэдешники посмурнели. Им
решать  отпустить,  Эм Эма или погодить.  Вдруг чего сболтнет лишнего,
или умыкнут его мериканцы, а может Почуваев единственный в Красной ар-
мии, кто может понтоны, наведенные под танки, запросто руками держать?
Пахнет потерей для обороноспособности страны.  Не годится. Тут шустрый
энкавэдешник предлагает лейтенанту Фишеру или Фишману - к тому ж еврей
проситель,  уже стремно, с евреями глаз да глаз, может, хотят обратить
Почуваева в талмудическю веру, а там использовать супротив отечества -
мол,  готовы принять вашего главкома у нас,  какая,  мол, разница, где
амерканскую тушенку трескать,  а водки у нас хоть залейся. Фишман заю-
лил,  еще боле насторожив органы. В общем заявляется Эйзенхауэр, а По-
чуваева  уже отмыли,  отчистили,  даже успели урок американского языка
дать, парень молодой, способный, на лету хватал, на чистом ньюйоркском
диалекте доложил генералу:  мол,  наши пересра. тов. то есть, господин
генерал,  не пустили,  но дело не в этом, а в том, что немецко-фашист-
ский  гад не смог нанести ущерб понтонному мосту,  и ваши белозвездные
шермана проследовали из пункта А в пункт Б безо всяких потерь и  наре-
каний для соединения с частями наступающей Красной Армии.

Генерал раскрывает саквояж,  а там китель генеральский с орлами в пет-
лицах и брюки,  и ботинки под шнурки,  как у них принято,  и тот самый
Фишер или Фишман отводит Почуваева в сторонку, чтоб не сверкал чресла-
ми,  переодевает.  энкавэдешники чуть не падают в обморок.  Ну, чистый
враг, а на кителе Медаль почета, высшая заокеанская награда. Все хоро-
шо, а сапоги Почуваев снять не дает, замер в кителе, прижимает к груди
брюки  со  штрипками,  а разуться не решается.  Дело ясное - запах для
гостей может статься непривычный по густоте,  может кто в беспамятство
ввергнется?  И.  выйдет международный скандал на линии соприкосновения
войск,  хочь и союзных.  Тут только Почуваев припомнил,  что  вымыт  и
снабжен  новейшими портянками.  Скидывает сапоги.  Фишман правда носом
длинным повел,  ну что от нехристя ждать?  Ботиночки  нацепил  Эм  Эм,
шнурки  завязал бантиком.  Что тут особенно важно?  Ботинки эти до сих
пор служат, когда Почуваева приглашают в Америку, а его каждый год вы-
писывают  на  встречу  ветеранов  понтонных войск и плавсредств времен
второй мировой.

Почуваев жрал и пил,  Помреж витийствовал,  девицы и не смели подозре-
вать обман.

- Каждый год. в Америку,- вздохнула первая.

- Каждый год,- эхом отозвалась вторая.- А ботинки новые до сих пор?

- До сих,- важно подтвердил Почуваев.

- А вы как в Америку, самолетом?

Почуваев погорячился, не согласовал с Помрежем:

- Нет, поездом, в спальном вагоне, курочку жена даст, едешь, жуешь, по
сторонам глядишь, не успеешь отоспаться, уже Нью-Йорк. встречает с мя-
сом пирожками,- вспомнились отставнику слова песенки.

Помреж грозно  зыркнул  зрак  в зрак отставнику,  Почуваев,  хоть и не
трезвый,  вмиг сообразил, что дал маху, где именно, разбирать не стал,
пусть Васька дальше распространяется,  лучше пожрать, опыт подсказывал
полнозвездному генералу:  с бабами лишний треп часто в ущерб, один си-
дит соловьем заливается, а как до тихих игр доходит, глянь, а предпоч-
ли молчуна. Оно и понятно, ежели баба на лекцию пришла, тогда ей гово-
рун ценен,  если ж тревога тайная снедает организм,  томление и всякая
неопределенность, тогда в крепких руках молчуна скорее получишь ответы
на каверзные вопросы.

Помреж огорчился:  Почуваев поездкой на поезде в Нью-Йорк напрямик че-
рез океан погубил рассказ, лишил его начинки из чистейшей правды, куда
там затейливой лжи.

Над столом повисло молчание,  досаждающее Помрежу вообще,  а в нервот-
репный денек особенно, стоило примолкнуть, как мысли одолевали: к при-
меру,  недогадливое большинство уверено, что деньги все решают, раздо-
будь,  и все вокруг сверкает, ан нет, хуже всего, когда денег вдоволь,
а жизнь покрывается толстенным слоем пыли;  многие примечали,  небось,
нацелился человек купить автомобиль,  сто раз перемусолил что  да  как
изменится в его жизни,  как выбирается он из сверкающего салона, и все
красотки мира млеют,  будто не видали отродясь ни мужиков,  ни  машин,
или  держит  путь  позднейшей  ночью из спального района,  прижатого к
кольцевой дороге,  мороз под сорок,  такси вымерли,  будто  саблезубые
тигры,  и вдруг на уголке мерзнет в туфельках на каблуках,  тоненькая,
продрогшая, с глазами-плошками в пол-лица, и тут подкатываешь, приотк-
рываешь дверцу, из щели на мороз летят звуки музыки и валит пар, обда-
вая ледяную статую в тоненьких чулочках горьковатым  запахом  дорогого
табака. В мечтах! Все так! А купишь машину и, конечно, морозы свое де-
ло не забывают, и по углам красотки мерзнут, но. жизнь ничуть не меня-
ется:  то же с мебелью, техникой, да с чем ни возьми. Помреж-то прошел
все классы:  и крошки со стола ладошкой-ковшиком сгребал,  и стольники
наклеивал на лбы оцепеневших халдеев в наидорогущих кутильнях, а исти-
на так лица и не открыла.

Помреж расправился с молчанием живо.  Притянул  отставника,  притиснул
железно  и  начал  вдалбливать,  что  туалеты платные в их округе тоже
пришла пора приспособить к делу;  в туалетах есть служебные помещения,
не видные постороннему глазу, и очень даже обширные по площадям, и ес-
ли оборудовать необжитые пространства под приглядом Фердуевой, то поя-
вятся новые точки, оперативные, так сказать: выскочил человек из метро
или подкатил на такси,  скажем,  в полночь - официально туалет закрыт,
но  если  шепнешь,  вроде бы случайно задержавшемуся служителю пароль,
известный Помрежу или тому же Почуваеву,  то,  милости прошу, в тайные
туалетные кельи,  даму свою,  естественно, по лесенке с буквой Ж спус-
тишь и.  вот встреча на нейтральной полосе,  долгожданная, щедро опла-
ченная, кто ж за бесплатик подставляться станет.

В подпитии Помреж строил планы грандиозные, девки внимали, и Васька не
сомневался,  ни в жизнь не догадаются, о чем они с Почуваевым гутарят.
Дыхание  его пресеклось,  будто человек-невидимка ткнул поддых пудовым
кулаком,  когда вторая - блонда - вдруг заявила: "А меня гулял у Чорка
- он держит жральню знатную в приарбатских переулках - один." и назва-
ла одного из северных людей большого полета.  Помреж сжался, обругивая
себя за длинный язык.  Неужели подстава?! Неужели девок подсадили, за-
ранее все просчитав?! А он-то раскудахтался.

Кретин!! - Грохотало в мозгу Васьки.  Кретин! Твою мать! Забыл, чем на
хлеб насущный зарабатываешь. Твердила Фердуева сотни раз: "Молчи! Хоть
тресни.  Всегда в выигрыше будешь.  Посади язык на толстую цепь, пусть
думают,  хрен безмозглый, тебе плевать. Молчи! Всегда при наваре оста-
нешься,  всегда чуткие люди приметят и пропасть не дадут, оценят, хотя
б  за  молчание,  а уж коли в сочетании с мозговыми шариками - и вовсе
адмиралом проплаваешь".

Почуваев отключился:  цапал нескладно колено первой и рыгал, и похохо-
тывал,  и снова тянулся к бутылке,  не замечая сложностей Помрежа,  не
предвидя опасностей, а лишь роняя с паузами:

- М-да!  Туалеты приспособить? Идея! - И снова, не забывая поглаживать
колено.- М-да! Туалеты приспособить? Идея!..

- Заткнись,-  гадючьи  прошипел хозяин и ткнул Почуваева так же безжа-
лостно, как минуту назад его самого человек-невидимка.





Филипп-правоохранитель прижался к Фердуевой:  ей что, встала, отряхну-
лась и пошла.  Свободная женщина.  Человек в прихожей сопел, и утешало
только - один,  не группа,  без понятых,  свидетелей,  может пронесет.
Скрипнула половица, в спаленку виновато заглянул подчиненный, произнес
сдавленно,  будто глотнул горячее или подавился рыбьей  костью,  и  не
примешь за членораздельную речь;  Фердуева, например, звук исторгнутый
пришельцем не опознала, а Филипп тут же ухватил: чэ пэ! Вот что сказа-
но было.  Вот что значит - квартира без телефона, ярился Филипп, натя-
гивая штаны.  Фердуева возлежала на подушках и, похоже, посмеивалась -
или  всегда  у нее по губам гуляла полуулыбка?  Ухажер задумываться не
стал.

Гонец - владелец квартиры - терпеливо ждал в прихожей. Филипп попытал-
ся застегнуть ремень, живот вываливался, не желая попритихнуть под мя-
той рубахой.  Понадобится еще одну дырку в ремне проткнуть. Разожрался
- факт, а кроме хаванины, какие еще такие радости - тоже факт.

Совладав с животом, просунул башку в петлю, по счастью, не развязанно-
го галстука, подтянул узел, накинул пиджак, наклонился, чмокнул женщи-
ну в волосы над ухом. И не встанет проводить, и права: любимый муж что
ль или пламенный любовник? Мужик и только: нужный человек. Филипп обул
ботинки,  завозился со шнурками, нет чтоб помочь, а видит, не дремлет,
поди сейчас в голос заржет.  Шнурки поддались, заглянул в зеркало, на-
пустив строгости на, и без того хамскую, физиономию. Рожа жуть, корми-
лица,  за мордоворотство,  можно сказать,  деньги получает, нормальный
человек обязан убояться такого лица безотчетно,  затрястись, замереть,
вроде кролика перед удавом.

Дверь захлопнулась за начальником и подчиненным.  Фердуева  поднялась,
сходила в ванную, расчесала волосы, привела себя в порядок, оделась и,
не убирая постель,  покинула квартиру.  Из помойного ведра торчали три
засохших  букета:  видно,  до  Фердуевой другие начальники,  или милые
сердцу хозяина хаты люди,  в служебное время решали  неотложные  дела,
отчего и подломилась, не выдержав сверхнагрузок, кроватная ножка.

Обедать решила у Чорка. Такси поймала сразу и через полчаса, не более,
окунулась в другой мир:  промытость гвоздик по три в вазе посреди сто-
ла,  шторы  тяжелого  бархата с благородной прозеленью,  надраенные до
блеска пепельницы,  солидность, плавные движения, манерные девы, знаю-
щие себе цену до копейки, вернее, до мелкой заморской монеты.

Чорк принимал сам,  присел к столику на двоих.  По его глазам Фердуева
пыталась понять:  знает ли содержатель заведения о кирпичной  стене  и
визите северян. Чорк всегда знал все и обо всех, мог за так, по распо-
ложению, оделить сведениями, мог за одолжение, мог за мзду, по-разному
вел себя всякий раз,  слыл человеком многослойным,  темным, но обходи-
тельным;  похоже ни к каким группировкам не тянулся,  ни у кого защиты
не искал, а прикрыт будь-будь, со всех сторон. Что ж, Фердуева понима-
ла толк в прикрытиях и допускала, что есть на свете доброхоты-оборони-
тели от всяческого зла такой силищи,  что союзники Фердуевой, из обле-
ченных властью, кролики и только.

Поговорили: кто что продает,  где лучше отдыхать, общие знакомые. Чорк
посмеивался,  когда у человека дела шли в гору, будто радовался от ду-
ши,  кручинился, когда знакомец прогорал, выказывая себя человеком ми-
лосердным;  мог ссудить на поправку дел беспроцентно, по дружбе, а мог
заломить зубодробительный процент.  Чорк жил не по схеме,  а руководс-
твуясь соображениями данного часа, и сиюминутным настроением.

Мелькали узнаваемые лица,  Фердуева кивала,  ей улыбались,  много чего
знала Нина Пантелеевна про этих людей,  и