рдуева хмыкнула от восторга, она ничего такого не заказывала,
а расторопность Наташки расценила, как предвестие просьбы, скорее все-
го нелегко выполнимой.

Почуваев доложил новости  с  мест.  Машина  крутилась  безостановочно,
только  в восемнадцатиэтажном здании института прорвало воду,  как раз
некстати - среди ночи.  Вызвали аварийную службу,  едва упрятали концы
перед прибытием ремонтников,  но одна пьяная дама,  как ее ни держали,
вырвалась и налетела на водопроводчика. Полуголая женщина среди ночи в
покинутом всеми здании произвела на мужчину с гаечными ключами сильное
впечатление. Почуваев божился, что утечки не будет. Да хоть бы и была!
Фердуева только для острастки пугала своих людей,  россказнями,  будто
утечка для них смерти подобна. Всегда расползаются слухи, и вся надеж-
да  на прикрытие сверху.  Если бы ее не страховал Эф Эл и его команда,
все бы вылезло наружу вмиг.

Фердуева строго приказала проверить  сохранность  институтской  мягкой
мебели  в холлах и лишний раз оглядеть директорский кабинет и предбан-
ник: вдруг кто из подгулявшей братии чего забыл, и еще Фердуева проси-
ла  тщательнее прятать чистое постельное белье в каморках,  подведомс-
твенных Почуваеву и его сменщику Ваське Помрежу.  Васька -  веснущатая
жердь  с лошадиной мордой - и впрямь когда-то служил помощником режис-
сера, но давно покинул студию и был рекомендован в воинство Фердуевой,
как человек непьющий,  не склонный к бузотерству,  ответственный, нет-
репливый, а главное, обладающий контактами с множеством кинодевочек.

Последней Фердуева прозвонилась к Акулетте, младшей сестре известной в
прошлом центровой по кличке Акула,  спившейся и вышедшей в тираж. Аку-
летта во всех греховных предприятиях, во стократ превзошла старшую, но
кликуха Акулетта-маленькая, меньшая, пристала намертво.

Акулетта обладала низким голосом, располагающим к раздумьям, слова ро-
няла веско и производила впечатление  дочки  из  профессорской  семьи,
единственно и знойно любимой престарелыми родителями.

Хорошие манеры липли к Акулетте,  как мухи к меду, украшали ее и дава-
лись без труда.  От прочих Акулетта отличалась величавостью и  умением
таинственно возникать и так же таинственно,  почти растворяясь,  исче-
зать.  Одевалась Акулетта строго, избегая ярких цветов и отдавая пред-
почтение умеренному, но продуманому макияжу. Акулетта поразительно по-
ходила на портреты, писанные с графских жен: гладкая прическа, высокий
лоб, лучезарность и кротость ярких глаз, неизменно с достоинством при-
поднятый подбородок. Графиня гостиничных номеров, не перебивая, внима-
ла Фердуевой: разговор шел о совершенстве кадров, поставляемых Акулет-
той товариществу Фердуевой;  время от времени несмышленые подруги Аку-
летты, по глупости или терзаемые алчностью, выкидывали фортели - непо-
корных Фердуева не терпела, всегда то гневно, то терпеливо утверждала:
плачу не за красу - рожей каждая вторая вышла,  а если подрисовать так
и вообще.  подряд тащи - плачу за покорность и неболтливость. Акулетта
выслушивала  спокойно,  зная,  что возражать Фердуевой глупо,  а также
прикинув,  что разнос носит,  очевидно,  предупредительный характер  и
хлопотами не грозит.

Фердуева взгревала профилактически,  уверившись,  что протирка контак-
тов,  то бишь нагоняй,  время от времени не помешает;  больше волновал
доклад Почуваева - рыхлого отставника, вроде увальневатого, но на деле
хваткого и расторопного, а еще вносило смуту скрытое размежевание меж-
ду Почуваевым и Васькой Помрежем.

Васька Помреж отличался тонкостью и умением продумать грядущий ход со-
бытий до мелочей,  зато Почуваев превосходил Ваську умением  ладить  с
людьми под погонами,  то ли прошлые офицерские года способствовали, то
ли общий склад Почуваева - его любовь к приготовлению домашних  разно-
солов, одержимость рыбалкой и сбором грибов, и явно деревенское проис-
хождение.

Почуваев и Помреж держали институт мертвой хваткой, и как раз эта точ-
ка приносила самый большой доход,  ближайшая по плодоносности уступала
раза в два.  Фердуева отметила,  что доклад Почуваева  включал  гвоздь
программы в том его месте,  где отставник упомянул про гигантские инс-
титутские подвалы, куда не ступала нога человека. Фердуева сразу смек-
нула,  куда клонит Почуваев, и сразу же догадалась, что отставник про-
дает ей идею Васьки Помрежа,  стараясь выдать за собственное открытие.
Дураки!  Фердуева и забыла, что прорабатывает Акулетту, скомкав разго-
вор, швырнула трубку. Дураки! Если удастся освоить подвал и разместить
там оборудование,  всем хватит, такой подвал выпадает раз в жизни. По-
чуваев обнаружил заброшенный ход в подземелье,  никому не известный  -
основной  вход  диагонально перечеркнутый железной скобой,  пылился аж
под двумя висячими замками.  Хоть глаза изотри глядючи -  ясно,  никто
годами в подвал не пробирался.

За окном солнце,  деревья еще голы, но уже изготовились к взрыву зеле-
ни. Фердуева облачилась в дорогое, смелых линий и неожиданных цветовых
сочетаний одеяние,  дождалась прихода подруги - охранницы квартиры,  и
нырнула в лифт чтоб посетить "двадцадку",  раз уж выпала свободная ми-
нута, и прихватить балык и финские вафли.

Фердуева вплыла в оживающую весну,  зашагала по просохшему под напором
солнца тротуару; без головного убора литье волос обрамляло гладкое ли-
цо,  взгляды встречных смущенно перескакивали на постороннее - заборы,
голые ветви, крыши, а то и упирались под ноги.

Фердуева ринулась в "двадцатку" с улицы и сразу налетела  на  Маруську
Галошу,  покрикивающую  на покупателей и месившую жижу грязевого озера
посреди магазина.  Галоша заприметила Фердуеву вмиг и почтительно пок-
лонилась,  обдав  дрогнувшей в руках шваброй ранты сапог неудачно под-
вернувшейся молодухи.

Мишка Шурф из-за прилавка отдал честь и в ответ удостоился,  едва уло-
вимого кивка. На немой вопрос: где Наташка? Шурф ткнул пальцем в лест-
ницу, уводящую в подсобки, где за фанерной дверкой в скрытом кабинети-
ке ютилась Наташка Дрын.

Народ ломился за сосисками. Фердуева скользнула взглядом по нездоровой
розовости сосисочной горы на мраморе и  устремилась  вниз.  Пересчитав
ступени  крепкими,  безупречной лепки ногами Фердуева налетела на дона
Агильяра.

Пачкун приветливо развел руки,  вроде б  для  дружеского  объятия,  но
дальше символического жеста не пошел. Пачкун относился к Фердуевой по-
дозрительно, не ведая истинные силы, ее поддерживающие; к тому же Миш-
ка  Шурф,  который знал все и про всех,  никогда не решался перемывать
косточки Фердуевой и только при разговорах о ней не желал шутить и сы-
пать колкостями.

Шурф -  парень  не трусливый,  но осторожный,  напоминал себе Пачкун и
всегда выказывал Фердуевой должную обходительность.

- Какими судьбами? - Пачкун предупредительно пропустил гостью вперед.

- Вафельными.- Фердуева,  попав в подвал,  сразу вернулась к мечтам об
освоении институтских подземелий, и рокот басов обстоятельного Почува-
ева враз перекрыл интерес к Пачкуну.

Пачкун, обиженный краткостью ответа и нежеланием продлить беседу, уда-
лился.

Фердуева проводила дона Агильяра пустым взглядом, успев отметить, что,
как и всегда, вызывают раздражение тучнозадые мужчины, широко расстав-
ляющие  носки  в стороны и несущие себя мелкой поступью.  Наташка Дрын
колдовала над косметикой, когда фанерная дверь пронзительно заскрипела
и впустила Фердуеву, заполнившую каморку телесами и натиском до преде-
ла.

Наташка Дрын,  размалеванная по-клоунски -  даже  цыганство  Фердуевой
тускнело  рядом  -  притиснула подругу и отметила молниеносно:  пахнет
"Опиумом",  а божилась, достать не может, сука. И еще подумала, что за
свой балык могла бы рассчитывать на большую нежность Фердуевой,  а еще
позавидовала свободе Фердуевой,  которая вроде при должности, а всегда
птица вольная, а ты здесь парься да томись в четырех облезлых стенах в
подтеках и журнальных  ликах  десятилетней  давности,  наклеенных  еще
предшественницей.  Наташка долго зла не держала, не прощала только де-
нежных надувательств между своими,  врубила  магнитофон  и  умудрилась
изогнуться, не руша стен, в резком танцевальном маневре, потягиваясь и
выкручивая бедра непостижимым образом.

Фердуева успела уловить трепет ноздрей подруги и сразу объяснила себе:
вспомнила, черт, об "Опиуме". Прокол! Нет, чтоб политься другим носог-
реем.  Пожалела, что в сумке нет флакона, а то б прямо сейчас - терять
доверие не след, не то балычная река обмелеет и вовсе высохнет, конеч-
но,  можно прижать, да притягательнее по дружбе, вроде как по обоюдке,
от взаимности душевной тяги.

- Я те раздобыла "опий"!  - Фердуева вздохнула, из пяти флаконов расс-
таться с одним не хотелось - но и холодильник со снедью дело  не  пос-
леднее.

- Верх крутой? - между прочим уточнила Наташка про духи.

- Без верха,- мягко пояснила Фердуева, и Наташка Дрын в простоте отру-
гала себя за несправедливость к подруге и дурные помыслы.

Телефон не унимался, сыпал звонками, напоминая веселый трамвай, и вла-
дычица каморки умудрилась таинственными звуками - обрубками слов, меж-
дометиями и чередованием преувеличенно шумных вдохов и выдохов - убла-
жать страждущих и поддерживать вполне осмысленный, даже игривый разго-
вор с гостьей.  Разговор отличался той  странностью  для  постороннего
уха, что и беседа двоих, бегло швыряющих друг в друга фразами да еще и
на непонятном языке. Фердуева собеседницу не слушала, пальцы машиналь-
но забрасывали в зев сумки плоские жестянки, укладывали поверх вафель-
ные пачки, в то время как обладательница холеных, отмоченных в ванноч-
ках и растворах,  отбеленных кремами и мазями рук мысленно пребывала в
подвале института, подведомственного Почуваеву и Помрежу.

Наташка Дрын на мгновение умолкла,  как раз,  когда  гостья  упаковала
провизию и полезла в сумку за деньгами.

Наташка протестующе выставила перед собой ладони:  хотела, чтоб до по-
лучения духов Фердуева ей была должна,  а не наоборот, так духи реаль-
нее,  не уплывет высокоценимый флакон, хотя Фердуева слово держала на-
мертво, как смертники оборону.

- Потом разберемся. когда за духами заскочу.

Фердуева пожала плечами,  поднялась, окинула со смешинкой убогую фото-
галерею на стенах и уже у двери поинтересовалась:

- У тебя нет по железкам спецов? Сварить кое-что, припаять. порукастее
и чтоб нетрепливые.

Наташка изобразила раздумье, горизонтальные морщины пролегли над выщи-
панными  бровями,  завсекцией принадлежала к породе соотечественников,
коим засвидетельствовать,  что они чего-то не могут или не имеют соот-
ветствующих связей - нож острый, все одно, что самооговор, признание в
наитяжком грехе. Глаза Наташки засияли.

- Ну,  как же!!  Мой,  что тебе дверь лудит, у него три завода метизов
схвачены, металлоремонты на все вкусы и вообще.

- А ты его давно знаешь?

Сейчас Наташка уяснила, за что боятся Фердуеву: так кинжально, жестко,
с плохо скрытой угрозой мало кто может спросить.

Мишка Шурф перехватил Фердуеву на лестнице, сунул ей в сумку две банки
неизвестного происхождения.

- Хочу посоветоваться?..

- Советуйся,- черные глаза женщины блеснули в отсвете тусклой подваль-
ной лампы. Мишка Шурф взъерошил кудри, приблизился и зашептал.

Дон Агильяр выплыл из кабинета и,  сделав вид, что не замечает пару на
истертых ступенях, шмыгнул в каморку к Наташке. Через минуту из-за фа-
неры докатился заливистый смех и резко оборвался, как Пачкун кивнул на
дверь  и поднес палец к губам.  Отношения с Наташкой секретом не были,
но Пачкун обожал поиграть в осторожность,  полагая,  что осязаемая ос-
мотрительность придает ему вес в чужих глазах.

Шурф нашептал о застолье в кабаке:  кто кем интересовался, кто что ба-
лаболил, обстоятельно доложил, точно.

Фердуева подбирала себе помощника,  почти наметила Ваську Помрежа,  но
вдруг притормозила:  может Шурф лучше? Васька надежнее, а Шурф ушлее и
осведомленнее будь-будь,  и концов, похоже, у Шурфа больше. Мишка пос-
тавлял денежных клиентов, что приезжали в столицу на картежные олимпи-
ады,  ниже мастеров общесоюзного класса мясник ни с кем дел  не  имел:
по-первости,  когда  Фердуева вызнала,  почем играют - не поверила,  а
когда убедилась, отдала олимпийцев целиком в ведение Шурфа. За негоци-
антов с Кавказа,  напротив, отвечал Васька Помреж, среднеазиатов кури-
ровал Почуваев.  Клиентура Помрежа любила девочек; клиентура Шурфа от-
давала должное слабому полу выборочно,  силами картежного молодняка, а
в основном - люди серьезные, предпочитали покой, вкусную еду и хорошие
вина; клиентура Почуваева типизации не поддавалась.

- Миша! - Фердуева тряхнула волосами - нарочно, случайно? - задев щеку
мясника.- На той неделе один твой клиент, свердловчанин, кажется, нап-
ряг Помрежа,  вел себя уралец не-парламентски.  Объясни таким,  Миш, в
столице на воспитательную работу времени нет. Поуйми братьев-провинци-
алов! - Со столичной уверенностью в себе подытожила хозяйка промыслов.

- Бу сде,- Мишка ругал всячески идиотов прошлонедельного постоя.  Одно
жаль: идиоты денег Мишке не жалели, и Фердуева не скупилась. Мишка со-
сал обе стороны в обе щеки, терять не с руки, повторил,- бу сде! - уже
в спину женщине, вышагивающей вверх по лестнице.

Дон Агильяр привидением возник из тьмы коридора  и  пытался  объяснить
себе,  почему Мишка покорно талдычит - бу сде. Пачкун ревновал, уверо-
вав давно,  что исполнительность мясника целиком обращена на Пачкуна и
делиться ею с другими для начмага оскорбительно.

Через час Пачкун вызвал Шурфа,  сесть не предложил,  не шутил, не под-
черкивал общность участи,  а напротив,  начальственной неприступностью
пытался показать кто есть кто.

- Играешь на две лузы, Мишка? - Пачкун выпятил нижнюю губу.

- Что вы?..- Мишка осекся,  согнал вмиг улыбку, и Пачкун удостоверился
в подлинности страха рубщика мяса.

Дон Агильяр сжал серебряные, без единой желтинки, седины на висках:

- Миш, хочу напомнить УКа статью сто шестую. Укрытие товара!

- А что я?..- Шурф позеленел.

- А то!  - Пачкун встал.- Я таких козлов,  как ты,  сотнями на водопой
водил и. пить не давал, учти!

- Я!  - начал было Шурф, и Пачкун углядел в его глазах хитрость и зло-
бу.

- Пшел вон!  - рявкнул сладкоголосый дон да так, что штукатурка осыпа-
лась  с потолка и покрыла меловой пылью носки вычищенных до блеска бо-
тинок.

Шурф направился к двери,  не по-доброму,  не понравилось Пачкуну,  как
удалялся подчиненный: в каждом шаге, в каждом подергивании шеи, в каж-
дом волоске на побелевшем затылке - вызов,  не гоже в такой злобе  от-
пускать.  Пачкун стремительно рванулся вперед,  припечатал цепко плечо
опального.

- Для твоего блага,  Миш, ору! Люблю тебя и верю тебе, а верю я одному
на миллион.

Шурф развернулся  на каблуках,  будто скомандовали кругом,  встретился
глазами:  дон Агильяр и впрямь немало сделал и делал для Шурфа и, раз-
рываясь  между  директором и Фердуевой,  стремясь понять,  чем угодить
Пачкуну,  как сбить пламя, желая самому себе дать ответ кто ж из двоих
- Фердуха или дон? - важнее, судьбоноснее, Шурф вздохнул, виновато по-
мотал головой, покаялся.

- Пал Фомич,  я?..  против вас?..  Никогда!  Чтобы. кто бы. но тут моя
частная жизнь.

- У нас,  Миш, частная жизнь и производственная одна, склеены - не от-
дерешь!  Думаешь, ваши художества: Наташки, Вовки Ремиза, твои, других
орлов  да  орлиц,- так припрятаны,  что никому глаза не режут.  Ой ли?
Миш,  все решает прикрытие!  Кто прикрыт, тот и умен, а будь ты хоть о
семи пядей, без защитников - хана. А прикрытие, Миш, мой товар, больше
я ничему не научился за жизнь,  да видно и не надо большего;  но. если
доброхоты из домов с антрацитовыми табличками у подъездов или алыми да
с золотом буквами от нас отвернуться,  ни изворотливость, Миш, ни дог-
ляд  за каждым,  ни щедрость умасливания не уберегут.  Не видит только
тот, кто не хочет зреть, а если шоры-то с зенок долой, пропали мы, Ми-
ша.

Шурф молчал: так оно и есть, он и Володька, и Дрыниха - мелюзга, будто
барахтаются в манежике под присмотром Пачкуна, отгороженные от колюче-
го, враждебного мира плетеной сеткой, а сплел спасительное препятствие
дон Агильяр,  вязал узлы до умопомрачения,  недосыпая,  пил и гулял  в
ущерб здоровью и карману, лишь бы укрепить ограждение, углядеть вовре-
мя гнилое вервие в плетенке,  и теперь,  когда Шурф занес ножку,  чтоб
выбраться из манежа, дон ухватил мальца за щиколотку, швырнул на сере-
дину,  к любимым игрушкам - вырезкам, свиным отбивным на косточке, от-
менной баранинке для плова - знай свое место, малыш, иначе беда!





Апраксин все думал про квартиру,  упрятанную в броню.  Свободный в пе-
редвижении,  не связанный служебным креслом,  не утративший интерес  к
окружающим,  не терпевший хамства,  а таковым числил не только бранные
слова, да страсть распускать руки, но более всего любого оттенка несп-
раведливость,  Апраксин баловал себя влезанием в чужие дела. Хам дейс-
твовал на Апраксина,  как знаменитая примером красная тряпица на разъ-
яренную бычину. Одно смущало: чаще бык кончал плохо, а тряпица остава-
лась целехонькой,  или мулету заменяли, но бык-то погибал, от ослепле-
ния страстью;  ежели б не давал себя раскачать нервно, не впал в буйс-
тво,  а плавно обошел верткого врага с клинком,  раздумывая над каждым
своим шагом и тычком рогов, не сдобровать тореро; и пуще всего наказы-
вал себе Апраксин: не взрывайся! Пошел пузырить слюной, размахался ру-
ками - проиграл! Держи себя в узде, держи до кровавой пены в углах губ
и выиграешь.  Сорвался на крик,  заметался,  вознамерился страшить  да
припугивать - каюк.

Стальные полосы мучали и нашептывали разное. Кто ж персонально дал ко-
манду зарешетить дверь, вложив щедро денег в бездельную, на взгляд Ап-
раксина, предусмотрительность?

Среди знакомых Апраксина водились слесари,  водопроводчики, домуправс-
кие канцеляристки, жэковские дивы, фениксами сгорающие после трех-пяти
месяцев  липовых  трудов  по  мнимому уходу за территорией и расчистке
снега, которого только прибывало, а если и убывало с улиц и дворов то,
единственно,  заботами солнца, на окладе жэка не числившимся. Апраксин
без труда вызнал,  что в квартире этажом ниже обретается некто Фердуе-
ва,  осчастливившая столицу своей персоной не то шесть,  не то десяток
лет назад. Переселенка из дальних далей вначале урвала комнату в квар-
тире  и  делила  житье-бытье  с пьянчужкой-одиночкой,  подрабатывающей
увядшими прелестями на Киевском вокзале,  а после выселения  пьянчужки
за  поножовщину кавалеров,  Фердуева прибрала к рукам вторую комнату и
воцарилась в центре столицы,  под высокими потолками,  любуясь из окна
белыми  пароходами  и трудягами-баржами,  вяло плывущими взад-вперед с
излюбленными грузами десятилетий - деревом и песком.

Апраксин понимал,  что при всей краткости пересказа эпопеи  Фердуевой,
опытному человеку виделось многое, один перескок от владения комнаты к
воцарению в квартире вмещал бездну - пропасть необъятной ширины, и эту
пропасть  Фердуева  умудрилась  залить бетоном и перебраться на другую
сторону посуху, завладев двухкомнатной мечтой.

Апраксин жил один, и Фердуева кукушкой куковала, и разница лет меж ни-
ми вырисовывалась,  как раз подходящая, по складу, по хищной крепости,
по хваткости и напору обладательница квартиры-сейфа привлекала  Апрак-
сина.  Фердуевский тип как раз враждебностью миру Апраксина и притяги-
вал, и давно Апраксин прознал за собой эту слабость: самому, будто кто
тянул за веревочку,  поспешать навстречу своей же погибели. Как тут не
вспомнить романтические отношения богомолов:  после  разрыва  страстей
ухажеру уготовлена еще и роль ужина для возлюбленной.

На следующее утро,  как раз, когда Фердуева шагала к "двадцатке" с ви-
зитом к Наташке Дрын, Апраксин пристроился метрах в пятнадцати позади,
решив  прошагать  соглядатаем  за женщиной несомненных статей и редкой
яркости весь ее обычный день.

Апраксин не