ВИКТОР ЧЕРНЯК
ЖУЛЬЕ


Сумеречный мужчина неопределенного возраста со шрамом над левой бровью
уставился на двузначный номер квартиры, увидев горизонтально вытянутую
стальную полосу шириной в ладонь на входной двери.

А ниже, параллельно первой, на расстоянии три ладони еще одну такую же
полосу.

А ниже еще одну и еще, и еще.

Точно такие же полосы пущены вертикально - не дверь,  а лист  школьной
тетради  в  клетку,  только  клетки  из стальных полос.  Оправлен лист
стальным же коробом,  выкрашенным масляной краской.  Из него  в  стены
дверного проема вгрызаются штыри толщиной в два пальца.

Апраксин потер шрам, замер в недоумении: спускаетесь с верхнего этажа,
шаркая по ступеням и хаотично перебрасывая мысли-мыслишки о вашей жиз-
ни,  и  вдруг  замечаете,  что неизвестный вам сосед по дому укрепляет
дверь: вскоре стальные полосы скроются под обивкой, на пустую площадку
перед  листом воззрится глазок,  и никто не догадается,  что взломать,
пусть со сноровкой и подходящим инструментарием мягкую, почти игрушеч-
ную на вид дверь, не проще, чем вспороть несгораемый шкаф шилом.

Апраксин машинально поправил шарф: задержался, не зная зачем, у нарож-
дающейся,  пока еще открытой постороннему взгляду неприступности. Мас-
теровой - мосластый, сероликий - укладывал полосы уже по низу, ближе к
порогу квартиры.

Из ведра для пищевых отходов тянуло гнилью.  Мастеровой врубил  дрель:
въедливые, царапающие звуки сдули любопытствующего с места.

Апраксин поспешил к выходу.

На улице мороз, из-под крышки коллектора била струя пара, стремительно
клубясь,  распухала на глазах и близрастущие деревья, окутанные теплой
влагой, превращались в марлевые поделки, поражая театральным неправдо-
подобием.

Машины бесшумно скользили в трескучей прозрачности,  будто привязанные
к дымкам выхлопов,  небо синело не по зимнему и становилось ясно: дав-
ление падает, к вечеру мороз наддаст круче.

Апраксин поднял воротник.  Убого одетые старики и старухи тенями  выс-
кальзывали из подъездов и устремлялись за продуктами в окрестные торг-
точки.  Истерзанные годами тягот ноги неуверенно несли выжатых досуха,
покрытых сеткой морщин людей в жестокие битвы подле прилавков.

Кому могла понадобиться непробиваемая дверь?  Что это: желание надежно
сохранить нажитое имущество,  или страх потерять неправедно заработан-
ное? Или?..

Апраксин шел на собрание:  предстояла встреча с заместителем председа-
теля исполкома,  курирующим торговлю района. Апраксин знавал полковод-
цев районного разлива, и мнение о них складывалось нелестное. Какой он
из себя,  зампред?  Полноватый,  с гладкой кожей, лицо скорее круглое,
чем  вытянутое,  сохранивший молодцеватость комсомольской юности,  при
галстуке,  при скромности,  значок на лацкане, неуловимая скользкость,
опытность ловкого царедворца,  округлые жесты, набрякшие веки - думай,
от усталости, не от выпивки же. Плод, только-только наливающийся сока-
ми:  с места зампреда можно начать стремительный подъем, а можно ходко
покатиться вниз,  вернее откатиться вбок,  в  одну  из  номенклатурных
ниш-отстойников,  где тихонько пересидеть,  переждать, набирая сил для
следующего рывка.

Апраксин нес сумку - белье в прачечную, и мысленно пересчитывал закры-
тые  в их районе магазины - похоже,  мор напал:  за ближайшими овощами
пробежка полтора километра,  хлебом меньше, чем на тысячеметровой дис-
танции не разживешься.  Житье в районе неустроенное - центр обезлюдел,
по ночам ни души,  лишь шныряют кастрюльной голубизны  вытрезвительные
автобусики, развозящие бедолаг по казенным ночлегам.

Заместитель, курирующий  торговлю  в районе,  лишь частично походил на
зампреда,  привидевшегося Апраксину.  Человек рослый,  с  намечающимся
брюшком, упрятанным под пиджаком инпошива, с мелкими, незапоминающими-
ся чертами лица и бескровными губами. Раздираемый сотнями дел, он, при
энергичной повадке поразительно ленивый мозгами,  не ждал от встречи в
подвальном зале с коммунистами-пенсионерами ничего хорошего.  Старики,
случается,  неуправляемы - отбоялись всеми страхами, ощутили леденящее
дуновение небытия,  и сам черт им не брат.  Молодость всегда склонна к
соглашательству - только для вида ерепенится, а погладь да приласкай и
твоя, с потрохами. Старики - хуже. Наевшиеся обмана за всю жизнь досы-
та - не поддаются. Холера их дери! Дурасников не тужил особенно, знал,
что нет силы его сковырнуть,  если верха не пожелают,  а верха зампред
промасливал тщательно, с младых ногтей поднаторев в умении стлаться. В
мире, где всего недоставало, и большая часть вожделенных вещей и пред-
метов  отсутствовала  по  причинам всемирно историческим,  нужные люди
всегда и всем пригождались.

Дурасников глянул на календарь,  припомнил,  что директор  "двадцатки"
так  и  не пришел,  хотя обещал вывалить все свои беды Дурасникову,  а
также обговорить прикрытие.  Пачкун - директор продмага (бывшего гаст-
ронома) принадлежал к ассам торговли.  При слове "вор" свекольно рдел,
и глаза его полыхали негодованием.  Дурасников  перетащил  Пачкуна  из
другого  района,  где  непростые обстоятельства жизни в доставательном
царстве намекнули Дурасникову, что Пачкун - кадр надежный, хотя излиш-
не липкий и не уразумевший,  что узы вроде тех, что связывали Дурасни-
кова и Пачкуна надо маскировать, а никак ими не похваляться.

Ратиновое пальто скакануло на широкие  плечи,  упаковало  Дурасникова,
шарф  обмотал толстую шею,  распирающую залохматившийся ворот рубахи -
пусть зрят, и у зампреда трудности с бюджетом - Дурасников, кивая тех-
работникам, поплыл по широкой лестнице особняка - бывшей собственности
утонувшего в безвестности богатея и вышел к черной машине -  берложной
лежке шофера Коли Шоколадова.

Шоколадов разместил  на  руле книгу и лениво скользил по сто пятьдесят
второй странице уже третий час,  читал Шоколадов эту книгу  не  первый
год,-  забавная штука вина - Коля наказал себе непременно добить чтиво
к ближайшему красному дню календаря.  Дурасников значительно уселся на
мягкое сидение и демократически, то есть по-отцовски, зыркнул на Шоко-
ладова.

- Развиваешься?  - сам Дурасников книгами не баловался: зряшняя потеря
времени;  говорливостью при необходимости природа не обделила, а глаза
стирать в скачках по буквам резона не усматривал.  Не интересно Дурас-
никову  про жизнь читать,  другое дело жизнь творить в пределах огово-
ренной компетенции.  Дурасников терпеть не мог книжных обжор - мнят из
себя - и пролетарски негодовал,  видя интеллигентные лица. Классово не
приемлил, оставляя за собой право толкователя воли народной, хотя мать
Дурасникова в войну торговала петрушкой по грабительским ценам, а отец
командовал наполовину разворованным складом. Дурасников к пролетарско-
му  сословию никак не принадлежал,  разве что по косноязычию,  которое
приноровился выдавать на трибуне за муки размышлений.

- Угу.- Шоколадов плавно тронул машину, бросив книгу на горб кардана.

- Сгонял в двадцатый? - Дурасников выложил нетрудовые, будто лягушачьи
животы, белосерые руки на папку.

- Не-а!  - Шоколадов лихо обогнал троллейбус - Наташка ящик на себе аж
полквартала тащила. Хорошая девка Наташка, услужливая.

Дурасников приложил ладонь ко лбу,  будто проверял,  не  поднялась  ли
температура.

- Услужливость словцо поганое, не пролетарское!

- Угу,-  согласился Шоколадов,  потому как все в исполкоме знали,  что
нет большего мастера размежевания меж пролетарским и не  пролетарским,
чем Дурасников.

- Говорят Наташка твоя с Пачкуном шуры-муры крутит?  - Дурасников дав-
ным-давно знал об амурных отношениях со слов самого Пачкуна,  да хоте-
лось проверить предан ли Шоколадов,  не прикидывается ли,  не завелась
ли червоточинка недонесения?  Шоколадов знал многое, не то, чтоб могу-
щее потопить Дурасникова (секреты первой гильдии Дурасников,  само со-
бой, не расшвыривал под ноги каждому), но гаденькое, лишнее, и от того
у Дурасникова иногда беспричинно портилось настроение, хотя Шоколадова
ему подбирали,  руководствуясь десятилетиями отработанными представле-
ниями о верном водителе.

- Наташка со всеми крутит, только помани пальцем, да в кабак свози!

- Да ну?  - изумился Дурасников, сладко припоминая, как ездил с Пачку-
ном и Наташкиной подругой в чудо-баню.





Пачкун прел в слепооконном подвале магазина,  тиская  влажной  ладонью
телефонную трубку. Лицом и благородными сединами Пачкун походил на ми-
нистра иностранных  дел  латиноамериканской  республики.  Вообще,  при
взгляде на Пачкуна думалось, что его подлинное имя дон Идальго ди Ала-
мейда Кордобес ди Агильяр, а никак не Пал Фомич Пачкун.

Пачкун проговаривал по телефону разные разности, когда влетела Наташка
и выложила, что упаковала Дурасникову все, как и велено. Директор раз-
говора не прерывал,  поманил Наташку свободной рукой,  охватил  бедра,
прижался к теплым тугим телесам.  Наташка замерла, вырываться не пола-
галось - стой, терпи, пока не отпустят.

Пачкун прикрыл трубку ладонью.

- Кольке Шоколадову пльзеньского отсыпала?

- А то!  - Наташка с опаской зыркнула на дверь и погладила седины дона
Агильяра,  в просторечьи Пачкуна.  Директор стальной скобой напоследок
сжал бедра и выпустил Наташку.  Завсекцией упорхнула,  Пачкун  положил
трубку,  тоскливо обозрел окошки под самым потолком:  белый свет нудно
мутился,  смешиваясь с желтоватым от вечно горящей лампы под  потертым
абажуром.  Кузница  моя,  подумал Пачкун о своем магазине и припомнил,
как по пьянке его дружбан по школе,  липовый,  а  может  и  подлинный,
изобретатель Генка Маслов кручинился:  "Понимаешь,  Пачкуновский, им,-
тычок указательным пальцем вверх,- ничего не нужно.  Притащи я  завтра
машину и скажи,  вот она из воздуха делает золото, усмехнутся и пошлют
на хрен,  мол, не мешай дремать, дядя! Производительность растет, бла-
госостояние аж удержу не знает как мчится. Все академики и профессора,
врачи, юристы, инженеры мира у нас поселились - чего еще надобно? Пшел
пока цел!"

Пачкун огладил белый халат,  вынул из обширного накладного кармана два
четвертных,  не запомнил, кто сунул, переложил деньги в бумажник. Уче-
ным  и  невдомек,  что уникальная машина,  делающая из воздуха золото,
давно изобретена и поставлена на поток,  и стоят у рычагов таких машин
седоголовые доны,  услада непоседливых и жадных до жизни Наташек. Цехи
этих машин работают бесперебойно под приглядом дурасниковых и гармония
происходящего  столь велика,  что только завистники и очернители могут
не восхищаться слаженным ритмом, тарахтением и, в особенности, готовой
продукцией машин, переплавляющих не всегда чистый воздух и убогий про-
дукт в чистое золото.

Наталья Парфентьевна Дрын (или Наташка в устах Пачкуна) паковала зака-
зы  для участников ВОВ.  Страда заказов оборачивалась всегда благосло-
венной порой:  не все вовцы доползали до пункта кормораздачи,  не  все
востребовали  кусающий  ценами  дефицит  и  всегда возникали излишки -
икорные,  балыковые,  мало ли каковские,  уходящие в сторону. Куда? Не
смешите! Хоть в те же в картонные ящики к Дурасникову.

Сейчас Наташка бдительно парила над взвесом кур и пачек масла.  Плевое
вроде б дело,  но как раз на незатейливом масле да на  курах  набегали
приличные  деньги,  или бабки,  как говорили в кругах,  приближенных к
сфере,  или капуста, или. все давно догадались, не в названии дело - в
принципе. И все уверовали в первоначальную важность кредитных билетов:
и пожарники, и сэсники-санэпидемовцы и то сумеречные, то балагуристые,
то  раздражительные,  то  неожиданно стесняющиеся обэхээсэсники,  раз-
ностью своих темпераментов как раз сигнализирующие, что они всего лишь
люди,  как все,  а значит. что это значило в приграничных к магазинным
подсобках-пространствах ведали давно,  уяснили крепко и допразъяснений
не требовалось ни продавцам,  ни водителям,  доставляющим товар с баз;
ни среднему звену магазинного руководства;  ни уборщице Маруське Гало-
ше,  толстомясой бабище, прозванной так в честь глянцевых, красноротых
изнутри галош, в коих Маруська орудовала шваброй и зимой, и летом. Все
знали правила игры:  и робко наведывающиеся - предварительно отзвонив,
чуткость!  - представители районного контроля,  и прочий  разный  люд,
кормившийся при "двадцатке".  Если б по чести, дверь с улицы следовало
перекрестить двумя приколоченными наспех досками, ибо основные события
отоваривания  разворачивались  со  двора,  и парадная дверь в магазин,
уныло хлюпающая в грязи,  могла ввести  в  заблуждение  лишь  наивных,
рассчитывающих  вот  так  с  бухты  барахты заскочить с улицы и купить
что-нибудь,  кроме вермишели и трупной желтизны гусей, синюшностью шей
напоминающих о скоротечности жизни и быстрой расправе.

Наталья Парфентьевна  отодвинула  всегда  находящуюся  под рукой пачку
масла,  тютелька в тютельку полукилограммовую - для контрольного взве-
са,  и поправила растрепанные волосы, когда на улице показалась черная
машина.  Буратиновый нос Кольки Шоколада, напоминающий остро очиненный
карандаш, почти упирался в лобовое стекло, а за водителем, перечеркну-
тый носом пополам, темнел хозяин - Дурасников.

Видный мужчина руководящего засола,  а на поверку робкий. Наташка при-
помнила  визит в баню и хохотнула:  и впрямь Дурасников в простыне,  с
распаренной красной кожей и просительно вытянутыми руками по направле-
нию к оголенной подружке, смотрелся не вельможно; Пачкун шумно вздыхал
- слюнтяйство да и только - дон Агильяр,  мастер торгового  секса,  не
понимал при чем тут стеснения, как можно дорасти до руководящего уров-
ня и трухляво сникать в анонимной баньке в компании младотелых  красо-
ток.

Наташка рыкнула на неразворотистых продавщиц и выплыла в коридор. Пач-
кун выбрался из кабинета в сей же миг, будто караулил, оглядел мазаные
зеленой масляной краской стены в подтеках и выбоинах, прошел в дальний
конец коридора, поправил свиную тушу на крюке в полуоткрытой холодиль-
ной камере, вернулся к Наташке. Вытер руки о халат, зажал ладонями обе
Наташкины щеки и любуясь,  то отстраняясь на два шага, то почти прили-
пая к завсекцией, шепнул:

- Попаримся в субботу, апосля трудового дня?

Наташкины ресницы,  от  природы длинные и пушистые,  да еще наращенные
тушью, плавно прянули вниз в знак согласия.

Дон Агильяр продолжил:

- Только ту,  что в прошлый раз,  не волоки.  Дурасникову такая  может
сгодиться, а тут другой клиент предвидится. Пороскошнее надыбай, после
сеанса как всегда,  продуктовый презент в размере кошта  на  отделение
времен ВОВ,  в месяц не сожрет,  а может, еще что обломится. Мужика на
полку приглашаю не случайного, по меховому делу.

Парфентьевна многословием не отличалась.

- Будет,- только и сказала,  и Пачкун знал: непременно будет, и высший
класс.

- Ну вот,- выдохнул начмаг. Он снова обрел величие и скомандовал,- ве-
ли Галоше в коридоре светильники протереть,  аж мохнатятся,  как пылью
заросли, черт-те что! - он повысил голос, заметив ненавистного челове-
ка,  не игравшего в общезаприлавочные игры,  робкую девчонку  Милу  из
торгового  училища,  недавно  присланную  и  уже намеченную Пачкуном к
увольнению.- Распустились!! - грозно пророкотал Пачкун.

Завсекцией Дрын со школьной покорностью вытянула руки по швам,  бедная
девочка Мила прошмыгнула мышкой,  про себя ужасаясь строгости директо-
ра.

Пачкун подмигнул Наташке,  завсекцией заискрилась улыбкой,  не подума-
ешь,  что  изнутри злобой окатило:  не любила Наталья Парфентьевна Ми-
лу-малолетку,  не за честность,  за мордашку - так и липли к ней взоры
мужиков  с возможностями,  и даже бедолаги в кроликовых шапках бросали
затравленные инженерские взгляды,  не забывая скоситься на стрелку ве-
сов,  механически  проверяя  правильность приобретения трехсот граммов
колбасы.

Девочка ускакала по ступеням,  ведущим в хлебный  отдел,  Дон  Агильяр
подпер ладонью тяжелую Наташкину грудь,  жиманул раз, другой и прыснул
по-мальчишечьи:

- Сопля! Заигралась в честность, переросток. Дурища и только. Может ее
в баньку приглусим!?

- Рано,- Наташка отодвинулась,- пока рано,- погрузилась в себя, в дав-
ние обиды,- как ни кобенится - треснет, жизнь свое возьмет.

- Ой, возьмет! - Пачкун блеснул сединами в неверном отсвете полуслепых
ламп.- Про баньку имей в виду,- и углядев,  что в Наташке заворочалось
недоброе, утешил: - я тебе кой-че припас.

Злость мигом улетучилась. Завсекцией проняло дрожью долгожданного. На-
ташка скакнула на цыпочки и чмокнула Пачкуна в красногубый, будто пос-
тоянно вымазанный вишней рот.

Мясник Володька Ремиз как раз появился с наточенным  топором  в  левой
клешне,  отсверк прыгнул по серебристому лезвию,  отразился в стальных
глазах мясника,  неравнодушного к Наташке. Пачкун раскладку сил оценил
мгновенно  и,  не  желая  упускать возможности лишний раз показать кто
есть кто, напористо, хотя и не без опаски - все ж топор, да руки слов-
но литые - наставил:

- Володь,  ты  что-то  собственной  клиентурой пооброс.  не слишком?..
Смотри, накликаешь лихо.

Ремиз переложил топор в правую клешню,  надулся,  собираясь возразить,
но появился его напарник по рубке мяса, Мишка Шурф, умевший всех зами-
рять и даже видом своим недопускающий и малых  ссор.  Мишка  Шурф,  по
одежке судя,  явился только с приема в посольстве, на пальце крутились
ключи от машины.  Мишка знал,  что опоздал недопустимо, но знал также,
что Пачкун его любит за сметливость и неунывающий характер, и приспус-
кает свой директорский гнев на тормозах.

- Граждане!  - Мишка отвесил шутовской поклон.- Что за шум в благород-
ном  семействе?  - Чернокудрый мясник обнял за плечи Ремиза и Наташку,
почтительно кивнул Пачкуну и затараторил очередной анекдот,  таскал их
в памяти без счета.  Через минуту Наташка хохотала до слез, Пачкун до-
вольно ухал,  и даже Володька Ремиз скроил ухмылку и,  оттаивая посте-
пенно, упрятал топор за спину.

- Миш,-  Пачкун в роли отца родного не без радости оглядел своих прис-
ных,- ты мне болса-ликера обещал и конфет на подарок,  Моцарт,  как их
там?

- Моцарт кугель,- с готовностью подсказал Мишка Шурф.

- Так как? - Пачкун сложил лодочкой холеные кисти и все увидели, что у
директора исчез любимый перстень с указующего  пальца.  О  продаже  не
могло  быть  и речи,  выходило,  Пачкун со всей серьезностью ринулся в
борьбу за скромность в быту.

- Бу сделано.- Мишка взял под козырек, уверовав, что ему прощается лю-
бое фиглярство.

- И вот что, орлы. Время сложное, перестроечное, полагаю на тачках мо-
таться на работу не с руки.  Засветка лишняя.  Если лень в метро мыта-
рится,  черт с вами,  ставьте в двух кварталах и шлепайте пехом.  Все!
Усекли?

И Ремиз, и Шурф, и Наташка всегда отличали, когда перечить требованиям
Пачкуна бессмысленно и опасно; вопрос с машинами отпал раз и навсегда.
Наташка затосковала:  удобно получалось после рабочего  дня  забросить
улов  на  заднее  сидение  к Шурфу или Ремизу и попросить добросить до
ближайшей стоянки таксомоторов.

Пачкун выждал, пока не исчезли Володька Ремиз, потом Наташка, и только
тогда в лоб припер Мишку:

- Тебе начало рабочего дня не интересно? Не писано?

Мишка улыбался,  ценил, что не устроил ему Пачкун прилюдную выволочку,
с готовностью повинился,  сразу учуяв,  что гнев Пачкуна показной, для
порядка, и тут же перевел разговор на иноземельные конфеты и ликеры.

Сверху доносился  привычный ор продавщиц,  изгоняющих за пять минут до
закрытия на обед настырных покупателей. Пачкун покачал головой: и чего
рваться?  Хмыкнул,  давая понять Мишке, что и он не лишен сострадания,
прислушался к шуму, скатывающемуся по ступеням в подвал.

- Подхарчиться народ желает,  а тут перерыв. Непорядок.- Пачкун умолк,
соображая,  не выйти ли с предложением отменить перерыв и в миг предс-
тавил,  как благолепие разливается по обычно сумеречному лицу Дурасни-
кова,  напряженному, настороженному, будто его обладатель за все в от-
вете, а не печется по большей части, как бы не