, не твой,- согласилась новоявленная мать.

Родин не успокоился:

- Правда, болтают, баба всегда знает чей?

Фердуева закурила новую папиросу. Родин смолчал, гнев приходилось при-
держивать до поры. Шут ее знает, что выкинет? Еще настрочит куда, под-
ружек подобьет подписи поначиркать - морока!

- Правда-правда,- утешила Фердуева,- конечно, каждая знает. Не твой.

- А чей?  - допекает Родин,- Чей? Скажи, Христа ради, любопытство гры-
зет.

- Государственный,- Фердуева смачно затянулась,- от государства я  по-
несла, никто не виноват, обстоятельства.

Через год  Фердуева  покинула  колонию,  с тех пор мальчика не видела,
иногда припоминала,  что где-то расписывалась, ставила закорючки, кро-
пала заявления и.  мальчик пропал из ее жизни,  растворился,  перестал
существовать.

Однажды - минуло лет пять -  Фердуева  встретила  Родина  на  костылях
вблизи вокзального туалета. Оттяпали ногу. Эндерте. она ни выговорить,
ни запомнить не могла,  узнали друг друга, перебросились словцом и ра-
зошлись навек. Постарел рукосуй, сник, будто кожу содрали и новой, се-
рой, нездоровой обтянули, только глаза сияли синевой по-прежнему. Тог-
да и мальчик вспомнился,  но ненадолго, обстоятельства завертели, Фер-
дуева уже делами ворочала, на сопли времени не хватало. Воздавала себе
за погубленную юность шальной, развеселой младостью.

После колонии  стандарт отношений Фердуевой к людям изменился навечно:
улыбалась, сколько хочешь, могла проявить участие, дружила, но. только
по расчету, помятуя о первом взрослом дне рождения своей жизни, о кот-
лете по-киевски,  как теперь представлялось жалкой,  скверно прожарен-
ной, о чужих руках, жабами прыгающих по телу, и особенно, о синеглазом
мальчике, канувшем в безвестность.





Дурасников жил единственно  предстоящим  посещением  загородной  дачи.
Колька Шоколад сумеречно крутил баранку; за час до выезда с Дураснико-
вым схлестнулся шофер со вторым совладельцем парной персоналки - маши-
ну пользовали два зампреда по мере надобности,  изредка возникали глу-
хие конфликты, жертвой раздора чаще всего становился Колька Шоколадов.
На горбу кардана прыгала пачка американских сигарет. Дурасников помор-
щился:  Колька умудряется раздобыть редкое курево,  даже не прибегая к
помощи хозяина, показывая Дурасникову, что у самого Шоколада схвачено,
где полагается. Неприветливая рожа Шоколада омрачала радужные обмысли-
вания  предстоящей парки.  Шоколад сегодня не заискивал,  и Дурасников
искал повода отлаять шофера, выместить зло, рожденное неуверенностью в
исходе ухаживаний за Светкой.

Шоколад отоваривался сигаретами у ребят Филиппа,  патрулирующих по ве-
черам интуристовский отель.  Розовощекие сержанты потрошили девиц,  не
бегая  суетно  за жрицами любви,  а посиживая в комнатке первого этажа
без табличек и зная,  что сигареты им доставят оброчные девки в камор-
ку,  откуда по всему зданию отеля распространялся запах закона и стро-
гости.  Сюда же заглядывали швейцары, чаще всего отставники известного
рода войск, тож разжиться куревом или поболтать после отправления важ-
ных обязанностей по охране стеклянной двери,  отделяющей лифтовый холл
отеля от ресторанного холла.  Ребята Филиппа нашептали Шоколаду, что к
дурасниковскому заду прилипла пиявка - шофер про  Апраксина  забыл;  а
что  зампред задергался излишне - зря,  потому как Филипп-правоохрани-
тель не даст пропасть Дурасникову, покуда оба в одной упряжке.

Дурасников направлялся в бассейн,  расположенный на территории района,
любил массаж в разгар рабочего дня.  Зампред себя не корил, считая что
массаж держит его в форме,  а форма главного устроителя и опекуна мас-
сового  питания  небезразлична  почти пятистам тысячам жителей района.
Пачкун в корчах лести,  бывало, говаривал, "Кормишь две Исландии, Три-
фон  Кузьмич!"  Зампред довольно молчал в добром расположении духа,  в
дурном же гневался, про себя подкалывал дона Агильяра: "А ты, выходит:
разворовываешь  целиком Сан-Марино!" Про Сан-Марино Дурасникову нашеп-
тал предшественник, ему дружок Пачкуна пел те же песни про Исландию.

В бассейн Дурасников проник,  пользуясь особым входом, оснащенным уст-
рашающим предупреждением "Посторонним вход воспрещен!" Дурасников пос-
торонним не был, бассейновое начальство тож три раза в день ело, приг-
лашало  гостей,  отмечало памятные даты в жизни страны и в собственной
тоже - без продуктов не обойдешься; на территории района вообще с тру-
дом сыскалась бы дверь,  не открывающаяся перед зампредом. Через мину-
ту-другую Дурасников разделся донага,  упрятал вещи в ящик с  цифровым
замком,  кивнул смотрительнице, чтоб доглядела: еще распотрошат, а там
часы аховые, хоть по виду наискромнейшие, да и наличность образовалась
с утра в непредвиденных суммах.

Дурасников оглядел себя в зеркале - зрелище не утешало: грудь бабья, в
ложбинке жалкий клок волос, ноги кривые, пупок, похоже, не посредине и
будто залеплен картофелиной с детский кулачок. Под струями воды Дурас-
ников успокоился,  все ладилось. пока! Так вся жизнь - пока, чего кру-
чиниться будущими неприятностями? Глупость, и только.

Зеркало внушило Дурасникову страх,  подсказало поголодать,  чтоб сбро-
сить к субботе,  сколько удастся, для украшения фигуры. Массаж достав-
лял приятность,  слов нет, но фигуру не улучшал, как надеялся Дурасни-
ков и как обещал бассейновый бог,  обжористый и потому зависящий цели-
ком  от Дурасникова директор по фамилии Чорк,  брат того самого Чорка,
что держал частную харчевню в арбатских  переулках,  имелся  и  третий
Чорк, младший заправлял районным вторсырьем. Семейка! Дурасников скри-
вился, как каждый честный человек, мысленно узревший людей нечистых на
руку.

Внезапно теплая вода прекратилась, распаренные телеса ожгло льдом. Фу,
черт! Дурасников вертанул вентиль горячей и попал под кипяток, завопил
- поросячий визг!  - выскочил из-под клубящихся паром струй. Неотрегу-
лированность подачи воды в душевых кабинах стоила  директору  бассейна
двухнедельного снятия с довольства. Зампред при встречи веско уронил -
безобразие! - и проследовал в массажную.

Трифон Кузьмич возлежал на скамье,  покрытой простыней и думал о рабо-
те,  о просителях, о бумагах, о начальственных взглядах, укорах подчи-
ненных, ковыряниях проверяющих.

Руки массажных дел мастера заплясали по  вялой  коже  зампреда,  дрожь
пробежала вдоль позвоночного столба,  цепкие пальцы впились в затылок,
клиент расслабился,  хоть до того по незнанию напрягался и снижал  тем
самым полезность процедур: кровоток после разминки улучшился, с закры-
тыми глазами Дурасников представил себя молодым, поджарым, приятным на
ощупь женским рукам. Массажист насвистывал, трели раздражали зампреда:
бабка сызмальства пугала:  "Свист деньги в доме выметает!". Дурасников
вежливо  попросил  не свистеть.  Массажист прекратил,  а через секунду
зло, будто в отместку, бухнул:

- У вас угри на спине, тьма!

- Что?  - Дурасников в блаженстве потревоженных хрящей издевки не раз-
личил.

- Давить надо! - напирал массажист.

- Давить!  - Дурасников вскипел, не по вкусу пришлось. Давить! Это как
же? Его давить? Гневно вопросил:

- А кто давить будет? Ты?

Пауза.

- Я не давлю,- массажист ребрами ладоней замолотил по спине  начальни-
ка.

Хорошо молотит! Дурасников безвольно свесил руки: а кто же давит? Неу-
жели такая узкая специализация? Один давит, другой мнет, третий веники
дает?..  В этот миг массажист двумя пальцами, как крючьями защемил ко-
жу, и похоже по резкости рывков принялся свежевать тушу зампреда.

Дурасников хотел защитить себя выкриком,  пролаять - больно! - Но при-
помнил,  что  боль эта в его собственных интересах:  не раз убеждался,
чем больнее,  тем голосистее поет тело после массажа,  взвивается  со-
ловьем, будто выбили из Дурасникова всю гадость, скопившуюся за годы и
годы, выбили, как пыль из ковра, и теперь, промытый кровью изнутри, он
начинает новую гонку за счастьем, причем душа парит.

- Давит Мокрецова,- неожиданно сообщил массажист.

Дурасников в неге и думать забыл об угрях.

- Не понял? - с оттенком угрозы буркнул клиент.

- Ну. угри со спины. и вот с затылка, и вообще.

Вот оно что.  Дурасников фамилии запоминал намертво, его работа и сос-
тояла из тасования фамилий и точного знания,  что под каждой скрывает-
ся, не кто, а именно что - какие возможности.

- Мокрецова,-  мечтательно  повторил  и  затянул нараспев,- Мо-о-окре-
цо-о-ва!

Массажист оставил в покое тело клиента,  а Дурасников сжался в  ожида-
нии,  зная,  что сейчас последует овевание полотенцем - потоки воздуха
заскользят над краснющей кожей,  охлаждая  нутряной  жар,  разогнанной
опытными пальцами, крови.

Удачно вышло  с угрями,  не попадись ему массажист,  в субботу зампред
прыгал бы по бане весь в угрях - не годится.  Пачкун, друг называется,
нет чтоб по-свойски предупредить,  мол, угри, надо свести, так молчал.
поверить,  что не хочет огорчать Дурасникова невозможно, выходит умол-
чание по поводу угрей - сознательная диверсия.  Глаз да глаз за всеми,
иначе пропадешь, подведут под монастырь.

- Все? - лежать бы так и лежать всю жизнь.

- Нет еще! - руки, приносящие облегчение, вновь скакнули на умягченную
спину, запрыгали тревожно, щекотя ближе к ребрам.

Вместо свиста массажист запустил плавную музыку,  под звуки негритянс-
ких ритмов Дурасников снова уплыл в субботу,  к застолью в  загородной
бане, к свободе и поискам расположения юной особы.

Музыка смолкла,  руки покинули спину зампреда,  щелкнул дверной замок,
пустота навалилась со всех сторон - массажист  удалился,  пора  подни-
маться. Работа.

Дурасников снова влез под душ уже в другую кабинку, помятуя о недавнем
- едва не сварился заживо.  Обтерся, вышел к номерным шкафчикам числом
не  более десяти - только для почетных клиентов и.  тело запело,  лег-
кость невообразимая усадила Дурасникова на стул, заласкала, зашептала.
из пластмассового ящика трансляций донеслось про озимые,  опять уроди-
лись,  опять заколосились,  как и всю жизнь на памяти  Дурасникова,  и
доблесть озимых не предвещала изобилия,  а значит,  понадобится мудрое
распределение,  значит,  Дурасников - специалист десятью хлебами народ
накормить - на коне и не зря чуткая душа поет.

Колька Шоколадов  дремал,  зависнув  над той же книгой,  шофер оттаял,
встретил хозяина ласковым прищуром,  с готовностью повернул ключ зажи-
гания. Поехали.

- Куда? - Шоколадов обдал грязью зазевавшуюся старушенцию.

- Нехорошо,  Коля,- по-доброму укорил Дурасников и,  посерьезнев, ско-
мандовал,- на службу, Коля! Куда ж еще?





Апраксин разбирал с товарищем - следователем  районной  прокуратуры  -
старые журналы:  шелестели страницы, пыль взвивалась с пожелтевших ко-
решков,  товарищ Апраксина совершенно лысый и абсолютно рыжий  -  усы,
бачки  и  венчик  вокруг биллиардно гладкой головы,  крошечного роста,
славился редкостной ровностью характера  и  необыкновенным  тщанием  в
подборе одежды.

Солнце, подсвечивая и без того яркие волосы Юлена Кордо, оживляло пят-
на веснушек и медный пух,  выползающий из-под воротника рубахи и  уст-
ремляющийся двумя рукавами по обе стороны шеи.

Юлен поглаживал усы согнутым указательным пальцем, голубые, чуть навы-
кате глаза лучились покоем.

- Квартира-сейф?..  Выходит, есть что прятать? Представляешь, как тря-
сется человек? Каждый день, каждый час, каждую минуту. Нервы!

Апраксин развязал узел на кривобокой пачке журналов.

- Наши деньги там.  хранит.  не буквально,  конечно,  твои или мои,  а
деньги таких вот хлюпиков, нафаршированных духовностью, наши сиротские
оклады и гонорары перекачиваются, крупинка к крупинке, слипаются и об-
разуют первоначальное накопление,  а дальше деловые люди пускают день-
жищи в оборот.

- Может, мы от лени и зависти злобствуем? - предположил рыжий Юлен.

Апраксин развернул  журнал,  голубые  глаза  Кордо - спеца по тюркским
языкам,  оглаживали обычной приветливостью,  приглашали к  продолжению
неспешной беседы. Апраксин любил Кордо.

- Понимаешь, Рыжик, жулье всем во! - Апраксин чиркнул ребром ладони по
кадыку и обнаружил, что плохо выбрил шею.- Надоели упыри и покровители
их. все зло в покровителях.

Мужчины расположились  в кухне на угловом диванчике с украинским орна-
ментом на гладкой ткани. Апраксин знал, что сейчас Кордо вопросит: что
ты предлагаешь?  И знал,  что в ответ пожмет плечами, а после начнется
чаепитие,  и Рыжик увязнет в тюркских языках, и Апраксин будет кивать,
делать вид,  что ему интересно,  и сказанное Юленом так тонко и точно,
что непременно изменит ход истории; однако Кордо привычным вопросом не
охладил пыл Апраксина и даже сам выступил с предложением:

- Надо организовать гражданскую самооборону против жуликов.

- Вроде Робин Гудов на должностях старших инженеров, карающих нечистых
на руку.

Кордо отщипнул от свежего бублика,  огладил круглящийся живот и, доса-
дуя на себя за слабость, принялся мерно жевать. Апраксин развеселился:
мог бы представить Пачкун, что двое мужчин под сорок, не тупиц, не ло-
дырей, трапезничают четырьмя бубликами, плавленым сырком и чаем, зава-
ренным из пыли с чарующе восточным названием "байховый".  Юлен  вращал
ложечку, и размокшая чайная пыль всплывала со дна стакана.

- Смущает даже не то,  что крадут многие,  а постоянная готовность ук-
расть почти всех и каждого,  причем крадут не только материальное,  но
все вообще - жен,  неполагающиеся привилегии,  неполагающиеся почести,
уважение, должности. вакханалия краж.

Апраксин грыз бублик,  думать не хотелось,  все передумано за эти годы
по сто раз, и, чтобы поддержать угасающую беседу, воспользовался прие-
мом Кордо.

- Что ты предлагаешь?

Улыбка рыжика заставляла прыгать веснушки по щекам. Кордо погрозил Ап-
раксину.

- Не воруй! Спер мой любимый вопрос.

Кордо смеяться не хотелось.  Видишь ли,  собирался высказаться он, все
слишком зажато, закручено, парализована воля пробовать. Если б возмож-
ность  диктовать человеку-производителю волю высшего давала толк самым
удачным, оказалось бы рабовладельческое общество, там работающий не то
что зависел от начальника,  а попросту принадлежал ему,  как вещь, но.
дело не шло.  Несвободный мозг не работает.  Причем, рабовладелец хоть
заботился  о рабе;  кто станет в здравом рассудке рубить топором собс-
твенный стол или разносить в щепы финский гарнитур?  Бессмыслица!  Бу-
дешь холить и лелеять раба - твое,  если ты не садист, конечно. И еще,
собирался предложить Кордо, известный экономист и литератор возвестил,
что милосердие наиболее оправдано экономически.  Только за эти слова я
б ему воздвиг памятник.  Соединить  нравственное  и  производственное,
увязать в один узел?  Во весь голос заявить,  что нищенство,  бедность
безнравственны? Блестяще! Выходит, нравственность влияет на производс-
тво,  да еще как. Возьми японцев, отчего сыны восхода поставили на ко-
лени весь мир?  Стонут народы, слезами заливаются американцы, англича-
не,  немцы, что у них мозги малолитражнее? Нет и нет; работать не уме-
ют?  Это немцы-то, американцы? Каждый рассмеется, так в чем же дело? А
вот скажи мне,  где в мире страна самой высокой культуры? Замер! Так и
есть.  Япония,  любой согласится.  Выходит, культура страны определяет
мощь ее фабрик и заводов.  а у нас,  брат, заговор тупиц повсюду, одно
мурло другое за уши тащит,  будто чем человек безграмотнее,  чем  хуже
владеет родным языком и ремеслом, тем он вроде б патриотичнее, ближе к
земле,  к народу.  Чушь! Всю кашу заварили, чтоб пролетария поднять до
уровня интеллигента, а не интеллигента опустить до уровня баб, лузгаю-
щих семечки на деревенской завалинке.  У нас,  друг любезный,  главные
редакторы иные через слово запинаются.

Всего этого  Кордо  не сказал - сумбурно - да и выхода после обличения
не видно, делать-то что? Творят новое! Тут слышу с трибуны член колле-
гии вещает:  "Мы эту проблему мудируем!". Спутал, понимаешь, муссируем
и будируем. Так вот и мудируем, брат.

Апраксин не хуже Кордо понимал: вокруг плохо, а как сделать, чтоб ста-
ло хорошо? Фердуевская дверь вырастала непреодолимой преградой на пути
к справедливости,  число дверей таких множилось, образовывались изоли-
рованные форпосты, сливающиеся в неприступную стену, тянущуюся из края
в край горизонта, нигде не начинающуюся и нигде не обрывающуюся.

Кордо повертел убогую коробочку с надписью "байховый".

- Гражданская самооборона против жуликов?.. Гэ эс пэ жэ! Недурно с на-
шей-то любовью с сокращениями. Исполком Гэ эс пэ жэ постановил! Иност-
ранная комиссия Гэ эс пэ жэ рассмотрела на очередном заседании! Пленум
правления Гэ эс пэ жэ определил!  Республиканские организации Гэ эс пэ
жэ усилили работу по контролю!.. Тоскливо, брат!

Апраксин разоткровенничался:  ходит уже вторую неделю за  жиличкой  со
второго этажа,  высматривает - иная жизнь, иная планета, вроде, как на
лугу,  если ляжешь лицом вниз к траве, приглядишься и видишь в безмол-
вии  тихом,  прокаленном  солнцем кипит жизнь да еще как:  один тащит,
другой грызет, третий осваивает новые территории, четвертый зарывается
в  землю,  чтоб  налететь тут же на пятого,  вылезающего из-под земли.
Таскаюсь за жиличкой со второго, как хвост, знаю все ее контакты, знаю
как день строится, знаю, чем промышляет. пока вчерне, если покопаться,
всплывут подробности и куда с ними?  Заявиться в  милицию!  Вот,  мол,
коллеги, результат многодневных бдений, а они мне: свихнулся, дядя? На
доносы потянуло? И вроде, тоже правы.

Про заговор тупиц Апраксину понравилось,  смахивает на  правду:  никто
сознательно  такой  заговор не организует,  не собираются с опаской на
тайных квартирах,  не перезваниваются из автоматов, прикрывая ладошкой
телефон,  не  шлепают листовки на ксероксах,  не шагают с плакатами по
улицам, самовоспроизводящийся заговор, тупица тупицу издалека примеча-
ет  и  начинает  тащить,  ласкать - выгод много и конкуренции нет - не
подсидит, и самому не надо рвать ноздри, опять же тупица верностью хо-
рош,  никогда не взбрыкнет, куда ему тупице податься? Предан будет со-
бачьи,  если ты его к корыту допустишь.  выходит, для иерарха, для чи-
новного воителя тупица всем хорош,  одно плохо - работа стоит, так ра-
боты никто и не требует;  а уж если тупица присягнул идеалам государс-
твенного учения, тогда и вовсе, твори, что возжелаешь, ересь не проща-
ется,  а плохая работа не со зла же, способности у всех разные, а кор-
миться всяк хочет.

Возникает вопрос, кто же предпочтительнее: слаженно, продуманно вкалы-
вающий еретик,  или верноподанный тупица? При наших-то традициях отыс-
кать ответ легче-легкого.

Горячее питье,  бублики,  сырок, остатки варенья, ублаготворив утробу,
расслабили,  делиться размышлениями Апраксину не хотелось, быть может,
Кордо и сам думал схожее или тождественное, Господи, одинаково негоду-
ют полчища разумных людей,  а рати чиновных тупиц истопчат и несутся к
ложным  целям в славе и достатке,  опустошая родную землю,  обкрадывая
грядущие поколения без малейшей для себя опасности держать ответ. Сла-
ва Богу,  человек смертен.  Живи сейчас,  а потом посмеивайся с небес,
как-то потомки начнут отметки за поведение выставлять.

Апраксин не знал, что его преследование Фердуевой не укрылось от чужих
глаз,  не знал,  что слежку истолковали неверно,  приписали не на счет
Фердуевой,  а на счет Пачкуна и Дурасникова,  объяснили интересом не к
начальнице  сторожевого  воинства,  а злобой к начмагу дону Агильяру и
желанием уесть зампреда.  Люди Филиппа в машинах с полосами по бокам и
в  автомобилях  вовсе неприметных,  заставали Апраксина все чаще или в
магазине Пачкуна или рядом, или видели, как подчиненные Пачкуна или он
сам отправлялись к Фердуевой - торги тряпьем и снабжение продуктом шли
бойко,- получалось,  если не вникнуть,  что Апраксин пасет Пачкуна,  а
значит Дурасникова, то есть берет под колпак зампреда, и выходило, что
Дурасников - хвала его нюху - учуял беду  з