бовницу невиданно: информация от
нейтралов текла рекой и оставалось только гадать, где правда, где слу-
хи, а где и откровенные фантазии уязвленной дамы.

В зале заворочались, и Фердуева припомнила, что высокое собрание давно
мается под ее барским приглядом:  хозяйственные невзгоды сейчас не ин-
тересовали Нину Пантелеевну - отладятся: простыни и девки мелочь, дру-
гое трогало: скажем мордобой в "Белграде"-втором, в холле первого эта-
жа, где пострадавшими оказались все, как один, люди Фердуевой с их да-
мами и кавалерами.  Началось все с посадки на такси но,  по рассказам,
Фердуева чувствовала тонкую режиссуру происшедшего  и  размышляла,  не
сигнал ли ей подают? В случайность не верилось, хоть умри.

Собрание завершилось скомкано.  Фердуева посыпала плечи уходящих стан-
дартными угрозами, без намека на ярость в голосе: ясно - голова болела
о другом. Разошлись мирно, кое-кто остался на два-три слова; выплеснув
наболевшее,  тут же уходили:  в целом крепко налаженное дело вертелось
без сбоев, и угроз ему не виделось, кроме угрозы с севера.

Все разошлись.  Остался Васька Помреж, как видно, по делу, и Почуваев,
естественно, из ревности, потому что задержался Васька. Лошадиная мор-
да Васьки затряслась в смехе. Почуваев насупился, однако в бой полезть
при хозяйке не посмел.  Васька Помреж задержался по  знаку  Фердуевой,
хозяйка  желала выспросить еще подробности у очевидца побоища в "Белг-
раде",  сравнить с ранее услышанным от других. Почуваев проверил, зас-
тегнул  ли верхнюю пуговицу на ковбойке,  поправил безобразный галстук
рублевой цены и помоечного вида.  В  маскарадах  отставник  тоже  знал
толк.

Фердуева положила глаз на соглядатая, поджала губы, будто решала, выш-
вырнуть лишнее ухо из зала или пусть сидит.  Решила оставить,  трепли-
востью Эм Эм не отличался, лишних связей не имел, а кулаки полкана еще
сгодятся в случае надобности.

Лошадиная морда Помрежа застыла,  подпертая снизу острым, хрящевым ка-
дыком,  Васька  босяцким жестом почесал затылок ладонью с добрую доску
для резки хлеба,  обтер нижнюю часть лица,  будто прикрывая на  всякий
случай длинные зубы,  чтобы не перепугать Фердуеву в предстоящей бесе-
де, и легко вскочил на сцену.

- Вась,- Фердуева сжала горлышко вазы с цветами,  уткнулась в  розовые
бутоны,  будто мечтала отгородиться тонким запахом от невзгод, замерла
на вздохе,  резко отодвинула вазу,  положила мраморную руку с точеными
пальцами на крепкое колено Помрежа,- Вась, что там было?

Помреж повторил с незначительными вариациями ранее известное.  Замолк,
чуть склонил лошадиную голову набок,  будто прикидывая,  дернет ли хо-
зяйка еще раз за узду или удовлетворится услышанным.  Васька тоже умел
продавать словесный товар.  Фердуева враз разгадала ход мыслей  подчи-
ненного.

- И все, Вась? Кулаком в рыло. мордой об мраморный угол. на улице даму
в норке башкой в урну. И все?

Губы Помрежа раздвинулись, ощерился длиннозубый рот, все существо Пом-
режа напиталось злобой и решимостью.

- Нет,  не все. Метрах в десяти вниз к Бородинскому мосту стояла мили-
цейская машина.

Фердуева вздрогнула:  неужели Филипп предал? Неужели трещит прикрытие?
Неужели Филипп наивно рассчитал, что он у нее один в охранении?

- Пустая?  Без ментов?  - понимая,  что надежды не остается, выдохнула
Фердуева.

Помреж прикрыл глаза, будто силясь вспомнить все в подробностях.

- Чего ж пустая.  трое в форме сидели, спокойно покуривали, в зеркаль-
це-то  вся бойня,  как на ладони.  И еще "жигули",  семерка,  стояла с
частными номерами, а в них двое в штатском, но я-то их брата за версту
чую.

Фердуева забросила ногу на ногу.

- Может ряженые?

Помреж длинно и витиевато выругался.

- Натуралис! Что ж, я не отличу самодеятельность от органов? Стыдоба в
моем возрасте.  Я еще в кино,  когда работал, всегда поражался: как ни
обряди актера, как ни науськивай - нет мента, так, видимость одна, ша-
рик без воздуха.

Фердуева молчала,  и Помреж молчал.  Почуваев ругал себя, что остался:
его дело сторожить и оброк собирать,  он игрок по копеечке с белой па-
намой на макушке,  а тут люди рубятся,  не  приведи  Господь,  похоже,
стольник за вист заряжают. Эх ма! Почуваев засопел по-кабаньи и вернул
Фердуеву от размышлений на бренную землю.

- Вась,  не договариваешь, сдается? Рожа-то у тебя не так, чтоб скорб-
ная для такого момента.

Помреж мучить Фердуеву не стал:

- Не нашего района номера. С севера машины.

- Вот  оно  что.- Облегчение сразу придало лицу хозяйки цвет и яркость
глазам.  Еще полбеды. Значит Филипп не переметнулся. А северян поддер-
живают их правоохранители. Естественное дело. Вот почему и зубы перес-
тали драть.  Филипп у себя царек,  а на севере свои монархи,  все жить
хотят,  что им Филипп, ровня и только. Фердуева повеселела.- Это хоро-
шо,  Вась, что они на раннем этапе показали, кто за ними стоит. Потра-
фили нам.  Засветились,  орелики. Я их мышиную гвардию притушу, найдем
управу. Я-то думала мальцы с желтком на губах. нет, поди ж, эшелониро-
ванная оборона.

- Вот-вот,- услыхав знакомое,  брякнул Почуваев: - Мать честная, чисто
боевое учение, синие - зеленые, северные - южные, эко народец разбира-
ет.

Фердуева от радости взбурлила показным негодованием,  рявкнула на отс-
тавника, вознаграждая себя за тяжесть пережитых минут:

- Мотал бы отсюда, Михал Мифодич.

Почуваев вскочил, будто от генеральского окрика, поднес пятерню к шиш-
коватой, поросшей коротким ежиком голове и строевым шагом покинул зал.

Фердуева выжидала,  пока затихнут шаги, и доверительно сообщила Помре-
жу:

- Вроде идиот на вид.  Дудки!  Упаси Бог так заблуждаться. Свой расчет
имеет, калькулирует не хуже нашего, но предан, впервые в жизни копейку
заимел.  Преданность пожилого, всю жизнь пронищенствовавшего, ни с чем
не сравнишь.

Васька прогнулся на стуле, разбросал в стороны мосластые ноги.

- Думаешь, в армии не подворовывал?

Фердуева растопырила пальцы перед собой:  показалось, что на ногте бе-
зымянного правой руки облупился лак, нет, порядок.

- Подворовывал по мелочам. там тяпнет и в кусты, там откусит и затаит-
ся.  По мелочам, а тут поток. разница? Плечи расправляются у человека.
Все талдычат про достоинство. Цену должен иметь человек. Хоть на части
меня режь, никогда не поверю в достоинство нищего.

- Это факт.- Помреж поднялся.- Я не нужен?

Фердуева раскрыла  сумочку,  вытащила  три серо-коричневые,  протянула
Ваське.

- Не надо,- неуверенно возразил Помреж.

Фердуева, не слушая,  воткнула деньги в карман  сменщика  Почуваева  и
кивнула - иди.

Через минуту  в  пустом зале со знаменами по углам и вымпелами по сте-
нам,  перед вазой с розами сидела женщина,  будто с обложки журнала, и
водила остро очиненным карандашом по белому листу бумаги. На дне давно
остывшего стакана чая залегли чаинки.  В дальнем конце зала  открылась
дверь, и Фердуева увидела двоих незнакомцев. В этот момент погас свет.





Филипп Рыжий разгадывал кроссворд, когда появился Дурасников.

- Трифону Кузьмичу мое с кисточкой!

Дурасников тяжело опустился в кресло.

- Ты чего? - осведомился Филипп.

- Так заглянул.- На сером, липком на вид лице зампреда лежали глубокие
похмельные тени,  похоже,  начальник  с  трудом  сдерживал  внутреннюю
дрожь.

Филипп вернулся к кроссворду:  пусть Дурасников сам лепит разговор, не
Филипп к оберторгу явился, а напротив.

В комнату заглянул человек в форме подполковника милиции,  Филипп под-
нял глаза, офицера сдуло, будто сухой лист.

- В строгости держишь,- со знанием дела уронил Дурасников. Оценил слу-
жебное соответствие:  если перед дверью кабинета у подчиненного не на-
чинает пупок развязываться, что ты за начальник?..

Филипп никак  не мог разгадать нужное словцо,  на окаянном все замыка-
лось, дело застопорилось.

- Слушай,- решил облегчить участь Дурасникова Филипп,- слово  из  трех
букв на ха начинается.

- Ты что? - оскорбился зампред.- Нашел мальчика!

Филипп засиял, выкрикнул:

- Мальчик,  мальчик!  Хор мальчиков Свешникова.  Хор!  Вот оно слово,-
принялся с школярской старательностью вписывать буквы в клетки.

Дурасников знал, что у Филиппа всегда припасено, озирался по сторонам,
старался определить,  где Филипп ховает горячительное:  три сейфа, два
шкафа и еще в углу столик с ящиками,  на коем пепельница и гравирован-
ный щит с мечами. Филипп потер руки.

- Все!  Расколол орешек! Хор! Ишь ты. Про меня еще в молодости говори-
ли. Всегда расколет! Никто упираться не моги.

Дурасников потупился.  Филипп заметил тень неудовольствия, сразу понял
суть, рискнул объяснить:

- Небось,  думаешь, руки выкручивал? Эх, вы! Руки не распускал, не до-
ходило.  Сами оговаривали,  ей Богу,  оторопь брала. Ты ему соломинку,
мол, так ли все? Может, перехлест? Пережим? Подумайте. А подследствен-
ного,  гляди, как плотину прорвало, видит, что ты радуешься признанию,
вроде и сам обвиняемый не нарадуется вместе с тобой. Примечаете, граж-
данин начальник,  как я вам подмахиваю?! Находились, конечно, упираль-
щики-молчуны,  но редко, да и сколько ни упирайся силы-то вытекут, вот
в чем фокус.  Так что руками махать нужды нет.  Ну то в мои времена, а
раньше,  конечно.-  Филипп наблюдал за блуждающим взором Дурасникова.-
Триша,  кормилец,  ты никак с нутряным жаром пожаловал, а я, нехристь,
мучаю  доброго  человека  всячиной да лясы точу попусту.- Коротконогий
Филипп неожиданно резво вскочил и скомандовал.

- Закрой глаза!  - Дурасников покорно закрыл. Через минуту перед замп-
редом золотился содержимым чуть не доверху наполненный стакан.  Сквозь
серость кожи щеки Дурасникова расцветило азартом, предвкушением спаси-
тельного.  Рука неуверенно,  будто Дурасников опасался, не растаяло бы
видение, поползла к стакану. Филипп отдал короткие команды по телефону
и вернулся к похмельной игре, не без умиления наблюдая за дурасниковс-
кими корчами.

Трифон Кузьмич страшился тонкости стакана,  не раздавить бы ненароком,
хватанешь  с  лишним  жимом,  пиши - пропало,  ласково охватил стакан,
стеклянные стенки едва не выскальзывали из неверных пальцев,  поднес к
губам,  всем телом прянул навстречу желтому ободку по краю, ноздри ще-
котнуло крепостью хмельного,  коньячным духом обожгло  небо,  защипало
веки.  Дурасников с маху опрокинул стакан и. будто из бочки выбили де-
ревянную затычку:  силы и соки хлынули во все закоулки дурасниковского
тела,  взор засверкал,  плечи расправились,  Дурасников даже глянул не
без недоумения на Филиппа рыжего, будто не его стараниями возродился к
жизни.

Филипп тактично перебирал бумаги,  по себе зная, что миг распростране-
ния спасительного жара по дрожащему  нутряно  телу  прерывать  пустыми
россказнями грешно, негоже лишать страждущего сладостных минут.

Дурасников совсем   оклемался,   начальственно  затвердел  подбородок,
властно обозначились скулы:  жаль, Филипп глазел на возрождение Дурас-
никова из пепла и,  как ни досадно, даже приложил к тому руку. Зампред
желал бы сию минуту исчезновения Филиппа,  и тот, будто распознав тай-
ные мечтания Дурасникова,  протянул неопределенно:  ну-ну, знаю, брат,
что,  покуда разрывает окаянный жор к горячительному, кому угодно пок-
лонишься,  а как только пылающие угли залиты,  сразу цена собственная,
только что ничтожная, скачком возрастает и благодарить спасителя - нож
острый.

Филипп поднялся,  засеменил на кривых ножонках к подоконнику,  вытащил
из потаенной ниши над батареей тряпицу, принялся протирать листы гера-
ни в керамическом горшке.

- Люблю,  знаешь,  герань с детства.- Внутренности барака, подарившего
жизнь Филиппу, живо предстали из забвения: убожество и грязь, и вечный
ор пьяных родителей-жильцов и запущенных голодраных чад, и песни обез-
ноженных, обезрученных солдат, на беду свою вернувшихся с войны.

- Коньяк ничего себе,- ответствовал Дурасников, не прислушиваясь к хо-
зяину кабинета.

Огненно-волосатый правоохранитель Филипп оставил в покое герань,  ныр-
нул в кресло,  упокоил корявые кисти, сплошь заросшие шерстью, на под-
локотниках.  Филипп раздумывал, выпить или воздержаться, дело не прос-
тое,  требовало обстоятельного обмозгования. Лапища подперла срезанный
подбородок,  придававший Филиппу неандертальский вид, особенно при об-
нажении длинных,  желтых и торчащих наружу клыков. Возобладала умерен-
ность.  Бутылка исчезла с заваленного бумагами стола.  Дурасников пог-
рустнел, но ронять достоинства не стал: не повторил, значит, не повто-
рил, упрашиваний Филипп не дождался.

Филипп, уже упрятав бутылку, притворно охнул:

- Может, еще желаешь?

Сволота! Дурасников  скроил наилюбезнейшую морду,  махнул рукой,  мол,
куда там, и без того отогрел по-царски. Филипп объяснения принял, меж-
ду прочим, обронил:

- С  твоего клиента не слезаем.  Плотно пасет "двадцатку".  Может,  из
чистой любознательности?  Гражданский темперамент, то да се? - поинте-
ресовался Филипп,  не хуже Дурасникова сознавая: любознательность, как
мотив, не лезет ни в какие ворота.

Дурасников просветленным выпивкой мозгом калькулировал силы прикрытия:
не  только в исполкоме,  не только в горсовете,  еще кое-где затаились
дурасниковские доброхоты и по совокупности  их  симпатий  и  поддержки
вряд  ли  удалось  бы  недоброжелателю подковырнуть зампреда и все же.
Трифон Кузьмич наблюдал не раз, как, бывало, нарастал снежный ком неп-
риятностей,  превращаясь в лавину, и сметал неудачливого икса, не взи-
рая ни на какое прикрытие.  Однако в таком  исходе  Дурасников  всегда
распознавал недорасчет пострадавшего, неумение унюхать заранее дыхание
неприятностей на своем затылке.

Филипп непонятно развеселился, сообщил визитеру:

- Не боись, наше время еще не вышло, много нас, вот в чем штука. Умни-
ки, конечно, писать ловки, балаболят складно, но беда их в малочислен-
ности. В лености также, а наш брат числом велик, спайкой, злостью, ес-
ли  хочешь.  а как не злобствовать,  ежели припомнить,  откуда мы выш-
ли-пробились к сладкой жизни.

Дурасников хотел возразить,  мол,  не банда же мы, не разбойное кодло,
но.  спасительное воздействие коньяка поумерилось, и вступать в обсуж-
дения с Филиппом расхотелось.

Дурасников поднялся,  Филипп также оторвался от  кресла,  оба  замерли
друг  напротив друга.  Заглянула канцеляристка,  увидела сжавших губы,
обремененных государственными заботами представителей власти, шмыгнула
в испуге в коридорную тень,  тихо прикрыв дверь. Филипп взял под козы-
рек. Дурасников потянулся было тож рукой к виску, мол, отчего ж не по-
дыграть Филиппу в мастерском, годами длящемся маскараде, но неожиданно
допустил,  что канцелярская мышка подглядывает сквозь щель в двери,  а
уж подслушивает вполне, и громко подвел итог посещению:

- Дел невпроворот, позвоню к вечеру.

Филипп так и застыл,  приложив руку к виску, как видно, на этот раз не
уяснив,  какие приводные ремни заставили поступить Дурасникова  именно
так, а не иначе.





Васька Помреж,  очутившись на улице, обратил внимание на три новехонь-
ких машины одного цвета,  одной модели, будто яйца из-под одной несуш-
ки.  Похоже на парад,  мелькнуло у Помрежа, а ноги уже понесли к своей
колымаге,  тоже первогодку, но заляпанному грязью, с захламленным зад-
ним стеклом, никак не сопернице трем красоткам.

Васька увидел,  как Почуваев выставив для всеобщего уличного обозрения
мощный зад, копается в моторе "волги"-фургона.

Васька, стараясь не привлекать внимания, бесшумно приблизился, оглядел
обтянутый защитного цвета тканью,  почти лопающийся под напором мощных
телес,  зад,  и ладонью с оттяжкой огулял Почуваева по  непредусмотри-
тельно подставленному крупу.  Ярость отставника не знала границ,  раз-
вернулся волчком, уже занеся кулак, наверняка бы опрокинувший обидчика
на тротуар,  но узрев Помрежа - с Васькой ухо держи востро!  - сплюнул
на асфальт, отматерился всласть и, не зная что ж предпринять с зажатым
до белизны костяшек кулаком, протянул:

- Ну, ты даешь, кот паршивый!

Васька знал,  что  "кот  паршивый" в устах Почуваева - лесть,  желание
сгладить шероховатости конфликта,  приглашение к  доброму  общению,  к
забвению  стародавних обид и новорожденных упреков.  Васька знал,  чем
вывести отставника из равновесия, безразлично оперся о радиатор.

- Че ты моих девок не хочешь отведать?  -  лошадиная  ухмылка  Помрежа
воссияла на всю проезжую часть.

Почуваев и сейчас не дал себя пронять: черт с ним! Любит подковырнуть,
стервец, но честен в делах, как и сам Почуваев - при расчетах червонца
не утаит.  Деньги с клиентов,  с тех, кому негде спать, кому негде иг-
рать,  кому некуда приткнуться с дамой сердца - да мало ли нужд в мно-
гомиллионном городе,  где гостиничное место невидаль, а ночная жизнь и
вообще глупая шутка - так вот воздаяния все,  и  от  Почуваева,  и  от
Васьки  Помрежа,  в чем отставник не сомневался ни на миг,  без утайки
поступали к Фердуевой, и только хозяйка определяла долю сторожам-надс-
мотрщикам.  Сколько  всего  Почуваевых ходило под Фердуевой,  никто не
знал,  но дело разрасталось, и каждый понимал, что Фердуевский замысел
- чистое золото: народ на службу заявляется, положим, к девяти, а смы-
вается,  скажем,  в восемнадцать ноль-ноль и, считай, с семи вечера до
утра следующего дня двадцатиэтажное, или, напротив, приземистое, тыся-
чекабинетное здание с холлами,  телевизорами, холодильниками целиком в
безраздельном  владении  подремывающего Васьки Помрежа,  Почуваева или
других представителей их цеха.

Почуваев грохнул крышкой капота, уловив момент, когда Помреж растворил
взор  в  даме,  вышагивающей с противоположной стороны улицы,  грохнул
так,  что Ваську аж подбросило. Вот и квиты, возрадовался Почуваев, но
вслух,  придав голосу наибольшую любезность, изгнав и намек на команд-
ность, водившуюся за Эм Эмом по старой офицерской привычке, возгласил:

- Мое почтеньице,- и едко добавил,- сэр ховеный.

Помреж пожал руку Почуваеву, и "волга" отплыла на дачу, к бане, погре-
бу с солениями, к штабелям дров.

Помреж заметил,  как к трем машинам направились мужчины разных возрас-
тов и повадок,  один глянул на Помрежа и наклонился, шепнув на ухо на-
парнику.

Васька увидел,  как подъехало заказное такси с мотающимся усом антенны
и прикинул:  сейчас или минутой-другой позже появится Фердуева,  знал,
что  хозяйка всегда заранее заказывает такси и объезжает стрелки-места
встреч, проводя переговоры с нужными людьми.

Фердуева все не шла и не шла,  и Помреж дожидаться хозяйку не собирал-
ся. Три машины укатили быстро и в разные стороны.

Васька уже тронул тачку с места, когда Фердуева показалась из коричне-
вых,  облупленных до неправдоподобия дверей.  Кралась,  похоже,  вдоль
стены,  более ничего, но Помреж сразу вжал тормоз аж до хруста в голе-
ностопе.  Выскочил из машины, бросился к Фердуевой. Хозяйка сразу зап-
риметила подбегающего Помрежа,  но продвигалась вдоль стены также мед-
ленно,  похоже в любую секунду рассчитывая опереться о кирпичную клад-
ку:  необыкновенной  черноты глаза Фердуевой смотрели сквозь Помрежа и
далее,  сквозь улицы и дома, в неведомую даль: если бы Васька не замер
раскинув руки, Фердуева так и проскользнула мимо, незнакомая, молчали-
вая,  может,  сдвинув рукой Помрежа чуть в сторону, как неодушевленный
предмет.

Васька оглянулся,  разыскивая взглядом только что испортившую выхлопом
воздух тройку машин:  лишь широкие колеи, дырчатые от шипованных шин в
привычной грязевой окантовке тротуара и остались.  Помреж схватил жен-
щину за плечи: медленно, глазом лекаря, прошелся по лицу, шее, пытаясь
различить следы расправы. Только бледность и безразличие.

- Били? - выдавил Помреж, зная умельцев на оставляющих следы; не вели-
ка наука: и отцы, и деды подсказать могут.

Фердуева не ответила.

Помреж не соображая,  что делает, стал расстегивать пальто на хозяйке,
Фердуева отстранилась, поежилась:

- Перестань.

Васька озирался по сторонам и клял Почуваева, что успел