иться стало!

Уткнул голову  в  подушку,  и вдруг сон утешил настрадавшегося сторожа
быстрым приходом,  отрезал Ваську от мира, отогрел, осыпал сновидения-
ми, наделил мерным дыханием с посапыванием и так голубил до утра.





Мишка Шурф тщетно умасливал Акулетту. Ночь выморозила пустынные улицы,
редкие машины проносились,  как диковинные существа, не притормаживая,
похоже никем не управляемые.  Зеленый глаз однажды мелькнул вне преде-
лов досягаемости, другие не появлялись. Акулетта была самой неприступ-
ностью, будто Мишка совершенно незнакомый человек, поджимала губы, вы-
казывала каждым жестом презрение  к  словесам  кругами  обходящего  ее
приставалы.

Шурф предпринял последнюю попытку и поймал себя на давно не случавшем-
ся: не на шутку распалился, завела подруга. Препятствия бодрят! Похло-
пал  по бедрам,  пытаясь согреться,  наскреб напора еще на один заход,
изумился,  что,  изменяя договоренности с собой же,  предпринимает уже
третий - нет, четвертый окончательный штурм.

Акулетта первой  углядела  приближавшуюся машину,  шагнула с тротуара,
даже не протягивая руки,  рассчитала, что сам вид ее не может оставить
равнодушным.

Мишка с тоской наблюдал,  как машина замедляла бег, как ткнулась в не-
видимую стену прямо у ног Акулетты.  С ума  сошла!  В  машине  мужиков
полк,  едва не выкрикнул мясник,  но дверца уже захлопнулась,  и путе-
шественники с непроницаемыми лицами умчали Акулетту.

Шурф перебежал дорогу,  нырнул в купающийся в  кромешной  мгле  сквер.
Ночь преображала все:  и деревья, и голые клумбы, и фонари, и газетные
витрины, и расклеенные на тумбах нестерпимо яркие при дневном свете, а
сейчас тусклые афиши.  Мишка подумал, что надо крепко стоять на ногах,
чтобы без тени раздумий нырнуть посреди ночи в машину с четырьмя ездо-
ками.  Вдалеке на противоположном конце аллеи мелькнула тень, прохожий
медленно приближался к Шурфу.  Кто бы это мог быть? Куда и зачем прод-
вигается?  Мишка невольно поднял воротник,  поежился, сжал связку клю-
чей, здорово утяжеляющую кулак.

Человек миновал мясника,  в его взоре похоже мелькнуло: кто же это вы-
шагивает мне навстречу? Куда и зачем?..

Мишка голову  бы  дал  на  отсечение,  что  упрятанные в карманы кисти
встречного, скорее всего, сжаты в кулаки. Всеобщая враждебность, посе-
товал мясник.

Акулетта меж  тем  притиснулась к смотрящему прямо перед собой мужчине
на заднем сидении, деловито указала адрес.

- Не страшно? - участливо поинтересовался сосед Акулетты.

- Чего бояться? - встрял водитель,- мы друг друга вечность знаем.

Акулетта кивнула Лехе-четыре валета. Сосед расхохотался:

- А я-то возмущаюсь,  ишь,  наглючка,  ни здрасте,  ни прощай, ни куда
путь держите? сразу адрес врубает меж глаз, а мы уж полтора часа коле-
сим по разным надобностям.  Приустали. Надо ж.- не успокаивался неожи-
данно  говорливый  сосед,- в таком городе,  в разгар всеобщего ночлега
налететь на знакомца.

- Подумаешь,- уточнил Четыре валета,- ее пол-Москвы знает.

- Три четверти,- поправила пассажирка,  а дальше полилось:  помнишь?..
Отвертку?  Укатила. в Эдинбурге теперь обретается, находка для Шотлан-
дии. А Марочка в Бремене. Помнишь, представлялась толстопузому со слу-
ховым аппаратом:  "Я не просто Марочка, я Бундесмарочка!" Роллекс вто-
рой год нары утюжит.  Помнишь его приколы? "Роллекс" - предмет туалета
всякого интеллигентного,  процветающего мужчины!  Послушайте,  давайте
без взаимных обид и подозрений.  Все сертифицировано,  вот  документы,
коробка, сургуч, "Роллекс" с иголочки и всего тринадцать штук! Дорого?
Помилуйте! Это же как золото, как камни, как ценные бумаги принимается
в  качестве платежей где угодно.  "Роллекс"-то всучить норовил фуфель-
ный, только что не штамповка.

- Ты откуда? - Четыре валета машинально дотронулся до парика, все же с
женщиной переговаривался.

- От Мишки Шурф.

- Романитесь?

- Перестань,- Акулетта недовольно отодвинулась от пышущего жаром сосе-
да.- Крутим. педали в две ноги.

- А-а,- протянул Леха,- общие заморочки.  Мишка все по мясу, торчит на
файв?

- А ты поруби,- отрезала Акулетта,  как профессионал не любила,  когда
вышучивают профессионалов,- поди не легче, чем в деберц крапом промыш-
лять.

Леха тоже озлился:  в его тачке его же поддевать! Вышвырнуть ее что ли
в назидание и для показа мужикам,  что крут?.. Не стоит. Акулетта баба
злопамятная, концы имеет дай Бог, зачем враждовать. Четыре валета при-
кончил размолвку мастерским анекдотом.

Акулетта съезжала с одной квартиры на другую не реже двух раз в год, и
сейчас Леха вез полночную странницу в район ему неизвестный,  понукае-
мый то и дело властными - вправо, влево, за углом на стрелку.

Морока долгих бдений подкралась незаметно, смежила веки женщине, тепло
пышущего жаром - не от шампанского ли Васьки Помрежа? - соседа добило:
дрема окутала Акулетту, и в конце пути звонкость команд сменилась бор-
мотанием.  Шурф разъярил Акулетту:  зачем же уши растопырил словно пя-
терню?  Зачем так нудно тянул до середины ночи, если выпроводить соби-
рался?  Уязвленное самолюбие трепало,  перемежая тычки в самые больные
места смешками,  Акулетта любила подтрунить над собой тайно от других.
Шурф так участливо выслушивал жалостливый треп,  так облизывал глазами
икры и колени под матово темневшими чулками,  не верилось,  что согла-
сится выпустить.

Машина ткнулась  в  кучу подсохшей грязи на подъездной дорожке к дому,
Леха выругался, Акулетта взметнула ресницы и обомлела: свет пробивался
сквозь плотные шторы в окнах ее квартиры, шел четвертый час ночи. Аку-
летта потому так часто и меняла квартиры,  что ее грабили  с  завидным
постоянством - несла крест за язык длинный и хвастовство. Акулетта по-
нимала,  что вслепую по ночам не шарят,  кто-то навел, и только теперь
стало  ясно  отчего Мишка Шурф растягивал резину ночных часов,  тут же
вспомнилось,  как неосторожно отпустив ее, тут же перепугался и вьюном
вился, лишь бы не уехала, а как только рыбка уплыла-укатила, ринулся в
сквер,  наверняка к автоматам, звонить дружкам, бить тревогу - хозяйка
неожиданно выехала.

Уже два года, с последнего ограбления, адрес Акулетты знали только са-
мые доверенные люди,  плюс,  визуально,  иноклиенты,  но те не в счет,
старшая сестра,  две подруги и мясник Мишка.  Сестра - вне подозрений,
пропив мозги в прах,  умудрилась сохранить единственное водившееся  за
ней  достоинство:  язык  за зубами держала намертво,  к тому же любила
младшенькую. Подруга Светка - трусиха, зависит от Акулетты на все сто,
наконец, хранит свои побрякушки и кое-что из денег у Акулетты, значит,
при грабеже теряет кровное.  Оставались иногородняя  подруга  и  Мишка
Шурф - у мясника всякого люда пруд пруди, верить не хотелось, не полу-
чалось, но и другого ответа не видела.

Пауза затянулась, Леха-Четыре валета не выдержал:

- Прелесть мой, прибыли! Может, сопроводить до лифта во избежания неж-
данного-негаданного изнасилования.  Дур всегда подлавливают между пер-
вым и вторым этажом, при полном безлюдии, неработающем лифте и заедаю-
щем замке двери в подъезд - на улицу не выскочишь.

Акулетта не слушала: иногородняя подруга отпадала, среди знакомых Аку-
летты единственная нормальная,  не гуляет,  не крутится,  не рвется  к
деньгам,  десять лет замужем и довольна, любит мужа, уверена, что Аку-
летта журналистка и в силу необходимости одевается так, чтоб не стыдно
подступиться к иностранцам для взятия интервью.  "Как же ты берешь эти
самые интервью? Неужто вопросы подходящие приходят в голову? Как же ты
выспрашиваешь  их?  С магнитофоном что ли?"- "Так и выспрашиваю,- Аку-
летта поражалась наивности подруги - удивительно,  и собой недурна,  а
дремучая  - жуть,- иногда безо всякого магнитофона.  Все решают личные
контакты!" Подруга замирала от восторга и значительности миссии,  воз-
ложенной на Акулетту.

Итак, оставался только Мишка Шурф.

- Слышь,- голос Лехи дребезжал неподдельным гневом,- выметайся,  мать,
у нас дел полон рот.

Пусть кипятится, Акулетта Леху всерьез не принимала, перебьется, ката-
ла.  Женщина откинулась на спинку: одной войти нельзя, вдруг ее поджи-
дают с паяльной лампой,  чтоб сама показала,  где что?  Только уверен-
ность грабителей,  что сквозь плотные шторы и лучик не просочится,  их
подвела. Или. покидая поспешно квартиру забыли выключить свет и комна-
ты пусты?  Если она притащит Леху,  завтра весь город узнает, что Аку-
летту очередной раз чесанули вчистую, и все поддельно примутся жалеть,
в душе радуясь: ну что, дурища, опять.

- Леш,- Акулетта решилась,- хочу тебе показать вещицу, зайдем?

- Какую? - Леха оживился: у Акулетты водились предметики, прилипали от
ее наезжающих издалека кавалеров.

Нет, перепроверяла себя Акулетта,  не права.  что толку в одном  Лехе,
если там целая банда орудует, надо тащить мужиков из машины на развед-
ку, но тогда огласки не миновать, а вместе с ней и смешков за спиной в
любом кабаке.

Акулетта толкнула  дверцу,  обдало  холодным воздухом,  распрямившись,
ощутила уверенность и силу, нагнулась в салон:

- Кофе не желаете,  господа?  - Знала, что сосед по заднему сидению не
откажется,  или не его рука два раза,  будто невзначай, гладила колено
дремлющей Акулетты.

Тоскливо, когда в твоей квартире шарят чужие люди. Добра понатаскано в
комнатах на две жизни.  Господи, неужели сначала? Маска неприступности
всегда украшала Акулетту более всего,  но злоба преображала ее в  ред-
костную  красавицу.  Леха выбрался из машины и оцепенел пораженный:  в
свете уличного фонаря Акулетту будто перетащили из кинопавильона,  где
удачливый  режиссер  залучил  на  съемки звезду всех времен и народов.
Акулетта не отрывалась от полосок света, выбивающихся сквозь собствен-
норучно подшитые шторы.  Четыре валета перехватил взгляд, случайно до-
гадался или расшифровал ее тревоги - не узнать - уточнил:

- У тебя гости?

- Похоже,- скрывать глупо,  ну их всех к чертям со смешками да пересу-
дами,  пусть ржут, ее не утопить, снова начнет с нуля, снова поднимет-
ся,  превзойдет себя,  и тогда уж ни одна живая душа не проведает, где
она обретается, ни единая, даже мать, о сестре и разговора нет.

Леха понимал,  что  в разгар ночи без ведома хозяйки гости запросто не
заваливаются и все же не утерпел:  - Может, полюбовничек хмельной заб-
рел? Не совладал со страстишкой. в разогреве?

Мужество изменило Акулетте, голос прозвучал хрипло, надрывно:

- Там,  Леш,  у меня все, понимаешь, все, два года ломовых трудов,- из
пылающих злобой глаз брызнули слезы.

Леха пригнулся к машине,  скомандовал мужикам подъем, вооружил железя-
ками из багажника, процессия двинулась к подъезду потерпевшей.

Лифт решили не вызывать - еще спугнут шумом - но, чтоб кабину не угна-
ли наверх,  на первом этаже распахнули дверь, лестницу одолевали, ста-
раясь  не  шуметь,  более  всего опасаясь,  что неожиданно распахнется
дверь случайной квартиры и ополоумевший спросонья бухгалтер или  стар-
ший  инженер  завопит,  узрев мужиков с гаечными ключами и шампурами в
руках под водительством женщины невиданной красоты.

Первым к квартире Акулетты приблизился Леха, ступал на цыпочках, выта-
щил изо рта жвачку и залепил глазок,  Акулетта отметила:  для грядущих
россказней о деталях ограбления подругам - находка.

- Жми звонок,- прошипел Леха, балконов у тебя нет, лоджии тоже, никуда
не денутся.

- А если они при стволах? - осторожно осведомился жаркий сосед Акулет-
ты,  и все они увидели,  как Леху окатила волна удушливой бледности  и
заплясал кадык.

Игроки враз выдохнули пары абрау-дюрсо.  Четыре валета попытался скро-
ить улыбку бесстрашия - жалкое зрелище. Акулетта окинула взглядом всех
четверых: не мужики! Эх ма, трусят - потеют гуще бабы, наквасили бабок
и вознамерились жить бессрочно, жрать да пить, в многогодичном ублаже-
нии себя любимого и протянуть до отмеренных пределов.

За дверью послышался шорох. Все напряглись. Акулетта вспомнила про ко-
та.  Может, зверь вышагивает, выгибая спину скребет порог, уцелел кот?
Изнеженный, промытый, надушенный лучшими парфюмами хозяйки, такому раз
ткни кованным ботинком в морду,  глядишь, издох. Акулетта еще раз обе-
жала взором защитников с шампурами и разводными ключами. Всех отдала б
за кота, все их жизни загубленные и подлые за одного кота, не раздумы-
вая. Шагнула к двери, и мужики горохом посыпались от двери с расчетом,
что если начнут палить,  оказаться вне досягаемости пуль.  Акулетта от
двери  на отступала,  жуткая усталость поразила ее сразу после нажатия
кнопки, пришло успокоение: будь что будет, если конец, то и не понадо-
бится горбатиться,  снова карабкаться, снова гнуться, вертеться, цело-
вать щербатые рты,  гладить сальные, редкие волосенки, эх, ма, припом-
нилось из далекого детства, из уст соседки, что лузгала семечки на за-
валинке,  ухарское:  эх, ма, никак не подходящее, не ожидаемое в устах
женщины,  обликом и повадкой напоминающей богатую итальянскую аристок-
ратку.





Дурасников проснулся от сухости во рту,  включил ночник,  нащупал,  не
глядя вниз,  тапочки и побрел в туалет.  Сливной бачок выплюнул воды с
хрипом и негодованием.  Дурасников завернул в ванну,  ополоснул  руки,
оглядел в зеркале во всю стену красную рожу с заплывшими щелями глазе-
нок, дотронулся до набрякшего века и тут уперся взором в левую подмыш-
ку,  отраженную в зеркале, а в подмышке ядреный гнойник. Фу ты, ну ты!
Дурасников  сызмальства  заимел  склонность  к  фурункулезу,  намаялся
по-молодости, потом соки жизни поприглохли, научился их усмирять замп-
ред густой смазкой йодом,  и вот вдруг вылез бугор с бело-зеленой  го-
ловкой,  как раз накануне поездки в баню, накануне решительного штурма
подруги Наташки Дрын,  обещающей ласки Светки,  который  предопределил
себе Дурасников в грядущую субботу.  Зампред вытянул ящик с лекарства-
ми:  переворошил разноцветные таблетки в целлофане, горчичники, пипет-
ки,  десяток упаковок перцового пластыря и,  наконец,  откопал пузырек
йода.  Толстые пальцы неуверенно вытянули резиновую пробку, Дурасников
ваты  не взял,  хотел приложить горлышко пузырька к гнойнику,  прижать
плотно и окатить наглое  вздутие  прямо  из  стекляшки.  неожиданно  в
спальне сорвался будильник, фальцетно и неправдоподобно громко в тиши-
не ночной квартиры,  пальцы Дурасникова дрогнули, скользкое тельце пу-
зырька вывернулось и,  разбрызгивая йод по сторонам,  полетело к полу.
Любимые тапочки зампреда покрыли вызывающе черно-коричневые пятна,  на
полу растеклось напоминающее дулю озерцо,  а на полах светлого халата,
только что купленного на доставшиеся в подношение чеки,  зачернели по-
лосы, будто ветвящиеся рукава дельты реки, мощно впадающей в море.

Дурасников не шелохнулся.  Вмиг прозрел, сразу увязал появление Апрак-
сина с серией мелких неприятностей, посыпавшихся в последние дни и как
бы предупреждающих:  это цветочки, это цветочки, цветочки это. Возмож-
но, панически настроенный Дурасников проявил чрезмерную склонность ко-
выряться в мелочах и связывать события незначительные, и попросту пус-
тячные, придав весомость происходящим переменам.

Супруга зампреда тенью, летучей мышью скользнула за спиной:

- Ну что?  - боязливо задохнулась,  готовая,  как и всегда, принять на
себя любую вину, лишь бы отвратить крик мужа.

- Ничего,- Дурасников уцепил полу халат, потянул вверх, пытаясь побли-
же поднести к лицу жены и сразу не сообразив,  что задачу поставил не-
разрешимую,- вот халат. видишь, из-за прыща.

На лице жены мелькнуло удивление и страх: спросонья никак не удавалось
совместить причину стояния мужа в кухне среди ночи,  упоминание халата
и таинственного прыща. Все тяготы понимания недоступного жена Дурасни-
кова давно возложила на себя,  исходя из очевидного: она всегда непра-
ва, муж всегда прав.

- Прыщ?..- робко уточнила перепуганная на всю жизнь супруга.

- Ну да,  прыщ,- Дурасников пожал плечами, как обычно пожимал, поража-
ясь подчиненным, выказывающим чудеса тупости.

- А что халат? - жена присела на край кухонного стула из нового гарни-
тура.

- Видишь,- Дурасников ткнул подмышку,- сучье вымя!

Жена поморщилась - не переносила крепких выражений,и даже это невинное
вымя заставило содрогнуться.

Дурасников, давно оповещенный об отношении жены к пахучим словесам, не
лишал себя удовольствия издевки:

- Видишь,  сучье вымя, я хотел его прижечь йодом, а тут будильник.- по
глазам жены, только что блеснувшим пониманием - прыщ и йод увязывались
- зампред понял,  что снова ввергает спутницу жизни в пучину раздумий:
при чем тут будильник? Дурасников взорвался:

- Дура!  Таращится, корова! Неужто трудно понять?.. Вскочил гнойник, я
хотел промазать его йодом,  будильник, черт, взревел, будто взбесился,
я вздрогнул, выронил пузырек и вот обляпал пол, хрен с ним, тапки, то-
же переживем,  и. халат только! Вот! - Дурасников выговорился и притк-
нулся задом к столу. Халату как раз отводилась не последняя роль в ба-
не.  Дурасников живо представлял себя завернутым в кремовую,  махровую
ткань, стоящим на краю бассейна, и припоминал книжку, однажды читанную
в старших классах про римских патрициев, про термы, про томные развра-
ты под палящими лучами и в тени опахал,  порхающих в  руках  нубийских
невольников,  про вина,  откушиваемые,  не вылезая из вод,  стесненных
мраморными плитами.

- Отстирается? - Дурасников поспешно покинул времена консулов.

- Попробую.- Глаза виновато опущены,  личико сплошь маска  вины,  цвет
губ и щек един - серый.

- Попробуй! - Зампред развязал пояс, повернулся к жене спиной, помогая
стянуть халат.

Вернулся в спальню, улегся, ворочаясь и припоминая, есть ли в доме еще
йод.  В ванной лилась вода, Дурасников дернул ногой - пусто, повел ру-
кой - пусто:  как хорошо одному в кровати, никто не мешает, не вороча-
ется рядом, не сопит, не заставляет тебя проявлять осторожность, меняя
позу спанья.

Вода лилась шумно, но ритмично и успокаивала: отменно, если б так веч-
но лил этот поток,  смывающий следы йода с халата зампреда,  смывающий
до полного исчезновения, так, что не стыдно предстать в позе соискате-
ля запретных наслаждений.

Жена Дурасникова  притулилась  на  краю ванны и рыдала,  не от пустоты
пролетающей жизни,  не от точного знания, как супругу вольготно сейчас
одному,  не от невозможности встретить хоть единожды человека,  удосу-
жившегося приласкать ее, а только по причине пятен на халате, не жела-
ющих смываться. Сразу определила - пятна навечно, йод не пачкает - пе-
режигает,  и нет силы свести с мужнина халата безобразные следы борьбы
с гнойником под мышкой. Упорство пятен, их неколебимость означали одно
- ор,  топание ногами, упреки - я тебя кормлю, пою, одеваю, да как?! -
И в конце концов отбытие в баню с чувством невинно оскорбленного; суп-
руга подслушала переговоры мужа с Пачкуном, и малая радость, оставшая-
ся ей в жизни,- ревность, захватила целиком. Дурасников был любим, как
сплошь и рядом случается с ничем не заслужившими такой чести. С младых
ногтей уверовал - ему положено:  власть,  обеспеченность,  любовь и не
ошибся,  может потому,  что не сомневался - положено!  В то время  как
других,  мозгами величиной со шкаф,  ломало в корчах сомнений на собс-
твенный счет.

Жена Дурасникова служила в другом исполкоме,  где дружок зампреда зап-
равлял весомым отделом; служба не тяготила, муж сразу вразумил: никуда
не рвись, не перечь, не груби, не возникай и тогда можно ничего не де-
лать,  дремать,  вязать,  почитывать, скучно это, правда, но оправдано
еще и потому,  что ничего  неделание  исключает  ошибки,  страхует  от
волчьих ям и капканов;  дружи с такими же блатными женами, обменивайся
с ними сплетенками про благоверных,  глядишь, и мне что из услышанного
сгодится: остальное Дурасников брал на себя и часто ловил себя на мыс-
ли;  хоть бы завела кого.  Нет сил рассматривать постное личико мышки,
дышащей на тебя,  сдувающей пылинки, готовой руку отсечь, кровь в