ыжать
по капельке лишь бы Дурасников укатывал каждое утро на  работу  на  ее
глазах:  значительный  и  сумеречный,  как и подобает носителю власти,
вершителю судеб.

В спальне Дурасников сражался с зашалившим будильником: пальцы не слу-
шались,  отвыкли,  Дурасников  много лет уж и гвоздя не пытался вбить,
целиком посвятив себя мозговой деятельности и преуспев  в  администра-
тивных играх.

В ту минуту,  когда зампред с безнадежностью крутил головку, переводя-
щую стрелку звонка, Акулетта вставила ключ в скважину замка осажденной
квартиры.





Ключ плавно поворачивался,  и лица мужчин - экипажа Лехи-Четыре валета
покрывались все большей бледностью.  Языки  замков  покинули  пазы,  и
дверь не отворялась, ожидая лишь легкого толчка. Свежая надпись серела
над дверью Акулетты: "Покончим с девственностью, как с половой безгра-
мотностью".  Похоже,  автор  располагал  сведениями о ремесле жилички.
Акулетта оторвала правую туфлю от пола,  оттянув носок,  и  решительно
ткнула дерматин обивки. От пинка дверь с шумом распахнулась, и кошачий
вопль огласил исписанную мелом и карандашом площадку спящего дома.

Акулетта замерла на пороге, не находя сил войти, увидеть разгром, сле-
ды потрошения заветных схоронов,  а может, и лица сотворивших свистоп-
ляску в ее обители; только кот утешал: жив, малыш! Господи!

Леха-Четыре валета подтолкнул вперед массивного картежника с перебитым
носом боксера, мужик упирался, ухватив угол стены цепкими пальцами.

Акулетта вперилась в светлый половик, белеющий у порога уже со стороны
коридора,  маркий - стирала его чуть ли не ежедневно - и как раз перед
уходом положенный после сушки;  войти в квартиру и не запачкать коврик
почти невозможно, сейчас коврик поражал чистотой и нетронутостью квад-
ратной поверхности.  Бросило в жар. Может попутали-завертели напрасные
подозрения?  Все напридумывала? И заговор Мишки Шурфа, и его звонки, и
его нежелание отпускать? Может, грабители разулись перед штурмом квар-
тиры? Глупости!

Акулетта повеселела. Но, если нервный срыв подтолкнул ее к истерике, к
страху, то отчего же наяривает свет в гостиной, хотя в коридоре темно?
И тут квартиросъемщица,  как перед смертью в подробностях  припоминают
давно  минувшее,  отчетливо увидела,  как убегала в спешке и не успела
тронуть выключатель хрустальной люстры - старинная бронза с массивными
подвесками - заливающей гостиную и окатывающей, пусть тускнеющим, све-
том сопредельные пространства.

Акулетта ржанула хрипло, металлически. Мужчины не видели, что открыва-
ется взору хозяйки, и неживой, машинный смех, будто за бока ухватились
шестерни и рычаги, напугал защитников больше, чем ожидаемый низкоголо-
сый рев грабителей.

Акулетта знала  цену истерическому смеху и могла нырять в него и выны-
ривать с легкостью профессиональной пловчихи,  и чем больше эта краси-
вая женщина тряслась в хохоте, тем гуще мелом вымазывало лица мужчин.

Акулетта смело ступила в коридор, за ней жаркий сосед с шампуром, сле-
дующим Леха,  озирающийся по сторонам, вобравший голову в плечи, будто
ожидая  удара  в любой миг,  удара обрушивающегося прямо из стен,  или
прыгающего с потолка.  В гостиной бушевала многоламповая люстра;  про-
тертая  от  пыли мебель и промытые стекла горок олицетворяли порядок и
чистоту.  Кот возлежал посреди стола, забыв об ударе в дверь, и лениво
теребил,  увядающие  головки цветов в напоминающей тарелку хрустальной
вазе. Все сгрудились в большой комнате, оставив без присмотра коридор,
а дверь на площадку открытой.

Жиличка после беглого осмотра не сомневалась - к вещам не прикасались,
и все же тревога не отпускала,  Акулетта обернулась безотчетно, по ве-
лению непонятного, и увидела тень, мелькнувшую по стене коридора: руки
затряслись, мужчины вмиг заразились ее ужасом и Леха-Четыре валета вы-
ронил оборонный ключ из безвольно разжавшейся руки.





Васька Помреж  пробудился  от  первого луча солнца,  медленно отбросил
одеяло,  пробрался в директорский кабинет, оттуда в комнатку с душем и
раковиной, почистил зубы, плеснул в лицо, отмахал-отпрыгал зарядку пе-
ред столом совещаний,  снова прыгнул в душевую - через  минуту  фыркал
под струями, смывающими заспанность и вялость.

В половине шестого утра Васька сиял,  будто начищенная пряжка солдатс-
кого ремня, и никто не посмел бы предположить, что у сторожа была тре-
вожная ночь.

При дневном  освещении  все вокруг преображалось,  исчезала таинствен-
ность темных углов,  растения на подоконниках становились домашними, а
не  вырванными наспех из непроходимых джунглей и невесть как попавшими
в холлы и коридоры НИИ,  на досках для объявлений сиротливо белели бу-
мажки приказов, информаций и прочей служебной дребедени, спасибо обхо-
дились без средств наглядной агитации - директор института, еще до во-
царения прохладного отношения к безвкусным плакатам и никого не трога-
ющим призывам, не жаловал бессмысленную бижутерию уходящих времен.

Помреж зажал двумя пальцами полный графин и  двинулся  этажом  выше  -
проведать  подгулявшие  пары:  в лучах солнца храпун на диване казался
безобиднейшим типом со взмокшими у корней от натуженных снов волосами,
мертвец прижимал Лильку Нос, будто и впрямь удостоверившись, что толь-
ко ее участие спасло от неминуемой гибели.

Васька Помреж оглядывал спящих,  как родных дитятей,  коих  предстояло
будить трепетному родителю для отправки в школу в десяти верстах пеше-
го хода;  утром гнев растворился и Помреж пережил нечто схожее с чувс-
твом пахаря, оглядывающего кобыленку, силами которой единственно добы-
вает себе пропитание.  Храпун в ответ на заботу,  осветившую  сторожа,
выдал восторженную руладу искристого храпа,  и тут Васька не выдержал,
вытащил пробку из графина и принялся поливать спящих, норовя попасть в
лицо.

В минуту  все завершилось:  похмельные гуляки с сосульками вымоченных,
прилипших ко лбу волос,  вскочили, кутаясь в простыни и не смея возму-
щаться безобразиями человека с лошадиной мордой и, очевидно, железными
ручищами, к тому же не склонного шутить.

Лилька Нос сунула Помрежу причитающееся вознаграждение, мертвец от се-
бя, как видно компенсируя нервотрепку, возникшую по его вине, добавил,
не глядя Ваське в глаза,  еще деньжат.  Даму с копиркой на груди и  ее
кавалера поливать не понадобилось,  оба явились, когда Помреж распихи-
вал деньги по карманам,  отрывисто командуя,  где что убрать,  подчис-
тить, затереть, замыть.

Еще до  семи  утра,  до прихода уборщиц,  в восемнадцатиэтажном здании
единолично воцарился Васька Помреж. После ухода гостей Васька тщатель-
но  обследовал  игорный  холл  наверху и еще раз место липовой кончины
Лилькиного ухажера.  Удовлетворение  полнейшее:  хоть  ищейку  пускай.
Васька уселся на диван,  принимавший совсем недавно храпуна и его под-
ругу и погрузился в чтение.  Тонкий слух просигналил,  что в  приемной
ожил телефон.  Помреж, легко прыгая через ступеньки, сбежал вниз и ус-
пел-таки:  в трубке голос Фердуевой,  не смотря на ранний час и любовь
ко сну,  хозяйка не допускала благодушия, если, хоть и предположитель-
но, предприятию грозила беда.

- Ну как?  - трубка наполненная голосом Фердуевой и та  преобразилась,
возникла значительность и властность бездушного, мертвого предмета.

- Порядок.- Помреж с хохотом пересказал эпопею, добавив, что с перепу-
гу гости оплатили с щедростью безмерный кров и ночлег, предоставленные
фирмой Фердуевой.  Опасность, хоть и призрачная, вовсе растаяла, и го-
лос в трубке сразу же приступил к более важному:

- Почуваев в подвал спускался?

- Ползал,  старикан,  крутил башкой. примерялся, рыщет, копает, что не
пойму.

- Пусть рыщет,- властно разрешила Фердуева и опустила трубку.

Помреж опустился  вниз  поприветствовать  уборщиц - ущипнул вислозадую
Марь Маревну,  Катьку Помадницу, мазюкавшуюся неимоверно яркой и самой
дешевой помадой, потрепал по щеке, всучил каждой по купюре.

- С  чего бы это?  - Катька Помадница недоуменно воззрилась на старшую
напарницу.

- От сердца,- пояснил Помреж,- хорошие вы бабы, ко мне душевно относи-
тесь, беззатейные, камень за пазухой не таите, если что заметите, мол-
чок умеете изобразить.  понимающие,  одним словом,  жизнь люди. Вот за
все  за это и за многое другое.- Васька частенько оделял уборщиц троя-
ками, и каждый раз они деланно поражались его щедротам, будто и невдо-
мек им о каком таком молчании балаболит развеселый сторож.

Замелькали швабры, зачмокали тряпки, окунаемые в ведра. Помреж вернул-
ся в приемную, принялся собираться; секретарь директора заявлялась без
опозданий, после ее появления Помреж считался свободным.

Так и вышло, седоголовая пичуга с пучком на затылке, сухая и неулыбчи-
вая,  вошла стремительно, поздоровалась и ринулась ворошить горы бумаг
в шкафу за спиной.  Васька набросил наплечный ремень, секретарь оклик-
нула:

- Василий Илларионович, тут вот ваши, наверное.

Помреж сглотнул. Секретарь на морщинистой ладошке протягивала десятку,
видно слетела со стола во время ночных метаний.

- Моя?..-  В  помреже сцепились в схватке жадность и осторожность,  но
почему бы ему не выронить десятку,  что он нищий?  Сейчас и  сотня  не
деньги.-  Так  и  есть  моя!  - Помреж театрально обследовал бумажник,
причмокивая от усердия и все более убеждаясь, что утерянный червонец -
кровный. Бумажка скрылась в зеве тусклой кожи, через секунду Помрежа и
след простыл:  весь день принадлежал ему, многое надо успеть к следую-
щему  дежурству,  главное - обзвонить девиц,  потому как сегодня ночью
спрос и предложение гуляли в едином порыве,  а через  ночь  под  крыло
Ваське  заявятся  четверо  залетных  с Кавказа,  и негоже им скучать в
крахмальных простынях без женского тепла.

Васька отшагал метров сто до многоподъездного дома и там сел в машину,
ночующую на собственном,  очерченном белой масляной линией пятаке, от-
купленном Помрежем у начальника домовой конторы.





Почуваеву тоже не спалось.  Ковырялся на грядках с рассвета, окучивал,
подкапывал,  засыпал, тащил за собой шланг, поглядывал, примеряясь, на
яблони - старые подпорки подгнили,  новые приворачивать толстой прово-
локой - лень,  а пуще прочего волновала баня: все б отменно, да напря-
гал пол в предбаннике,  уж и отциклевал, уж и стол с чайными чашками и
самоваром сиял в струганной белизне, а вот пол к субботе, когда нагря-
нет дружок стародавний,  Пачкун Пашенька,  вкупе с важным  должностным
лицом их района,  не высохнет. или успеет? Почуваев отшвырнул лопатку,
сбросил шланг,  исходивший ледяной водой, потопал в баню. Даже для де-
вок  простыни  заготовил особенные с монограммами и веселыми петушками
по углам, и льняные полотенца для лица прожарились на солнце в крепких
прищепках,  и  закусь имелась,  да и Пашенька пустым не прикатит - все
путем,  а вот лак вроде бы жидковат,  плохо сохнет, потребуется не раз
покрывать,  а может,  три, а то и четыре захода, и каждый раз просуши-
вай.

О бане Почуваев мечтал всю жизнь:  в дальних офицерских странствиях, в
пыльных городах,  на маршах, на громоподобных учениях, в мазаных зеле-
ной краской парткабинетах,  на ковре  перед  распекающим  начальством,
везде и всегда. и вот банька воспарила на его участке, а уж денег пок-
левала прорву,  если б не служба у Фердуевой,  не поднять, а тут еще и
сама дачка сыпаться начала на глазах;  теперь по фундаментальности, по
объему освоенных капитальных вложений баня превзошла  дачный  домик  и
продолжала  пожирать  и  пожирать  то облицовку для бассейна,  пусть и
скромного,  то обстановку,  то наличники резные,  то коньки  рубленные
редкостно рукастым столяром.

Теперь выходило не баня при дачке,  а дачка при бане,  а Почуваев кру-
тись при обеих избушках,  и глотают же треклятые,  как птенцы гусениц,
только кидай, не зевай.

"Волга" Почуваева с распахнутым багажником дремала под ежевичными кус-
тами;  зажатые запасками, громоздились березовые веники, заготовленные
в загодя выбранной рощице в полутора десятках километров;  веники, на-
деленные особым запахом, подобающей жесткостью и хлесткостью, теряющие
листья не стремительно, а как раз потребно ходу огуливания чужой спин-
ки.

И подвал не шел из головы:  чудились возможности,  площади-то стадион-
ные, сотни метров квадратных, государия, прикрытая от глаз посторонних
фундаментом,  заглубленная под землю, числящаяся единственно под попе-
чением фердуевской шайки-лейки.

В планы бригадирши отставник не вникал,  но давно уверился: не промах-
нется хозяйка,  нюх на деньги всепроникающий, и, если захлещет водопа-
дом,  доля Почуваева скакнет, и тогда уж стоит проявить настойчивость,
вырвать дочь с внучкой из тьмутаракани,  выписать в  стольный  град  и
одаривать своекровных девок - что дочь, что внучку - прикидываясь, что
все, мол, из армейского пенсиона капает, хватает, если с умом тратить,
да и кто спросит, если и государство прикрывает ладошкой лицо, лишь бы
не узреть доходы граждан,  бьющие по глазам,  лень расковыривать да  и
подступиться боязно.

Внучке купить рояль, именно, не пианино, всегда вожделел к королю инс-
трументов и восторгался поднятой крышкой,  подпертой полированной пал-
кой,  и  звуки льются и утешают Почуваева за нелегкую жизнь,  за скуку
упрятанных в лесах городков,  за желчный мирок  офицерских  жен,  даже
скрашивают запах изо рта - прах его дери!  В звуках рояля, исторгнутых
пальчиками внучки,  Почуваев предполагал отмокать, вымывать соли зла и
зависти и благоденствовать в окружении нежно привязаных близких.

Без деньжат не шибко привяжешь! Почуваев инспектировал бассейн; протер
тряпицей никелированные краны,  поручни ступеней,  ведущих в воду, все
чин чином,  будто общенародный бассейн,  оборудование привозное, марка
каэр - краденное - другим не разживешься.

Почуваев пузом плюхнулся на раскладушку,  перевернулся на спину - вок-
руг ростки тюльпанов - посетовал про себя,  что не споро цветы прут из
земли,  задерживаются,  будто чуют: не даст Почуваев поцвести всласть,
срежет,  и на рынок - из красоты дензнаки качать, а как же иначе? Чуть
тормозни,  и баня рассыплется, и рояль растает, и дочь продолжит гнить
и тратить невосполнимые года с нелюбимым и за тридевять земель.

Мушки вскакивали на нос,  на уши,  бегали взапуски по лбу, и сну никак
не удавалось крепко заарканить отставника,  только дремой охаживал бог
Гипноз разомлевшего в мечтаниях сменщика Васьки Помрежа.





Тень бесспорно мелькнула в коридоре и,  похоже, скрылась в кухне. Аку-
летта ухватила Леху за полу и потянула за собой,  гвардия при шампурах
и ключах подустала - бессонная ночь,  игра,  абрау-дюрсо, скачки-ездки
по Москве из конца в конец.

От усталости Четыре валета утерял страх,  покорился и тараном, прикры-
вая собой Акулетту, распахнул дверь: кухонный стол пуст, на плите пус-
то,  ни чайника,  ни кастрюли,  ни сковород,  на табуретке длинноносая
девка с рыжей челкой и жабьими губами,  розовато-белыми, тянущимися от
уха до уха.

Акулетта признала соседку по площадке сразу.  Та по глазам  распознала
необходимость  объяснений и выяснилось:  произошла утечка газа,  труба
лопнула или прохудилась - служили-то по полвека - пришлось  пробраться
с соседней лоджии мужику, обвязанному по поясу страховочным канатом, и
открыть квартиру во избежании взрыва, соседка вызвалась охранять собс-
твенность Акулетты, отчего-то убоявшись оставить только что проветрен-
ную квартиру под опекой замков.  Вдруг труба где еще подведет, и снова
прыгай с лоджии на лоджию.

Шампуры и  ключи  легли на стол.  Соседка шмыгнула к себе с выражением
осуждения:  знала,  что Акулетта не святая, но чтоб среди ночи и четы-
рех. на широкую ногу поставлено дело. Как каждая дурнушка, утешала се-
бя хрустальной прозрачность своей морали,  вовсе не допуская, что про-
фессионально непригодна для промысла знойного и муторного.

Акулетта вскипятила чайник,  заварила кому что,  кофе,  чай,  одному -
признался, что слишком возбудим, и так не спит - заправила кипяток ва-
реньем,  уселась и наблюдала за мужиками, будто за диковинными зверями
в зоопарке,  любила одна принимать огонь на себя; так уж устроен силь-
ный пол,  хоть ночь-полночь,  хоть выжаты суетой досуха, хоть пережили
страх и выказали себя трусами, а все ж в обществе женщины во всей сво-
ей  красе начинают - вольно ли,  невольно?  - хорохориться,  распушать
перья,  примериваться,- а вдруг? - И только что дружные, вмиг ощерива-
ются, поддевают один другого, пытаются выставить себя в самом выгодном
свете,  но иногда,  опомнившись, вновь играют в бескорыстных добряков,
солидных и не помышляющих ни о чем таком-эдаком.

После чаепития  мужиков  из дома изгнала,  и каждый попытался тайно от
других выспросить телефон,  а налетев на стенку молчания,  всучил свои
координаты - все не москвичи.  Как только дверь захлопнулась, Акулетта
сгребла бумажки с адресами и телефонами,  хотела выбросить -  интереса
не видела, не ее угодья, хотя знала, с провинциалов удается лупить под
завязку,  перепрофилироваться не хотелось, другое дело подруга Светка,
та  еще  не  определилась,  той лишь бы с выгодой,  и внутренний рынок
Светка со счетов не сбрасывала. Акулетта разгладила бумажки, придавила
пепельницей из малахита,  прикинула отступное, что потребует со Светки
за щедрый дар: двое приезжих обретались в Сочи, один в Кабулети и, как
ясно,  все трое на море, таких знакомцев попридержать - не пустая пре-
дусмотрительность,  тем более,  что Леха-Четыре валета с некредитоспо-
собным народом не водился.

Акулетта натянула все цепочки,  задвинула все щеколды и только раздев-
шись донага,  оглядев себя в зеркале из царских или княжеских  покоев,
приняв душ,  забралась под плед и ужаснулась:  теперь уж точно понадо-
бится съезжать,  засветка вышла, в гостиной поблескивали три видеомаг-
нитофона, два музыкальных центра, королевский телевизор и другого доб-
ра под потолок.  Думы о переезде трепали,  и Акулетта затвердила  -  в
следующий  раз оборудует жилье аскетично,  распихав нажитое частично у
Акулы - старшей сестры - частично у матери,  а лишнее  распродаст  без
промедления,  закупив старинные побрякушки,  не исключено,  картины, а
может и дачку, чем черт не шутит? Знала пару девиц, принимавших за го-
родом,  на вилле,  иначе не скажешь, споро ладилось, все ж на воздухе,
под соснами,  при камине - клиенты смекали: такой антураж предполагает
доплату не малую, и не скупились.

Утром позвонил Мишка Шурф повинился,  посмеялись, но трещинка, похоже,
пролегла - не зашпаклюешь. Мишка вызвонил уже с работы и, потягиваясь,
Акулетта мысленно отбивала молебны господу,  уберегшему ее от хождения
в присутствие, пусть и приносящее обильные доходы.





Мишка Шурф в фартуке,  напяленном на дорогущий свитер,  царил в разру-
бочной.  Бараньи туши с печатями синими и, очевидно, иностранными гро-
моздились вокруг.  Мишка с Ремизом рубили бараньи отбивные и наполняли
ими коробки для последующей продажи кооператорам, мусор и ошметки под-
нимали наверх - народу.

Володька Ремиз рубил молча. Мишка трепался без устали:

- Слышь, Вов,- у Чорка прибыль восемьсот процентов, побожился самолич-
но.  В подлунном мире не видно.  Пятерик порция мяса,  а если укропной
веточкой прикроют, да помидориной с вишню украсят - шесть эр с полтин-
ным прицепом. Надо б поприжать, из восьмисот-то можно отстегивать щед-
рее.

- Пачкун договаривался,- мрачно возразил Ремиз и замолчал. Оба подума-
ли об одном;  проверь, поди, какова подлинная договоренность Пачкуна с
кооператором,  себя начмаг не обидит, не забудет. Чорк, небось, намек-
нул:  тебе, мол, Пал Батькович один расчет, твоим рубщикам другой, все
от сана, от должности-звания, от выслуги, как у порядочных.

Пачкун явился театрально, вышагивая, будто по тронной зале, и пиджак с
двумя шлицами, похоже, поддерживали снизу невидимые пажи.

- Трудимся, мальцы? - Дон Агильяр пребывал в добром расположении духа,
только что переговорил с Дурасниковым.  Суббота  выгорала,