водом.

- Карета-с ваш бродь!  Подана.  яти твою душу мать!  - Помреж  швырнул
пустой чайник на коврик у кровати и сорвал одеяло с Почуваева.  Госпо-
ди! Голый, козел, а обут в резиновые сапоги. Помреж схватился за голо-
ву.





На конкурс красоты Шурф и Ремиз доехали на машине Мишки, снежное меси-
во расползалось под колесами.  Мишка мастерски воткнул зад  девятки  в
узкий просвет меж двумя шестерками;  едва вылезли,  просачиваясь через
щели приоткрытых дверок.  По пандусу взошли на верх,  у входной  двери
толпился народ: размалеванные девицы, подростки в новеньких грубошерс-
тных куртках,  обвязанные яркими однотонными шарфами с длинными,  при-
чудливо мотающимися концами; безнадеги - женщины хорошо за тридцать, а
то и сорок,  яркостью раскраски превосходящие юных профурсеток, седов-
ласые  мужички без возраста - непременные участники зрелищ трудной по-
падаемости;  затрапезные субъекты,  никак не вписывающиеся в общий фон
и,  тем не менее,  всегда присутствующие на таких сборищах;  степенные
пары супругов со стажем; юркие типы с блестящими глазенками, без уста-
ли снующие в толпе и не останавливающиеся ни на минуту;  трепетно ожи-
дающие кавалеров приличные девушки; юные ухажеры, назначившие свидание
вечно опаздывающим хохотушкам;  хранители порядка с повязками, гроздь-
ями липнущие к входным дверям изнутри и протаскивающие своих  людей  в
числе, явно превышающем разумное.

Мишка млел  в  придверной  атмосфере:  суечение  не потерявших надежду
прорваться,  молящие взгляды не приобщенных к ритуалу прохода в завет-
ные двери;  безразличие - показное! - к происходящему счастливых обла-
дателей пропусков и пригласительных; обязательные встречи одного-двух,
а то и десятка знакомых, приветствия, в спешке пересказанные анекдоты,
шутки,  попытки тут же у двери решить миллионные дела,  попытки негод-
ные, выдающие плохо скрытое желание покрасоваться деловитостью.

Шурф и  Ремиз  вгрызались в толпу медленно,  будто восходили на горный
пик,  сберегая силы в разреженном воздухе, расхристанные, с выбивающи-
мися  шарфами,  в  незастегнутых дубленках,  чтоб сразу видел каждый -
только что вылезли из тачки, не дай Бог заподозрят, что на метро доби-
рались. Тычки стародавних знакомых, похлопывания по плечам сыпались со
всех сторон, как и предполагал Мишка, как и должно было быть, и приоб-
щенность к заветному миру особенных людей наполняла чувством, схожим с
опьянением, только без последующих головных болей.

Фердуеву Мишка заметил первым, только хозяйка могла заставить таксиста
въехать чуть ли не в стеклянные двери; в длинном жакете из аховых чер-
нобурок,  в умопомрачительных сапогах,  с непокрытой головой в  ореоле
густых смоляных волос,  с глазами, полными огня и презрения, Нина Пан-
телеевна смотрела сквозь оробевшую толпу,  а рука ее швыряла в коробку
на  карданном  валу купюру.  Хранители порядка подтянулись,  по толпе,
будто пробежал ветерок и стих. Особенное создание запахнуло полы жаке-
та и глянуло ввысь на небо,  будто проверяя, висит ли межпланетный ко-
рабль, доставивший ее сюда, или предусмотрительно укрылся в облаках. В
аукционных мехах,  при царской осанке, вызывающей ухоженности, стати и
плавности движений,  Фердуева миновала бы контроль и безо всяких  про-
пусков:  хранители уже засветились приязнью,  уже прилаживали к лисьим
мордочкам и квадратным харям улыбочки,  но неземное существо  извлекло
из сумки пригласительный и учтиво,  сознавая, что скромность украшает,
протянула глянцевый прямоугольник низкорослому пропускале, тот востор-
женно оглядел Фердуеву,  растопыренной пятерней плавно рассек воздух в
приглашающем жесте,  изогнулся,  выпятив зад,  и.  в этот момент глаза
Фердуевой и Мишки Шурфа встретились.

Лучшей сцены, да прямо в дверях, при всеобщем обозрении, Мишка и поже-
лать не мог.  Шурф рванулся вперед, в проход, облобызал женщину, ныряя
носом в щекочущие меха,  не глядя, протянул свое приглашение, и, похо-
же,  внося царицу на вытянутых руках, ворвался в теплый зал с гардеро-
бом слева и столами, импровизированными буфетами, справа.

Ремиз застрял за кадром.  Вовка принялся шарить по карманам,  и низко-
рослый пропускала изучал его с издевкой,  мол знаем-знаем, вроде найти
не  можешь,  а сам бочком-бочком и на протырку!  Ремиз наконец отыскал
пригласительный,  пропускала потускнел,  у каждого свои радости. Ремиз
вошел  в зал,  и сразу окатило громкоголосыми мишкиными приветствиями,
будто мясник ждал друга битый час и уж отчаялся увидеть.

У гардероба возникла заминка в раздевании:  женщина средних лет сомне-
валась в сохранности сиротского каракулевого манто,  видавшего виды и,
кроме усмешки, ничего не вызывающего. Фердуева скинула жакет из черно-
бурок и тем сразу устыдила сомневающуюся,  гардеробщица прыснула, тру-
сиха в каракуле пристыженно шмыгнула носом.

Разделись, Мишка упрятал номерки всех  троих,  Фердуева  вышагивала  в
длинном черном платье с ниткой натурального жемчуга на груди, непосвя-
щенным могло показаться,  что конкурс красоты посетила прима миланской
певческой  школы или любимица нью-йоркских оперных подмостков в сопро-
вождении двух импрессарио.  Шурф подвел Фердуеву  к  последней  модели
"запорожца",  впервые в истории этой марки и впрямь смахивающей на ав-
томобиль, любезно пояснил, что это вторая премия, а первая - корона из
серебра,  почти сотой пробы, с бриллиантами, неважно что синтетически-
ми, зато почти на двести каратов и с тремя сплавными сапфирами с голу-
биное яйцо.  Шурф заранее повинился,  что мог перепутать в мелочах, но
корона - штука впечатляющая.

Ремиз откололся, направился к столам, где кооператоры торговали цвета-
ми в пластиковых упаковках. Ремиз купил прозрачный цилиндр с гвоздика-
ми, перевитыми спаржей и преподнес Фердуевой.

Переиграл Вова,  тихоня наш!  Шурф утратил лидерство на краткий миг  и
Фердуева,  понимая, что произошло, не отказала себе в добивании: преу-
величенно тепло поблагодарила Ремиза и, привстав на цыпочки, поцелова-
ла в щеку.

Ползала видели этот поцелуй,  Ремиз возликовал: реванш за сцену в две-
рях состоялся.

До начала представления оставалось минут  двадцать,  и  Вовка  потащил
честную компанию в бар.  Позиции Ремиза в отеле отличались такой проч-
ностью,  что гости Вовки расселись перед стойкой  валютного  бара  без
содрогания. Ремиз щелкнул пальцами, моментально подбежал бармен в чер-
ном фраке с бордовой бабочкой.  Ремиз спросил,  кто что желает,  и  на
стол вмиг вспорхнули бокалы и рюмки,  источающие дивные запахи.  Мишка
знал,  валютой Ремиз не промышляет:  чем же платить? Посидели, попили,
посмеялись.  Фердуева  глянула на часы,  без пяти двенадцать,  вот-вот
начнется.  Ремиз поднялся вместе со всеми,  кивнул бармену,  и  троица
двинула в зал.

Фердуева по дороге встретила приятельницу, остановилась, Мишка и Ремиз
прошли вперед.

- А платить, граф? - уточнил Шурф, кивая на бар.

Ремиз радовался, знал, что Мишка не утерпит: два раза переиграл его, с
цветами и вот сейчас, с выпивкой на валюту.

- Фирма платит,- обронил Вовка, не желая развивать валютную тему.

Повсюду сновали  озабоченные люди с аккредитационными карточками прес-
сы;  фотографы, увешанные камерами, сбивались в кучи, обсуждая профес-
сиональное,  телевизионщики  тащили тяжелую аппаратуру,  везли камеры,
расставляли освещение, тянули кабели.

Перед сценой,  на первом ряду,  рассадили женщин-журналисток -  этакая
галантность,  в  центре  перед  первым  рядом выставили стол для жюри.
Шурф,  Ремиз и Фердуева сели у центрального прохода  во  втором  ряду.
Места - лучше не придумать.

- Для менеджеров,- пояснил Ремиз.

Фердуева кивнула, и действительно, кто она, если не менеджер, человек,
который одних направляет туда, других сюда, расставляет силы, прикиды-
вает,  что  куда вложить и как пойдут дела при таком раскладе,  а чего
ожидать при ином.  Фердуева сняла пластиковую крышку с цветов, обнару-
жила  меж  гвоздик  розу,  поднесла к тонким,  будто резцом высеченным
ноздрям.

Устроители конкурса,  воротилы красоты,  их сатрапы,  мелкая сошка ко-
го-то сгоняли с лучших мест, пересаживали, выдворяли, резко предлагали
освободить не причитающиеся кресла.  Троицу  ревнители  справедливости
обходили стороной, будто водоворот пенился вокруг скалы, торчащей пос-
реди бурного моря.

Мишка Шурф склонился к Фердуевой и что-то шептал на ухо.  Ремиз тоско-
вал,  прикидывая,  что миги торжества скоротечны и, как ни крути, Шурф
по очкам всегда побеждает.

Нина Пантелеевна не слушала Шурфа,  кивала для порядка,  не боясь, что
невпопад.  Накатил страх тошноты,  а за ним и впрямь замутило,  вынула
таблетку,  хотела, чтобы Шурф не углядел - заметил-таки - пояснила: от
головной боли.  Шурф вроде поверил, глотнула таблетку без воды, зажму-
рилась,  а когда открыла глаза - на сцене тискал  микрофон  неизменный
ведущий Саша короткостриженный,  прошагавший десятилетия от первых ка-
вээнов через а ну-ка девушек прямо в восьмидесятые.

- Днепропетровцы всем заправляют,- Шурф уселся поудобнее,- крутые  ре-
бята. Питер уже прибрали, в Москве подавляют последние очаги сопротив-
ления.- Мишка тронул нос с горбинкой,- наш брат оттуда почти  не  уез-
жал,  значитца мозговой центр имеется, опять-таки, родина бывшего ген-
сека - неприкосновенная зона,  выходит, по совокупности обстоятельств,
родился новый Чикаго - центр силы неправедной на одной шестой суши.

Ремиз встрял в разговор, поддержал, выказывая осведомленность:

- Я тут в конце ноября прикупил бюллетень,  смотался передохнуть в Юр-
малу.  Межсезонье - роскошь,  а не время.  Куда нос ни сунь, все рады.
Полупустые кабаки, пивные, опять же не шалманы, вполне чистые, прилич-
ные заведения,  даже не курят.  Истребуешь себе кувшин,  рыбку, курицу
копченую, сыр, палочками поструганный, ни ора, ни, упаси Бог, мордоби-
тия,  чинно-благородно, душа оттаивает, распускается и на разговор тя-
нет. Кликнешь официанта, засветишь допчирик, слушать будет, хоть сутки
голоси.  Народ-подносилы дошлый, в курсах всех дел, и те признавались,
есть  на  побережье свои костоломы-выжималы,  да все известны,  и чтоб
шибко - не лютуют,  в межсезонье у местных отдых, а вот летом нагрянут
боевики из Днепропетровска,  тут держись, шмон наведут и. укатили. Рэ-
кет,  он чаще гастрольный.  Ра-а-аз! Набег из чужого града, потрошение
жертвы и.  свалили, ищи ветра в поле. Те, кто живут в одном городе - и
охотнички,  и дичь - осторожнее,  лишний раз  поостерегуться  кровушку
пускать,  предпочитают переговорами обойтись или примутся пугать, пос-
тепенно, тут главное методичность, чтоб объект не дремал, всегда чуял:
о  нем не забыли,  пекутся,  каждый шаг контролируют.  Опека изо дня в
день ох,  как досаждает,  еще какие орешки трескаются,  будто  колуном
шваркнули.

Фердуева слушала внимательно: резоны Ремиза ее касались непосредствен-
но; северяне, из тех, что засветились, решившись на встречу с ней, по-
нимают, что Фердуевой прознать их схроны - работа не тяжелая; за неде-
лю доложат все про всех, где кооперативная квартира любовницы, а где в
коммуналке доживает старушка-мать. По ремизовской правде выходило, что
если ее начнут жать всерьез,  то силами иногородними, хлопотами налет-
чиков с югов.

По левую  руку от Шурфа скучала девица лет двадцати с пронзительно си-
ними глазами,  красиво очерченным ртом и задорной манерой  встряхивать
копной густых золотистых волос. Шурф предположил, что эту даму-зазнобу
усадил кто-то из устроителей, вон их сколько шныряет, молодцов с орли-
ным взором, будто вырезанных с журнальной картинки и оживленных чудес-
ным образом.  Мишка прижал к себе  локоть,  похоже,  встревожился,  не
слишком ли единолично завладел подлокотником? Тихонько осведомился:

- Я вас не выжил? Забыл, что не один сижу.

Девица в беседу ринулась,  как в море с жары нырнула, видно извелась в
бессловесности.  Выяснилось, соседка Шурфа - мисс Кривой Рог, городище
почти миллионный, да вот припозднилась к отборочным просмотрам и выпа-
ла из состязания.  Тараторила без умолку.  Красотки из загранки  наших
переигрывают. Факт. У наших ни тряпок, ни тренажу, любительщина, вчера
репетицию заделали - слезы, даже обрадовалась, что опоздала, позорить-
ся  кому  охота?  Мисс Кривой Рог повернулась к Шурфу и широко улыбну-
лась.

Ничего себе деваха,  оживился Мишка, надо ж, мисс Кривой Рог! Смехота.
Значитца,  наделит мужика не просто рогами, а непременно кривыми, осо-
бенными,  а вообще не без приятности,  с этакой провинциальной  откры-
тостью,  неиспорченностью, еще без набора обделенных блеском приобщен-
ности и штурмующих столицу.  Болтали свободно. Шурф хохотал, обсуждали
конкурсанток,  особенно разрез по бедру сингапурок.  Знойные дивы,  не
поспоришь,  зрелище редкостное для нашего брата,  вроде,  посреди поля
одуванчиков - две орхидеи.

Фердуева изучала  красоток  на  сцене безразлично,  навидалась таких в
жизни, вспыхивают бенгальским огнем на минуту - почитай, на год-другой
- и в безвестность,  а гонор-то тянется шлейфом,  мол, мне причитается
за черты неземные,  а красоты уж пропиты,  процелованы,  прокурены  до
капли, одни воспоминания.

Не шла из головы беседа с Чорком,  этапная встреча состоялась, предло-
женное покровительство - штука обоюдоострая:  с одной стороны покой  и
охранение,  с другой сявочность,  отлучение от первых ролей, величест-
венное,  сытное, но шестерение. Беда. Видела не раз, как вчера еще не-
зыблемый авторитет сегодня вдруг пошатнулся,  и признаков не виделось,
никто вроде не рыл,  а враз побежали трещины по монолиту, и всем глаза
бьет: не сегодня-завтра твердыня рассыплется в прах. Существовали спо-
собы укрепления: например, акция устрашения - покарать, побить, подре-
зать крылья - однако с рапирными выпадами требуется осторожность,  как
бы не нарваться на клинок соперников или,  того хуже, не ткнуть в пус-
тоту и упасть,  разбив нос,  или, ненароком не порешить своего, а то и
себя задеть, и такое случалось. Фердуева искоса глянула на Шурфа и Ре-
миза. Зенки растопырили, поедом жрут баб в купальниках, неуемные мужи-
ки;  сколько раз убеждалась, вроде сыт любовью по горло, всю ночь про-
куролесили,  а только на улицу выбрался,  уже шныряет глазами, скрытно
так,  гад,  надеясь, что концы упрятал и никому не видны греховные за-
машки.  Несовершенство мужской природы давно уже не занимало Фердуеву,
данность и только.

Музыка гремела,  со сцены сыпались улыбки, коротко стриженный Саша-ве-
дущий верещал в микрофон: девяносто, шестьдесят, девяносто. девяносто,
шестьдесят три, девяносто. восемьдесят семь, шестьдесят три, девяносто
два.  грудь,  талия, бедра. Перечисление цифр успокаивало Фердуеву: ее
три обмера тоже дай Бог,  да и вообще, выскочи она сейчас на сцену, да
в купальнике, переполох поднимется, Господи! Улыбнулась, толкнула Шур-
фа локтем.

- Миш, может мне сцену? А ты выкрикнешь сто. шестьдесят. ну и.

- Неужто сто? - оживилась мисс Кривой Рог. Фердуева глянула на девицу,
как на пустое место,  вновь вернулась к размышлениям о предупредитель-
ной акции.  Посеять ужас, сотворить лютое и через трепачей - языкатого
товара пруд-пруди - запустить слушок по стольному граду.

Болтовня соседки Шурфа раздражала Фердуеву, не давала сосредоточиться,
плетет про криворожскую косметичку,  мол, ушлянка, бабок загребла лом,
изготовив  чудо-крем ото всех кожных напастей лица,  продавала баночку
стограммовую за стольник,  как-то напилась целительница,  клиентку не-
легкая понесла в ванную, а там пол-ванной кремом наполнено, по стенкам
пустые баночки из-под майонеза,  тертые яблоки в миске и самый дешевый
одеколон для запаха.

Утреннее представление завершилось, отбраковали из двадцати восьми дю-
жину,  шестнадцать продолжали скачку. Спустились вниз, в бар. Шурф по-
волок мисс Кривой Рог,  девица,  когда встала, оказалась на пол-головы
выше Шурфа.  Мишка сглотнул,  а деваться некуда,  так и прошествовали:
Фердуева,  Ремиз и Шурф с золотоволосым прутиком. Жучила-бармен разли-
вал коньяк для своих,  а народ случайный уверял,  что смешивает только
коктейли.

- Всюду несправедливость,- Шурф подмигнул мисс Кривой Рог,- кому конь-
як чистоганом,  кому коктейль вота виз капля  лимона.  Вов,  организуй
компании коньяченского.

Ремиз послушно направился к стойке:  нагрузился тортолетками с сыром и
ветчиной, притащил четыре коньяка. Девушка Шурфа глянула на цветы Фер-
дуевой, и Мишку сорвало с мягкого кресла, через минуту протянул несос-
тоявшейся мисс Очарование цветы не хуже фердуевских.  Нина Пантелеевна
отпила коньяк, откинулась на мягкую спинку, заложила ногу на ногу, вы-
соко задрав юбку:  колени крепкие,  белые, неудержимо обольстительные,
могла б претендовать на первое место в конкурсе мисс Колено.

По бару разгуливал прелюбопытнейший люд.  К Фердуевой подходили, раск-
ланивались,  шептали приветствия,  жали руку,  расцветали  восторгами.
Мишка млел:  обожал пребывать в броском окружении, как вот сейчас, две
лучшие женщины,  Ремиз - первый человек в отеле, и Мишка Шурф в центре
событий.  Многих  с двойным дном примечал Мишка вокруг,  пусть усвоят,
как приближен к Фердуевой,  как славно живут, вкалывают само-собой, но
и веселятся, не надрывно, в удовольствие, с пониманием тонкостей расс-
лабления.

В толпе Фердуева различила Помрежа.  Васька почувствовал взгляд,  раз-
вернул  башку,  подобно орудийной башне крейсера,  в упор уставился на
хозяйку. Неудачно складывалось: Мишка с Помрежем друг друга терпеть не
могли; Мишка не прощал Помрежу высшее образование и знаменитых дружков
из режиссеров. Васька не прощал Шурфу воровство у простых людей, всег-
да орал, что последнюю косточку с мясом у матери-одиночки норовит выр-
вать;  другое дело Помреж - обирает  исключительно  жирных  карасей  с
деньгой, вроде санитарствует в жестоком мире нечистых на руку. Сканда-
лить Помреж и Шурф устремлялись с  полоборота.  Фердуева  поморщилась,
ожидая стычки и прилюдной ругани.

Помреж застыл в нерешительности,  хозяйка успела кивнуть на Шурфа, ув-
леченного обработкой мисс Кривой Рог. Васька приметил врага, сообразил
вмиг,  что свара нежелательна и отвалил, успев поразить Фердуеву синя-
ками под глазами и трагически поджатыми губами.  Видок хуже некуда,  а
тоже шляется, гонит чертей простбта по мутным потокам.

Чорк явился неожиданно,  чертиком из табакерки, вырос соляным столпом,
наклонился в приветствии:

- Мадам, рад видеть в добром здравии.

При Чорке усидеть стоило Фердуевой немалых трудов,  подбрасывало враз,
будто с лагерных нар при сигнале поверки.  Успела заметить, что призыв
не ускользнул от взгляда Чорка,  бархатные  глаза  мужчины  приволокло
тайной, вполне очевидной Фердуевой и лишний раз подтверждающей, что ее
расчеты на совращение Чорка построены не на песке.

Шурф сжался,  при Чорке чувствовал себя школяром,  в любой  миг  могут
пырнуть замечанием, а то и выгнать из класса, не объясняя причин, пре-
подаватель-Чорк, значитца, в дурном расположении духа.

Чорк барски потрепал Мишку по плечу,  будто выставил незаслуженную пя-
терку.

Чорк слыл  мастером необязывающего разговора и сейчас,  присев на край
мягкого дивана,  обволакивал Фердуеву баритональным урчанием. В глазах
сверкало одно: как мое предложение? Принимается? Фердуева отдавала се-
бе отчет - впрямую Чорк не предложит,  слишком высоко себя ценит,  те-
перь слово за Ниной Пантелеевной, ей решать, в конце концов люди с се-
вера прижимают не Чорка - его попробуй прижми, засушит листиком в гер-
барии,  разотрет  пальцем  и прах развеет по ветру - а сторожевую рать
Фердуевой. Не хотелось делиться новым корпусом института, восемнадцать
этажей:  столовая не хуже ресторана в центре, два буфета, на десятом и
на верхнем, обещали обширные площади для размещения загульного люда, и
ночлег вырисовывался неслабый.  Фердуева сама проследила за мебельными
закупками для института,  особенно уделив внимание диванам и, уговорив
хозяйственника выбить кресла-кровати,  снабженец