противно разуму, что Ясон безо всякого колдовского искусства мог достичь большего, чем Медея со всеми своими снадобьями. И поскольку не все люди равно предрасположены к воздействию разных средств (ибо одно лекарство хорошо воздействует на тело одного человека и в то же время мало или никак не воздействует на другого), то не удивительно, что Одиссей сумел избежать уловок Цирпеи, тогда как многим другим это не удалось.
Далее, надобно добавить: вполне естественно, что одни подпадают из-за некоего снадобья под власть любовного чувства, а другие - нет, но бывают охвачены любовной страстью безо всяких уловок, хотя то и другое имеет подобные ближайшие причины. Но мы постоянно приписываем причины одного явления другому, и наоборот, и злоупотребляем словами в поименовании этих причин. Из-за чего очень часто получается, что о неразумно влюбленных или влюбленных чрезмерно мы говорим, что они околдованы или очарованы теми, кого они, любят. И даже, более того, считаем, что именно из-за колдовства они охвачены этой любовью.
Итак, мы видим, что никакое колдовство не может понудить, но способно лишь побуждать. Одни побуждаются настолько, что неистовствуют и выходят из себя и даже впадают в безумие, а иногда и в тягчайшие болезни, а то и умирают, и мы наблюдаем, что некоторые влюбленные безо всякого колдовства и безумствуют, и заболевают, и даже умирают. Провести же между ними различие нелегко, поскольку в акциденциях они весьма подобны друг другу.
Итак, рассмотрев, как следует отвечать на каждое возражение по отдельности, мы приходим к заключительному выводу.
Если принять во внимание удивительные и сокровенные действия природы, силу небесных тел, Бога и интеллигенции, управляющих всеми человеческими и земными делами, то видно, что нет нужды ни в каких демонах и прочих духах, поскольку все это самым прямым образом может быть осуществлено вышеуказанными силами. Поэтому нет нужды ни в гениях, ни в специальных хранителях людей. Ибо гении это не что иное, как положение небесных тел в момент рождения людей - у кого оно хорошо, у того и гений добрый, у кого дурно - у того гений злой. Так было с Брутом и Кассием. И гений Августа оказался сильнее гения Марка Антония потому, что его генитура была лучше, как это предсказал прорицатель. А прорицатели и звездочеты узнали это по расположению светил. Хранители же людей - это разум и чувство, постоянно сражающиеся друг с другом.
Что же касается воскрешения - то есть вопроса о том, может ли воскрешение быть объяснено естественными причинами,- то мне кажется, что если признать душу бессмертной и множественной, то и воскрешение естественно и может быть осуществлено с помощью искусства. Поэтому мы видим, что Платон, Зороастр и все волхвы допускали воскрешение, и Марсилио Фичино сообщает о них во 2-й главе IV книги и в 12-й главе XV книги "Платоновского богословия" (194). Так что вполне возможно, что они сумели воскресить кого-нибудь из мертвых. Поэтому и Филострат утверждает в написанном им Жизнеописании Аполлония Тианского, которого многие (в том числе даже и блаженный Иероним) именовали магом и мудрецом, что он воскресил некоторых людей (195).
Однако поскольку совершенно очевидно, что Аристотель отрицал воскрешение, то несомненно, что он и душу считал смертной; если мы не станем бредить и придерживаться величайшей из выдумок, мнения Аверроэса, а именно будто во всех людях наличествует единая душа, что совершенно немыслимо. Из этого следует, что, хотя существует магическая и некромантическая наука, которую, согласно сообщению Альберта во II книге "Минералов" (196), признавали Зороастр, Авиценна и многие иные упомянутые Альбертом знаменитые философы, но, так как Аристотель утверждает, что души не остаются после смерти, мы не можем принять некромантию за истину иначе, как согласно вышеприведенному объяснению.
И может быть, поскольку от этих наук происходит более вреда, нежели пользы, их прозвали демоническими и бесовскими выдумками, чтобы не возникало желания ими заниматься и чтобы они внушали омерзение. Так, мы читаем в Коране о Магомете, что он, желая запретить своему народу употребление вина, особенно красного, выдумал, будто в каждой ягодке красного винограда помещается по демону. Так же точно могло быть придумано и демоническое происхождение этих искусств - занимающиеся ими хотели набить себе цену, чтобы их почитали как богов.
Возможно, демоны и ангелы были придуманы, когда то о чем мы рассказываем (как-то: прорицания, знамения в воздухе и прочее, перечисленное выше), случалось постоянно и простой народ не мог понять подлинных причин этих явлений, ибо эти люди не философы, а подобны диким зверям, и не могут понять, как подобное осуществляют Бог, небо и Природа, а верят, что это может исходить от нематериальных субстанций, подобных людям (ибо им доступны лишь телесные вещи),- и поэтому ради простонародья и были придуманы ангелы и демоны, хотя те, кто их выдумал, прекрасно знали, что этого не может быть.
Ведь и в Ветхом завете рассказано много такого, что нельзя понимать буквально, когда говорится, что Бог говорил и его лик носился над водами. Но это таит в себе мистический смысл, а сказано так, чтобы приноровиться к пониманию невежественной черни, которая не способна понять бестелесные вещи. Ибо речь Законов, как говорит Аверроэс в своей "Поэтике" (197), подобна речи поэтов. Ведь поэты измышляют притчи, буквальный смысл которых невероятен, но в них сокрыта истина, о чем многократно говорят Платон и Аристотель. Ибо они выдумывают все это для того, чтобы мы пришли к знанию истины и чтобы наставить грубый народ, который следует привести ко благу и удалить от зла, а именно надеждой на награды и страхом наказания; и через эти телесные вещи привести его к познанию вещей бестелесных, подобно тому как мы постепенно переводим детей с более нежной пищи на более грубую.
Поэтому мне не кажется странным и далеким от истины, что Платон в действительности придумал ангелов и демонов не потому, чтобы он верил в их существование, но поскольку его целью было наставление простых людей. И как поступает в этом случае Эскулап, врачеватель человеческих тел, так поступал и Платон, врачеватель человеческих душ. Поскольку грубых людей нельзя наставить иначе, он пошел таким путем, раз лучшего не видел, и заставил людей поверить в это. Не зря Боэций, муж ученейший, во второй редакции книги "Об истолковании" обещал согласовать во всем Платона и Аристотеля, впрочем, это обещают и многие иные И мы видим, что Фемистий в книге "О небе", как сообщает Аверроэс, защищая Платона, доказывал, что они оба думали одинаково и отличались только в словах; я однако, не разделяю этого мнения (198).
Все, что следует сказать о втором объяснении, именно каким образом Аристотель объясняет такие явления.
Остается сказать о третьем, а именно почему у Аристотеля так мало или почти ничего не сказано определенным образом о демонах и ангелах. Хотя я и не могу привести вполне определенную причину этого, однако выскажу свое мнение, которое, быть может, и окажется близким к истине.
Во-первых, я полагаю, что, возможно, упрежденный смертью, он обо многом не успел написать, ибо он ушел из жизни не в глубокой старости и умер, как сообщает Лаэрций, на 62-м году жизни (199).
Во-вторых, я полагаю, что, возможно, он и намеренно не писал об этом предмете, опасаясь за свою жизнь Ибо рассказывают, и свидетель тому тот же Лаэрций что он бежал в Халкиду из Афин, поскольку был обвинен перед афинскими властями в богохульстве (200); поэтому, как передают, он сказал: "Не хочу, чтобы Афины вторично [дважды] согрешили перед философией" - ибо еще раньше они убили Сократа. Стало быть, поскольку, как мы видим, эта точка зрения совершенно устраняет богов, было бы небезопасно, из-за языческих и прочих Законов, говорить об этом открыто, поскольку это вело бы к упразднению государства, а священников обратило бы в ничто. А они всегда обладали величайшим могуществом.
И так как философы, о чем говорит Платон в "Апологии", всегда были под подозрением насчет религии, их всегда осмеивали и ненавидели. Ведь Плутарх в Жизнеописании Никия пишет так: "Первый, кто открыл причину лунных затмений и осмелился написать об этом, был Анаксагор, который и в прежние времена не очень был славен, да и поныне невелика его ренутация в народном мнении; он общался лишь с немногими и не без страха осмеливался провозглашать подобные вещи. Ибо народ нелегко допускал речи o природе, но полагал, что люди, преданные таким занятиям, тратят время на пустое дело, так как считалось, что они трудились в разыскании таких вещей, которые не имели никакого смысла и не были доступны людям, Поэтому изучающих это подозревали в нечестии, как будто они желали положить предел божеству и ограничить его какой-то необходимостью. Ведь и Протагор, как известно, был изгнан из Афин, и Анаксагор заключен в тюрьму - и Периклу едва удалось спасти его, и то не без больших усилий. И Сократ, хотя и не придерживался их суждений, однако же погиб, осужденный за свою философию. В позднейшие же времена, когда распространилось в народе высокое мнение о Платоне, как благодаря восхитительной святости его жизни, так и потому, что он учил поклоняться божеству как необходимости высшей природы, он отверг все клеветы на философию и раскрыл своим слушателям все тайны природы" (201). Так говорит Плутарх.
Из этого совершенно ясна причина, по какой Аристотель не мог говорить открыто. Ибо Аристотель осудил и совершенно отверг род философствования загадками, притчами и метафорами, широко применяемый Платоном. Поэтому не удивительно, что Платона превозносили и простонародье, и священники; Аристотеля же отвергали и поносили.
В-третьих, можно сказать, что Аристотель об этом не написал, поскольку и без того из сказанного им можно было понять (что, как я полагаю, мне удалось сделать) и, собрав из разных мест его суждения, сделать определенный вывод.
Причина же того, что Аристотель не захотел говорить об этом специально и пространно, заключается, быть может, в том, что он не хотел открывать философские тайны на посмеяние толпе, а стремился к тому, чтобы философия пользовалась большим почтением среди людей, о чем он, по свидетельству Плутарха в Жизнеописании Александра Великого написал в письме, начинавшемся словами: "Книги лекций..." и т. д. (202) Все это излагает Фемистий в парафразе к книге "Физики".
Благородство и настоятельность этой причины можно понять из письма Платона к Дионисию, тирану Сиракузскому, начинающегося так: "Я услыхал от Архедема..." и т. д. И в конце письма так сказано: "Остерегайся только, чтобы все это не дошло до слуха людей, чуждых науке и законам. Мне кажется, что для большинства нет почти ничего, что казалось бы смешнее таких вот мыслей; с другой стороны, для людей, благородных духом, нет ничего более дивного и вдохновляющего. Мысли эти, часто высказываемые и всегда выслушиваемые, причем в продолжение многих лет, словно золото, с трудом очищаются после сильного напряжения. И послушай, что при этом бывает странное. Ведь среди людей, слышавших это (а таких много), достаточно восприимчивых, с сильною памятью, способных к исследованию и суждению, есть такие, которые уже в преклонные лета, после того как они слыхали это не меньше тридцати лет назад, говорят, что лишь теперь то, что им казалось полностью недостоверным, представляется достоверным и совершенно ясным. А то, что раньше казалось вполне достоверным, представляется им теперь противоположным. Приняв это в соображение, остерегайся, как бы тебе не пришлось сожалеть о том, что сказанное теперь недостойным образом получило огласку. Величайшее в этом деле благоразумие заключается в том, чтобы ничего не записывать, но все познавать и усваивать: ведь невозможно, чтобы написанное не получило огласки. Поэтому я никогда ничего не писал о таких вещах, и на свете нет и не будет никакой Платоновой записи; а то, что теперь читают,- это речи Сократа, когда он, еще молодой, был прекрасен" (203). Так говорит Платон.
В-четвертых, возможно, Аристотель об этом и написал. Быть может, это была та книга, которую упоминает Альберт в конце своего сочинения о разрешенных и запрещенных книгах (204). Ибо Альберт говорит, что Аристотель написал книгу, посвященную Александру, под названием "О смертности души", в которой излагались суждения против богов, и Законов, и священников, и эта книга, возможно, была полностью уничтожена языческими жрецами, а может быть, и нашими попами. Ведь Платина в книге "О жизнеописаниях пап" (205) написал, что папы уничтожили множество книг, так что вполне возможно, что эта книга была одной из них, поскольку она была чрезвычайно враждебна священникам. Поэтому, и так далее.



Глава XI, 
в которой, для более полного понимания сказанного, выдвигаются новые возражения
Итак, первое возражение заключается в том, что непохоже, чтобы данное решение отвечало духу философии Аристотеля, хотя бы оно и было высказано как согласное с ней. Ибо было предположено, что Бог печется о вещах низшего мира и особенно о людях, а среди людей в особенности о славных мужах. Но это не представляется истинным, поскольку, если Бог занимается делами низшего мира, он делает это лишь мысля и желая, а стало быть, либо посредством универсалий, либо посредством индивидуального. Если посредством универсалий, то почему нечто предназначено к этому, а не к тому? А если посредством индивидуального, то почему он предопределяет более к этому, нежели к тому? И почему более теперь, чем прежде? Выводы здесь совершенно не очевидны. Более того, приведенные выше доводы против того, что это делают демоны, в равной мере действительны и против высказанного суждения. Короче говоря, какой довод, создающий трудности для признающих существование демонов, не может послужить доводом и против нашего мнения?
Второе возражение: утверждение, что Бог движет и направляет мировые и подлунные нематериальные субстанции только посредством небесных тел, не согласуется ни с Аристотелем, ни с разумом. А именно с Аристотелем, поскольку в книге "О благой Фортуне" он считает, что первым движущим началом воли является Бог, ибо там написано: "Начало же рассудка - не рассудок, но нечто лучшее. Что же это такое? В любом случае лучше знание и разум, добродетель же - орган разума" (206).
Аверроэс же в книге "О толковании снов" (207) полагает, что сны исходят от интеллигенции, и не упоминает при этом небесные тела. Я не говорю уж об Авиценне, который прямо утверждает, что человеческая воля движима непосредственно Богом и нематериальными субстанциями.
Это несогласно и с разумом, поскольку воля нематериальна и не закреплена за органом. Отчего она, по-видимому, не подчиняется небесным телам, поскольку действующее благороднее претерпевающего и бестелесное благороднее телесного. Поэтому более убедительной представляется точка зрения Авиценны, считающего, что человеческая воля непосредственно движима богами без содействия небесных тел, что и далее подтверждается. Ибо, согласно Аристотелю, небесные тела движутся по необходимости, а свобода воли движима от них, что, однако, явно противоречит тому же Аристотелю в IX книге "Метафизики" (208).
Третье возражение: было сказано, что поэты, пророки и люди, которых называют одержимыми демоном, прочие люди такого рода имеют действенной причиной небесные тела, а материальной причиной - состояние собственного тела. Но это не представляется разумным поскольку либо эти поэты и прорицатели всегда находятся в таком состоянии, либо не всегда. Если принять первое, то, во-первых, это очевидно ложно по свидетельству опыта, ибо они оказываются в таком состоянии, лишь когда исполняются божеством,- смотри об этом в VI книге "Энеиды" Вергилия:
Вещая жрица меж тем все противится натиску Феба, 
Точно вакханка, она по пещере мечется, будто 
Бога может изгнать из сердца. Он же сильнее 
Ей терзает уста, укрощает мятежную душу (209).
Во-вторых, поскольку св. Фома в книжке "О тайных| делах природы" (210) сказал: "То, что одному присуще всегда и от произведенного в нем впечатления, естественно присуще всякому существу того же вида, но одним в большей, иным же в меньшей степени; и тогда очевидно ложной является посылка, ибо пророков всегда ничтожное меньшинство". ;:,|
Если же дано второе, то и это представляется столь же ложным, потому что тот же Фома в том же месте говорит, что подобные явления происходят с людьми не от чего-то в них запечатленного извне, но только когда они движимы высшим движущим началом. Так, морская вода прибывает и убывает не от качества, запечатленного в ней от небесных тел, но будучи движима только от неба, и мощи святых если кого-либо исцеляют, то никак не благодаря силе, в них заключенной, поскольку тогда исцеляли бы всякие останки, что очевидно ложно.
Подобным образом, если кольцо с вырезанным на нем знаком Юпитера отгоняет от кого-то лихорадку, то это происходит не от силы, заключенной в кольце, но от силы ангелов или демонов. Поэтому и в указанных случаях, согласно этому доводу, это происходит не от запечатленной силы.
Довод же, который убеждает в этом св. Фому, следующий: то, что происходит от естественного воздействия, происходит потому, что это присуще всем существам того же рода. А это ложно, как мы это видим по указанной причине. Далее, это опровергается и тем, что удивительно и вовсе не согласно с разумом, чтобы из тождественной причины происходили столь различные следствия.
Ведь, к примеру, к святилищу Дианы Эфесской одни люди прибегали за советом о рождении детей, другие - о войне, третьи - по поводу торговых дел и т. д. Но ведь очевидно, что все это совершенно различные следствия при тождественности причин, ибо со стороны действующего начала это все те же небесные тела, а со стороны претерпевающего - те же, как предполагается, пророки, находящиеся в том же состоянии.
Ибо непонятно, откуда происходит это различие состояний.
Далее, удивительно, если в их власти оказаться в таком именно состоянии, что же тому причиной?
Поэтому даже св. Фома в процитированном месте говорит, что кольца и иные предметы созданы искусством, так что ничто не происходит от самой их формы, и не благодаря этой фигуре они более восприимчивы к воздействиям небесных тел, чем если бы форма их была иной. Поскольку то, что возникает посредством искусств, не следует ни материи, ни форме. Подобным же образом он говорит и о заклинаниях: сами произнесенные слова ни на что не могут воздействовать, кроме слуха, и, если они что значат для разума, это зависит уже от души, влагающей в них смысл.
Очевидно ведь, что такие действия не могут воспрепятствовать Сократу сойтись с Еленой, так что ни таким образом сформированные кольца, ни таким образом произнесенные слова не могут привести сами по себе к таким результатам. Но происходит это от особой силы, а именно от добрых ангелов в святых молитвах, а от демонов, когда люди впадают в идолопоклонство. Так что, согласно св. Фоме, исцеляет не молитва, а добрый ангел, видящий сердце молящего, равно как и изображение Юпитера на кольце и слова, произнесенные чародеем, сами по себе не оказывают никакого действия,- но действует демон, видя, что человек соблазнен.
Но все это очевидно противоречит тому, что нами сказано, следовательно, и т. д.
Четвертое возражение относится к тому, что рассказано о св. Целестине: объяснение, видимо, недостаточно, и это относится ко всем другим подобным случаям. Во-первых, если от молитв и молебствий аквилейцев были разогнаны проливные дожди, то не ясно, по какой причине их молитвы оказали такое действие. Ибо нельзя сказать, что молитвы осуществили это реальным образом, подобно тому как солнце разгоняет облака, ибо это представляется чистой ложью, так как они не могут производить ни местного движения, ни хотя бы изменения, и это совершенно неправдоподобно. Ведь очевидно, что молитвы аквилейцев не движут небесные тела, побуждая их к разгону дождевых облаков, поскольку это еще более далеко от разумного объяснения и очевидно глупо.
Стало быть, остается только один способ: воздействуя на интеллигенции и умоляя их, подобно тому как подданные своими мольбами побуждают снизойти к ним власть имущих; и таково мнение верующих, которое не согласуется с в