редить меня надо было, но... а, черт. Моя учительница Марианна объясняла, что мне нельзя просто игнорировать ребят, так как это будет опасно. Я думала, она имела в виду не пренебрегать связывающую нас силу, но оказалось, не только это. Я - человек-слуга Жан-Клода, что и осложняет мои передвижения. Территория каждого вампира подобна иностранной державе. Иногда между ними есть международные договоры. Иногда их нет. Случается, два Мастера питают чистую и старую вражду, и если ты в компании одного, то от земель другого тебе надо бежать как от чумы. Отказавшись общаться с Жан-Клодом, я могла все испортить, могла погибнуть или попасть в заложницы. Я только думала, что мне ничего не грозит, когда я занимаюсь делами полиции или подъемом зомби. Это работа. Ничего общего она не имеет с Жан-Клодом и вампирской дипломатией. Но я могла все это время ошибаться - как и сейчас.
     А почему, спросите вы, я поверила Жан-Клоду и его предупреждению? Да потому, что ему совершенно не было смысла лгать. И еще я ощущала его страх. Одно из преимуществ меток в том, что благодаря им можно точно знать, что чувствует ваш партнер. Иногда мне это мешало, иногда бывало полезно.
     Сестра сунула мне под язык термометр в пластиковом чехле и стала считать пульс. Что мне действительно не понравилось в этом сне - это мое влечение к Жан-Клоду. Когда метки были закрыты, я к нему во сне не прикасалась. Правда, тогда я и не давала ему входить в мои сны. При поднятых барьерах я контролировала сны, не пуская ни его, ни Ричарда. Я и теперь могла бы это сделать, только усилий потребовалось бы больше. А мне давно не доводилось практиковать. Значит, надо снова потренироваться, и быстро.
     Термометр пискнул. Сестра посмотрела на экранчик у себя на поясе, улыбнулась мне пустой улыбкой, которая могла означать все что угодно, и что-то записала.
     - Я слышала, вы сегодня выписываетесь.
     Я подняла на нее глаза:
     - Правда? Отлично.
     - До выписки к вам зайдет доктор Каннингэм. - Она снова улыбнулась. - Кажется, он хочет лично проследить за вашим отбытием.
     - Я одна из его самых любимых пациенток, - сказала я.
     Улыбка сестры чуть пригасла. Наверное, она знала, что именно думает обо мне доктор Каннингэм.
     - Он скоро придет.
     - Но меня точно сегодня выписывают? - спросила я настойчиво.
     - Так я слышала.
     - Я могу позвонить своему другу, чтобы он меня забрал?
     - Я могу позвонить от вашего имени.
     - Если я сегодня ухожу, разве мне тогда нельзя позвонить?
     Милейший доктор распорядился, чтобы телефона у меня в палате не было. Чтобы я не занималась никакой работой, никакой абсолютно. Когда я пообещала не пользоваться телефоном, если мне таковой будет предоставлен, он только посмотрел на меня, что-то отметил у себя в истории болезни и вышел. Наверное, он мне не поверил.
     - Если доктор скажет, что вам можно, я тут же его принесу. Но вы на всякий случай скажите мне номер, чтобы я позвонила вашему другу.
     Я дала ей номер Эдуарда, она записала, улыбнулась и вышла.
     В дверь постучали. Я думала, доктор Каннингэм, но нет - это явился Рамирес. На нем сегодня была светло-коричневая рубашка и темно-коричневый наполовину развязанный галстук с мелким желто-белым узором. И еще он надел коричневый пиджак под цвет штанов. Впервые я его увидела в полном костюме. Интересно, закатаны ли у него рукава под пиджаком? Он держал букет воздушных шариков с персонажами мультиков. И с надписями вроде "поправляйся скорее" - на шарике с Винни-Пухом.
     Я не могла не улыбнуться:
     - Ты же уже посылал цветы.
     На столике стоял небольшой, но симпатичный букет маргариток и гвоздик.
     - Я хотел что-нибудь принести сам. Извини, что не пришел раньше.
     У меня улыбка несколько увяла.
     - Детектив, так извиняется возлюбленный или любовник. Откуда у тебя это чувство вины?
     - А мне все приходится напоминать, что я для тебя не детектив, а Эрнандо.
     - А я все забываю.
     - Да нет. Ты просто стараешься увеличить дистанцию.
     Я посмотрела на него. Вероятно, он был прав.
     - Быть может.
     - Если бы я был твоим любовником, я бы из больницы не вылезал и не отходил от тебя ни на шаг.
     - Даже несмотря на то что ведется расследование?
     Ему хватило такта пожать плечами со смущенным видом.
     - Я бы постарался не отлучаться от тебя ни на минуту.
     - А что произошло, пока я здесь валяюсь? Мой доктор постарался, чтобы я ничего не знала.
     Рамирес поставил шарики рядом с цветами. Они были с грузиками, чтобы не улетели.
     - В последний раз, когда я пытался тебя увидеть, доктор взял с меня обещание, что я не буду говорить с тобой о деле.
     - Я не знала, что ты здесь уже был.
     - Ты мало что замечала.
     - Я спала?
     Он кивнул.
     Класс! Интересно, сколько тут народу прошло, пока я лежала в отрубе?
     - Я сегодня выписываюсь, так что можно, наверное, говорить по делу.
     Он посмотрел на меня - выражение его лица было красноречивым: он мне не верил.
     - Почему мне никто не верит?
     - Ты сейчас как все копы. От работы не можешь оторваться.
     Я подняла руку в бойскаутском салюте.
     - Честное слово, сестра мне сказала, что меня выписывают.
     Он улыбнулся:
     - Не забывай, я видел твою спину. Даже если тебя выпишут, ты сразу к работе не вернешься. По крайней мере активно.
     - Как? Меня заставят рассматривать фотографии и слушать, что нашли другие?
     Он кивнул:
     - Что-то вроде.
     - Я что, похожа на Ниро Вульфа? Я не из тех девушек, что отсиживаются дома в тылу.
     Он засмеялся, и это был приятный смех. Обычный, нормальный смех. Не было в нем осязательного сексуального подтекста, как у Жан-Клода, но мне нравилось именно то, что он обыкновенный, этот смех. Но... как бы ни был мил и приятен Рамирес, я не могла забыть сон с участием Жан-Клода. Я ощущала прикосновение его руки, оно еще держалось на коже, как держится в комнате запах дорогих духов после ухода надушенной дамы.
     Может, это была любовь, но что бы там ни было, трудно найти мужчину, который смог бы конкурировать с Жан-Клодом, как бы мне этого не хотелось. Когда он был со мной, все прочие мужчины будто отступали и расплывались в общем образе, кроме Ричарда. Это и значит - быть влюбленной? И я влюблена? Хотела бы я знать это точно.
     - О чем ты задумалась? - спросил Рамирес.
     - Ни о чем.
     - Чем бы ни было это "ни о чем", оно для тебя серьезно и почти нагоняет печаль.
     Он придвинулся ближе, коснулся пальцами простыни. У него было вопросительное, ласковое и очень открытое лицо. Я поняла, что в каком-то смысле Рамирес - мой счастливый билет. Он знал, что и как на меня действует, частично по совпадению, частично потому, что хорошо меня понимал. Он понимал, что я люблю и что не люблю в мужчинах, лучше, чем Жан-Клод, которому понадобились для этого годы. Я люблю честность, открытость и что-то вроде детского шарма. Есть и другие вещи, вызывающие вожделение, но путь к моему сердцу был таким. Жан-Клод почти никогда и ни в чем не бывал открытым. У любого его поступка была дюжина разных мотивов. Честностью он тоже не особенно отличался, а детский шарм... нет. Но Жан-Клод оказался первым, и к добору или к худу, таково было на сегодня положение вещей.
     Может быть, и сейчас поможет толика честности.
     - Я задумалась, как бы сложилась моя жизнь, если бы я сперва встретила такого человека, как ты.
     - Сперва. Значит, кого-то ты уже встретила.
     - Я тебе говорила, что дома меня ждут двое мужиков.
     - Ты еще сказала, что не можешь из них выбрать. Моя бабушка всегда говорила, что женщина при выборе одного из двоих мужчин колеблется только в случае, когда ни тот, ни другой ей не нужен.
     - Не говорила она такого.
     - Говорила. За ней ухаживали двое, она вроде как наполовину была с обоими помолвлена, а потом встретила моего деда и поняла, почему колебалась. Ни одного из них она не любила.
     Я вздохнула:
     - Только не надо говорить, что я попала в семейную легенду.
     - Ты мне не сказала, что уже занята. Скажи, чтобы я не терял время, и я перестану.
     Я посмотрела на него - на самом деле посмотрела, проследила глазами линию улыбки, искорки веселья в глазах.
     - Ты зря теряешь время. Прости, но мне кажется, что это так.
     - Кажется?
     Я покачала головой:
     - Эрнандо, перестань. О'кей, я уже занята.
     - Это не так, ты еще не сделала выбор, но о'кей. Значит, я тоже не тот, кто тебе нужен, иначе ты бы знала. Когда ты его встретишь, у тебя не останется сомнений.
     - Только не говори мне об истинной любви, о союзе душ и прочем.
     Он пожал плечами, теребя край простыни.
     - Что мне сказать? Я воспитан на рассказах о любви с первого взгляда. Моя бабушка, родители, даже прадед говорили одно и то же. Они встречали своих суженых, и после этого больше никто для них не существовал.
     - Ты из семьи романтиков, - сказала я.
     Он кивнул с довольным видом.
     - Мой прадед до самой своей смерти рассказывал о прабабке так, будто они еще школьники.
     - Это приятно звучит, но я не верю в истинную любовь, Эрнандо. Не верю, что есть лишь один человек, который может составить счастье твоей жизни.
     - Не хочешь верить, - уточнил он.
     Я покачала головой:
     - Эрнандо, ты переходишь грань между юмором и навязчивостью.
     - Зато ты хотя бы стала звать меня по имени.
     - Может быть, потому что больше не вижу в тебе угрозы.
     - Угрозы? В чем? В том, что ты мне нравишься? Что я тебя приглашал куда-нибудь? - спросил он, нахмурив брови.
     Я тоже пожала плечами.
     - Что бы я ни хотела сказать, Эрнандо, просто перестань. Это ни к чему не ведет. Что бы я ни решила, все равно я буду выбирать между теми двумя, которые ждут меня дома.
     - Судя по твоему тону, до этой минуты ты не была так уверена.
     Я задумалась на секунду.
     - Знаешь, ты прав. Наверное, я искала кого-то другого, кого-нибудь еще. Но это без толку.
     - У тебя не слишком счастливый голос, Анита. А любовь должна делать человека счастливым.
     Я улыбнулась, сама зная, что улыбнулась мечтательно.
     - Если ты думаешь, Эрнандо, что любовь приносит счастье, то либо ты никогда не был влюблен, либо не был влюблен настолько долго, чтобы обнаружить в любви и нелицеприятные стороны.
     - Ты не настолько стара, чтобы быть такой циничной.
     - Это не цинизм, это реализм.
     У него было грустное и сочувственное лицо.
     - Ты потеряла чувство романтики.
     - Его у меня никогда не было. Можешь мне поверить, и те ребята, что ждут меня дома, тебе это подтвердят.
     - Тогда мне еще сильнее тебя жаль.
     - Ты не пойми меня неправильно, Эрнандо, но, когда я слышу, как ты распинаешься насчет истинной любви и романтики, мне тебя жаль становится. Тебя ждет сильное разочарование, Эрнандо.
     - Нет, если любовь существует.
     Я с улыбкой покачала головой:
     - Скажи, а детектив отдела по расследованию убийств имеет право быть наивным или правила запрещают?
     - Ты думаешь, это наивно? - спросил он.
     - Не знаю, но это очень мило. Я желаю тебе удачи, найти свою миз Которая-Нужно.
     Дверь открылась, появился доктор Каннингэм.
     - Доктор, ее действительно сегодня выписывают? - спросил Рамирес.
     - Да.
     - Почему мне никто не верит? - спросила я.
     Они оба посмотрели на меня. Странно, как быстро люди замечают некоторые черты моей личности.
     - Я бы хотел еще раз взглянуть на вашу спину, а потом вы свободны.
     - Тебя есть кому отвезти? - спросил Рамирес.
     - Я попросила сестру позвонить Теду, но не знаю, позвонила она или нет и был ли он дома.
     - Я тебя подожду, чтобы отвезти. - Я не успела слова сказать, как он добавил: - На что же еще человеку друзья?
     - Спасибо, и тогда по дороге ты меня проинформируешь о ходе дела.
     - Ты никогда не отступаешь?
     - Когда веду дело - никогда.
     Рамирес вышел, покачивая головой, и оставил меня наедине с доктором. Каннингэм смотрел, тыкал пальцами и наконец просто провел рукой по моей спине. Она уже почти зажила.
     - Впечатляет. Мне приходилось лечить ликантропов, миз Блейк, и у вас раны заживают почти так же быстро.
     Я поработала левой рукой, натягивая кожу на месте укуса трупа. След от зубов был уже бледно-розовым, почти превратился в обыкновенный шрам, всего на несколько недель раньше, чем должен был. Я подумала, не исчезнет ли вообще шрам, или все-таки останется.
     - Я исследовал вашу кровь. Даже передал образец в генетический отдел, чтобы они поискали что-то нечеловеческое.
     - Генетические исследования тянутся месяцами, - заметила я.
     - У меня друг есть в том отделе.
     - Серьезный должен быть друг.
     Он улыбнулся:
     - Она действительно человек серьезный.
     - Так я свободна?
     - Вполне. - Он снова стал серьезен. - Но я все равно чертовски хотел бы знать, что вы собой представляете.
     - Если я скажу, что я человек, вы не поверите?
     - Двое суток прошло после вашего второго ранения, и нам пришлось снять швы у вас со спины, потому что они начали зарастать кожей. Нет, я не поверю.
     - Долго рассказывать, доктор. Если бы это вам пригодилось для работы с другими, я бы не пожалела времени, но это не так. Можно считать, что быстрое заживление - это приятная добавка к куда менее приятным вещам, с которыми мне приходится мириться.
     - Если только эти вещи не полный ужас, то способность к заживлению их искупает. Вы бы и первых ранений не пережили, будь вы человеком.
     - Может быть.
     - Никаких "может быть".
     - Я рада, что я жива. Рада, что почти все зажило. Рада, что не ушли месяцы на выздоровление. Что я еще могу сказать?
     Он накинул стетоскоп на плечи, потянул за концы, глядя на меня хмуро.
     - Ничего. Я сообщу детективу Рамиресу, что он может дать вам информацию о расследовании и что вы сегодня выписываетесь. - Он глянул на цветы и шарики. - Вы здесь уже сколько - пять дней?
     - Вроде того.
     Он тронул шарики, и они затанцевали на ниточках.
     - Быстро работаете.
     - Я не думаю, что это я быстро работаю.
     Он еще раз подтолкнул шарики, они запрыгали, закачались, как подводные растения.
     - В общем, счастливо вам пребывать в Альбукерке. Постарайтесь больше к нам не попадать.
     Он вышел, и вернулся Рамирес.
     - Доктор сказал, что можно снова говорить о деле.
     - Ага.
     - Тебе это не понравится.
     Очень у него был серьезный вид.
     - Что случилось?
     - Еще одно убийство. И на место преступления не только ты не приглашена, но и я тоже.

Глава 50

     - Что ты такое несешь?
     - Этим делом занимается Маркс. Он вправе использовать свои кадры, как считает нужным.
     - Перестань гнать политкорректную риторику и расскажи, что там еще устроил это мелкий мудак.
     - О'кей, - улыбнулся он. - Люди, брошенные на это расследование, его кадры. Он решил, что меня лучше всего будет посадить в конторе просматривать предметы, изъятые из домов жертв, и сравнивать с фотографиями и видеозаписями, сделанными в домах до убийств.
     - Откуда эти фотографии и записи? - спросила я.
     - Сделаны страховщиками или для них. В домах многих потерпевших находились редкие или антикварные предметы, застрахованные их владельцами. Поэтому и нужны доказательства, что эти предметы вообще у них есть.
     - Какие предметы найдены на том месте, где я была, - на ранчо?
     Его благодушный взгляд изменился и стал проницательным, но улыбка по-прежнему не сходила с его лица.
     - Пожалуйста, но не потому, что ты такая прелесть, - просто мне нравится ход твоих мыслей.
     - Да говори же!
     - Большинство предметов были очень схожи, поскольку многие собирали образцы местной культуры или вообще юго-запада, но ничего экстраординарного не было. Кроме вот этого.
     Он полез под пиджак и вытащил конверт из плотной бумаги - наверное, предназначенный для ремня штанов.
     - Я же знала, что ты не зря пиджак надел.
     Он засмеялся и высыпал из конверта фотографии мне на колени. Некоторые были полупрофессиональными снимками небольших резных безделушек из бирюзы. С первого взгляда я хотела сказать - культура майя или ацтеков, что-то в этом роде. Я все еще не умела определять разницу навскидку. Несколько снимков кабинета убитого - того, который пытался остановить тварь солью - были сделаны получше: "поляроидом" и со всех ракурсов.
     - Это твоя работа? - спросила я.
     Он кивнул.
     - Я фотографировал в тот день, когда Маркс решил, что меня лучше использовать не на месте преступления.
     Я вернулась к первому набору фотографий.
     - Предметы лежат на дереве, свет отличный, похоже, естественный. Страховые фотографии?
     Он кивнул.
     - Кому они принадлежали?
     - Взяты из первого дома, который ты видела.
     - Бромвеллы, - вспомнила я.
     Он поднял другой снимок:
     - Этот взят у Карсонов, и все. Либо больше ни у кого этого не было, либо его не страховали.
     - А люди, которые это не страховали, пытались застраховать другие предметы старины?
     - Да.
     - Черт, - сказала я. - Мне мало что известно о таких штуках, но я знаю, что они ценные. Уж если у тебя такая есть, почему ее не застраховать?
     - А если она паленая?
     - Незаконно добытая? А с чего они могли так подумать?
     - Может быть, потому что для тех двух домов мы можем это доказать. История предмета - где он получен и когда - фальшивая.
     - То есть?
     - Подобные предметы не появляются ниоткуда. У них должна быть история для оформления страховки. Эти люди отнесли в страховую компанию документы, и небольшое расследование показало, что те, кто - по документам - откопал предмет и продал его, слыхом о нем не слыхали.
     - И его отказались страховать.
     - Ага.
     Что-то было у него в лице, как у нетерпеливого ребенка, подготовившего сюрприз.
     - Ты что-то затаил. Выкладывай.
     - Знаешь, кто такой Райкер?
     - Охотник за черепками и нелегальный торговец находками.
     - А почему он так интересовался тобой и ходом следствия?
     - Понятия не имею. - Я снова посмотрела на фотографии. - Ты хочешь сказать, что этот предмет жертвам продал он?
     - Не лично. Но Тад Бромвелл, сын-подросток, был при матери, когда она покупала эту вещицу в подарок на день рождения его отцу. Купили в магазине, принадлежащем известному партнеру Райкера. Он берет предметы старины и делает их легальными.
     - Вы уже с ним поговорили?
     - Для этого понадобилась бы планшетка.
     - Значит, он и есть последняя жертва?
     - Ты правильно поняла, - кивнул Рамирес, улыбаясь.
     - О'кей. - Я покачала головой. - Значит, у Райкера необычный интерес к этому делу. Он даже хотел повидаться со мной. По крайней мере двое из убитых покупали у него археологические находки. Владелец магазина, где они были куплены, мертв. - Я посмотрела на Рамиреса. - Этого не хватит на ордер?
     - Мы уже обыскали его дом. Людей Райкера подозревают в убийстве двух местных копов, и нетрудно было найти судью, который дал нам ордер на барахло, что они утащили из дома Теда.
     - И какую хрень этот ордер вам позволил искать? У дома Теда они не говорили об украденных артефактах. Они просто наставили на нас стволы и сказали, что Райкер хочет побеседовать о ходе расследования.
     - Ордер давал право на поиск оружия.
     Я покачала головой:
     - И если бы вы нашли украденные артефакты, вы не могли бы использовать их в суде.
     - Это был повод обыскать дом, Анита. Ты же знаешь, как такие вещи делаются.
     - Что-нибудь нашли?
     - Несколько стволов, на два не было разрешения, но ордер не давал нам права простукивать стены или что-нибудь разбирать. Мы не могли даже поднять ковер или снять книжную полку. У Райкера есть тайник для археологических находок, но мы его не нашли.
     - Тед присутствовал при обыске?
     - Присутствовал. - Рамирес помрачнел.
     - В чем дело?
     - Тед хотел простучать некоторые стены кувалдой. Он был уверен, что внизу есть потайная комната, но мы не нашли способа