ась озадаченным выражением.
     - В чем дело?
     - Пусть Олаф серийный насильник или даже серийный убийца, но он по-своему более щепетилен, чем ты. Тебя это не тревожит?
     Бернардо покачал головой:
     - Нет.
     Я вздохнула.
     Эдуард вернулся в комнату с обычным Эдуардовым лицом, будто и не было откровений прошлой минуты.
     - Вчера вечером монстр сделал еще одну пару в Альбукерке.
     - Ч-черт! - сказала я. - И вы поедете без меня?
     По изучающему меня взгляду Эдуарда я поняла, что сейчас будет сюрприз.
     - Тебя просят присутствовать при осмотре.
     Я не смогла скрыть удивление.
     - Лейтенант Маркс больше не главный?
     - По телефону говорил он.
     - Ты меня разыгрываешь!
     Эдуард покачал головой и улыбнулся.
     - Тогда не понимаю.
     - Я думаю, что кто-то в верхах надрал ему задницу за то, что он тебя вышиб. Наверное, ему предоставили выбор: либо работать с тобой, либо отстраниться от дела.
     Я не могла не улыбнуться:
     - А на таком деле можно сделать карьеру.
     - Именно, - подтвердил Эдуард.
     - Что ж, теперь мы знаем цену Маркса.
     - Цену? - спросил Бернардо. - Вы что, его подкупили?
     - Нет, - ответила я, - но его принципы, которые он так любезно изрыгнул вчера мне в лицо, ему не так дороги, как его карьера. Всегда приятно знать, насколько у кого-либо стойкие убеждения.
     - Не настолько, - заметил Эдуард.
     - Очевидно, - согласилась я.
     В коридоре послышался голос Донны, которая громко обращалась к Бекки, но, по-моему, она нас хотела предупредить о том, что идет. Мужчины схватили дорожку и завесили дверь. Эдуард громким и жизнерадостным голосом Теда произнес:
     - По коням, парни и девчата! Работы еще невпроворот.
     Я пошла к себе. Если мы выезжаем, нужно прихватить оружие.

Глава 31

     Я сидела рядом с Эдуардом, на переднем сиденье. Может, мне просто кажется, но я чувствовала, как кто-то сверлит мне взглядом шею. Если это не игра воображения, то тогда наверняка Олаф.
     К своему костюму я добавила наплечную кобуру с браунингом. Обычно я только его и носила с собой, пока меня не попытаются убить или пока не появится какой-нибудь монстр. Но "файрстар" я оставила во внутренней кобуре. Слишком много я навидалась фотографий с расчлененками, чтобы остаться спокойной. Я даже взяла ножи - сами видите, насколько неуверенно я себя чувствовала. И чей-то там сверлящий взгляд сзади тоже начинал действовать на остатки моих нервов. Нет, это не воображение - я это чувствую.
     Я повернулась и встретила взгляд Бернардо. Вовсе не такое выражение его лица мне хотелось бы сейчас видеть. Мелькнула неуютная мысль о том, какие фантазии он себе рисовал и не мне ли была отведена в них главная роль.
     - На что ты уставился? - спросила я.
     Бернардо заморгал, но далеко не сразу опустился на землю и сосредоточился на мне. Он лениво улыбнулся.
     - Ничего я такого не делал.
     - Черта с два.
     - Анита, ты же не будешь указывать мне, о чем думать.
     - Слушай, ты очень даже симпатичный. Найди себе девушку, назначь свидание.
     - За ней надо будет поухаживать, угощать, а в конце вечера на секс, может, и не придется рассчитывать. Так что мне в этом толку?
     - Тогда подцепи шлюху.
     - Я бы так и сделал, если бы Эдуард меня отпустил.
     Я поглядела на Эдуарда.
     Он ответил, не дожидаясь моего вопроса:
     - Я запретил Олафу... встречи с дамами, пока он здесь. Олаф возмутился, и я о том же самом предупредил и Бернардо.
     - Все по-честному, - сказала я.
     - Что ж тут честного, когда меня наказывают за то, что Олаф псих, - буркнул Бернардо.
     - Раз мне запрещено удовлетворять свои потребности, почему у тебя должны быть такие привилегии? - сказал Олаф.
     Что-то в его голосе заставило меня обернуться к нему. Он отвел от всех взгляд, уставившись прямо перед собой.
     Я повернулась к Эдуарду.
     - Где ты этих людей откапываешь?
     - Там же, где охотников на вампиров и некромантов.
     Я его поняла, так что промолчала всю дорогу до Альбукерка. Я-то считала, что у меня есть моральное право бросаться камнями, но Эдуард, очевидно, был иного мнения. Он знал Олафа лучше, и спорить тут было ни к чему. Сейчас по крайней мере.
     Говорят про "дом в стиле ранчо", а это настоящее ранчо - с ковбоями и лошадьми. Пижонское ранчо для туристов, во всяком случае, оно больше походило на реальное ранчо, чем все те, которые мне доводилось видеть.
     Оно было даже не совсем в Альбукерке. Дом и корали находились прямо посреди большого пустыря. Почва здесь странно бледноватая, усеянная сплошь пучками сухой травы, и вся эта местность тянулась до горизонта. Ранчо окружали холмы - гладкие груды камня и поросли. Эдуард подрулил к въезду, где был прибит коровий череп и написано: "Ранчо Палой Лошади". Так это было похоже на все вестерны из телека, что показалось очень знакомым.
     Даже кораль, полный лошадей, нервно мечущихся по бесконечным кругам, казался срежиссированным. Дом представлялся мне не совсем таким, как мне рисовался, а слишком приземистый, построенный из белого известняка, как дом Эдуарда, но поновее. Если убрать кучу полицейских машин, "скорой помощи" и какое-то спасательное оборудование, картина была бы живописной в стиле "одинок я в прериях глухих".
     Полицейские машины вертели мигалками, и трещали вовсю полицейские рации. Я подумала, не от всего ли этого - мигалок, раций, многолюдья - нервничают лошади. Я не очень-то смыслю в лошадях, но вот так мотаться по загону туда-сюда - вряд ли нормальное для них поведение. Интересно, они стали бегать по кругу до или после прибытия полицейских? Они тоже, как собаки, умеют чуять злобных тварей? Без понятия. Даже не знаю, у кого спросить.
     Нас остановил коп в форме сразу за воротами. Спросив наши фамилии, он ушел кого-то искать, кто бы нас пропустил или же велел нас выкинуть ко всем чертям. Я подумала, здесь ли лейтенант Маркс. Приглашение исходило от него, и было бы вполне вероятно встретиться с ним. Чем же пригрозили его карьере, что он пригласил меня обратно?
     Мы молча ждали. Пожалуй, приличную часть нашей взрослой жизни мы провели в ожидании, пока тот или иной тип в мундире не даст нам разрешение работать. Раньше это действовало мне на нервы, а теперь я просто ждала. То ли сказываются зрелые годы, то ли устала цапаться по мелочам? Хотелось бы думать, что годы повлияли, но это наверняка было не так.
     Полицейский вернулся в сопровождении Маркса. Светло-коричневый пиджак начальника хлопал на жарком ветру, приоткрывая пистолет на правом бедре. Лейтенант шел резким шагом, глядя в землю, весь из себя деловой, и избегал смотреть на нас. Быть может, на меня.
     Коп добрался до нас первый, но встал чуть в стороне от открытой двери водителя и пропустил лейтенанта. Маркс подошел, глядя только на Эдуарда, будто если на меня не смотреть, то меня и нет.
     - Кто эти люди у вас на заднем сиденье?
     - Отто Джеффрис и Бернардо Конь-в-Яблоках.
     Я отметила, что Олаф должен использовать псевдоним, а Бернардо выступает под настоящим именем. Угадайте, кто объявлен в розыск?
     - Кто они такие?
     Я бы не знала, что на это ответить, зато знал Эдуард:
     - Мистер Конь-в-Яблоках - свободный охотник, как я, а мистер Джеффрис - отставной сотрудник правительственного учреждения.
     Маркс посмотрел на Олафа через стекло. Олаф посмотрел в ответ.
     - Правительственного учреждения. Какого именно?
     - Если вам интересно, свяжитесь с государственным департаментом, и они подтвердят, кто он такой.
     Маркс постучал Олафу в окно.
     Олаф опустил окно, нажав на почти бесшумную кнопку на рукоятке.
     - Да? - сказал он; в голосе у него почти не слышалось обычного гортанного немецкого рокота.
     - Какой работой вы занимались в госдепартаменте?
     - Позвоните им и спросите.
     Маркс мотнул головой.
     - Я должен пропустить вас и Блейк к осмотру, но эти двое не пойдут. - Он ткнул большим пальцем через плечо в сторону заднего сиденья. - Останутся в машине.
     - Почему? - спросил Бернардо.
     Маркс посмотрел на него в открытое окно. Сине-зеленые глаза почти позеленели, и я начала понимать, что это у него признак злости.
     - Потому что я так сказал, и у меня есть табличка, а у вас нет.
     Что ж, это было хотя бы честно.
     Эдуард заговорил, опередив Бернардо, который успел только нечленораздельно хмыкнуть.
     - Здесь вы командуете, лейтенант. Мы, гражданские, здесь только по вашей милости, и мы это знаем. - Он вывернулся, чтобы сидящие сзади видели его глаза, а Маркс нет. Я заметила холодное и предостерегающее выражение на его лице. - Они с удовольствием посидят в машине. Правда, ребята?
     Бернардо с недовольным видом погрузился в сиденье, угрюмо скрестил руки на груди, но кивнул. Олаф же только сказал:
     - Конечно. Как прикажет господин полисмен.
     Голос его был безразличным и спокойным. Само отсутствие интонации должно было пугать, будто говорит он одно, а на уме у него совсем другое.
     Маркс поморщился, но отошел от машины. Он неуверенно попытался обхватить себя рукой, будто хотел дотронуться до пистолета, однако не выдавая своего испуга. Я подумала, каким мирным тоном говорил Олаф, но при этом глаза его смотрели вовсе не дружелюбно.
     Что-то в поведении Маркса насторожило полисмена в форме, и он шагнул ближе к лейтенанту, держа руку на рукояти пистолета. Не знаю, какая случилась перемена с Олафом, но почему-то копы нервничали. Он не шевельнулся, только лицом повернулся к ним. Что же в этом лице заставило их так дергаться?
     - Отто, - произнес Эдуард тихо, так, что слышно было только в машине. Но как и дома в обращении "Олаф", так и в одном этом слове был зловещий смысл с намеком на дьявольские последствия.
     Олаф моргнул и повернулся к Эдуарду. Лицо отпугивало какой-то свирепостью, будто он приподнял маску и обнажил скрытое под ней безумие. Но я подумала, что это у него напускная страшилка. Не настоящий монстр, но люди при виде его шарахнутся, не особо задумываясь.
     Он мигнул еще раз и отвернулся к окну со спокойным и безобидным видом.
     Эдуард выключил мотор и протянул ключи Бернардо:
     - Если захотите радио послушать.
     Бернардо нахмурился, но ключи взял:
     - Вот спасибо, папочка!
     Эдуард повернулся к полицейским.
     - Мы готовы идти, если вы не против, лейтенант.
     С этими словам он открыл дверь, и Марксу с его подчиненным пришлось шагнуть назад.
     Я поняла, что мне пора выходить. И только когда я обошла машину и оказалась на виду у Маркса, он обратил на меня внимание, состроив суровую мину. Ненависть свою он, конечно, сдерживал, но бесстрастного лица у него не получилось. Не по душе ему было мое присутствие. Интересно, кто его так прищучил, что он позвал меня обратно?
     Он открыл рот, будто что-то хотел сказать, но передумал и просто направился к дому. Полисмен в форме шел за ним по пятам, мы с Эдуардом - следом. Эдуард снова нацепил маску рубахи-парня, улыбался и раскланивался с полицейскими, со спасателями - со всеми, кто попадался навстречу. Я шла рядом с ним, стараясь не хмуриться. Никого здесь я не знала, а приветствовать незнакомых как друзей, с которыми сто лет не видались, я плохо умею.
     Во дворе было полно копов. Я заметила по крайней мере двух в форме, а штатских хоть пруд пруди, особняком держались несколько детективов. Не знаю, чему такому учат в ФБР, что они всегда выделяются среди других. Чуть иная одежда, больше единообразия, меньше индивидуального, чем у обычных копов, но в основном - какая-то аура. С виду важные, будто они получают приказы непосредственно от Бога, а ты - неизвестно от кого. Сначала я думала, что это у меня от простой неуверенности в себе, но со мной такое бывает редко, поэтому тут что-то другое. Но в чем бы это "оно" ни замечалось, у них-то "оно" было. Прибыли федералы. Возможно, дело ускорится или, наоборот, пойдет черепашьим шагом, и даже тормознутся уже имеющиеся небольшие подвижки. Все зависит от того, как договорятся друг с другом две ветви полиции и насколько будет каждая отстаивать свою епархию.
     Преступления были настолько чудовищны, что, может быть, копы будут сотрудничать, а не бодаться. Бывают же чудеса.
     Но только одно могло удержать их всех на улице в нью-мексиканской жаре. На месте преступления - паршиво. Кроваво, мерзко, страшно, хотя никто в этом вслух не сознается. Но полицейские сновали во дворе в жару в галстуках, женщины на высоких каблуках бродили по гравию. У многих в руках дымились сигареты. Говорили приглушенно, слов было не разобрать за треском раций. Люди сбивались в небольшие группы, некоторые присаживались на краешек автомобильных сидений, но ненадолго. Все двигались, будто если остановиться, то придется задуматься, а этого очень не хотелось. Люди были похожи на тех лошадей, что беспокойно носились по коралю.
     У открытых дверей "скорой" сидел полисмен в форме. Фельдшер перевязывал ему руку. Откуда рана? Я побежала догонять Маркса. Раз он здесь командует, должен знать, что случилось. Эдуард тут же приноровился к моему темпу, не задавая вопросов. Иногда в общении со мной в нем заговаривало самолюбие, но на работе - как на работе. Вся шелуха отбрасывается.
     Я догнала Маркса на узкой длинной веранде дома.
     - Что с тем полицейским, которого перевязывают?
     Он резко остановился и обернулся ко мне. В зеленых глазах сквозила безжалостная твердость. Обычно зеленые глаза представляешь красивыми или добрыми, но у Маркса они были как зеленое стекло. Очень он меня ненавидел, всерьез.
     Я приветливо улыбнулась, а про себя подумала: так тебя растак. Но за последнее время я даже глазами научилась лгать. Это даже как-то грустно. Глаза - зеркало души, и если они умеют лгать, значит, в душе поломка. Даже если можно ее починить, все равно поломка.
     Пару секунд мы любовались друг другом: он олицетворял жгучую ненависть, я - приветливую маску. Первым моргнул он. Кто бы сомневался.
     - Его укусил один из выживших.
     Я вытаращила глаза:
     - Выжившие еще в доме?
     Он покачал головой:
     - Их повезли в больницу.
     - Еще кто-нибудь ранен? - Если задаешь такой вопрос на месте убийства, то явно имеешь в виду копов.
     Маркс кивнул, и враждебность в его глазах как-то убавилась и сменилась озадаченностью.
     - Еще двоих пришлось везти в больницу.
     - Тяжелые ранения?
     - Да. Одному чуть не перервали горло.
     - Еще кто-нибудь из жертв увечья проявлял агрессию?
     - Нет.
     - А сколько жертв?
     - Двое и один мертвый, но пропало еще как минимум три человека, если не пять. Одна пара не учтена, но другие гости слышали, что вроде она собиралась на пикник. Остается надеяться, что они не попали на этот спектакль.
     Я посмотрела на него. Он отвечал четко, по существу, профессионально.
     - Спасибо, лейтенант.
     - Я знаю свою работу, миз Блейк.
     - Я никогда в этом не сомневалась.
     Он посмотрел на меня, на Эдуарда, потом снова на меня:
     - Вам лучше знать.
     Резко повернувшись, он вошел в открытую дверь.
     Я посмотрела на Эдуарда - он пожал плечами. Мы последовали за Марксом, и я заметила, что полисмен в форме отстал от нас где-то во дворе. Никто не хотел находиться в доме дольше, чем был обязан.
     Гостиная имела такой вид, будто кто-то набрал белой жидкости и вылил в форме наклонных стен, закругленных дверей, уводящих дальше в дом, бесформенного камина. Над камином висел выбеленный временем коровий череп. Коричневый кожаный диван изогнулся перед холодным камином. На диване лежали подушки с индейским орнаментом. Широкая дорожка, почти такая же, что у Эдуарда, занимала всю середину комнаты. Вообще интерьер был очень похож на тот, что в доме Эдуарда. Так что, быть может, я еще и не видела стиля Эдуарда, а это какой-то общий юго-западный стиль, не знакомый мне раньше.
     Открытый широкий участок служил столовой. Канделябр в форме оленьих рогов стоял на столе. На одной его половине лежал узел белой ткани, пропитанной кровью, из-под узла сочилась кровь, растекаясь по паркетному полу темно-алыми струйками.
     Что-то еще лежало на столе, и это снимал фотограф. Мне загораживали обзор три спины в пиджаках. Страх сдавил горло клещами, стало трудно дышать. Мне не хотелось, чтобы эти люди отошли в сторону. Не хотелось видеть, что там на столе. У меня сердце колотилось в глотке, и пришлось сделать долгий, прерывистый вдох, прокашляться.
     Вот этот глубокий вдох был ошибкой. Запах недавней смерти - это нечто среднее между зловонием уличного сортира и скотобойни. Пахнуло едким смрадом, значит, были порваны кишки. Но еще один запах просачивался сквозь почти сладкий запах обильной крови. Запах мяса. Я бы попыталась найти другое слово, но это оказывается самым точным. Погружаешься в запах сырого гамбургера. Мясо. Личность, превращенная просто в мясо.
     От одного этого запаха мне хотелось удрать. Повернуться и уйти. Это не моя работа, я не коп. Я вообще здесь из-за Эдуарда, и если я сейчас уйду, он может предъявить мне счет. Но и вообще было поздно, потому что здесь я уже была ни по чьей-либо просьбе. Я приехала помочь прекратить этот ужас, чтобы он больше не повторился. И это важнее всех кошмаров, которые у меня потом могут быть.
     Тоненькая полоска крови набухла на краю стола и медленно закапала на пол в искристо-алых переливах от света канделябра. Коротышка посреди комнаты обернулся в нашу сторону. Увидев нас, он изобразил на угрюмом лице подобие улыбки. Он отошел от стоящих у стола и направился к нам. Для агента ФБР он был низкорослым, но шагал Специальный Агент Брэдли Брэдфорд уверенным широким шагом, так быстро преодолевая расстояние, что людям более высоким иногда приходилось за ним бежать вприпрыжку.
     Год назад мы с ним встретились в Брэнсоне, штат Миссури, по делу о вампирах, где оказались замешаны не только вампиры, но и тварь подревнее, к тому же не местная. Очевидно, Брэдфорду понравилось, как я там работала, потому что он продолжал поддерживать контакт. Я знала, что недавно его назначили в новый отдел ФБР по противоестественным преступлениям. По моим последним данным, отдел переименовали в Сектор Специальных Расследований, а Отдел Профилирования Серийных Убийц стали называть Отдел Поддержки Расследований. ФБР не побит сенсационных слов вроде "серийный убийца", "противоестественный" или "монстр". Но лопату как ни назови, а она лопата и есть.
     Он протянул руку для пожатия - и замешкался. На нем были пластиковые перчатки, заляпанные кровью, и на одной из них расплылось слишком черное и густое пятно крови. Он извиняюще улыбнулся и опустил руку.
     Я поняла, кто прищучил Маркса и заставил его снова принять меня в игру.
     Стараясь дышать очень ровно, я сделала все, чтобы его не подвести. Уже два года я не блевала на осмотре места убийства, и стыдно было бы испортить этот рекорд.
     - Анита, рад тебя снова видеть.
     Я кивнула и почувствовала, что улыбаюсь. Я тоже была рада видеть Брэдли, но...
     - Нам бы надо когда-нибудь встретиться не в обществе мертвецов.
     Видите, я сумела сохранить хладнокровие, даже пошутить. И при этом немножко оттянула момент, когда надо подойти и посмотреть, что там на столе.
     Я могла бы отпускать остроумные реплики целый день, лишь бы не надо было лицезреть кровавые останки на обеденном столе.
     И почему именно вот эти так меня переполошили? Не знаю, но так оно было.
     К нам подошел другой агент. Он был высок, худ, кожа настолько темная, что можно назвать ее черной. Ухоженные волосы острижены очень коротким ежиком. Агент поправил галстук и одернул пиджак длинными пальцами, которые при каждом движении будто танцевали. Я не из тех женщин, что обычно обращают внимание на руки, но что-то в его руках наводило на мысль, будто он поэт, музыкант - в общем, эти руки делают что-то помимо стрельбы в тире.
     - Специальный агент Франклин, позвольте представить вам Теда Форрестера и Аниту Блейк.
     Франклин пожал Эдуарду руку, но не ответил на его улыбку. Потом обратил на меня свой серьезный в