, но я считаю, что они лишили тебя возможности сопротивляться, особенно когда были вот так свежеоткрыты. Их можно представить себе как раны, недавно открывшиеся для любой противоестественной инфекции.
     Я подумала над ее словами и поверила.
     - Что можно сделать?
     - Эти дыры создавались так, чтобы закрыть их могло только одно: аура мужчин, которых ты тогда любила. Сейчас у вас ауры у всех как паззл с недостающими кусочками. И только втроем вы теперь можете составить целое.
     - Я не могу с этим смириться.
     Она пожала плечами:
     - Мирись или не мирись, но это правда.
     - Я еще не готова бросить борьбу. Но все равно спасибо.
     Она встала, недовольно нахмурившись.
     - Поступай как знаешь, но помни, что, если встретишься с другими противоестественными силами, тебе от них не защититься.
     - Я уже так около года живу. Как-нибудь справлюсь.
     - Ты самоуверенная до глупости или просто решительно настроена об этом больше не говорить?
     Она смотрела на меня, будто ожидая ответа. Я сказала то, что только и вертелось у меня в голове:
     - Я больше не хочу об этом говорить.
     Она кивнула.
     - Тогда я пойду позову твоего друга, и наверняка еще с тобой захочет поговорить доктор.
     В палате было очень тихо, только больничные шорохи, которые я так люблю. Я посмотрела на импровизированный алтарь и подумала, что пришлось сделать этой женщине, чтобы меня спасти. Впрочем, это если верить ей на слово... тут же я устыдилась этой мысли. Почему я так к ней недоверчива? Потому что она ведьма? Как Маркс возненавидел меня за то, что я некромант? Или мне не понравилась правда, которую она мне выложила? Что я теперь не могу защитить себя от магических тварей, пока дыры в моей "ауре" не будет заполнены? Я полгода старалась их закрыть. Полгода работы, и они снова зияют. Блин.
     Но если они открыты, почему я не ощущаю Жан-Клода и Ричарда? Если метки действительно снова обнажены, почему нет прилива близости? Надо позвонить Марианне, моей учительнице. Ей я верила, что она скажет правду. Она предупредила меня, что закрытие меток протянется недолго. Но она помогла мне это сделать, потому что мне нужно было какое-то время, чтобы приспособиться, смириться с реальностью. И я не знала, найдутся ли еще во мне силы для новых полугодовых медитативных молитв, парапсихических визуализации и целомудрия. Нужно было все это и еще сила, энергия. И ее, и моя.
     Конечно, Марианна учила меня и кое-чему другому, например, умению себя проверять. Я могла провести рукой над собственной аурой и посмотреть, есть ли дыры. Проблема в том, что для этого требуется левая рука, а она была привязана к доске и в нее воткнута капельница.
     Оставшись наедине с собой и больше не терзаясь неприятными вопросами, я стала ощупывать тело. Больно. Стоит пошевелить спиной, и она ноет. Кое-где тупая боль от ушибов, но есть и острая боль от кровавых ран. Я пыталась вспомнить, как умудрилась порезать спину. Наверное, когда труп вылетел из разбитого окна, вместе со мной.
     На лице образовалась болевая полоска от челюсти до лба. Помню, как труп ударил меня наотмашь. Почти небрежно, но я чуть не потеряла сознание. Кажется, впервые мне попался ходячий мертвец, превосходящий по силе живого человека.
     Приподняв свободный ворот больничной рубашки, я увидела прилепленные к груди круглые присоски. Рядом с кроватью стоял кардиомонитор и успокоительно гудел, уверенно сообщая, что сердце у меня работает. Я вдруг вспомнила момент, когда оно замерло, когда Мастер повелел ему остановиться. И вдруг меня стало знобить, и усердный кондиционер тут был ни при чем. Я подошла к краю гибели вчера ночью... или сегодня? Я же не знаю, какой сегодня день. Только солнце, бьющее в опущенные шторы, говорило, что действительно день, а не ночь.
     Кожа покрылась красными пятнышками, как от сильных солнечных ожогов. Я тронула осторожно одно такое пятно - больно. Где, черт возьми, я могла обжечься?
     Приподняв ворот повыше, чтобы заглянуть внутрь, я смогла видеть всю линию тела, по крайней мере до середины бедер, а дальше лежало одеяло. Под грудной клеткой - повязка. Я вспомнила открытую пасть мертвеца, который меня нежно приподнимает... Я оттолкнула это воспоминание. Потом. Намного позже, намного. На левом плече уже заросли следы от зубов.
     Заросли? Сколько же времени я в отключке?
     В комнату вошел мужчина. Вроде знакомый, но я его не знала. Высокий, светловолосый, очки в серебристой оправе.
     - Я доктор Каннингэм, и я очень рад, что вы очнулись.
     - Я тоже, - ответила я.
     Он улыбнулся и стал меня осматривать. Заставил меня взглядом следить за светом фонарика, за своим пальцем и так долго смотрел мне в глаза, что я встревожилась.
     - У меня было сотрясение?
     - Нет, - ответил он. - А что? Голова болит?
     - Слегка, но я это списываю на запах шалфея.
     Он вроде бы смутился.
     - Я прошу прощения, миз Блейк, но она сочла это очень важным, и хотя я, честно говоря, не знаю, ни отчего вы вообще стали умирать, ни почему перестали это делать, я ей разрешил делать то, что она считает нужным.
     - Я думала, что у меня остановилось сердце.
     Он воткнул трубки стетоскопа в уши и прижал стетоскоп к моей груди.
     - Технически говоря, так и было. - Он замолчал, прислушиваясь к сердцу. Попросил меня дышать, потом что-то записал на листе, прикрепленном к спинке кровати. - Да, у вас остановилось сердце, но я не знаю почему. Ни одно из ваших ранений не было настолько серьезно, да и вообще вовсе не смертельно.
     Он покачал головой и встал.
     - А откуда у меня на груди ожоги?
     - Мы запускали вам сердце дефибриллятором. Он иногда оставляет ожоги на коже.
     - А давно я здесь?
     - У нас? Два дня. Сегодня третий.
     Я попыталась не паниковать. Два дня упущено.
     - Были еще убийства?
     Улыбка погасла на его лице, глаза стали еще серьезнее.
     - Вы об убийствах с увечьями?
     - Да.
     - Нет, тел больше не было.
     Я с облегчением выдохнула:
     - Уф!
     Он уже хмурился:
     - Вопросов о своем здоровье вы больше не задаете? Только об убийствах?
     - Вы сказали, что не знаете, отчего я чуть не погибла и отчего вдруг выжила. Меня, кажется, спасла Леонора Эванс.
     Ему стало не по себе еще больше.
     - Я только знаю, что, как только мы позволили ей возложить на вас руки, давление у вас стало восстанавливаться, и вернулся сердечный ритм. - Он покачал головой. - Я просто не знаю, что случилось, вы и не представляете, как врачу, любому врачу, трудно признаться в своем невежестве, иначе мои слова потрясли бы вас больше.
     Я улыбнулась:
     - На самом деле я уже бывала в больницах. Я ценю вашу честность и то, что вы не пытаетесь присвоить себе мое чудесное исцеление.
     - Чудесное - точное слово. - Он тронул шрам от ножа у меня на предплечье. - Вы просто собрание военных травм, миз Блейк. Думаю, вы много больниц повидали.
     - Пришлось, - сказала я.
     Он покачал головой:
     - Вам сколько - двадцать два, двадцать три?
     - Двадцать шесть.
     - Выглядите моложе, - заметил он.
     - Это из-за маленького роста.
     - Нет, - возразил он, - не из-за него. Но все равно столько шрамов к двадцати шести годам, миз Блейк, это плохой симптом. Я проходил практику в очень скверном городском районе, миз Блейк. И у нас много бывало парней из шаек. Если они доживали до двадцати шести, то тела их имели такой же вид. Шрамы от ножевых ран... - он наклонился и поднял рукав моей рубашки, коснулся зажившей пулевой раны выше локтя, - пулевых ранений. У нас даже была банда оборотней, так что я шрамы от клыков и когтей тоже видел.
     - Наверняка это было в Нью-Йорке, - сказала я.
     - Как вы угадали? - моргнул он.
     - Закон запрещает намеренное заражение несовершеннолетних ликантропией даже с их согласия, так что вожаков банд приговорили к смерти. И послали специальные силы, чтобы вместе с лучшими полицейскими Нью-Йорка стереть их с лица земли.
     Он кивнул:
     - Я уехал из города еще до того. И лечил много таких ребятишек. - Глаза его затуманились воспоминанием. - Двое таких перекинулись в процессе лечения. Их больше не пустили в больницу. Тех, кто носит эти цвета, бросали подыхать.
     - Думаю, они почти все и так выжили, доктор Каннингэм. Если исходная рана не убивает на месте, то вряд ли они умерли.
     - Пытаетесь меня утешить? - спросил он.
     - Быть может.
     Он посмотрел на меня сверху.
     - Тогда я вам скажу то, что говорил им всем. Бросайте это дело. Бросайте или вам никогда не дожить до сорока.
     - Честно говоря, я думаю, доживу ли я до тридцати.
     - Шутите?
     - Да, наверное.
     - Как говорит старая пословица, в каждой шутке есть только доля шутки.
     - Что-то я не слышала такой поговорки.
     - Прислушайтесь к себе, миз Блейк. Примите мои слова к сердцу и найдите себе работу не такую опасную.
     - Если бы я была копом, вы бы мне такого не стали говорить.
     - Мне никогда не приходилось лечить полисмена с таким количеством шрамов. С подобным случаем в моей практике я встречался всего один раз, не считая тех бандитов, это был морской пехотинец.
     - И ему вы тоже посоветовали сменить работу?
     Он посмотрел на меня серьезными глазами:
     - Война тогда уже кончилась, миз Блейк. Военная служба в мирное время не столь опасна.
     Он смотрел на меня очень серьезно. На моем непроницаемом лице доктор ничего бы не прочитал. Он вздохнул:
     - Поступайте как хотите, и вообще это не мое дело.
     Он повернулся и пошел к двери. Я сказала ему вслед:
     - Доктор, я очень вам благодарна за то, что вы сказали. Я серьезно.
     Он кивнул, держа стетоскоп за два конца, как полотенце.
     - Вы оценили мою заботу, но совет мой не примете.
     - Честно говоря, если я выберусь из этого дела живой, доктор, то хотела бы взять отпуск. Дело даже не в количестве ранений. Меня начинает беспокоить размывание моральных устоев.
     Он потянул за концы стетоскопа.
     - У вас получается как в старом анекдоте: "Если вам кажется, док, что у меня плохой вид, посмотрели бы вы на того парня".
     Я опустила глаза.
     - Я - исполнитель приговоров, доктор Каннингэм. Потом смотреть уже не на что.
     - Так вы казните вампиров? - спросил он.
     - Уже давно, слишком давно. Об этом я и говорю.
     Мы переглянулись долгим взглядом, и он сказал:
     - Вы хотите сказать, что убиваете людей?
     - Нет. Я хочу сказать, что между вампирами и людьми не такая уж большая разница, как я когда-то внушала себе.
     - Моральная дилемма, - сказал он.
     - Ага.
     - Не завидую я вам с такой проблемой, миз Блейк. Одно могу сказать: старайтесь подальше держаться от стрельбы, пока не сможете сами на нее ответить.
     - Я всегда стараюсь держаться подальше от стрельбы, доктор.
     - Приложите больше стараний, - сказал он и вышел.

Глава 43

     Как только он ушел, в дверях появился Эдуард, одетый в черную рубашку с короткими рукавами и кармашками. Будь она коричневой, я бы сказала, что он собрался на сафари. Черными были и свежеотглаженные джинсы, пояс, охватывающий узкую талию, и даже пряжка, покрытая чем-то черным, чтобы не блестела на солнце и не выдавала владельца, - под цвет наплечной кобуре и пистолету, выпиравшему на груди. Полоска белой нижней рубашки виднелась у открытого ворота, но все остальное - сплошной темный тон, от которого глаза и волосы Эдуарда казались еще светлее. Впервые с момента прибытия я увидела его без ковбойской шляпы.
     - Если ты оделся на мои похороны, то слишком неформально. А если ты всегда так на улицу одеваешься, то туристов распугаешь.
     - Ты жива. Отлично, - сказал он.
     - Очень смешно.
     - Я не шутил.
     Мы переглянулись.
     - Эдуард, чего ты такой мрачный? Я спросила дока, он мне сказал, что убийств больше не было.
     Эдуард покачал головой и встал в изножье кровати рядом с импровизированным алтарем. И мне неудобно было смотреть на него с такого расстояния - приходилось поднимать голову. Тогда я правой рукой нащупала кнопки и приподняла изголовье. Достаточно часто я бывала на больничной койке, чтобы помнить ее устройство.
     - Да, убийств больше не было, - согласился он.
     - Тогда чего у тебя такая постная рожа?
     Пока койка приподнималась, я прислушивалась к своим ощущениям, ожидая боли. Тело ныло, как и должно быть после ударов об стены. Грудь болела, и не только от ожогов. Когда Эдуарда можно было видеть уже не напрягаясь, я остановила подъем.
     Он улыбнулся едва заметно:
     - Ты чуть не умерла и спрашиваешь меня, в чем дело?
     Я приподняла брови:
     - Вот уж не знала, что тебя это волнует.
     - Больше, чем надо бы.
     Я не знала, что на это сказать, но попыталась:
     - Значит ли это, что ты не будешь убивать меня из спортивного интереса?
     Он моргнул, и эмоции смыло с его лица. Эдуард разглядывал меня со своей обычной чуть веселой непроницаемостью.
     - Ты же знаешь, я убиваю только за деньги.
     - Чушь. Я видела, как ты убивал совершенно бесплатно.
     - Это только когда работал с тобой.
     Я пыталась вести себя как свой крутой парень - Эдуард не поддержал такой тон. Тогда я попробовала честный разговор.
     - Эдуард, у тебя усталый вид.
     - Я действительно устал, - кивнул он.
     - Раз больше убийств не было, где ты так вымотался?
     - Бернардо вышел из больницы только вчера.
     Я подняла взгляд:
     - Он сильно пострадал?
     - Сломанная рука, сотрясение. Поправится.
     - Это хорошо.
     Какая-то в нем ощущалась отстраненность, больше, чем обычно, будто у него было что еще сказать, а он отмалчивался.
     - Эдуард, не юли.
     Он прищурился:
     - Ты о чем?
     - Расскажи, что вас тут всех волнует.
     - Я пытался увидеться с Ники Бако без тебя и Бернардо.
     - Бернардо тебе сказал о встрече? - спросила я.
     - Нет, твой друг детектив Рамирес.
     Этого я не ожидала.
     - Последний раз, когда я с ним виделась, он рвался пойти к Бако вместе со мной.
     - Он продолжал рваться, но Бако никого из нас видеть не захотел. Он требовал тебя и Бернардо или хотя бы тебя.
     - И ты расстроился, что Ники отверг твое приглашение на танец? - спросила я. - В этом дело?
     - Тебе в самом деле нужен Бако, Анита?
     - А что?
     - Ответь на вопрос.
     Я достаточно знала Эдуарда. Если я не отвечу на его вопрос, он не ответит на мой.
     - Да, нужен. Он некромант, Эдуард, а эта тварь, чем бы она ни была, - это какая-то форма некромантии.
     - Но ты лучший некромант, чем он, ты сильнее.
     - Может быть, но я ничего не знаю о ритуальной некромантии. То, что я делаю, ближе к вудуизму, чем к традиционной некромантии.
     Он вяло улыбнулся, качая головой:
     - А что именно называется традиционной некромантией и почему ты так уверена, что Бако ею занимается?
     - Если бы он был аниматором, я бы о нем слышала. Нас не слишком много. Значит, он не поднимает зомби. Но и ты, и все, кто имеет отношение к метафизике в Санта-Фе и его окрестностях, говорят, что Бако работает с мертвецами.
     - Я только знаю, какая у него репутация, Анита, с работой его я не знаком.
     - Да, но я его видела. Он не занимается вудуизмом. Я достаточно с ним пообщалась, чтобы это почувствовать. Значит, он не аниматор и не вудуистский жрец, а его все равно называют некромантом. Тогда это может быть только ритуальная некромантия.
     - То есть? - спросил Эдуард.
     - Насколько я знаю, это значит вызывать духи мертвых для чего-нибудь вроде гадания или ответов на вопросы.
     Эдуард покачал головой:
     - Что бы ни делал Бако, это что-то похуже, чем вызов призраков. Люди его боятся.
     - Очень мило с твоей стороны предупредить об этом уже после того, как я у него побывала.
     Эдуард сделал глубокий вдох, держа руки на бедрах и не глядя на меня.
     - Я допустил оплошность.
     Я посмотрела на него:
     - В тебе много разных свойств, Эдуард, но оплошность к их числу не относится.
     Он кивнул и поднял на меня глаза:
     - А тяга к соперничеству?
     Я нахмурилась, но ответила:
     - К соперничеству? Это я готова за тобой признать. Но при чем здесь Бако?
     - Я знал, что в его баре сшивается шайка местных вервольфов.
     Я вытаращилась на него, и когда моя отвисшая челюсть приняла исходное положение, я сказала:
     - Засранец ты завистливый. Из-за тебя мы с Бернардо вошли туда неподготовленными. Нас обоих могли из-за тебя убить.
     - Я сейчас объясню, зачем это сделал, дай мне шанс.
     - Хочешь, угадаю навскидку? Ты хотел видеть, как я или Бернардо справимся с ситуацией или справимся мы оба.
     Он кивнул.
     - Какого хрена, Эдуард? Это же не игра!
     - Я знаю.
     - Нет, не знаешь. Ты все время что-то от меня скрываешь, с момента моего приезда. Испытываешь мою храбрость и самообладание, сравниваешь со своими. Это так по-школьнически, так... - Я поискала нужное слово и нашла: - Так по-мужски!
     - Прошу прощения, - сказал он тихо.
     Извинение меня остановило, слегка охладило праведное негодование.
     - Я никогда не слышала, Эдуард, чтобы ты за что-нибудь извинился перед кем бы то ни было.
     - Я уже очень давно этого не делал.
     - Значит ли это, что с играми покончено и ты перестаешь выяснять, кто из нас круче?
     Он кивнул:
     - Именно так.
     Я выпрямилась на кровати и посмотрела на него.
     - Это общение с Донной или что-то другое так тебя преобразило?
     - То есть?
     - Если ты не прекратишь всю эту сентиментальную тягомотину, я начну считать, что ты такой же простой смертный, как все мы.
     - Кстати, о бессмертных, - улыбнулся он.
     - Но мы же не о них говорили?
     - А это я меняю тему.
     - Ладно.
     - Так вот, если этот монстр действительно какое-то страшилище ацтекских легенд, тогда чертовски странное совпадение, что Принц города, совершенно случайно - ацтекской крови, ничего о нем не знает.
     - Мы с ней говорили, Эдуард.
     - Как ты думаешь, вампир, пусть даже Мастер, способен натворить все то, что мы видели?
     Я задумалась, потом ответила:
     - С помощью только вампирской силы - нет, но если она при жизни была ацтекской чародейкой, то могла сохранить свое умение и после смерти. Я слишком мало знаю об ацтекской магии. О ней вообще мало что известно. Эта тетка отличается от всех известных мне вампиров, а это значит, что при жизни она могла быть чародейкой.
     - Я думаю, тебе надо бы снова с ней повидаться.
     - И что? Спросить ее, не замешана ли она в убийстве, расчленении и обдирании двадцати с лишним человек?
     - Что-то вроде, - осклабился он.
     Я кивнула:
     - О'кей. Когда выйду из больницы, первым делом наведаюсь в штаб вампиров.
     Лицо у него стало совершенно пустым.
     - Эдуард, в чем дело?
     - Тебе действительно нужен Бако?
     - Я эту тварь почуяла в первый же день - или ночь - приезда. И она меня ощутила и закрылась. С тех пор я так сильно ее не воспринимала, а мы проезжали мимо того места, где это было. Бако тоже умеет ее ощущать, и он ее боится. Так что да, я бы хотела с ним поговорить.
     - Ты не думаешь, что за этим стоит он?
     - Я ощущала силу этой твари. Бако силен, но не настолько. Чем бы эта штука ни была, но это не человек.
     Он вздохнул:
     - Ладно. - И сказал, будто принял решение: - Бако говорит, что ты должна с ним встретиться сегодня до десяти утра, иначе можешь вообще не приходить.
     Я поискала взглядом по палате и нашла часы. Было восемь.
     - Черт! - сказала я.
     - Док говорит, что тебе нужно пробыть здесь еще не меньше суток. Леонора считает, что, если монстр опять на тебя нападет, ты не выдержишь.
     - Ты еще что-то хочешь сказать.
     - Что мне очень не хотелось тебе это говорить.
     Я начинала злиться.
     - Меня не надо беречь, Эдуард. Я думала, что уж кто-кто, а ты это понимаешь.
     - И ты уверена, что готова это сделать?
     Я чуть не сказала "да", но я была очень вымотана. Такая усталость не имеет отношения к недосыпанию. У меня все