дерева. Схватив его, я двинула Рассела по голове два раза - от души. Наконец-то он свалился на землю и замер. Проверять его пульс у меня времени не было. Промоина тянулась прямо ярдов на сто, а дальше ее загораживали кусты. На берегу было место, размытое больше других, вроде неглубокой пещеры. За долю секунды я выбрала, куда направиться. Вытащив нож из кармана, я швырнула его вместе с ножнами подальше в кусты и бросилась в пещеру на четвереньках, как мартышка, пригибаясь пониже. Уже в прохладе тени я услышала шаги сверху.
     - Я их не вижу, - повторил мужской голос.
     - Они сюда побежали, - ответил женский голос. Среди бандитов две женщины? Вряд ли. Это значит, что там, наверху, против Эдуарда и ребят на один ствол меньше? Ладно, потом. У меня свои проблемы.
     Скалы громоздились, как высохший водопад. Одна из них подступала прямо ко мне. Выдержит ли свод пещерки такую тяжесть? Я уже жалела, что сюда спряталась, но промоина тянулась по открытой местности слишком далеко. Мне не добежать туда, где ее русло выходит наружу, и еще эти кусты. Сегодня я бегаю не быстро. Если они решат, что я побежала к кустам, и не увидят меня, то план хорош. Если обернутся и заметят меня, то плох. Я слышала их шаги, и вдруг голос мужчины прозвучал прямо надо мной:
     - Черт побери, это же Рассел!
     Он спрыгнул в промоину и побежал к лежащему.
     Женщина была осторожнее. Она соскользнула вниз, осмотрелась и в это время стояла так близко ко мне, что я могла бы дотронуться до ее штанин. Сердце колотилось в глотке, но я затаила дыхание и мысленно приказывала ей подойти к напарнику и не оглядываться.
     - Он жив, - сообщил мужчина. Потом встал и пошел в сторону брошенных ножен. - Она побежала туда.
     И он бросился к кустам.
     Женщина последовала за ним. Он уже пробивался в кусты.
     - Мори, черт тебя возьми, туда не лезь!
     Ей пришлось припустить рысью, чтобы его догнать. Она не оглянулась, не увидела меня, притаившуюся в дыре. Когда ее широкая спина исчезла в кустах и слышно было только, как ругается мужчина, я вылезла из укрытия и поползла вверх по склону. Если женщина или Мори оглянутся, то засекут меня, как черное пятно на белой бумаге. Но они не появились, и я добралась до гребня склона, откуда сбежала вниз, потом по-пластунски доползла до кустов шалфея у двора Эдуарда и затаилась под ними.
     Что-то зашуршало справа от меня, и это не был человек. Змея. Змея уползала в кусты. Черт! Слава богу, она уползла. Еще одна проблема - и у меня кончится запас решений. Конечно, теперь мне в любом шорохе чудились змеи, а ползти на животе сквозь густой кустарник, пропитанный жарким запахом шалфея, - это вообще был кошмар. Я все ждала, когда послышится сухой треск гремучей змеи, а это значит, что моей удаче придет конец. На каждой веточке, задевавшей ноги, мне мерещились чешуйки. От вопля меня удерживал только страх, что кто-нибудь меня застрелит, не сообразив, что это я.
     Когда я мучительно, дюйм за дюймом, доползла до опушки, то вся вспотела, и не только от жары. Пот щипал спину, но по ней текли и более изобильные струйки крови. Под защитой кустов я могла рассмотреть двор - положение не улучшилось.
     Женщина и этот новый бандит, Мори, ушли, но остальные стояли на своих местах. Моих ребят поставили на колени. Олаф переплел пальцы на затылке. Бернардо положил здоровую руку на голову, а гипс задрал настолько высоко, насколько это было возможно. Ближе всех ко мне был Эдуард, а Тритон стоял так близко, что я могла бы пырнуть его ножом в ногу. Гарольд говорил по сотовому телефону, размахивая одной рукой, а винтовку повесив за ремень на другую. Опустив телефон, он сказал:
     - Он велел обыскать дом.
     - Что искать? - спросил один из новых, темноволосый и с револьвером.
     - Какой-то индейский предмет из раскопок, которым девчонка воспользовалась против монстра.
     - Что еще за предмет? - спросил темноволосый.
     - Иди выполняй, - ответил ему Гарольд.
     Темноволосый что-то буркнул, но махнул рукой, и два человека вошли в открытую дверь дома. Значит, Эдуард ее для них отпер. Что здесь вообще было, пока я лазила по кустам?
     Те трое вошли в дом. Гарольд все еще говорил по телефону. Оставался Тритон со своим сорокапятикалиберным, а он даже ни в кого не целился. Лучше уже не будет. В любую секунду могут подойти еще люди из промоины или из дому. Я бы предпочла хотя бы подняться на колени и ткнуть ножом куда-нибудь в жизненно важную область, но слишком густ был кустарник. Мне не встать на колени без шума.
     Если выстрелить, остальные всполошатся. Черт побери. Ножей у меня было два, и тут мне в голову пришла мысль. Выбросив лезвие из правых ножен, я проверила, что левая хорошо держит. Нога Тритона была соблазнительно близко, и я поддалась соблазну. Правый нож я воткнула ему в ногу - противоположную той руке, что держала револьвер. Лезвие ушло в землю сквозь подошву, и Тритон завопил. Я уже стояла на коленях у него за спиной, а он пытался вывернуться и направить ствол в мою сторону, но направлять он его мог только влево, а меня там не было. Вторым ножом я ударила ему в штаны, спереди, протолкнув руку между ног, и промахнулась. Я не порезала его, блин. Повернув лезвие, я ощутила его тело, но пореза не было. Зато Тритон застыл совершенно неподвижно.
     - Не шевелись! - прошипела я.
     Он и не шевелился - застыл, как неуклюжее изваяние.
     Гарольд направился к нам.
     - В чем дело, Тритон?
     Он сглотнул слюну и произнес:
     - Н... ни в чем. Показалось, что змею увидел.
     - Хороший мальчик, - шепнула я. - Теперь, если хочешь сохранить фамильные драгоценности, очень медленно отдай мне револьвер. - Он опустил оружие мне в руку. Было так близко, что я смогла прошептать Эдуарду: - Что дальше делать?
     - Подзови Гарольда.
     - Ты его слышал, Тритон, - сказала я.
     Он не стал спорить.
     - Эй, Гарольд! Можешь подойти на секунду?
     Гарольд вздохнул, захлопнул крышку телефона.
     - Чего там еще, Тритон?
     Уже почти поравнявшись с Эдуардом, он увидел, что у Тритона нет револьвера. Я все еще пряталась за телом долговязого, даже нож был скрыт тканью штанов.
     - Что за черт?
     Бернардо выхватил золоченую палочку из волос, и это оказалось лезвие, которое воткнулось в руку Гарольда. Эдуард двинул его под дых, заставив согнуться пополам, и обезоружил. Теперь он стоял над ним с винтовкой. Олаф и Бернардо поднялись на ноги. Я не знаю, что Эдуард решил бы делать дальше, потому что раздался вой сирен. Полицейских сирен.
     - Это ты вызвал копов, Гарольд? - спросил Эдуард.
     - Не будь мудаком, - скривился Гарольд.
     - Анита? - спросил Эдуард.
     - Я не вызывала. Тритон, я держу тебя под прицелом. Не вздумай чего-нибудь выкинуть.
     Очень медленно убрав лезвие, я встала, все еще направляя револьвер в спину Тритона, но уже начинала сомневаться, что сегодня мне придется в кого-нибудь стрелять. Сирены выли почти совсем рядом.
     Из дому вышли те трое, небрежно держа оружие, и увидели, что Гарольд лежит на земле, а Эдуард смотрит на них поверх ствола винтовки. Они быстро стрельнули глазами в сторону приближающихся копов, потом на Эдуарда, побросали на землю оружие и переплели пальцы на затылке, не ожидая приказаний. Сомнительно, чтобы им пришлось это проделывать в первый раз.
     Одна из машин была без эмблем, другая - с мигалками. Они встали по обе стороны от черного грузовика, и из них выскочили четверо копов. Лейтенант Маркс, детектив Рамирес и двое патрульных, которых я не знала. Пистолеты они навели, но вид у них был не совсем уверенный насчет того, кто тут бандиты. Понять их можно - все были при оружии.
     - Детектив Рамирес! - выдохнула я с облегчением. - Слава богу!
     - Что тут происходит? - гневно спросил Маркс, не давая Рамиресу вставить слова.
     Эдуард объяснил им, что Говард и его люди напали на нас из засады и хотели выпытать сведения о расследовании убийств и увечий. Марксу эта информация показалась очень интересной - как и рассчитывал Тед. Да, Тед Форрестер собирается выдвигать обвинение в нападении. Как поступил бы любой добропорядочный гражданин.
     Наручников хватило на всех, но в обрез.
     - Где-то там бегают еще двое, - сообщил Эдуард самым своим услужливым голосом.
     - И еще один лежит без сознания вон там, в промоине, - сказала я.
     Все оглянулись на меня. Мне даже не пришлось изображать смущение.
     - Он за мной гнался. Я думала, они хотят убить всех остальных. - Я пожала плечами и вздрогнула от боли. - Он жив.
     Это прозвучало, будто я оправдываюсь.
     Они вызвали на подмогу еще четверых - обыскать местность. Вызвали "скорую" для Тритона, Гарольда и Рассела, когда его нашли. Я сидела на земле, ожидая, пока люди закончат свою работу. И опиралась на две руки. Горячка боя прошла, и мне было не совсем хорошо.
     Маркс на меня орал:
     - Вы покинули больницу, нарушив распоряжение врача! На это мне плевать, но мне нужны показания. Я хочу точно знать, что там, в больнице, произошло.
     Я подняла на него взгляд, и мне показалось, что Маркс стал выше, как-то еще дальше.
     - И все эти мигалки и сирены - это только потому, что я уехала из больницы, не дав показаний?
     Он покраснел, и я поняла, что угадала. Кто-то из полицейских окликнул его.
     - Чтобы сегодня же были показания.
     Он повернулся и пошел прочь. Очень хотелось, чтобы там он и остался.
     Рядом со мной присел Рамирес, одетый в свою обычную рубашку с закатанными рукавами, и на открытом вороте был полузавязанный галстук.
     - Как ты?
     - Фигово.
     - Я сегодня приехал в больницу, а тебя уже не было. В ту ночь лифт отключился из-за пожарной тревоги, мне пришлось бежать обратно к лестнице и потом за тобой. Вот почему я опоздал. И не оказался с тобой вовремя.
     Поскольку он сразу так высказался, значит, это ему не давало покоя, что мне понравилось.
     Я выдавила из себя подобие улыбки.
     - Спасибо, что сказал.
     Очень было жарко. Двор будто плыл в зное, как сквозь дрожащее стекло.
     Рамирес дотронулся до моей спины - наверное, хотел мне помочь, и отдернул руку. Она была окровавленной. Он встал на четвереньки, одной рукой приподнял мне сзади блузку. Она так пропиталась кровью, что ее пришлось снимать, как кожуру апельсина.
     - Иисус, Мария и Иосиф, что ты с собой сотворила?
     - Сейчас уже не больно.
     Я услышала эти свои слова откуда-то издалека, сползая к Рамиресу на колени. Кто-то позвал меня по имени, и я отключилась.
     Очнулась я в больнице. Надо мной склонился Каннингэм. Мне подумалось: "Что-то мы слишком часто встречаемся", но я даже не стала пытаться это произнести вслух.
     - Вы потеряли много крови, и швы пришлось накладывать снова. Смогли бы вы пробыть здесь достаточно долго, чтобы на этот раз мне удалось вас вылечить?
     Наверное, я улыбнулась.
     - Да, доктор.
     - На всякий случай, если у вас появятся игривые мысли насчет удрать, сообщаю: я так напичкал вас анальгетиками, чтобы вы действительно чувствовали себя хорошо. Теперь спите, а утром увидимся.
     У меня веки вроде бы закрылись, потом открылись снова. Надо мной стоял Эдуард. Наклонившись, он шепнул:
     - Ползать на брюхе среди кустов, грозиться человеку яйца отрезать... шкура у тебя дубленая.
     - Надо ж было твою шкуру спасти, - сумела я ответить.
     Он нагнулся и поцеловал меня в лоб. А может, это мне приснилось.

Глава 49

     На второй день в больнице мне стали снижать дозы препаратов, и появились сны. Я заблудилась в лабиринте высоких зеленых изгородей, одетая в длинное тяжелое платье из белого шелка. И под ним было что-то тяжелое, тянущее вниз. Я ощущала тесноту корсета и знала, что это не мой сон. Мне не могли присниться вещи, которых я никогда не носила. Прекратив бег, я остановилась, подняла глаза к безоблачному синему небу и крикнула:
     - Жан-Клод!
     Искусительный и жаркий, раздался его голос:
     - Где ты, ma petite? Где ты?
     - Ты мне обещал не лезть в мои сны.
     - Мы почувствовали, что ты умираешь. И встревожились, когда открылись метки.
     Я знала, кто это "мы".
     - Ричард не вторгся в мои сны, только ты.
     - Я пришел предупредить тебя. Если бы ты нам позвонила, в этом бы не было необходимости.
     Я обернулась и увидела среди травы и кустов зеркало. Зеркало в полный рост с золоченой рамой.
     Очень антикварное, совершеннейший "Луи каторз". И отражение мое потрясало. Дело было не только в одежде - прическа превратилась в какое-то сложное сооружение с висящими темными кудрями. И волос стало намного больше, сразу видно, что часть из них накладные. И даже мушки красовались на щеках. Комичное, должно быть, зрелище, но было вовсе не смешно. Вид утонченный, как у фарфоровой миниатюры, но не смехотворный. Отражение мое колыхнулось, вытянулось, потом исчезло, и в зеркале показался Жан-Клод.
     Он был высок, изящен, одет с головы до ног в белый атлас - костюм под стать моему платью. Золотым шитьем сверкали рукава, швы на брюках. Белые сапоги до колен, завязанные широкими белыми и золотыми лентами. Фатоватый наряд, прикольный, говоря современным жаргоном, но он не казался неуместным. Жан-Клод выглядел элегантно и непринужденно, как человек, стянувший с себя деловой костюм и надевший что-то более удобное. Волосы его падали вниз длинными волнистыми прядями. И только неуловимая мужественность тонкого лица и полночно-синие глаза были обычными, знакомыми.
     Я покачала головой, и от тяжести кудрей движение вышло неуклюжим.
     - Я тут совершенно не к месту, - сказала я и попыталась вырваться из сна.
     - Погоди, ma petite, погоди, пожалуйста. Я действительно должен тебя предупредить. - Он выглядывал из зеркала, как узник из-за решетки. - Вот это зеркало - гарантия, что я к тебе не притронусь. Я пришел только поговорить.
     - Тогда говори.
     - Это Мастер Альбукерка тебя так отделала?
     Вопрос казался странным.
     - Нет, Итцпапалотль меня не трогала.
     Он вздрогнул при звуке ее имени:
     - Не говори этого имени, пока мы в этом сне.
     - О'кей, но это все равно не она.
     - Но ты с ней виделась? - спросил он.
     - Да.
     Он состроил озадаченное лицо, снял с себя белую шляпу и стал похлопывать ею по бедру привычным жестом, хотя раньше я за ним такого не замечала. Но вообще я его в подобном костюме видела только один раз, и тогда мы дрались за свою жизнь, поэтому подобных мелочей действительно можно было не заметить.
     - Альбукерк под запретом. Высший Совет объявил, что этот город закрыт для всех вампиров и их миньонов.
     - Почему?
     - Потому что Принцесса города убивала всех вампиров или миньонов, которые в этом городе появлялись за последние пятьдесят лет.
     Я вытаращила глаза:
     - Ты шутишь?
     - Нет, ma petite, я не шучу.
     Вид у него был тревожный - нет, напуганный.
     - Она ничего враждебного в мой адрес не предприняла, Жан-Клод. Честно.
     - Для этого должна была быть причина. Ты была там с полицией?
     - Нет.
     Он покачал головой, снова шлепнул себя шляпой по ноге.
     - Значит, ей от тебя что-то нужно.
     - И что это может быть?
     - Я не знаю.
     И снова он хлопнул себя шляпой по ноге, глядя на меня из-за стеклянной стены.
     - А она действительно убивала всех вампиров, которые здесь появлялись?
     - Oui.
     - И почему Совет не послал никого приструнить ее?
     Он потупил взгляд, потом посмотрел на меня, и снова в его глазах был страх.
     - Я думаю, что Совет ее боится.
     Я помнила тех трех членов Совета, с которыми мне довелось встречаться, и брови у меня поднялись до самых волос.
     - Как это может быть? Я знаю, что она сильна, но ведь не настолько же?
     - Этого я не знаю, ma petite, знаю только, что Совет предпочел наложить табу на ее территорию, нежели воевать с ней.
     Вот это уже было просто страшно.
     - Это мне лучше было бы знать до того, как я сюда приехала.
     - Я знаю, как ты ценишь неприкосновенность частной жизни, ma petite. Я все эти долгие месяцы не обращался к тебе. Я уважал твое решение, но здесь дело не в наших романтических чувствах или их отсутствии, а в наших действительных отношениях, Ты - мой слуга-человек, вольно или невольно. Это значит, что ты не можешь просто ввалиться на территорию другого вампира без некоторой дипломатии.
     - Я здесь по делам полиции. И я думала, что могу находиться на чьей угодно территории, если действую от имени полиции. Здесь я Анита Блейк, эксперт по противоестественным явлениям, а не твой слуга.
     - Вообще это так, но Мастер, в чьих владениях ты сейчас, не подчиняется указам Совета. Она сама себе закон.
     - И что это означает для меня здесь и сейчас?
     - Быть может, она боится закона людей. Может быть, не трогает тебя из страха, что люди ее уничтожат. Ваши власти иногда действуют очень решительно. А может быть, ей просто от тебя что-то надо. Ты с ней виделась. Каково твое мнение?
     Я ответила, даже не успев подумать:
     - Сила. Ее манит сила.
     - Ты некромант.
     Я покачала головой, и снова из-за накладных волос вышло неуклюже. Во сне я закрыла глаза, а когда открыла их снова, волосы висели у меня до плеч, как обычно.
     - Они мне мешали, тяжелые, - сказала я.
     - Вполне возможно. Я рад, что ты хотя бы платье оставила. Не могу тебе передать, как давно мне хотелось увидеть тебя в подобном наряде.
     - Не начинай, Жан-Клод.
     - Прошу прощения, - произнес он с глубоким поклоном, отмахнув при этом шляпой.
     - Я думаю, здесь дело не только в некромантии. Она вычислила, что я вхожу в триумвират, как только меня увидела. Я следила, как она разбирала связь между нами троими, будто расплетая нить. Она знала. Я думаю, этого она и хочет. Хочет знать, как это действует.
     - А она может это повторить? - спросил он.
     - У нее есть человек-слуга, и она умеет призывать ягуаров. Теоретически, я думаю, она могла бы, хотя не знаю, можно установить трехстороннюю связь, если уже поставила метки на человека, а на зверя - еще нет.
     - Если метки свежие - возможно.
     - Нет, они не новые. Слуга давно уже при ней.
     - Тогда - нет. Слишком закаменели метки человека, чтобы расшириться для третьего.
     - Если она интересуется мной ради силы, которой сама иметь не может, что же она предпримет, выяснив, что от меня ей толку не будет?
     - Лучше всего будет, если она не узнает об этом, ma petite.
     - Ты думаешь, она меня убьет?
     - Она полстолетия убивала всякого, кто переходил ей дорогу. С какой стати ей менять свои привычки?
     Я настолько приблизилась к зеркалу, что видела золотые пуговицы камзола, а также то, как поднимается и опускается дышащая грудь. Я не была так близко к нему уже полгода. Мы просто снились друг другу, но оба знали, что это не просто сон. Жан-Клод поставил между нами зеркальный барьер, чтобы мы не входили в фантазии друг друга. Он раньше посещал мои сны, мое забытье, как демон-любовник. Наяву мы тоже это делали, но в снах это было намного нежнее, иногда прелюдией к яви, иногда само по себе.
     Зеркало стало тоньше, будто стекло испарялось. Как тоненькая прослойка. Он коснулся пальцами с той стороны, и зеркало прогнулось, как прозрачный пластик.
     Я приложила свои пальцы с другой стороны, и это было как удар тока. Наши пальцы переплелись, ладони соприкоснулись, и даже это целомудренное прикосновение заставило меня задышать быстрее.
     Я шагнула назад, но руку не убрала и тем самым потянула его из зеркала. Он покинул золоченую раму и вдруг оказался передо мной, и руки наши все еще соединялись в воздухе. В ладони я ощущала биение его сердца, словно он весь сконцентрировался в этой бледной руке, прижатой к моей.
     Он наклонился ко мне, будто для поцелуя, и я испуганно стала отодвигаться, но сон разлетелся, и я очутилась в яви, таращась в потолок больничной палаты. Рядом стояла сестра, читавшая показания приборов, - она-то меня и разбудила. Я не знала, радоваться или огорчаться.
     Метки открылись меньше недели назад, а Жан-Клод уже пристает. О'кей, ладно, предуп