Эдуард все еще держал Бекки, но она смотрела туда, куда он показывал, и на лице ее была улыбка, заметная еще за два дома. Меня вдруг отпустило напряжение, которое, как я только сейчас поняла, сковывало мне плечи. Когда девочка повернулась лицом ко мне, я увидела цветок, который она воткнула себе в косу. Бледно-голубое не совсем идет к желтым лентам и платью, но ладно - все равно симпатично.
     Улыбка ее чуть поблекла, когда девочка увидела меня. Очень вероятно, что я не попадаю в число ее любимцев. Наверное, я ее напугала. Да ладно.
     Эдуард поставил девочку на землю, и они направились ко мне. Она улыбалась ему снизу вверх, чуть покачивая его руку. А он улыбался ей, и улыбка казалась настоящей. Можно было запросто поверить, что он - любящий и любимый отец Бекки. Как, черт побери, убрать его из их жизни, не повредив Бекки? Питер будет рад, если Тед испарится, а Донна... ладно, она взрослая. А Бекки - нет. Черт бы побрал.
     Эдуард улыбнулся мне и жизнерадостным голосом Теда спросил:
     - Ну, как оно там?
     - Пучком, - ответила я.
     Он приподнял брови, и на долю секунды его глаза мигнули, из циничных стали радостными, да так быстро, что у меня чуть голова не закружилась.
     - Донна и Питер нас ждут.
     Эдуард повернулся так, что девочка оказалась между нами. Она подняла глаза на меня, и взгляд ее был вопросительным, задумчивым.
     - Ты побила того плохого дядю, - сказала она.
     - Да, пришлось.
     - Я не знала, что девочки это умеют.
     От этого у меня зубы заныли.
     - Девочки умеют все, что захотят уметь, в том числе защищать себя и бить плохих людей.
     - Тед сказал, что ты того дядю стукнула, потому что он про меня плохие вещи говорил.
     Я глянула на Эдуарда, но лицо его было открыто, приветливо, обращено к ребенку и мне ничего не сказало.
     - Это так, - ответила я.
     - Тед говорит, что ты можешь кого-то побить, чтобы меня защитить, и он тоже может.
     Посмотрев в серьезные, большие, карие глаза, я кивнула:
     - Могу.
     Она улыбнулась, и это было прекрасно, будто луч солнца из-за облаков. Девочка протянула мне свободную ручку, и я взяла ее. Так мы с Эдуардом и шли по дорожке, а девочка между нами, и она то шагала, то танцевала. Она верила Теду, а Тед ей сказал, что она может верить и мне, она и поверила. Странно, что я готова бить морды, чтобы ее защитить. Я готова была на это.
     Поглядев поверх ее головы на Эдуарда, я увидела, как он ответил мне взглядом из-под маски. Мы смотрели друг на друга, и я не знала, что делать. Не знала, как выбраться из той каши, которую мы все заварили.
     - Покачайте меня! - попросила Бекки.
     - Раз, два, три! - посчитал Эдуард и стал качать девочку, заставив меня качать ее за вторую руку. И мы пошли через стоянку, качая между собой Бекки, а она радостно и звонко смеялась.
     Так мы ее и поставили, смеющуюся, перед матерью. Донна взяла себя в руки и улыбалась. Я была горда за нее. Бекки, сияя, обернулась ко мне:
     - Мама говорит, что я слишком уже большая, чтобы меня качать. Но ты ведь сильная?
     Я улыбнулась, но смотрела я на Эдуарда, когда сказала:
     - Да, я сильная.

Глава 15

     Донна и Эдуард попрощались нежно, но вполне пристойно. Питер закатил глаза под лоб и скривился, будто бы они не просто полуцеломудренно поцеловались, а Бог знает что устроили. Эх, видел бы он, как они сегодня в аэропорту тискались.
     Бекки поцеловала Эдуарда в щеку, смеясь. Питер все это оставил без внимания и вылез побыстрее, будто боялся, как бы Тед и его не стал обнимать.
     Эдуард махал рукой, пока машина не свернула на Ломос и не скрылась из глаз, потом повернулся ко мне. Он только посмотрел на меня, но мне хватило.
     - Давай сядем в машину и включим кондиционер до того, как я начну у тебя огнем выпытывать, что тут творится, - сказала я.
     Он отпер машину, и мы сели. Эдуард завел двигатель, и кондиционер заработал, но воздух остыл не сразу. Мы сидели в этом дорогостоящем шуме двигателя, обдуваемые горячим воздухом, и молчание заполняло салон.
     - Ты считаешь до десяти? - спросил Эдуард.
     - Скорее уж до тысячи.
     - Спрашивай, я знаю, что тебе неймется.
     - О'кей, пропустим тирады насчет того, что ты втянул Донну и детей в свои неприятности, и приступим к сути: что это еще за Райкер и зачем он послал громил тебя отпугивать?
     - Во-первых, это неприятности Донны. Во-вторых, это она втянула меня в них.
     Недоверие к его словам отразилось у меня на лице, и Эдуард добавил:
     - Она со своими друзьями входит в общество археологов-любителей, которое пытается сохранить индейские стоянки в округе. Ты знаешь, как ведутся археологические раскопки?
     - Немного. Знаю, что к найденным предметам привязывают этикетки, снимают, зарисовывают - вроде как с обнаруженным мертвым телом перед тем, как его убрать.
     - Ты умеешь находить наилучшие аналогии, - улыбнулся он. - Я ездил на раскопки по выходным с Донной и детьми. Чтобы очистить грязь с находок, пользуются зубными щетками, тоненькими кисточками и зубочистками.
     - Я догадываюсь, что ты к чему-то ведешь.
     - Охотники за черепками находят место, где раскопки либо уже ведутся, либо еще не начинались, и приезжают с бульдозерами и экскаваторами, чтобы выкопать как можно больше и побыстрее.
     Я уставилась на него с отвисшей челюстью:
     - Но так же уничтожается больше, чем извлекается, и если увезти предмет с раскопок раньше, чем его запишут, он теряет большую часть своей исторической ценности. В том смысле, что земля, в которой его нашли, может помочь его датировать. То, что обнаружено рядом с предметом, о многом расскажет опытному глазу.
     - Охотникам за черепками на историю наплевать. Они берут то, что могут взять, и продают частным коллекционерам или торговцам, которые не слишком интересуются, откуда взялся предмет. Там, где Донна добровольно ведет раскопки, тоже был налет.
     - И она попросила тебя этим заняться.
     - Ты ее недооцениваешь. Она и ее психованные друзья решили, что могут урезонить Райкера, поскольку были уверены, что за этим стоят именно его люди.
     Я вздохнула:
     - Нет, Эдуард, я далека от ее недооценки.
     - Ни она, ни ее друзья не понимали, что за тип этот Райкер. Некоторые действительно крупные охотники за черепками нанимают телохранителей, громил, чтобы разбираться с энтузиастами, а иногда - и с местным законом. Райкер подозревается в причастности к гибели двух местных копов. Это одна из причин, почему в ресторане с нами все обошлось так гладко. Все местные копы знают, что Райкер подозревается в убийстве полицейских - не лично, но через наемников.
     Я улыбнулась - не слишком приятной улыбкой.
     - Интересно мне, сколько штрафов за нарушение правил дорожного движения содрали с него и с его людей после этого.
     - Достаточно, чтобы его адвокат подал иск о злоупотреблении властью. Доказательств, что люди Райкера здесь замешаны, нет - только тот факт, что копов убили на раскопках, где погулял бульдозер, и очевидец заметил автомобиль и часть номера, судя по которому, это мог быть один из грузовиков Райкера.
     - И этот очевидец до сих пор жив?
     - Да, ты быстро схватываешь.
     - Я так понимаю, что это значит "нет".
     - Он пропал, - сказал Эдуард.
     - Так чего они напустились на Донну и ее детей?
     - Дети были с ней, когда она и ее группа стали в пикет перед раскопками, находящимися на частной земле, где Райкер имел разрешение на применение бульдозера. Она была парламентером.
     - Глупо. Не надо было брать с собой детей.
     - Я уже говорил, Донна не понимала, что за тип этот Райкер.
     - И что было дальше?
     - Ее группу разогнали, избили. Они разбежались. Донна получила фонарь под глазом.
     - И как на все это отреагировал Тед?
     Я глядела ему в лицо, сложив руки на животе. Видела я только его профиль, но этого хватило. Ему не понравилось, что Донну побили. Может, дело в том, что она принадлежит ему, мужская гордость, так сказать... а может, что-то еще.
     - Донна попросила меня поговорить с этими людьми.
     - Насколько я понимаю, это те самые люди, которых ты отправил в больницу. Кажется, ты спрашивал у Гарольда, в больнице ли эти двое.
     - Ага, - кивнул Эдуард.
     - Всего двое в больнице, и ни одного на кладбище. Совсем мышей не ловишь.
     - Я не мог никого убить так, чтобы Донна не знала, поэтому для устрашения остальных я малость покалечил тех двоих.
     - Дай-ка я угадаю. Один из них, наверное, тот, кто подбил глаз Донне.
     - Том, - счастливо улыбнулся Эдуард.
     - А второй?
     - Этот толкнул Питера и пригрозил сломать ему руку.
     Я покачала головой. В салоне стало прохладно, и мурашки поползли у меня по плечам. А может, и не от холода.
     - У этого второго сейчас сломана рука?
     - В числе прочего, - ответил Эдуард.
     - Эдуард, посмотри на меня.
     Он повернулся, глянул на меня холодным синим взглядом.
     - Скажи правду: эта семья тебе дорога? Ты готов убить ради них?
     - Анита, я готов убить для собственного удовольствия.
     Я мотнула головой и придвинулась ближе, так, чтобы хорошо рассмотреть его лицо, попытаться заставить его выдать свои секреты.
     - Без шуток, Эдуард, скажи мне правду. У тебя с Донной серьезно?
     - Ты меня уже спрашивала, люблю ли я ее. Я ответил "нет".
     Я снова тряхнула головой:
     - Черт побери, перестань увиливать от ответа! Я не думаю, что ты ее любишь. Я не думаю, что ты на это способен, но что-то ты чувствуешь. Не знаю, что именно; что-то. Так вот, что ты испытываешь ко всей семье?
     Лицо Эдуарда было непроницательным, и я ничего не могла на нем прочесть. Он просто смотрел на меня в упор. Мне хотелось влепить ему пощечину, заорать и лупить, пока эта маска не слетит и не обнажится правда. С Эдуардом мне всегда было все ясно, ясно, чего он хочет и что задумал, даже если бы он задумал меня убивать. Но сейчас я вдруг поняла, что ни в чем не уверена.
     - Боже мой, они действительно тебе дороги.
     Я обмякла и откинулась на спинку сиденья. Меня не так поразило бы, если бы у него вдруг выросла вторая голова. В этом ничего необычного не было бы.
     - Иисус, Мария и Иосиф, Эдуард! Они тебе дороги, все они.
     Он отвернулся. Эдуард, холодный стальной убийца, отвернулся. Он не мог или не хотел встретиться со мной взглядом. Включив передачу, он тронул машину с места, и я вынуждена была пристегнуть ремень.
     Я дала ему молча выехать со стоянки, но когда мы затормозили у знака, пережидая поток машин по Ломос, я почувствовала, что должна что-то сказать.
     - И что ты собираешься делать?
     - Не знаю, - ответил он. - Я не люблю Донну.
     - Но?
     Он медленно выехал на главную улицу.
     - Донна - это кошмар. Она верит в любую ересь "нью эйдж". Голова у нее варит в смысле бизнеса, но она готова поверить кому угодно. Там, где драка, от нее толку нет. Ты ее сегодня видела. - Он полностью сосредоточился на дороге, так вцепился в руль, что костяшки пальцев побелели. - Бекки такая же, как она, - доверчивая, милая, но... жестче, я бы сказал. Дети оба пожестче Донны.
     - Поневоле, - сказала я, не сумев скрыть в голосе неодобрения.
     - Знаю, знаю. Я знаю Донну, знаю о ней все. Выслушал все подробности, от колыбели до наших дней.
     - И тебе это было скучно слушать?
     - Кое-что, - осторожно ответил он.
     - Но не все.
     - Нет, не все.
     - Так ты хочешь сказать, что ты любишь Донну? - вынуждена была я спросить.
     - Нет, этого я сказать не хочу.
     Я так всматривалась в его лицо, что даже если бы мы ехали по обратной стороне луны, я бы этого не заметила. В эту секунду только лицо Эдуарда, только голос его что-то значили.
     - А что ты хочешь сказать?
     - Я хочу сказать, что если слишком долго играть роль, то можно в нее влипнуть, и она становится более реальной, чем было задумано.
     Я увидела в его лице нечто такое, чего никогда раньше не замечала: страдание, неуверенность.
     - Ты хочешь сказать, что собираешься жениться на Донне? Стать мужем и отцом? Родительские собрания, дворик девять ярдов и так далее?
     - Нет, этого я тоже не говорю. Ты знаешь, что я не могу на ней жениться. Я не смогу жить с женой и двумя детьми и двадцать четыре часа в сутки скрывать, кто я такой. Не настолько я хороший актер.
     - Так что же ты все-таки хочешь сказать?
     - Хочу сказать... хочу сказать, что где-то, очень глубоко в душе, мне хотелось бы суметь пойти на такое.
     Я разинула рот и вылупилась на Эдуарда. Эдуард, один из лучших, если не лучший из наемных убийц всех времен и народов, хотел бы не просто иметь семью, а именно эту вот семью.
     Когда я наконец как-то собралась с мыслями, я спросила:
     - И что ты собираешься делать?
     - Не знаю.
     Ничего толком не приходило мне в голову, так что я прибегла к юмору, моему щиту и последнему спасению.
     - Только не говори мне, что у них собака и белый штакетник.
     Он улыбнулся:
     - Штакетника нет, но есть собака. Даже две.
     - А что за собаки?
     Он снова улыбнулся и повернулся ко мне, чтобы видеть мою реакцию.
     - Мальтийские болонки. А зовут их Винни и Пух.
     - Блин, Эдуард, ты шутишь!
     - Донна хочет, чтобы собаки были на фотографиях помолвки.
     Я таращилась на Эдуарда, и мое изумление явно было ему приятно. Он засмеялся.
     - Я рад, что ты приехала, Анита, потому что никому во всем мире я не смог бы в этом признаться.
     - А ты понимаешь, что твоя личная жизнь теперь стала сложнее, чем моя? - спросила я.
     - Я теперь знаю, что я влип, - ответил он.
     Мы завершили эту нашу беседу на легкой ноте, на шутке, потому что так было проще. Но Эдуард посвятил меня в свою личную проблему. По-своему он обратился ко мне за помощью. А я, такая как есть, попыталась ему помочь. Я подумала, что загадку убийств и увечий мы в конце концов решим: насилие и смерть - наша профессия. А насчет личных проблем у меня не было и капельки оптимизма.
     Эдуарду нет места в мире, где живет женщина с парой игрушечных собак по кличке Винни и Пух. Никогда Эдуард не сможет быть таким претенциозным. А Донна и сейчас такая. Нет, не выйдет. Просто не может выйти. Но впервые я поняла, что если у Эдуарда нет сердца, которое можно потерять, то есть желание иметь его, чтобы отдать. Да, только мне вспомнилась сцена из "Волшебника Изумрудного города", когда Элли и Страшила стучат по груди Железного Дровосека и слышат раскаты эха. Жестянщик забыл вставить ему сердце. Эдуард свое вырезал много лет назад и куда-то забросил. Это я знала давно. Я только не знала, что Эдуард жалеет об этой потере. И еще я думаю, что до Донны Парнелл он сам об этом понятия не имел.

Глава 16

     Эдуард подвез меня к окошку выдачи "Макдональдса", но останавливаться он не хотел. Он явно был озабочен тем, чтобы побыстрее попасть в Санта-Фе. Поскольку Эдуард редко бывал так удручен, я не стала спорить. Я только попросила, чтобы, пока я буду есть чизбургер с чипсами, мы проехали через мойку. Эдуард ни слова не сказал, просто заехал на мойку, где нам разрешили не выходить из машины. В детстве я очень любила сидеть в машине и смотреть, как стекает по стеклам вода и вертятся огромные щетки. Это и сейчас было приятно, хотя уже не вызывало того восторга, что был в пять лет. Но после мойки можно будет что-то разглядеть сквозь окна. От грязных стекол у меня даже слегка разыгралась клаустрофобия.
     Я успела доесть еще до того, как мы выехали из Альбукерка, и попивала газировку, когда мы устремились из города к горам. Это уже не были черные горы, а какая-то другая горная цепь, "обычного" вида. Неровные, каменистые, с полоской блестящего света у подножий.
     - А что это за иллюминация? - спросила я.
     - Какая? - уточнил Эдуард.
     - Вот этот блеск, что это?
     Я почувствовала, как он отвлекся от дороги, но Эдуард был в черных очках, и видеть движение его глаз я не могла.
     - Это дома. Солнце отражается в стеклах.
     - Никогда не видела, чтобы солнце так отсвечивало на окнах.
     - Альбукерк лежит на высоте семь тысяч футов. Здесь воздух реже, чем ты привыкла. И свет выделывает странные штуки.
     Я глядела на поблескивающие окна, похожие на цепочку драгоценных камней в стене.
     - Красиво.
     Он повернул голову. На этот раз я знала, что он действительно смотрит.
     - Красиво, раз ты так считаешь.
     После этого разговор прекратился. Эдуард никогда не болтал без толку, а сейчас ему, очевидно, было нечего сказать. А у меня мысли еще вертелись вокруг того, что Эдуард влюблен - или что-то вроде того, - как никогда еще за всю свою жизнь. Это было слишком необычайно. Я не могла придумать, о чем бы завести разговор, и потому уставилась в окно, пока что-нибудь само не придет мне в голову. Кажется, до Санта-Фе мы проедем в молчании.
     Холмы были очень пологие и скругленные, покрытые сухой коричневатой травой. У меня было то же самое чувство, что и после выхода из самолета в Альбукерке: как здесь пустынно. Сначала холмы показались мне очень близкими, но потом я заметила на склоне корову. Она была такой крошечной, что я закрыла ее двумя пальцами вытянутой руки. Невысокие горы вовсе не были так близки к дороге, как казалось, будь то поздно вечером или рано утром - в зависимости от угла зрения. Сейчас еще был день, но он убывал, как леденец, который слишком долго сосали. Как бы ни был еще ярок свет, чувствовалось, как подступали сумерки. Частично сказывалось и мое настроение - неуверенность всегда вселяет в меня пессимизм, - но в основном я инстинктивно ощущала приближение ночи. Я - истребитель вампиров и умею различить вкус ночи в вечернем бризе, как и улавливать надвигающийся на темноту рассвет. Мне доводилось испытывать такие моменты, когда моя жизнь зависела от того, скоро ли наступит рассвет. А ничего так не оттачивает чувства, как близость смерти.
     Свет начал гаснуть, сменяясь мягким вечерним полумраком, и молчание наконец надоело мне. Обсуждать личную жизнь Эдуарда, в общем, было бесполезно, да и пригласили меня расследовать преступление, а не изображать из себя Дорогую Эбби. Так что, быть может, если сосредоточиться на деле, все будет о'кей.
     - Есть еще какая-либо информация о деле, которую ты от меня скрыл? И я опять буду кипятиться, что не знала всего этого заранее?
     - Меняешь тему? - спросил Эдуард.
     - А мы разве что-то обсуждали?
     - Ты меня поняла.
     Я вздохнула:
     - Да, я тебя поняла. - Я опустилась на сиденье пониже, насколько позволял ремень, скрестила руки на животе. Это не был жест счастливого человека, и я им не была. - Ничего не могу добавить насчет Донны. Во всяком случае, ничего полезного.
     - Поэтому решила сосредоточиться на деле.
     - Этому ты меня научил, - сказала я. - Ты и Дольф. Глаза и мозги у тебя должны быть направлены на важное. Важное - это то, что может тебя угробить. Донна и ее дети не являются угрозой для жизни и здоровья, так что отодвинем их пока на дальнюю конфорку.
     Он улыбнулся - своей обычной улыбкой со сжатыми губами, улыбкой "я-знаю-то-чего-ты-не-зна-ешь". Это не всегда значило, будто он знает то, чего не знаю я. Иногда это было только чтобы меня доставать. Как сейчас, например.
     - Ты, кажется, говорила, что убьешь меня, если я не перестану встречаться с Донной.
     Я потерлась шеей о дорогую обивку сиденья и попыталась расслабить напрягшиеся мышцы у основания черепа. Может, меня все-таки пригласили сюда изображать из себя Дорогую Эбби, хотя бы по совместительству. Черт побери.
     - Ты был прав, Эдуард. Ты не можешь так просто уйти. Прежде всего это расстроит Бекки. Но встречаться с Донной до бесконечности ты тоже не можешь. Она начнет спрашивать о дате свадьбы, и что ты скажешь?
     - Не знаю.
     - И я тоже, так что давай говорить о деле. Тут по крайней мере нам ясно, что делать.
     - Да? - удивленно покосился на меня Эдуард.
     - Мы знаем, чего мы хотим: чтобы прекратились убийства и увечья.
     - Ну да, - сказал он.
     - Так это больше, чем мы знаем насчет Донны.
     - То есть т