лча, но, наверное, мое нетерпение было заметно, потому что Брэдли нарушил молчание:
     - Мы как только прибыли, послали людей на поиски, а прибыли мы очень быстро.
     - Я ничего не говорила.
     Он улыбнулся:
     - Отойди от дома и оглядись на триста шестьдесят градусов. - Он скривился, когда фельдшер сделал ему больно. - Потом возвращайся и доложи мне обстановку.
     Я взглянула на него, он здоровой рукой махнул мне, чтобы шла. Я пожала плечами и отправилась на осмотр. Жара давила на плечи, как тяжкая ноша, но не была влажной, а потому терпимой. Под ногами хрустел гравий, громче, чем надо бы. Я шла в другую сторону от кораля. Лошади все еще носились бесконечными кругами обезумевшей карусели. Путь мой лежал между машин, с эмблемами и без. Пожарные фургоны уже уехали. Я вообще не понимаю, зачем их сюда вызвали. Хотя иногда на звонок по 911 тут же выезжают все службы, особенно если звонящий в панике и не может толком все рассказать.
     Я остановилась возле безмолвной мигалки какой-то машины. Кто вызвал полицию? Неужто у нас есть свидетель? Если да, почему никто о нем не упомянул? Если нет, кто тогда звонил?
     Я пошла дальше, пока горячий ветер, шуршащий в сухой траве, не стал громче треска полицейских раций. Тогда я повернулась обратно к дому. Автомобили издали были такие маленькие, что каждый можно было рукой накрыть. Наверное, я ушла дальше, чем надо было. Так что если начну звать на помощь, меня могут и не услышать. Не слишком умный поступок. Стоило бы тут же вернуться, но мне надо было какое-то время побыть в стороне от всего этого. Постоять одной на ветру. Тогда я выбрала компромиссный путь: вытащила браунинг и сняла с предохранителя, направив ствол в землю. Теперь могу насладиться одиночеством, не подвергая себя опасности. Хотя, честно говоря, не была я уверена, что тварь, за которой мы гоняемся, не плюет на все пули, как серебряные, так и прочие.
     Брэдли велел осмотреться, и я так и поступила.
     Ранчо располагалось на широкой круглой равнине или на плато, поскольку нам пришлось ехать вверх, чтобы сюда попасть. Как ни назови, а плоская и гладкая земля тянулась на много миль во все стороны до края дальних холмов. Конечно, здешние расстояния для меня непривычны, потому, может, это были не холмы, а горы, и равнина расстилалась еще намного дальше. Деревьев вокруг не росло. Не попадалось никакой растительности, доходящей мне хотя бы до пояса. Тварь, которая выбила ту дверь, должна быть здоровенной, побольше человека, хотя и не очень. Я медленно обернулась, озираясь, и нигде не заметила укрытия, подходящего для таких габаритов. Понятно, Они, как прибыли, сразу бросились искать с полной уверенностью, что тварь далеко не ушла. Радиус поисков все отдалялся, но результатов никаких. Вертолет гудел наверху, достаточно высоко, чтобы не гнать ветер к земле, но и достаточно низко, чтобы у меня не было сомнений: оттуда меня видят. Они высматривали все необычное, а я, стоящая одна посреди поля, была вполне необычной.
     Сделав несколько кругов, вертолет застрекотал прочь искать еще где-нибудь. Я осмотрела пустой ландшафт. Негде прятаться. Куда же оно могло подеваться?
     Под землю могло или же улетело. Если улетело, тут я не в силах помочь, но если эта штука под землей... в пещерах или, быть может, в заброшенном колодце... Я выскажу Брэдли эту версию, а он скажет, что они уже проверили. Да ладно, я ведь здесь для того, чтобы высказывать версии, так? За этим меня и позвали.
     Услышав движение у себя за спиной, я повернулась, уже наполовину подняв пистолет, но тут узнала Рамиреса. Он держал руки в стороны, подальше от своего оружия. Медленно выдохнув, я сунула пистолет в кобуру.
     - Извините.
     - Ничего, все в порядке, - ответил он.
     На нем была очередная белая рубашка, рукава которой он закатал выше смуглых мускулистых предплечий. Галстук был другого цвета, но все равно висел свободно, как ожерелье, а две верхние пуговицы рубашки расстегнуты, выставляя напоказ смуглую гладкость горла.
     - Не все. Обычно я не такая дерганая.
     Я обхватила себя руками за плечи - не от холода, но от нестерпимого желания, чтобы кто-то меня обнял. Утешил. Эдуарду можно найти много применений, но утешать кого-нибудь - это не для него.
     Рамирес подошел ко мне. Он не пытался ко мне прикоснуться, только стоял очень близко и смотрел туда же, куда и я. Не отрывая взгляда от дали, он сказал:
     - Вас взволновало это дело?
     - Ага, хотя я не понимаю почему.
     Он резко и коротко засмеялся, повернулся ко мне, на лице его было написано и удивление, и веселье.
     - Не понимаете?
     - Нет, не понимаю, - нахмурилась я.
     Он покачал головой, улыбаясь, но глаза у него были пронзительные.
     - Анита, это совершенно ужасный случаи. Я никогда в жизни такого не видел.
     - Я видела расчлененных жертв - наподобие тех, которые погибли.
     Он стал серьезен.
     - Вам уже приходилось такое видеть?
     Я кивнула.
     - А увечья? - спросил он. Лицо его было уже очень серьезно. Темно-карие, почти черные глаза рассматривали меня в упор.
     Я покачала головой:
     - Таких, как эти выжившие, я не видела никогда. - И засмеялась, но не слишком счастливым смехом. - Если их можно назвать выжившими. Что за жизнь у них будет, если они останутся жить?
     Я сильнее обняла себя за плечи, глядя в землю, стараясь не думать.
     - У меня с тех пор кошмары, - сказал Рамирес.
     Я посмотрела на него. Полицейские не часто сознаются в таких вещах. Особенно штатским консультантам, с которыми только что познакомились. Мы переглянулись, и глаза у него были такие добрые, такие естественные. Рамирес позволил мне увидеть себя таким, какой он есть, если, конечно, он не классный актер, Я это оценила, но не знала, как выразить вслух. Слова в таких случаях беспомощны. Самое лучшее, что можно сделать, - ответить тем же. Проблема была в том, что я уже не очень знала, какова я настоящая. Не знала, как выразить это глазами. Не знала, что дать ему увидеть. Выбирать было не из чего, и я решила изобразить сконфуженность, смешанную с испугом.
     Он слегка тронул меня за плечо. Когда я ничего не сказала, он придвинулся ко мне, обнял, пропустив руки мне за спину, и притянул к себе. Я на пару секунд напряглась в его объятиях, но не высвободилась. И постепенно, расслабила мышцы, пока моя голова не легла ему на грудь, а руки не обвили его талию.
     - Все будет хорошо, Анита, - шепнул он.
     Я мотнула головой, все еще прижимаясь к нему:
     - Вряд ли.
     Он попытался заглянуть мне в лицо, но мы стояли слишком близко, и ему было неудобно. Я отодвинулась, чтобы он меня видел, и вдруг мне стало неловко так стоять, обнимая незнакомого мужчину. Я отодвинулась, и он отпустил меня, только придержал пальцы одной моей руки, слегка сжав их.
     - Анита, прошу тебя, расскажи.
     - Я уже лет пять занимаюсь случаями вроде этого. Когда я не осматриваю изувеченных мертвецов, то охочусь на вампиров, одичавших оборотней, прочих монстров - сам знаешь, кого включать в этот список.
     Он теперь держал меня за руку крепко, согревая теплом своей кожи. Я не отняла руку. Мне нужно было ухватиться за какое-то человеческое тепло. И я попыталась вложить в слова все то, о чем уже давно думала.
     - Многие копы за тридцать лет службы никогда не пользуются оружием. А я уже потеряла счет, сколько народу я перебила. - Его рука, держащая мою, напряглась, но он не стал перебивать. - Когда я начинала, то я считала, что вампиры - монстры. И я в это честно верила. Но теперь я уже не знаю. Кем бы они ни были, но они очень похожи на людей. Завтра меня могут вызвать и послать в морг протыкать колом сердце в теле, которое до капельки такое же человеческое, как мое или твое. Если я получаю ордер суда на ликвидацию, я имею законное разрешение стрелять и убивать вампира или вампиров, указанных в ордере, а также любого, кто попытается мне помешать. Это включает людей-слуг, а также людей, имеющих один укус. Один укус или два - это можно вылечить. Но я их убивала, этих людей, чтобы спасти себя, спасти других.
     - Ты делала то, что должна была делать.
     Я кивнула:
     - Пусть так, но сейчас это уже не имеет смысла, Не важно, права я, что это делаю, или нет. Если убийство оправданное, это еще не значит, что оно на тебя не действует. Я приучила себя думать, что если я права, то этого достаточно. Оказывается, нет.
     Он чуть ближе притянул меня за руку:
     - Что ты хочешь этим сказать?
     Я улыбнулась:
     - То, что мне нужен отпуск.
     Он рассмеялся, рассмеялся хорошо, открыто и весело - ничего особенного не звучало в смехе, только удивление. Я слыхала смех и получше, но никогда в те минуты, когда он мне был нужнее всего.
     - Только отпуск?
     Я пожала плечами:
     - Как-то не представляю себе, что брошу свою работу и буду складывать букеты, детектив Рамирес.
     - Эрнандо.
     - Эрнандо, - кивнула я. - Уж такая я, как есть. - Я поняла, что мы все еще держимся за руки, и отняла руку. Он меня отпустил без возражений. - Может, если сделать перерыв, я снова смогу работать.
     - А если отпуска не хватит? - спросил он.
     - Когда дойдем до переправы, тогда и будем думать, как переходить.
     Дело было не только в трудном дне и трудной ночи. Моя реакция на тело Бернардо и то, что я позволила чужому мужчине себя утешать, - это было совсем на меня не похоже. Мне не хватало моих мужиков, но дело не только в этом. Расставшись с Ричардом, я рассталась со стаей, со всеми своими друзьями среди вервольфов. Утратив Жан-Клода, я утратила всех вампиров, и как ни странно, кое-кто среди них были мои друзья; С ними можно дружить, пока помнишь, что они монстры, а не люди. Как можно одновременно дружить и помнить, объяснить я не могу, но у меня получалось.
     Я не просто на полгода отрезала себя от мужчин в своей жизни. Я отрезала себя и от друзей. Даже Ронни, Вероника Симз, одна из немногих моих подруг среди людей, завела себе новый бурный роман. Она встречалась с лучшим другом Ричарда, а потому общаться нам стало неудобно. Кэтрин, мой адвокат и моя подруга, только два года как была замужем, и я не хотела мешать их с Бобом жизни.
     - Ты о чем-то очень серьезно задумалась, - сказал Рамирес.
     Я моргнула и посмотрела на него.
     - Да просто сейчас поняла, как мне одиноко даже дома. А здесь... - Я покачала головой, не закончив фразы.
     Он улыбнулся:
     - Одинокая ты только потому, что хочешь быть одинокой, Анита. Я ж тебе предлагал показать местные достопримечательности.
     Я покачала головой:
     - Спасибо. Нет, на самом деле. В других обстоятельствах я бы согласилась.
     - А что тебя останавливает?
     - Во-первых, дело. Если я стану встречаться с одним из местных копов, то моя деловая репутация упадет ниже плинтуса, а она и без того не очень высока.
     - А что еще?
     У него было очень заботливое, сердечное лицо, будто он вообще заботливо относится ко всему, что делает.
     - Дома меня ждут двое мужчин. Ждут, чтобы я выбрала одного из них или бросила обоих.
     Он раскрыл глаза шире:
     - Двое? Впечатляет.
     - Ничего хорошего. Моя личная жизнь - сплошной кавардак.
     - Очень сочувствую.
     - Не могу сама поверить, что все это тебе рассказала. Это на меня не похоже.
     - Я хорошо умею слушать.
     - Я заметила.
     - Можно проводить тебя обратно?
     Я улыбнулась от старомодности этих слов.
     - Сначала можешь ответить на пару вопросов?
     - Задавай. - Он сел на землю, подтянув штанины, чтобы не пузырились на коленях.
     Я села рядом:
     - Кто вызвал полицию?
     - Гость.
     - Где он сейчас?
     - В больнице. Серьезный нервный срыв от потрясения.
     - Физических повреждений нет?
     Рамирес качнул головой.
     - Кто на этот раз стал жертвами увечья?
     - Брат жены и двое племянников, все старше двадцати. Жили и работали здесь же, на ранчо.
     - А другие гости? Где они были?
     Он закрыл глаза, будто вызывая в памяти страницу.
     - Почти все поехали на пикник в горы с ночевкой, это было заранее запланировано. Но остальные взяли машины ранчо, которые держат для гостей, и уехали.
     - Не продолжай, - сказала я. - Почувствовали беспокойство, им не сиделось на месте, и они вынуждены были покинуть дом.
     Рамирес кивнул.
     - Как и соседи вокруг тех, прежних домов.
     - Рамирес, это чары, - сказала я.
     - Не заставляй меня напоминать, что я просил называть меня по имени.
     Я улыбнулась и отвела взгляд от его дразнящих глаз.
     - Эрнандо, это либо чары, либо какая-то способность этой твари наводить страх, ужас на тех, кого она не собирается убивать или увечить. Но я думаю, что чары.
     - Почему?
     - Потому что слишком избирательно действие для природной способности, вроде как у вампира - гипнотизировать глазами. Вампир может зачаровать одного человека в комнате, полной народу, но не может зачаровать целую улицу за исключением одного дома. Для этого надо уметь организовать магическую силу, а это означает чары.
     Он подобрал сухую травинку, покатал в пальцах.
     - Значит, мы ищем ведьму.
     - Я кое-что знаю о ведьмах и других приверженцах колдовства и не знаю ни одной ведьмы, которая в одиночку или даже с целым ковеном была бы на такое способна. Я не отрицаю, что где-то тут замешан чародей-человек, но здесь поработало что-то действительно неотмирное, нечеловеческое.
     - На сломанной двери мы нашли следы крови.
     Я кивнула:
     - Приятно, что хоть кто-нибудь сообщает мне о каких-то фактах, когда мы уже что-то нашли. Здесь все, и Тед в том числе, держат карты поближе к груди, и я почти все время трачу в поисках того, что другие уже выяснили.
     - Спрашивай меня, и я отвечу на все твои вопросы. - Рамирес отбросил былинку. - А сейчас нам лучше вернуться, пока твоя репутация не погибла ни за что.
     Я не стала спорить. Назначь любую женщину работать среди мужчин, и слухи поползут тут же. Если ты сразу не внесешь ясность, что ты вне досягаемости, начинается еще и конкуренция. Некоторые мужчины пытаются либо изгнать тебя из города, либо залезть тебе под юбку. Другого обращения с женщиной они себе даже представить не могут. Если ты не объект секса, значит, ты угроза. Мне в таких случаях всегда интересно, как у них прошло детство.
     Эрнандо встал, отряхивая траву и пыль со штанов. Кажется, у него было детство безоблачное или, во всяком случае, он с ним удачно расстался. За это его родители заслужили похвальную грамоту. Когда-нибудь он приведет домой хорошую девушку и заведет хороших детей в хорошем доме, работая по выходным во дворе, а каждое воскресенье обедая то у одних бабушки с дедушкой, то у других, по очереди. Замечательная жизнь, если можешь себе ее обеспечить. А ему еще надо раскрывать убийства. Не все сразу делается.
     А что имею я, если честно? Для кризиса среднего возраста я еще слишком молода, а для угрызений совести уже слишком стара.
     Мы направились обратно к машинам. Я снова обнимала себя за плечи, потом заставила себя опустить руки и пошла рядом с Рамир... с Эрнандо как ни в чем не бывало.
     - Маркс мне сказал, что один из прибывших первым копов чуть не лишился горла. Как это вышло?
     - Я здесь был не с самого начала. Лейтенант меня вызвал не сразу. - В голосе его прозвучала жесткость. Да, он был мягок, но ездить на себе не позволял. - Но я слышал, что трое выживших напали на полицейских. Пришлось их успокоить дубинками. Они продолжали пытаться драть полицейских на части.
     - А зачем? И как это у них получилось? Я в том смысле, что, если с человека ободрать кожу и оторвать куски тела, он в бой не рвется.
     - Я помогал перевозить кое-кого из первых выживших, и они не дрались. Просто лежали и стонали. Это были раненые, и они вели себя как раненые.
     - Есть какие-то следы Тада Бромвелла, сына выживших на том месте убийства, что я видела?
     Эрнандо выкатил глаза:
     - Маркс тебе не сказал?
     Я покачала головой.
     - Ну и мудак!
     Я согласилась, а вслух спросила:
     - Так что, нашли тело?
     - Он жив. Ездил на пикник с друзьями.
     - Он жив, - повторила я.
     Тогда чья душа витала в спальне? Вслух я этого не сказала, потому что про душу полиции сообщить забыла. Маркс и без того был готов вышвырнуть меня из города. И если бы я заговорила о парящей под потолком душе, он бы крикнул дров и спичек.
     Но в этой комнате кто-то умер, и душа все еще не знала, куда отправиться. Почти всегда, когда душа витает, она витает возле тела, возле останков. В этом доме жили трое. Двое изувечены, мальчик где-то в другом месте.
     У меня мелькнула мысль.
     - А эти свежие жертвы дрались, пытались кусать полицейских?
     Он кивнул.
     - Это точно, что они кусали? Не просто били, но будто хотели жрать?
     - Насчет жрать не знаю, но все раны - от укусов. - Он странно посмотрел на меня. - Ты до чего-то додумалась.
     Я кивнула:
     - Может быть, и так. Мне надо сначала увидеть второе тело, то, что за дверью, но потом, я думаю, пора возвращаться в больницу.
     - Зачем?
     Я пошла вперед, и он поймал меня за руку выше локтя и повернул к себе. В его глазах искрилась свирепость, от напряжения дрожала рука.
     - Ты здесь всего два дня, я уже неделями бьюсь. Что ты знаешь, чего не знаю я?
     Я подчеркнуто посмотрела на его руку и подождала, пока он отпустит, но все-таки сказала. У него уже на этой почве кошмары, а он еще не допер.
     - Я - аниматор. Зарабатываю на жизнь тем, что поднимаю зомби. Мертвые - моя специальность. Общее у всех живых мертвецов - от гулей и зомби до вампиров - это то, что они должны питаться от живых, чтобы поддержать свое существование.
     - Зомби не едят людей, - возразил он.
     - Если зомби поднят, а поднявший его аниматор теряет контроль, зомби может стать диким. Плотоядным зомби.
     - Я думал, это все сказки.
     Я покачала головой:
     - Нет, я это видела.
     - Ладно, но к чему ты клонишь?
     - К тому, что выживших может и не быть. Может быть, есть только мертвецы и живые мертвецы.
     Он побледнел в буквальном смысле слова. Я взяла его за локоть, чтобы поддержать, но он не падал.
     - Все в порядке, ничего. - Он посмотрел на меня. - И что делают с плотоядным зомби?
     - Если он уже обезумел, сделать ничего нельзя, только уничтожить его. Единственный для этого способ - огонь. Хорошо действует напалм, но любое пламя подойдет.
     - Нам никогда не разрешат поджарить этих людей.
     - Если мы не докажем, что я говорю правду.
     - А как ты можешь это доказать?
     - Пока не знаю, но поговорю с доктором Эвансом, и что-нибудь решим.
     - А почему прежние жертвы были покладистые, а эти озверели?
     - Не знаю. Может быть, изменилось заклятие или сам монстр стал сильнее. Просто не знаю, Эрнандо. Если я окажусь права насчет того, что выживших нет, то, значит, сегодня меня осенила блестящая идея.
     Он кивнул с очень серьезным лицом и уставился в землю.
     - Господи, если они все мертвы, то, значит, та тварь, которую мы преследуем, так размножает себя?
     - Я бы удивилась, узнав, что она хоть когда-то была человеком, хотя все возможно. Не знаю. Одно мне ясно: что если она становится сильнее, а ободранные - агрессивнее, то она, может быть, ими управляет.
     Мы переглянулись.
     - Я позвоню в больницу и пошлю туда еще людей, - сказал он.
     - И в больницу Санта-Фе позвони.
     Он кивнул и бросился почти бегом по щебню стоянки, целеустремленно лавируя между машинами.
     Остальные копы провожали его взглядом, будто дивясь, к чему такая спешка. Блин, не спросила у Эрнандо, проверили ли подземные убежища. Я пошла разузнавать у Брэдли. Потом я собиралась вернуться в дом последний раз, посмотреть на последнее тело, а потом... потом в больницу - отвечать на вековой вопрос: что есть жизнь и так ли верна смерть?

Глава 34

     Мужчина таращился на меня расширенными, остекленелыми и невидящими глазами. Голова его держалась еще на позвоночнике, но грудь была развалена пополам, будто две огромные руки впились в его гру