ляд, вот все, что нужно французу, чтобы быть 
счастливым, как бог". Было много споров по поводу возрастающего алкоголизма во 
Франции. Оптимисты указывают, что пьянство существовало среди современников 
Шекспира, как и среди современников Расина и Буало, по свидетельству герцога 
Сен-Симона. По сравнению с дворянством и буржуазией того времени, говорят нам, 
наши современные буржуа -- образцы трезвости и умеренности. Допустим; но народ? 
Как отрицать ужасающее распространение среди него алкоголизма? На это отвечают, 
что алкоголь действует отупляющим и разрушающим образом на потомство тех, 
которые злоупотребляют им, и что в конце концов останутся лишь одни 
незлоупотребляющие. Может быть; но, в ожидании этого, общество наводнено 
алкоголиками и сыновьями алкоголиков, у которых родительское наследие 
проявляется эпилепсией, туберкулезом и другими болезненными изменениями, часто 
заразительными. Население Вогезов и Нормандии когда-то славилось своей силой и 
ростом; ныне рекрутские комиссии констатируют там быстрое уменьшение роста и 
силы; они не без основания приписывают этот результат необычайному развитию 
пьянства не только среди мужчин, но и среди женщин. Мы не видим, чтобы алкоголь 
оказывался в этом случае, согласно мнению некоторых утопистов-докторов, полезным 
фактором подбора. 
С социологической точки зрения, история алкоголизма может быть разделена на три 
периода, хорошо определенные Легрэном. Первый охватывает те времена, когда во 
Франции употреблялись лишь естественно перебродившие напитки. В эту эпоху 
"пьянство было скорее исключением, нежели правилом". Мужчина, "более 
придерживавшийся чистой воды, чем это думают", пил только вино, когда он 
отклонялся от своего обычного режима. Это вино, за исключением некоторых 
областей, было "с небольшим содержанием алкоголя", и надо было поглотить 
огромное количество жидкости, чтобы почувствовать опьяняющее действие. С другой 
стороны, излишнее и даже умеренное питье вина было скорее "периодическим", чем 
постоянным; употребление вина еще не признавалось первой необходимостью; многие 
охотно обходились без него; следовательно это употребление было весьма 
ограниченным, и люди не считали себя в смертельной опасности от того, что пили 
воду. По всем этим причинам, случаи хронического алкоголизма, когда они 
существовали, обнаруживались поздно, в том возрасте, когда воспроизводительные 
способности ослабевают, и человек уже не оставляет потомства. В период 
образования семьи мужчина был тогда в полной силе, и его дети рождались 
незатронутыми наследственным пороком. Вот господствующий факт в истории древнего 
алкоголизма. Его жертвы оставались "изолированными", и зло было всегда 
"индивидуальным". 
Второй период начинается около времен великого революционного движения и 
заканчивается "появлением на торговой и промышленной сцене настоящих спиртных 
напитков", Возникает "новый общественный орган" -- кабак. Вначале он был скорее 
следствием, чем причиной ложной потребности в спиртном возбуждении; но 
мало-помалу, удовлетворяя ее, он ее разжигает, увеличивает и в конце концов 
делается могучей причиной зла. Легрэн резюмирует этот второй период, говоря, что 
он характеризуется введением в общее употребление спиртных напитков. С этого 
именно времени возникает предрассудок, что спиртные напитки гигиеничны и 
необходимы для человека, что гражданину, живущему в современном обществе, 
невозможно обойтись без них. Это заблуждение породило "бедствия". Ложная идея, 
узаконивающая порок и возведенная в принцип, как говорит Кант, самая 
заразительная и опасная из идей-сил. 
Третий период -- период алкоголизма в настоящем значении этого слова; "спиртной 
алкоголизм сопровождает винный". Вино вошло в обычное потребление; "это уже не 
случайный напиток, а как бы одно из питательных веществ". Тогда призывается на 
помощь промышленность. Пускаются в ход все вещества, способные к спиртовому 
брожению. Если второй период характеризовался введением в общее употребление 
спиртных напитков, то современный период характеризуется усилением отравления 
благодаря этим новым веществам и распространением этого отравления. Таким 
образом "из индивидуального алкоголизм сделался коллективным". Алкоголизм наших 
отцов представлял собой изолированное зло, не имевшее серьезных последствий; это 
была индивидуальная болезнь; современный алкоголизм -- это "болезнь целого вида, 
это -- национальное зло". 
Мы думаем, что эта картина совершенно точно рисует положение с точки зрения 
национальной психологии и социологической. В настоящее время по количеству 
потребляемого в чистом виде алкоголя Франция, помещаемая на втором месте, заняла 
бы первое, если бы принимали во внимание перегонку спирта из виноградного сока, 
о которой всегда забывают и которая производится во Франции в больших размерах, 
чем где-либо. Если принять это производство за пятую часть всего, то потребление 
чистого алкоголя достигает во Франции пяти с половиной литров на человека (11,5 
литров водки в 50% против 9,52 литров, приходящихся на человека в Бельгии). 
Но если и нельзя утверждать с достоверностью, что Франция занимает первое место 
по количеству потребляемого чистого алкоголя, то она конечно займет его и далеко 
опередит другие страны, если к чистому алкоголю присоединить алкоголь, 
содержащийся в виноградном вине и сидре, которые потребляются в громадных 
размерах. Совершенно ошибочно утверждение, что эти напитки не вызывают 
алкоголизма: "вино также опьяняет и отравляет, как и водка". Это все равно, как 
если бы не принимать в соображение потребление абсента, на том основании, что 
его редко пьют в чистом виде и почти всегда разбавляют большим количеством воды. 
Наконец, в настоящее время вина в большинстве случаев не натуральны, а 
фабрикуются с помощью спиртов, получаемых заводским способом; сюда идет, между 
прочим, в огромном количестве немецкий спирт, добываемый из картофеля. По всем 
этим причинам Легрэн имеет полное основание принимать в расчет в своей 
статистике количество алкоголя, потребляемого в виде вина и сидра. Он приходит к 
тому выводу, что первое место занимает Франция с ее 14 литрами стопроцентного 
алкоголя. Другие страны располагаются в следующем порядке: Швейцария -- 11 
литров; Бельгия -- 10,59; Дания -- 10,2; Германия -- 9,33; Англия -- 9,23. 
Неужели борьба в этом случае невозможна? Нисколько. Норвегия, когда-то так 
страдавшая от пьянства, нашла способ в течение тридцати шести лет понизить 
потребление алкоголя с 10 до 3,9 литров на человека, благодаря чему все 
бедствия, связанные с алкоголизмом, стремятся исчезнуть в ней. Ее население 
возросло на одну треть: с 1.300.000 дошло до 1.900.000 жителей. Число осужденных 
преступников упало с 250 на 180 на каждые 100.000 жителей; число получающих 
вспомоществование, в то время как развиваются все формы благотворительности, 
понизилось с 40 на 1.000 жителей до 33. Наконец национальное богатство в течение 
семи лет возросло на одну треть: с 496 крон поднялось до 723. 
Во Франции правительство недавно учредило во всех первоначальных школах 
специальные курсы, имеющие целью показать детям неисчислимые бедствия, 
порождаемые спиртными напитками. Но оплакивая в качестве гигиениста опустошения, 
производимые алкоголизмом, государство в то же время в качестве сборщика податей 
публично радуется развитию пьянства. Чиновники министерства финансов 
констатируют в своих отчетах 1897 года, что алкоголизм не только удержал в 1895 
г. все занятые им позиции в прежних департаментах, но, что еще гораздо важнее, 
департаменты, до тех пор остававшиеся невредимыми, начали находить вкус в 
алкоголе. "Размеры потребления, -- читаем мы в официальном докладе, -- 
прогрессивно возрастают в южных городах, Ниме, Монпелье, Безьере, Сетте". И 
автор доклада прибавляет следующие характерные строки: "Уже и это возрастание 
составляет результат, которому администрация должна радоваться; но она без 
сомнения могла бы добиться еще большего, если бы ей не приходилось бороться с 
профессиональной контрабандой". Таким образом в Монпелье среднее потребление 
алкоголя, равнявшееся в 1893 г. лишь 3,6 литра, в 1896 г. дошло уже до 5,48 
литров. В Ниме за тот же период потребление поднялось с 4,4 до 5,19 литров; в 
Марселе -- с 7 до 8,51; в Ницце -- с 4,4 до 5,19; в Авиньоне -- с 4 до 6,2. 
Наконец в Сетте, где среднее потребление алкоголя равнялось три года тому назад 
6 литрам, мы находим в 1896 г. великолепную цифру 11,65. В департаментах, уже и 
ранее плативших дань алкоголю, потребление его также возрастает, хотя и не в 
такой быстрой прогрессии, как в областях, упорствовавших до последнего времени, 
но все-таки в размерах, которые могут быть признаны "удовлетворительными с точки 
зрения фиска". Так говорит правительство46. 
В департаменте Сены из 172 сумасшедших 38 страдают алкогольным безумием. К этим 
38 следует еще присоединить 39 выродившихся субъектов, у которых "в огромном 
большинстве случаев степень умственного расстройства пропорциональна их 
склонности к пьянству". В итоге -- 77 на 172, не считая случаев эпилепсии и 
общей слабости, причиной которых является злоупотребление алкоголем. Из 
наблюдений доктора Демма, врача бернской детской больницы, вытекает следующий 
вывод: если взять 10 семейств трезвых и 10 пристрастных к алкоголю, то первые 
дают 61 ребенка, из которых 50 нормальных и лишь 6 поздно развивающихся или 
крайне нервных; семьи же, наделенные пьяницами, дают 57 ребят, из которых только 
9 нормальных; все остальные -- идиоты, эпилептики, горбатые, глухонемые, с 
наследственным расположением к пьянству, карлики или же умирающие в раннем 
возрасте от общей слабости. Один статистик вычислял, через сколько времени 
страна, в которой алкоголь будет продолжать одерживать свои успехи, окажется в 
таком положении, что для нее будут нужны лишь три учреждения: тюрьма, дом 
умалишенных и госпиталь. Регрессивные видоизменения в потомстве, причиняемые 
алкоголизмом, кончаются к счастью полным вымиранием; но если алкоголизм будет 
захватывать все новых и новых жертв, то что же станется с целой нацией? Гладстон 
имел основание воскликнуть в палате общин, причем его никто не обвинил в 
преувеличении: "Алкоголь производит в наше время более опустошений, чем три 
исторических бича: голод, чума и война. Он выхватывает более людей, чем голод и 
чума, и убивает более, чем война; он хуже чем убивает: он обесчещивает!" 
Социалисты предполагают, что алкоголизм связан с экономическим строем, что это 
-- признак глубокой общественной болезни, забвения от которой ищут в вине. Но 
это значит игнорировать тот факт, что из всех стран во Франции рабочий и 
крестьянин менее бедствуют, чем где-либо, и менее нуждаются в том, чтобы искать 
в вине утешения в своих несчастьях. Говорят также, что народ таков, каким мы его 
делаем: его пороки -- наши пороки, "которые он созерцает, которым завидует и 
подражает"; если они обрушиваются всей своей тяжестью на нас, то "это только 
справедливо". Не следует однако заходить слишком далеко в этом направлении: 
пьянство не может быть подражанием нашей трезвости; мы не видим также, каким 
путем социалистическое правительство, при котором народная масса обратится в 
верховного повелителя, будет противиться порокам этого повелителя и мешать ему 
пьянствовать. Попробуйте подвергнуть референдуму вопрос о кабаках, и вы увидите 
результат. 
В этом случае также, с алкоголизмом может бороться только моралист с помощью 
законодательства. Неужели Франция останется безоружной, в то время как в Швеции, 
Германии и Швейцарии идет успешная борьба с этим бедствием? Необходимо прежде 
всего отменить гибельный закон 1881 г., который, провозгласив полную свободу 
кабака, создал 100.000 новых питейных заведений. Необходимо, чтобы существующие 
законы о пьянстве и о полицейском надзоре за продажей вина строго применялись; 
чтобы наказания были усилены для рецидивистов; чтобы число питейных заведений 
было уменьшено и патентный сбор с них повышен; чтобы открытие новых питейных 
заведений было запрещено, а старые закрывались бы со смертью их владельца; чтобы 
вредные спирты допускались к продаже лишь по предварительной очистке; чтобы 
ядовитые эссенции были запрещены; чтобы привилегия домашней перегонки спирта 
была отменена; чтобы акциз на алкоголь был повышен, а на безвредные напитки 
понижен; чтобы рабочие жилища были оздоровлены и улучшены; чтобы по всей стране 
раскинулись объединенные местные ассоциации с целью вызвать общее движение 
против алкоголизма; чтобы они боролись повсюду, словом и примером, против того 
упорного предрассудка, что вино придает силы47. 
Кроме разумно понятого интереса, очень важно обратиться к нравственному чувству 
и патриотизму. Было справедливо замечено, что серьезные результаты достигнуты 
лигами трезвости лишь в протестантских странах, где пропаганда ведется 
преимущественно на религиозной почве. Там зло обсуждается не физиологами и 
химиками с научной точки зрения; там люди убеждаются не статистическими данными 
и анализами, а влиянием идей и чувств, идей о достоинстве и судьбах человека; 
чувств, имеющих источником глубочайшие и бескорыстнейшие движения сердца: 
понятие о долге перед всем человечеством, даже более: перед всей вселенной и ее 
принципом. 
Вспомним страницы Канта, где этот великий философ заявляет, что, для того чтобы 
двигать людьми, надо обращаться к самым высоким идеям и самым бескорыстным 
чувствам. Мы все воображаем, что величайшим двигателем человека является эгоизм. 
Но сделайте опыт: нарисуйте привычному пьянице картину его разрушенного 
здоровья, растраченных сил, ожидающей его бедности и преждевременной смерти; он 
скажет вам, что вы правы, тысячу раз правы и чаще всего будет продолжать пить. 
Если же вы, вместо того чтобы обращаться к его чувству самосохранения, пробудите 
в нем более бескорыстные эмоции, любовь к другим, мысли не только о семье, даже 
не только об отечестве, а о всем человечестве; если вы обратитесь в то же время 
к его чувству человеческого достоинства, -- вы будете иметь более шансов 
достигнуть прочного результата. Вы поднимаете всего человека на известную 
высоту, откуда он, без сомнения, может снова упасть, но уже не до прежнего 
уровня. Говоря о его личной выгоде, вы еще более сосредоточиваете его мысли на 
нем самом, а голос выгоды скоро будет заглушен голосом страсти или скрытым 
импульсом механической привычки. Мы не хотим сказать, что следует пренебрегать 
теми средствами, которые предлагает наука для умственного просветления; но сила 
науки заключается главным образом в предупреждении зла: когда порочная привычка 
еще не усвоена, отчетливая и холодная картина неизбежных последствий может 
послужить надежным предупредительным средством. Но когда дело идет о том, чтобы 
произвести переворот в душе, уже сбившейся с пути, уже павшей, -- надо 
обратиться к более глубоким, истинно философским чувствам. В этом именно и 
заключается сила религиозных идей. Так как мы не можем рассчитывать на 
реставрацию догматов, надо по крайней мере заимствовать у религий их чистейшую 
сущность. Хотя это кажется парадоксом, но главная сила идеи заключается в ее 
философской стороне. Поэтому во Франции, как в стране неверия, орудия 
воздействия должны быть одновременно научными и философскими. 
II. -- Упадок воли у народа в значительной степени зависит от упадка нервной и 
мускульной системы, который зависит в свою очередь от большей или меньшей 
распущенности нравов. Разврат, как и пьянство, ведет роковым образом к быстрой 
потере душевного равновесия. Невозможно поэтому отнестись с достаточным 
порицанием к тому развращающему влиянию, какое оказывают в настоящее время 
непристойная печать, которой предоставлена полная свобода, развращающие зрелища, 
выставка порока во всех его формах. Можно даже сказать, что опасно вообще все, 
что возбуждает в народе страсти, какого бы рода они ни были. Действительно, 
многие чувства и склонности носят неопределенный характер, пока они еще не 
сознают ни самих себя, ни своего объекта. Классическим примером этого служит 
смутное желание, пробуждающееся в юноше или девушке, когда они достигают 
возможности любви: 
      Voi che sapete che cosa e amor....
      Вы, которые знаете, что такое любовь...
Но пусть хоть одно слово откроет чувству глаза, определит его, указав ему его 
объект, и страсть немедленно же приобретает силу внешнего и волевого выражения, 
которая может сделаться почти непреодолимой. Тэн, один из величайших 
изобретателей формул, смеется над "формулами"; между тем формулировать страсть 
или искупление -- значит придать им одновременно и душу, и тело; из состояния 
смутного стремления они перейдут в состояние ясного сознания. Но что же 
получается, когда не только "формулируют" страсть, но еще и разжигают ее 
всевозможными способами? Страсти, сила которых обратно пропорциональна волевой 
энергии, оказывают огромное влияние на национальный характер так как они 
изменяют наследственно легкие, сердце и мозг. Известно, что всякая эмоция 
сопровождается большей или меньшей пертурбацией во внутренних органах, в 
кровообращении и особенно в том, что можно было бы назвать нервной циркуляцией. 
Отсюда -- большее или меньшее нарушение физического, а также и психического 
равновесия, сопровождаемое понижением жизненной и волевой энергии. Всякое 
перевозбуждение неизбежно заканчивается угнетенным состоянием. Результатом этого 
являются все более и более нервные поколения, с детства предрасположенные 
волноваться и тратить силы, без волевой энергии, неспособные настойчиво 
преследовать цель, колеблемые внутренними бурями. Зло существует во всех 
странах, но наша особенно подвержена ему, потому что преобладающий темперамент 
во Франции, как мы видели, интеллектуально-чувствительный. Порнографы, так 
заслуженно бичуемые Максом Нордау, -- не "выродившиеся" субъекты, как он 
предполагает; они отлично знают, что они делают; но несомненно, что эти 
промышленники деятельно способствуют вырождению. Литература этого сорта, говорят 
нам, находит читателей не только во Франции, но и заграницей. Правда; но 
иностранные правительства борются со злом, запрещая продажу книг, которые мы 
позволяем выставлять напоказ. Этого рода псевдо-литературный промысел 
существовал во все времена; но ранее полиция ограничивала его заразительное 
влияние. Пусть бу 
дут применены суровые законы, и зло немедленно же исчезнет. Полагаться на то, 
что "свобода" сама сумеет в этом случае сдержать себя, -- значит, в сущности, 
посягать на свободу, на право, которое мы все имеем, дышать здоровым воздухом и 
давать возможность дышать им нашим детям48. 
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ 
ПРЕДПОЛАГАЕМОЕ ПСИХОЛОГИЧЕСКОЕ ВЫРОЖДЕНИЕ. ЗАКЛЮЧЕНИЕ
I. -- Изменился ли к худшему наш национальный характер с психологической точки 
зрения за последнее столетие? Это именно утверждается теми, кто, вместе с 
физическим вырождением, обвиняет нас также и в умственном. Так, например, один 
итальянский социолог и один немецкий психиатр одновременно наделяют нас этой 
внутренней болезнью. Но воспользовались ли они для ее констатирования истинно 
"научным" методом? А. де Белла уверен, что поставил диагноз нашего упадка в 
очерке общественной патологии, входящем в его Курс Социологии и напечатанном в 
апреле 1889 г. в превосходном Rivista di filosofia scientifica. По мнению этого 
врача, "патологическим элементом, внедрившимся между различными наслоениями 
французского характера, является преувеличенное самолюбие, совпадающее иногда с 
тщеславием, иногда с гордостью и всегда -- с нетерпимостью, жестокостью и 
цезаризмом". Все эти недостатки, прибавляет он, сопровождаются кроме того 
основным противоречием: "в теории -- великие принципы, часто опережающие свое 
время; на практике -- отсутствие или неустойчивость всяких принципов, не только 
человеческого достоинства, но иногда даже и справедливости"