о по отношению к Греции. Мы должны следовательно 
рассчитывать прежде всего на самих себя: недостойно Франции оказаться в один 
прекрасный день вассалом другой нации, какова бы она ни была. Всякая страна, 
население которой, вследствие роковых обстоятельств или по ее собственным ложным 
расчетам, будет уменьшаться, в то время как население соседних стран будет 
увеличиваться, приблизится естественным или искусственным путем к тем же 
условиям, в которые превратности истории поставили Грецию, так слабо населенную 
в настоящее время. Французы не должны были бы забывать этого. 
Кроме внешней опасности, систематическое бесплодие вызывает внутри страны 
естественный подбор в обратную сторону, в пользу низших типов, которыми 
пополняется население. Семьи, достигнувшие, благодаря уму и усиленному труду, 
известного благосостояния, и обнаружившие по этому самому, в среднем, известное 
превосходство ума и воли, сами, своим добровольным бесплодием, устраняют себя с 
арены жизни. Напротив того, непредусмотрительность, слабые умственные 
способности, леность, пьянство, умственная и материальная нищета почти одни 
оказываются плодовитыми и берут на себя главную роль в деле пополнения 
населения. Если бы коннозаводчик или гуртовщик поступали таким же образом, то 
что сталось бы с их лошадьми или быками40? 
Без сомнения, наше относительное бесплодие является очень деятельной причиной 
нашего обогащения. Если бы в 1876 г. процент немецкой рождаемости понизился с 40 
на 1000 до процента французской, то число рождений упало бы в Германии с 
1.600.000 до 1.040.000; 540.000 взрослых лиц, издержки воспитания которых, 
считая по 400 франков на человека, составляют для Германии 1.400 миллионов. 
Следовательно, Франция, уменьшая свое народонаселение, экономит ежегодно около 
полутора миллиардов. Экономия разорительная, если справедливы слова Фридриха 
Великого, что "число жителей составляет богатство государства". 
В 1815 г. барон Гагерн писал: "Внутренние ресурсы Франции в виде людей, денег, 
естественных продуктов и предметов обмена, необходимых для ее соседей, таковы, 
что вся соединенная против нее Европа едва ли представляет для нее серьезного 
противника. Чтобы ослабить ее, надо было бы истощить ее ресурсы". Так ли 
благоприятно во всех отношениях наше настоящее положение41? Даже наше богатство 
в конце концов подрывается неподвижным состоянием нашего народонаселения. В 
1867--76 г. наш вывоз достигал, в среднем, 3.306 миллионов; в 1895 г. он 
определялся 3.374 миллионами, т. е. возрос лишь на 68 миллионов. Между тем, за 
это время германский вывоз с 2.974 миллионов франков (средняя цифра за 1872--76 
годы) поднялся до 4.540 миллионов франков (приблизительная цифра за 1896 г., 
ниже действительной), т. е. возрос на полтора миллиарда. Согласно некоторым 
экономистам, это объясняется тем, что число наших работников не увеличивается; 
вследствие этого они не могут произвести более, чем прежде. В Германии, напротив 
того, число рабочих возросло с 41 до 53 миллионов, т. е. у нее прибавилось 12 
миллионов пар рабочих рук; отсюда -- неизбежное увеличение производства. Быть 
может скажут, что оно объясняется отчасти политическим положением Германии? В 
ответ на это указывают на другой пример. Экономическое развитие Австрии, так же 
как и в Германии, идет параллельно с ростом ее народонаселения; между тем 
невозможно утверждать, что она обязана первым славе своего оружия. В 1869--1873 
гг. Австрия вывозила, в среднем, на 1.055 миллионов франков товару (по 
номинальной цене); в 1894 г. эта цифра почти удвоилась (1.988 миллионов). Это 
легко объясняется тем, что она приобрела 9 миллионов новых работников (ее 
население, равнявшееся в 1870 г. 37 миллионам, в настоящее время почти достигло 
50 миллионов). Народонаселение -- один из великих источников всякого богатства, 
потому что, по справедливому замечанию Бертильона, и всякое богатство имеет 
своим источником труд, а труд доставляется головой и руками. Население не только 
производит богатства, но оно и истребляет их, вызывая этим потребность в новом 
производстве. 
При равном уровне цивилизации самый умственный труд можно рассматривать как 
функцию числа. При других равных условиях многочисленная нация, если только она 
не подавлена невежеством и бедностью, даст более выдающихся, деятельных и 
предприимчивых умов, более писателей, художников, ученых, государственных людей 
и полководцев. Желая, чтобы дети возвышались и приносили честь их имени, наши 
отцы семейств забывают, что лучшим средством для этого является не ограничение, 
а увеличение их числа, при котором возрастают благоприятные шансы и делается 
возможным подбор. 
Так как и самый ничтожный факт может иногда быть красноречивым, то я позволю 
себе привести следующий пример: пишущий эти строки родился девятым в семье, 
имевшей десятеро детей, семье, бретонской и кельтской по отцу, нормандской и 
германской по матери, одинаково привязанной с той и другой стороны к старым 
традициям, долгу и правилам, неспособной ни на какие сделки с совестью или 
небом. В мальтузианской, утилитарной, скептической или легкомысленной семье, 
преданной деньгам и удовольствиям, этот девятый ребенок не мог бы и явиться на 
свет; между тем из десятерых детей он -- единственный оставшийся в живых, 
единственный, которому удалось наконец ценой суровой борьбы и упорного труда 
"пробить себе дорогу". В настоящее время, среди моих философских размышлений, 
мне трудно забыть этот конкретный, личный факт; трудно также без некоторой 
грусти и беспокойства смотреть на быстрое исчезновение во Франции плодовитых и 
вместе с тем держащихся строгих правил семейств, в то время как у соседних 
наций, особенно со стороны севера, востока и юго-востока заботливо 
поддерживается этот старый и сильный тип семьи. Существуют источники физической 
и моральной жизни, с которыми следует обращаться осторожно и иссякание которых 
гибельно. Жизнь -- продукт скрытых и молчаливых сил, терпеливо накапливаемых 
временем, не создающихся внезапно по желанию нетерпеливых умов. Чрезвычайно 
опасно было бы для современных народов среди их законного и необходимого 
прогресса внезапно освобождать и одновременно приводить в действие в их недрах 
все разрушительные силы. Революции могут, подобно осеннему урагану, рассеять 
мертвые листья, готовившиеся упасть, и в то же время вырвать с корнем много 
молодых и старых деревьев; одна эволюция способна вызвать своевременно медленное 
поднятие сока, необходимое для весеннего расцвета. 
К военным и экономическим неудобствам медленного роста населения следует 
присоединить все убывающее значение нашего языка на мировой сцене. Было время, 
когда на французском языке говорило 27% европейского населения. В настоящую 
минуту на нем говорят во всем мире лишь 46 миллионов человек (французы, 
швейцарцы, бельгийцы, креолы, канадцы); 100 миллионов говорят на немецком языке; 
115 миллионов на английском, а у 140 миллионов английский язык является 
официальным. Торговые сношения устанавливаются преимущественно между народами, 
говорящими на одном и том же языке; следует жалеть поэтому, что число людей, 
говорящих по-французски, уменьшается. Кроме того, от этого не может не страдать 
и общее влияние Франции. 
Остается рассмотреть вопрос о колонизации, также тесно связанный с проблемой 
народонаселения. На наших глазах происходит в настоящее время прогрессивно 
возрастающее расселение по земному шару человеческого рода, особенно же белой 
расы. Слишком густо населенные страны высылают свои рои занимать новые земли. В 
конце концов должно будет установиться равновесие, и с того дня, когда повсюду 
плотность населения будет одинакова, сила нации будет определяться размером ее 
территории. По мнению экономистов, этим именно и объясняется торопливая 
колониальная политика, заставляющая различные страны под влиянием "смутного 
инстинкта" спешить принимать участие в "погоне за незанятыми еще пространствами 
земли". Но чтобы воспользоваться этими новыми землями, нужно много людей. Между 
тем, если наши соотечественники и начинают теперь эмигрировать, то известно, что 
они менее всего эмигрируют в наши колонии; их привлекает главным образом Южная 
Америка. В наших же колониях мы слишком часто основываем "города, в которых не 
живем", проводим "дороги, по которым не ездим". Мы открываем огромные, ежегодно 
возрастающие кредиты с целью развития во всех наших колониях местных богатств, 
которые не эксплуатируются нами; в некоторых из наших владений, хотя пригодных 
для разного рода промышленности, "число администраторов превышает число 
жителей". Такое положение дела объясняется многообразными и хорошо 
исследованными причинами: с одной стороны, домоседством, присущим французам; с 
другой, -- численной слабостью населения, нашими учебными программами, условиями 
военной службы, пристрастием к чиновнической карьере, наконец -- климатическими 
условиями наших колоний, имеющими, быть может, наиболее решающее значение. Тем 
не менее колониальная эмиграция необходима для Франции. Если она устранится от 
этого движения, увлекающего соперничающие с ней державы, она подготовит для себя 
неизбежное понижение; она рискует даже потерять место великой державы на 
континенте. 
В Алжире, находящемся совсем близко от нас, живет пока только 260.000 наших 
соотечественников, между тем он мог бы прокормить по крайней мере 10 миллионов. 
Чтоб водворить на алжирской почве эти 260.000 французов, нам пришлось 
пожертвовать не менее чем полутораста тысячами людей и затратить пять 
миллиардов. Наряду с этим статистики указывают нам на множество немцев, 
беспрерывно с начала этого столетия увеличивающих население обеих Америк. С 1840 
по 1880 год Соединенные Штаты приняли на свою территорию более 3 миллионов 
немецких эмигрантов; пусть не забывают также о значительной массе эмигрантов (от 
200 до 230 тысяч ежегодно), которую постоянно высылает Великобритания в свои 
колонии или в Соединенные Штаты. Англия тратит не более 40 миллионов франков на 
свою громадную империю, населенную более чем 350 миллионами душ; мы затрачиваем 
двойную сумму на наших 35 или 40 миллионов колониальных подданных. Здесь, как и 
в других областях, мы страдаем от недостаточности нашего народонаселения, 
которое, слишком малочисленное и слишком увлеченное стремлением к благосостоянию 
и покою, набрасывается на чиновничьи места и громко требует синекур, предпочитая 
их истинно плодотворным занятиям. 
III. -- По мнению марксистов все предлагаемые средства морального, религиозного, 
юридического и финансового характера недействительны, потому что "все происходит 
в экономической области". Мы не отрицаем ни капитальной важности этой точки 
зрения, ни полезности социальных реформ, особенно касающихся больших мастерских 
и фабрик, где торжествующее машинное производство гнетет рабочее население и 
вызывает среди него бесплодие, ни необходимости как можно скорее прекратить 
промышленный труд детей и молодых девушек. Но мы не думаем, чтобы для 
постепенного поднятия процента приращения населения необходимо было перевернуть 
весь социальный строй. Не следует пренебрегать ни одной мерой в этом случае. По 
словам Жюля Симона, надо пользоваться одновременно всеми средствами (конечно 
законными), чтобы не рисковать упустить из вида ни одного хорошего. 
На каждую французскую семью приходится в среднем три рождения; на немецкую -- 
немного более четырех. Спрашивается: представляется ли возможным побудить 
французские семьи производить на свет одним ребенком более? Задача философа, 
психолога и моралиста сводится к определению того, что можно признать 
правомерным в различных общественных мерах, предлагаемых со всех сторон для 
поднятия процента рождаемости. 
Первое положение, поддерживаемое сторонниками этих мер заключается в следующем: 
"Всякий человек, -- говорит Бертильон, -- обязан содействовать увековечению 
своего отечества, так же как он обязан защищать его". Нам кажется, что это 
положение неоспоримо и что нравственная обязанность в этом случае очевидна. Но 
вытекает ли отсюда, как это утверждают, право для государства? Здесь начинаются 
затруднения. Нуждаясь в защитниках, государство делает военную службу 
обязательной для всех родившихся и достигших известного возраста; но государство 
не может заставлять граждан производить на свет защитников: оно должно уважать 
личную свободу. Можно лишь утверждать, что государство имеет право требовать 
известного вознаграждения со стороны тех, кто умышленно или неумышленно наносит 
ему ущерб, не способствуя увековечению отечества. Отсюда, как общий тезис, -- 
законность более высокого обложения бездетных или недостаточно плодовитых семей. 

Второе выставленное положение таково: самый факт воспитания ребенка должен быть 
рассматриваем как одна из форм налога. Но эта немного двусмысленная формула 
требует разъяснения: нельзя утверждать, что государство требует от нас детей, 
как части налога; можно говорить лишь о том, что факт воспитания уже рожденного 
ребенка равносилен уплате налога. Действительно платеж налога составляет 
денежное пожертвование в пользу защиты отечества или общего национального 
прогресса; но это именно и делает отец, воспитывая ребенка. Так как поддержание 
данной численности населения требует трех детей на каждую семью, то семья, не 
воспитавшая троих детей (все равно, умышленно или нет), не принесла достаточной 
жертвы ради будущего нации. Напротив того, семья, воспитавшая более трех детей, 
понесла "дополнительные издержки", которые должны быть приняты во внимание при 
распределении налогов и государственных льгот. 
"Следовательно, вы хотите наказывать даже непроизвольное бесплодие?" -- скажут 
нам. Нисколько; это вы, не соразмеряя обложение со средствами плательщиков, 
наказываете плодовитость. Когда вы стараетесь тронуть нас участью человека, 
которому его нездоровье помешало, несмотря на все его желание, вступить в брак 
или человека, несчастно полюбившего и оставшегося верным своим воспоминаниям, и 
т. д., вы переносите вопрос совсем на другую почву. Лицо, которое не могло или 
не должно было вступить в брак, оказывается тем не менее в более выгодном 
материальном положении, чем отец семейства; следовательно, оно не может находить 
несправедливым, чтобы было принято во внимание положение последнего. Закон, без 
сомнения, должен уважать личную свободу, и мы не принадлежим к тем, кто желает 
косвенными путями понуждать людей к деторождению; но мы хотим, чтобы при 
распределении налогов не относились к людям, как к отвлеченным единицам, не 
принимая во внимание их платежных способностей и их семейных обязанностей, как 
будто можно, даже с математической точки зрения, поставить знак равенства между: 
Павел +1 жена и 4 детей и Петр + 0 жены и 0 детей. Неужели вы будете отрицать, 
что при равных доходах, семья, обремененная детьми, менее состоятельна? 
Уменьшение налога, о котором идет речь, лишь восстановит равновесие, нарушаемое 
в настоящее время фиском, обрушивающимся на многодетные семьи; оно имеет целью 
равенство, а не неравенство. 
Прямые и косвенные налоги, таможня, заставные пошлины, налог на движимость, на 
двери и на окна, патентные сборы, пошлины при переходе имуществ из рук в руки и 
при передаче наследства и т. д. падают тем тяжелее на семью, чем более в ней 
детей. Для многодетных семей большая квартира не роскошь, а необходимость: нужны 
особые комнаты для размещения детей, для отделения мужского пола от женского. 
Соразмерять налог с квартирной платой как внешним признаком богатства, без 
соответствующего вычета по числу детей, -- значит побуждать отца семейства к 
бездетности. В настоящее время единственные сыновья несут гораздо менее 
издержек; они должны были бы нести их более. Все нотариальные расходы меньше для 
них, чем для многочисленных наследников. Кроме того, последние могут уплачивать 
их несколько раз: в самом деле, если один из осиротевших умрет (а вероятность 
этого возрастает вместе с числом сирот), его братья и сестры должны будут снова 
уплачивать пошлины с наследства. Эти двойные расходы не уравновешиваются 
никакими дополнительными налогами на единственного наследника. 
Существуют налоги на капитал, а именно взимающие 14% при известных случаях 
передачи наследства. Наш гражданский кодекс не усматривает в этом посягательства 
на право собственности. Все зависит от мотивов и цели этих налогов. Между тем 
невозможно было бы оспаривать справедливости налога, имеющего целью уменьшить 
платежи отцов семейств и увеличить платежи бездетных. В самом деле, дети еще не 
граждане, подобно взрослым, пользующимся всеми правами; следовательно увеличение 
прямых или косвенных налогов, падающее на отца из-за детей, не представляет 
собой законного обложения этих последних, еще несовершеннолетних и 
неправоспособных. 
Таким образом, вы устанавливаете здесь мнимое равенство; заставляя платить по 
столько-то с головы, как будто бы дело шло о рогатом скоте, вы смешиваете детей 
с взрослыми людьми; вы приходите, в сущности, к тому, что наказываете отца за 
имение детей. Если вы не можете выработать лучшей системы налогов, то должно, по 
крайней мере, исправлять несправедливости существующей дополнительными мерами. 
Принцип уменьшения обложения пропорционально числу детей был применен сначала 
очень робко, а затем в немного более широких размерах нынешним министром 
финансов. Следует открыто признать этот принцип42. 
Что касается специального обложения холостяков, то эта мера окажет мало влияния. 
Но по крайней мере будет найдено еще одно законное средство увеличить доход 
казны. 
Экономисты выставляют против этого законодательного и финансового воздействия на 
рождаемость тот аргумент, что оно окажет очень мало влияния. Но оно будет иметь 
косвенное моральное значение, напоминая каждому гражданину о его обязанности по 
отношению к стране, заставляя его задуматься над потребностью для Франции 
увеличить свое население, отрывая его от забот, навеянных необузданным эгоизмом. 
Не следует пренебрегать никакой мерой, если только она справедлива; а в данном 
случае справедливо, чтобы государство установило своего рода санкцию, хотя и 
слабую материально, но поддерживающую право и истину. Было основательно указано, 
что никакая печатная пропаганда не имеет такого влияния, как повестка сборщика 
податей, и что если религиозные чувства в большом упадке во Франции, то 
патриотическое чувство сохранилось в ней, хотя оно еще очень невежественно. 
Надо, следовательно, обратиться к этому чувству и заставить понять всех, каково 
истинное положение Франции, не входя ни в излишний пессимизм, ни в ложный 
оптимизм. 
Необходимо при этом, чтобы государство не считало себя собственником сумм, 
которые будут получаться благодаря повышенному обложению бездетных семей; оно не 
должно присваивать себе этот излишек, но обращать его в особый фонд, специальной 
задачей которого будет оказывать помощь многодетным семьям, не в форме 
благотворительности, а как должное им по справедливости. Таким образом можно 
было бы, как это предлагал Грассери, обеспечить отцам и матерям больших семей 
средства существования в их старости. Государство взыскивало бы эти издержки с 
детей, когда это было бы возможно; в противном же случае оно черпало бы 
необходимые средства из кассы, пополняемой налогами на семьи, не несущие 
родительских забот. По этому случаю напоминали значительное влияние, оказываемое 
на людей перспективой даже очень умеренной пенсии, ожидающей их в их старости. 
До сих пор мы относились с одобрением к мерам, предлагающимся для поднятия 
рождаемости; но некоторые идут дальше: они требуют поставить единственных 
сыновей или дочерей, по отношению к наследству, в то же положение, в каком они 
находились бы, если бы имели братьев или сестер. Если мы признаем принцип 
справедливого уравновешения, то отсюда еще не следует, чтобы го