, можно, однако, и должно допустить, что между 
мозговыми центрами отдельных лиц происходит ряд взаимных влияний, приводящих к 
установлению чувств и идей, источник которых лежит уже не в одном индивидууме и 
не в простой сумме индивидов, а во взаимной зависимости одних из них по 
отношению к другим, а также и по отношению к их предшественникам. Только в этом 
смысле, по нашему мнению, и можно говорить о национальном "организме", как о 
такой солидарности, каждая часть которой объясняется целым, так же, как целое -- 
его составными частями. 
Те или другие состояния сознания отдельных лиц могут отозваться на общем 
сознании, но не непосредственно: они сначала действуют одни на других в силу 
отношений, ставящих их в соприкосновение между собой, и только в результате 
этого взаимодействия может получиться большее или меньшее изменение 
национального характера. Причинами, влияющими непосредственно на последний, 
являются условия, в которые поставлено общественное тело в его целом; а эти 
условия не тождественны частным условиям, в которые поставлены индивиды. 
Необходимо, следовательно, тщательно отличать национальные условия от 
индивидуальных; национальный характер зависит непосредственно от первых и лишь 
косвенно от вторых. Таким образом существует целая градация различных степеней 
сложности среди сил, под влиянием которых возникает данная социальная 
комбинация, настолько же отличная от своих составных элементов, как и вода от 
составляющих ее кислорода и водорода. 
В известном смысле, у всякой нации существует свое сознание и своя воля. Эта 
социологическая истина слишком игнорируется односторонними системами, как 
политико-экономическими и политическими, так психологическими и моральными, -- 
системами, которые, группируясь под знаменем индивидуализма, приходят в конце 
концов к настоящему социальному атомизму. Мы вовсе не намерены придавать 
конкретного значения абстракциям, приписывать народу особую "душу", особое "я", 
как это делают некоторые социологи, вроде Вормса или Новикова; мы даже не будем 
касаться этого философского или скорее метафизического вопроса. Но подобно тому 
как в каждом индивидууме складывается известная система идей-чувствований и в то 
же время идей-сил, проявляющихся в его сознании и руководящих его волей, -- эта 
система существует также и у нации. Некоторые из руководящих идей индивидов 
тесно связаны с жизнью общества, членами которого они состоят, с тем целым, 
часть которого они составляют. Эти идеи -- результат и воспроизведение в каждом 
из нас тех общественных взаимодействий, которые мы, с своей стороны, оказываем 
на других и испытываем на самих себе. У всякого француза -- своя собственная 
роль в жизни нации; но как бы ни были индивидуальны его интересы или 
обязанности, они всегда более или менее связаны с интересами и обязанностями 
Франции; мы не можем, следовательно, не иметь в нашем мозгу идей, относящихся к 
общему благу, общему идеалу, более или менее верно понятому, более или менее 
приуроченному к нашему я, как к исходной точке. Отсюда получается во всей 
совокупности голов и сознаний система идей, служащая отражением социальной 
среды, так же, как существует система идей, отражающая физическую среду. Это -- 
коллективный детерминизм, часть которого в нас самих, а остальная часть -- во 
всех других членах общества. Эта система взаимно связанных, взаимно 
обусловленных идей составляет национальное сознание, пребывающее не в каком-либо 
одном коллективном мозгу, а в совокупности всех индивидуальных мозговых центров, 
-- и однако же не равняющаяся сумме индивидуальных сознаний. 
Этой систематизацией взаимосвязанных идей-сил объясняется, кроме национального 
сознания, также и "национальная воля", которой, как всякой волей, более или 
менее осуществляется нравственный идеал. Только путем явной узурпации избиратели 
какой-либо страны или -- что еще хуже -- какого-либо одного округа придают своим 
голосованиям значение народной воли. Это не более как суррогат ее, частичный и 
неполный, которым пока приходится довольствоваться, но который вовсе не носит 
характера мистического "суверенитета". В действительности, национальный характер 
далеко не всегда выражается наилучшим образом толпой, ни даже наличным 
большинством. Существуют избранные натуры, в которых лучше, чем во всех 
остальных, отражается душа целого народа, его глубочайшая мысль, его 
существеннейшие желания. Это слишком часто забывается нашими политиками. Сам 
Руссо однако учил их, что "часто бывает огромная разница между волей всех и 
общей волей": первая представляет сумму отдельных хотений, каждое из которых 
может стремиться к удовлетворению частных интересов; одна вторая соответствует 
общему интересу. По меньшей мере можно сказать, что она выражает собой 
стремления целой нации, вызванные системой идей и чувств, которые руководят ей. 
Отдельные умы суть факторы национальной воли, но ни один из них не воплощает ее 
в себе. Действительно, никакой индивидуум никогда не сознает вполне даже своей 
собственной воли, если понимать под ней всю систему его руководящих идей и 
чувств; тем менее он может сознавать национальную волю, слагающуюся из взаимного 
влияния одно на другое всех индивидуальных желаний и составляющую известную 
равнодействующую этих желаний. Эта равнодействующая всегда идет далее 
предвидений и желаний каждого отдельного индивидуума. Следовательно национальная 
воля никогда не может вполне сознавать себя, даже в лице избранных натур, даже в 
лице величайшего гения, будь то сам Наполеон. Одно будущее открывает, в конце 
концов, истинное направление национального движения, которое можно только 
предвидеть с большей или меньшей вероятностью на основании прошлой истории и 
настоящего состояния нации. 
II. -- Огюст Конт рассматривал отдельного индивидуума, как абстракцию; это 
составляло также один из основных принципов Гегеля. Экономисты с своей стороны 
настаивают на основной солидарности интересов, потребностей, способов 
производства, распределения и потребления данного народа, -- солидарности, 
приводящей, согласно Марксу, к историческим формам собственности и организации 
труда. Но еще теснее та солидарность, в силу которой, как мы только что видели, 
устанавливается взаимная зависимость идей, чувств и побуждений. Таким образом 
понятие о национальности не может быть ни чисто физиологическим и 
этнографическим, ни чисто экономическим. Национальная индивидуальность 
проявляется прежде всего психологическими признаками: языком, религией, поэзией 
и искусствами, монументами, мнениями нации о самой себе или мнениями о ней 
других; наконец, она проявляется в ее героях и исторических представителях. 
История данного народа также открывает его характер, но при том условии, чтобы 
после тщательного изучения ее различных моментов была выведена так называемая 
"историческая средняя". В самом деле, в течение долгого существования народа, 
бывают периоды, когда, благодаря особому стечению обстоятельств, продукты его 
умственной, моральной и артистической жизни не вполне соответствуют его 
национальному характеру; но если вы выведете среднюю арифметическую из большого 
числа различных исторических периодов, то в результате получится верное 
отражение данных национальных свойств. 
Один язык еще не может служить точным показателем, народного характера, так как 
язык может быть занесен извне. Однако даже и в таком случае сравнение 
первоначального языка с его позднейшими формами позволяет определить 
национальные тенденции, так как нация всегда кладет свой отпечаток на язык. 
Lazarus справедливо говорит, что язык для ума народа -- то же, что 
земля-кормилица для его тела. 
Если язык представляет собой совокупность названий, данных тому, что 
воспринимается нашими чувствами, то мифологию можно назвать совокупностью 
названий, данных всему неизвестному, что подозревается или предполагается 
таящимся за видимым миром; но языки представляют гораздо более разнообразия, 
нежели мифы, которые тем менее отличаются один от другого, чем ближе мы подходим 
к первобытным временам. 
Более или менее выработанные представления народа о происхождении Вселенной, о 
значении и ценности жизни необходимо воздействуют на его нравственность, на его 
понятия о счастье и на его характер; этим объясняется влияние не только религий, 
но также философии и литератур; отсюда их важность для психологии наций. 
Поэзия часто открывает нам душу народа, по крайней мере его глубочайшие 
стремления. Однако она не всегда дает возможность угадать его характер, его 
поведение и его судьбу. Английская поэзия показывает нам мечты, чувства, 
характер воображения англичан; но кому они позволили бы предугадать английскую 
историю? Если же вы сосредоточите ваше внимание на поэзии какого-нибудь 
полстолетия или четверти века, вы еще менее того будете в состоянии вывести из 
нее заключения относительно целой нации и ее будущего, как это хотят, 
по-видимому, делать нынешние пророки "латинского упадка". 
В национальном характере необходимо различать чувствительность, ум и волю. 
Чувствительность, насколько она объясняется физиологическими причинами, зависит 
главным образом от наследственного строения и темперамента. Она играет огромную 
роль в жизни групп и индивидов. Не менее отличаются друг от друга различные 
нации и в умственном отношении. Существует национальная логика; каждый народ, 
более или менее сознательно создает для себя свое собственное рассуждение о 
методе. Один отдает предпочтение наблюдению, как например англичане, другой -- 
рассуждению, как например французы; один любит дедукцию, другой -- индукцию. У 
каждого народа существуют даже свои излюбленные заблуждения, свои логические 
погрешности, своя национальная софистика. Таким образом мы обязаны своему народу 
не только известным числом установленных идей, но также и формами мысли, 
готовыми рамками, служащими для классификации идей; готовыми категориями, к 
которым мы их относим и которые являются для нас априорными. Национальный язык, 
кристаллизующий идеи и методы мышления, навязывает эти формы каждому индивидууму 
и не позволяет ему выйти из общих рамок. Согласно Лебону, можно классифицировать 
национальные умы по различным степеням их ассимилирующей и творческой 
способности. Первая позволяет понять, удержать в памяти и утилизировать 
различные явления, совокупность которых составляет искусства, науки, 
промышленность, словом -- цивилизацию; "некоторые цивилизованные народы, а 
именно азиатские, обладают этой способностью в высокой степени, но обладают 
только одной ей". Вторая способность позволяет беспрерывно расширять поле 
человеческой деятельности; ей мы обязаны всеми открытиями, на которых покоится 
современная цивилизация; "эта способность встречается лишь у некоторых из 
европейских народов". Но следует остерегаться в этом случае преждевременных 
обобщений: недостаток творческой способности может объясняться и другими 
обстоятельствами, а не только свойствами национального ума. 
Самой основной чертой национального, так же, как и индивидуального характера, 
является воля. Под волей мы разумеем общее направление наклонностей, врожденное 
или приобретенное. Совокупность всех стремлений, в конце концов, получает скорее 
то, нежели иное направление, вследствие чего у каждой нации, в различных 
обстоятельствах народной или международной жизни, оказывается свой обычный 
способ самоопределения. Можно ожидать с ее стороны скорее одного, нежели другого 
поступка, симпатии или недоброжелательства, мстительности или способности забыть 
прошлое, бескорыстных или эгоистических наклонностей. Semper idem velle atque 
idem nolle (всегда тождествен в своих желаниях как и в нежеланиях), говорили 
стоики, желая указать на привычный способ хотения, в котором выражается 
настоящий характер. Даже если нация очень непостоянна, у нее имеется свой 
сравнительно неизменный способ хотения, состоящий именно в стремлении непрерывно 
изменять свои решения. Ее воля, так сказать, постоянно непостоянна. Итак, 
истинный характер всегда определяется привычным способом желать или не желать. 
Темперамент влияет главным образом на способ наслаждаться или страдать, а также 
выражать в движениях чувства и желания; характер влияет преимущественно на форму 
самого желания и на направление воли. 
Общий темперамент и строение некоторых специальных органов составляют, так 
сказать, статику коллективного характера; но у него имеется своя динамика, 
которой определяется его развитие; она обусловлена географической и особенно 
социальной средой, а также взаимодействиями между умами и волями. Наследственное 
строение тела и различных органов, в которых проявляются прирожденные свойства 
впечатлительности и деятельности, составляет как бы центростремительную силу 
национального характера; ум и отраженная воля составляют его центробежную силу. 
III. -- Из предыдущего ясно, что физиология народов, показывающая, что есть 
наследственного в самом их строении, составляет первую основу их психологии. 
Прежде всего необходимо принять в соображение анатомическую структуру. Рост, 
развитие груди, мускулов, нервной системы и особенно мозга служат для групп, так 
же, как и для индивидов, признаками более или менее сильной организации и, кроме 
того, большей или меньшей способности к физическому или умственному труду. 
Какова наследственная организация, таковы и способности; мозг оказывается 
приспособленным к такому-то движению и в таком то направлении, а не в другом. 
Если даже не принимать в соображение веса исключительно тяжелых ее мозгов 
(Кювье, Кромвеля, Байрона, Тургенева и др.), то все-таки окажется, что в среднем 
мозг замечательных людей на 100 граммов тяжелее. Существует следовательно 
известное отношение, но только общее, между умом и весом мозга. Однако это еще 
очень недостаточный элемент оценки, так как разница в абсолютном весе мозга 
может зависеть от многих причин и главным образом от общих размеров организма. 
То же самое следует сказать относительно объема мозга. Средний объем мозга 
полинезийцев на 27 кубических сантиметров превышает объем мозга парижан; но это 
объясняется их высоким ростом. Вместимость черепа у бенгальцев, бедного и 
обездоленного населения Индостана, благодаря их небольшому росту, равняется лишь 
1.362 кубическим сантиметрам, в то время как для парижан эта цифра равняется 
1.560, а для полинезийцев -- 1.587. Меньшей массе организма соответствует 
меньшая мозговая масса. В этом также главная причина меньшего объема женского 
мозга. Несмотря на трудность измерений, объем, вес и особенно очертание мозга, а 
также его еще малоизвестные химические и электрические свойства имеют 
неоспоримое значение для общей оценки. Овальная и продолговатая форма мозга 
(долихоцефальная), или же круглая и расширенная (брахицефальная) также имеют, 
как мы это увидим, огромное значение при определении расовых подразделений. Они, 
по-видимому, указывают на различные направления, в каких развивался мозг, что 
может влечь за собой различия в умственных наклонностях. Даже среди 
продолговатых черепов важно знать, произошло ли удлинение в области лба или 
затылка: первое соответствует преимущественно развитию умственных способностей; 
второе же -- развитию чувственных страстей. 
Кроме органического строения, главным образом мозгового, необходимо принять в 
соображение темперамент народов. Антропологи, поглощенные всецело сравнениями и 
измерениями в области анатомии, не уделяют ему достаточного внимания. Между тем 
строение тела еще не составляет всего: важно знать способы и интенсивность его 
функционирования. Известно, что темпераментом определяется самый темп 
жизнедеятельности организма и ее направление в сторону накопления или 
расходования. Это направление, приобретаемое силами, накопленными в организме, 
определяет в то же время наследственное направление характера, т. е. 
преобладающее направление впечатлительности и деятельности человека. Ясно, что, 
выражая собой, таким образом, первоначальный способ функционирования, присущий 
всему организму, а особенно нервной системе, темперамент должен стремиться 
передаваться наследственно расе, как передаются "форма и строение организма. 
Кроме того, изменения темперамента, вызванные возрастом, переменами в состоянии 
здоровья или постоянным воздействием воли и ума на организм, должны оказывать 
известное влияние на самые зародыши. Ребенок, родившийся от больного и 
расслабленного отца, может быть сам поражен наследственной слабостью; сын, 
зачатый в старости, не походит на детей, зачатых в зрелом возрасте или в 
молодости; он наследует темперамент, изменившийся под влиянием лет. У народов, 
так же как и у индивидов, темперамент не может не изменяться в зависимости от 
количества крови, мускулов и особенно нервов, заведующих накоплением, 
распределением и расходованием сил. Некоторые народы, взятые в массе, более 
сангвиники, что зависит не только от климата, но также и от расы. Вообще говоря, 
сангвиниками оказываются северные народы, хорошо питающиеся в силу 
необходимости, обусловленной низкой температурой воздуха, но являющиеся также, в 
большинстве случаев, потомками белокурой расы с румянцем на лице и быстро 
обращающейся кровью; часто сангвиническая страстность умеряется у них известной 
дозой флегмы. Юг изобилует желчными и нервно-желчными темпераментами, благодаря 
усиленному обмену питательных веществ, вызываемому более ярким и горячим 
солнцем. Нервный темперамент часто встречается также среди кельтов и славян; 
известная нервозность даже составляет по-видимому их отличительную черту. 
Нервность французов почти вошла в пословицу. Все сказанное нами о темпераментах 
прилагается к группам, так же как и к индивидам. 
IV. -- Три главные причины, действующие в различных направлениях, формируют 
нацию, способствуют образованию и поддержанию национального темперамента и 
характера: наследственность, закрепляющая расовые признаки; приспособление к 
физической среде; приспособление к моральной и социальной среде. С течением 
времени, мало-помалу исчезают наименее приспособленные индивиды и переживают 
преимущественно те, организация которых гармонирует с условиями совместной 
жизни. Две первые причины представляют собой физические факторы национального 
характера; третья причина составляет психический и социальный фактор. Но, под 
влиянием общего развития, выясняется великий закон, который можно сформулировать 
так: по мере того как народ приближается к новейшему типу, влияние общественной 
среды берет перевес над влиянием физической; мало того: самые физические факторы 
стремятся превратиться в социальные. 
Некоторые приобретенные свойства, когда они проникают так глубоко в организм, 
что видоизменяют темперамент и даже структуру индивидуума, особенно мозговую, 
передаются по наследству и накопляются у потомков. Таким образом у народа, путем 
подбора, происходит постепенно усиливающееся отклонение от первоначального типа, 
и это отклонение может происходить в сторону прогресса или упадка. Предположим, 
что у одного из индивидов какого-либо зоологического вида известный признак 
получает усиленное развитие, переходящее нормальные пределы (но достаточно 
впрочем установленные); это изменение создаст индивидуальную разновидность; если 
эта разновидность сделается наследственной, она положит начало новому виду или 
подвиду, подобно гороховому дереву без шипов (faux acacia), открытому в 1803 
году Друэ в его питомнике в Сэн-Дени и сделавшемуся предком всех растений этого 
вида, так часто встречающихся в наших садах. Аналогичные явления происходят в 
человеческих обществах. То, что Брока так хорошо назвал социальным подбором, 
представляет собой постоянного деятеля, стремящегося поддержать в одних 
отношениях и изменить в других национальный характер путем непрерывного 
приспособления и переприспособления новых элемен