нему присоединяется еще один печальный симптом: прогрессивное возрастание 
семей, вовсе не имеющих детей, семей, большинство которых должны быть 
бесплодными. В среднем таких семей оказывается 1 на 10. Доктор Морель 
приписывает это артритизму, исходной точкой которого является полнокровие, а 
результатами -- подагра, ревматизм, песок и камни в мочевом пузыре, сердечные 
расстройства, диабет, альбуминурия. Артритизм сопровождается бесплодием не при 
самом своем возникновении, а лишь сделавшись наследственным; что же касается до 
причин, вызывающих его, то, по мнению доктора Мореля, таковыми являются: 
излишнее питание, существующее повсюду среди богатых классов, злоупотребление 
азотистой пищей в соединении с винами, ликерами, кофе, чаем и пр. Этой 
физической причиной вместе с моральной, т. е. воздержанием от деторождения, 
объясняется возрастающее бесплодие высших классов36. Что бы ни думать об этих 
теориях, но факты заставляют опасаться ухудшения общего здоровья, истинной 
причиной чего, по нашему мнению, является ослабление естественного и социального 
подбора. В самом деле, при малой рождаемости, подбор не находит достаточно 
случаев, чтобы действовать в пользу наиболее сильных и наилучше "приспособленных 
к среде". 
Семьи искусственно ограничивают свои размеры несколькими членами, и эти члены, 
за отсутствием деятельной конкуренции вне, пользуются выгодами своей 
малочисленности; они сами искусственно сохраняются, как бы слаб ни был их 
организм. В конце концов это может отразиться на целой нации понижением того, 
что физиологи называют жизненным тоном. Отсюда -- при общем 
нервно-сангвиническом темпераменте -- ослабление сангвинического элемента в 
пользу нервного: нервы лишаются своего регулятора. Будучи опасной для 
индивидуума, нервозность тем более опасна для нации; во Франции она может только 
усилить наш основной недостаток: неустойчивость воли, отсутствие настойчивости и 
упорства. 
Если врачи приписывают все зло главным образом физиологическим причинам: нервным 
и венерическим болезням, наследственному артритизму и т. д., то антропологи 
настаивают особенно на антропологических. По мнению некоторых из них, а именно 
Лапужа, карта черепных показателей Коллиньона представляет большую аналогию с 
картой рождаемости. Департаменты с высокой рождаемостью в то же время и наиболее 
долихоцефальные или же наиболее брахицефалические, что как бы указывает, что 
плодовитость пропорциональна чистоте расы и постоянству местных скрещиваний. Но 
такое совпадение, не говоря уже о том, что оно далеко не полно, не может 
служить, по нашему мнению, убедительным доказательством. Местности, где в 
наиболее чистом виде сохранились расы, как Корсика, департаменты Лозеры, Верхней 
Луары, Савойи, Верхней Савойи и пр., в то же время благодаря их географическому 
положению очень часто наиболее удалены от новейших веяний; поэтому все, что 
приписывается форме черепа, может еще с гораздо большим основанием быть 
приписано нравам, понятиям, верованиям, экономическому положению и т. д. 
Согласно Спенсеру, умственная деятельность может развиваться не иначе, как в 
ущерб воспроизводительной, чем именно и объясняется понижение рождаемости. Но 
люди, интенсивная умственная жизнь которых убивает в них животную природу, очень 
редки, слишком редки, чтобы вызвать понижение рождаемости в нации. Можно 
утверждать лишь, что чрезмерное развитие умственной жизни в народе может 
ослабить его физически и этим путем отразиться на проценте рождаемости; но и 
такого рода влияние совершенно недостаточно для объяснения современных фактов. 
Оно во всяком случае должно быть связано с более общей причиной, так хорошо 
выясненной самим Спенсером; а именно -- индивидуацией, в смысле поднятия уровня 
индивидуальной жизни. 
Теории Поля Леруа-Боль„ и Арсения Дюмона примыкают к теории Спенсера. В 
частности Арсений Дюмон выставляет следующие положения: 
Прогресс рождаемости обратно пропорционален общественной капиллярности, т. е. 
стремлению каждого подняться от низших общественных функций до более высоких. 
Развитие индивидуальности прямо пропорционально общественной капиллярности. 
Отсюда вытекает третье положение, в силу которого численное развитие расы 
обратно пропорционально индивидуальному развитию ее членов. 
Арсению Дюмону возражали, что он совершенно произвольно распространяет свою 
"капиллярность" на каждую социальную молекулу и что его объяснение слишком 
проникнуто туманным спиритуализмом. Но, не придавая особого значения метафоре 
капиллярности, мы думаем, что желание возвыситься -- явление, присущее 
человечеству, и составляет прежде всего психический факт, который отражается в 
экономической области. Чем больше испытывает наслаждений человек, тем больше он 
желает испытывать их, так же как жажда знания возрастает вместе с приобретением 
их. Присоедините сюда также инстинкт подражания, на котором особенно настаивает 
Тард: если один индивидуум возвышается в каком-нибудь отношении, то и у других 
является стремление возвыситься. Желание возвыситься, характеризующее 
человечество и составляющее его великий психологический двигатель, проявляется в 
постоянном стремлении освободиться от ручного труда. Это стремление имеет целью 
обеспечить возможность досуга и наслаждений или же высшего труда в умственной, 
артистической или политической сфере, который сам по себе является источником 
высшего наслаждения. Чем интеллектуальнее становится народ, тем более 
усиливается это стремление к возвышению. Это именно и происходит во Франции. 
Кроме того, демократия уничтожает все препятствия, которые могли бы задерживать 
это движение. В прежние времена одни привилегированные классы были освобождены 
от физического и ежедневного труда; они достигали покоя и обеспеченности путем 
завоевания, иногда же благодаря оказанным ими реальным услугам и действительному 
умственному или культурному превосходству. Этот аристократический строй был 
заменен демократическим, который сделал честолюбие и предусмотрительность 
всеобщими и, как показал Поль Леруа-Болье, стремится повсюду понизить 
рождаемость. 
Согласно школе Маркса, исповедующей "исторический материализм", не следует 
примешивать психологических и моральных соображений к истолкованию экономических 
и социальных явлений; не следует подменять объективных результатов "чисто 
объективными понятиями". Эта школа восстает против "идеалистических умов, 
продолжающих приписывать нравам, воспитанию и предрассудкам способность 
оказывать влияние на ход истории и общественный механизм". Если верить этой 
школе, то в вопросе о движении народонаселения все может быть объяснено 
"экономическими причинами". В подтверждение этой теории, Анри Деган указывает в 
журнале Revue de metaphysique et de morale, что закон народонаселения, не будучи 
единым, постоянным и неизменным, применимым in abstracto к целым нациям, -- 
особый для различных социальных групп или "общественных классов" и меняется 
вместе с экономическими условиями существования. И это совершенно верно. Но 
каким же иным путем могут действовать эти условия, как не развивая 
предусмотрительность, боязнь иметь детей, эгоизм или альтруизм, словом, все 
чувства, которые желают устранить и которые являются истинными двигателями? 
Можно подумать, что воля, это "субъективное начало" не играет никакой роли в 
данном случае и что дети рождаются помимо родителей, под таинственным влиянием 
"экономических условий". 
Деган справедливо замечает, впрочем, что в эпоху возникновения в стране 
мануфактурной промышленности (противопоставляемой в этом случае машинной) 
значительная полезность рабочих рук устраняет опасность интенсивного развития 
пауперизма в рядах рабочего класса: каждая семья находит выгоду в увеличении 
числа своих членов, потому что каждый ребенок становится добытчиком. Таким 
образом в мануфактурный период Англии, от 1840 до 1870 г., ее рождаемость 
поднялась с 32,6 до 36 рождений на 1000 жителей. Это -- поразительный факт, но 
он как нельзя лучше доказывает вместе с тем влияние психологических двигателей, 
без которых экономические условия не могли бы действовать. При мануфактурном 
способе производства, каждая многочисленная семья "увеличивает шансы своего 
благосостояния, и народонаселение возрастает", потому что отец семейства не 
видит неудобства в произрождении детей, а это психологическая, а не механическая 
причина. Затем появляются машины; вместе с ними -- уменьшение ручного труда, 
увеличение числа незанятых рабочих, безработица, "прогрессивно возрастающая 
замена в мастерских мужчины женщиной, и как неизбежный результат всего этого -- 
понижение рождаемости, увеличение детской смертности, депопуляция". Так как в 
Англии нуждающееся население превосходит численно совокупность среднего и 
высшего класса, то Деган заключает отсюда, что понижение общего процента 
рождаемости объясняется именно уменьшением числа рождений в бедной части 
населения, т. е. в рабочем классе. Это возможно; но не следует, однако, 
забывать, что средние классы также ограничивают свою плодовитость, и еще в 
большей степени. Во всяком случае во Франции городское рабочее население, 
занятое в машинном производстве, недостаточно многочисленно, чтобы его влиянием 
объяснялось общее понижение рождаемости. Крестьяне вместе с буржуазией 
содействуют последнему в большей степени. Следовательно не бедность, а 
благосостояние является одной из главнейших причин слабой рождаемости во 
Франции. Не следует конечно держаться того мнения, что богатство, вообще говоря, 
препятствует росту населения, так как, напротив того, "человек, -- говорит 
Левасс„р, -- живет богатством, и чем более у него богатства, тем более у него 
средств для содержания многочисленного населения"; если в Бельгии приходится в 
двадцать раз более жителей на каждый квадратный километр, чем в Швеции, то это 
потому, что она извлекает из почвы и своих мастерских достаточно средств для их 
существования. "Но, -- прибавляет Левасс„р, -- наибольший контингент приращения 
населения доставляется, вообще говоря, не обеспеченными классами". Дело в том, 
что обеспеченные классы не желают ни уменьшать своих собственных ресурсов, 
налагая на себя лишние обязанности, ни подвергать своих детей опасности перейти 
в низшее положение. Эгоизм сливается в этом случае для них с альтруизмом. 
При известных формах цивилизации, говорит в свою очередь Демолэн, вопрос об 
устройстве детей легко и естественно разрешается самым механизмом социальных 
условий. Так бывает, например, в обществах, где еще более или менее сохранилась 
семейная община: там родители могут рассчитывать на помощь общины в деле 
воспитания и устройства своих детей. Известно, что Восток отличается обилием 
детей. Во Франции сравнительно высокая рождаемость поддерживается лишь среди 
"немногочисленного населения, более или менее сохранившего общинное устройство", 
как, например, в Бретани, в Пиренеях, в гористой центральной области. Демолэн 
констатирует, что на противоположной оконечности социального мира та же 
плодовитость наблюдается в обществах с индивидуалистической организацией. Там 
судьба детей обеспечивается не общиной, а "интенсивным развитием личной 
инициативы, воспитываемой в молодых людях способностью самим создавать свое 
положение". Отцам семейств не приходится заботиться об устройстве своих детей; 
они не дают им денежного обеспечения. Во Франции многочисленные семьи составляют 
такое подавляющее бремя для родителей, что, при всей их доброй воле, у них 
остается лишь одно средство: избегать их. Они не могут рассчитывать в деле 
устройства детей ни на помощь общины, уже разложившейся, ни на инициативу 
молодежи, мало развиваемую воспитанием. Отказавшись таким образом от надежды на 
возможность воспитать и пристроить многочисленное семейство, сведя свои заботы к 
минимуму, к устройству одного или двух детей, "они склонны предоставлять самим 
себе наибольшую сумму наслаждений". К бездетным или малодетным родителям очень 
приближается "тип эгоистов-холостяков". У них нет никаких побуждений к 
сбережению и жертвам, вызываемым необходимостью воспитать и устроить 
многочисленное семейство. С другой стороны, дети, привыкшие гораздо более 
рассчитывать на помощь родителей, чем на собственную инициативу, мало склонны 
создавать себе независимое положение во Франции или за границей; вследствие 
этого они тяготеют преимущественно к административной карьере. Чтобы 
противодействовать этому стремлению, "увеличивают количество экзаменов"; но это 
не помогает. Толпа все возрастает, и для того чтобы пробить себе карьеру, 
приходится "выбиваться из сил". Отсюда -- переутомление в школах. Таким образом 
различные причины понижения рождаемости, на которые ссылаются экономисты, 
вытекают из единственной первоначальной причины: семейного положения, 
обусловленного современным социальным строем. 
Прибавим к этому, что новый способ воспитания, вместе с развитием скептицизма и 
отрицательных верований, разрушил многие моральные сдерживающие силы в молодых 
поколениях. Кроме того, наши дурные законы о печати и продаже спиртных напитков 
дают возможность пороку всюду проникать со своими соблазнами и примерами; эти 
законы даже обращают кабак и алкоголизм в необходимые орудия правительства. Но 
беспорядочное поведение во всех его формах -- враг плодовитости. 
В занимающем нас вопросе был выдвинут на сцену еще один факт: влияние 
католического духовенства. Одни видят в нем агента бесплодия, другие -- 
плодовитости. По мнению первых, учение римской церкви, рассматривающее 
религиозное безбрачие мужчин и женщин как высшую добродетель, содействует 
уменьшению числа браков. "Бельгийская статистика показывает, -- говорит 
Секретан, -- что самая слабая рождаемость замечается среди населения, наиболее 
подчиненного влиянию духовенства. Во Франции бретанское население плодовито не 
потому, что оно клерикально, а потому, что оно невежественно и бедно. Это 
доказывается тем, что свободомыслящий пролетариат городов также очень плодовит. 
Отсутствие представлений о загробном мире не вредит рождаемости. Для всех 
сомневающихся желание бессмертия может быть удовлетворено лишь в форме 
потомства. Это, как говорил Наполеон, единственное средство избегнуть смерти". В 
подтверждение этого чрезмерно преувеличенного положения ссылаются еще на тот 
факт, допускающий очень различные толкования, что в Париже наибольшей 
неподвижностью отличается народонаселение религиозных, но богатых кварталов. 
Согласимся прежде всего, что вместе со многим хорошим мы обязаны католицизму 
также и многим дурным. Католические страны производили внутри себя вредный 
подбор, благодаря злоупотреблению безбрачием и нетерпимости. Безбрачие мешало 
оставлять потомство наиболее религиозным, наиболее глубоко и страстно верующим 
индивидам; таким образом католицизм сам исторгал из своих недр большую часть 
своих высших элементов, свое избранное меньшинство святых и идеалистов. Этот 
процесс сравнивали с проектом некоторых криминалистов, желавших уничтожить 
преступность, препятствуя преступникам оставлять потомство. Буддизм почти погиб 
в Индии, благодаря косвенному влиянию колоссального развития аскетизма, 
продолжавшемуся в течение долгого периода. Действуя против своего собственного 
избранного меньшинства, католицизм в то же время истреблял другие энергичные умы 
и характеры, склонявшиеся к независимости мнений, ереси и страстному неверию, 
которое само очень часто является формой религиозного энтузиазма. Испания, как 
это показал Гальтон, с особой энергией предавалась этой кровавой операции, 
лишавшей ее лучших органов. Франция, благодаря религиозным войнам и отмене 
Нантского эдикта (как позднее путем революции), истребила или выгнала за границу 
драгоценные умственные элементы, энергические характеры и преисполненные верой 
души. Не разделяя утверждений некоторых дарвинистов, что наш настоящий 
индифферентизм и скептицизм объясняются этим двойным, продолжавшимся целые века 
устранением верующих католиков и не-католиков, -- так как развитие философии и 
наук также должно быть принято во внимание, -- нельзя не признать однако, что 
католицизм усердно трудился над своим собственным прогрессивным падением и 
уничтожением. Присоедините сюда его стремление материализировать культ, придать 
внешний характер религиозному чувству, сделать формальной религию, все значение 
которой в ее внутренней основе, и вы поймете, что целым рядом этих подборов в 
обратную сторону противники язычества достигали того, что все более и более 
обращали в язычество католические страны. Самыми поразительными примерами этого 
служат Италия и Испания; но даже и Франция не избегла подобной участи. 
В самом деле, во всех европейских странах относительное число католиков 
уменьшается в пользу евреев и протестантов. Взяв на удачу цифры одной переписи, 
доктор Ланьо констатировал, что во Франции приращение католиков, протестантов и 
евреев выразилось следующими цифрами 0,33%; 1,10%; 2,27%. В Пруссии вычисления, 
произведенные за большие промежутки времени дали те же результаты. Загляните в 
Готский Альманах, и вы убедитесь, что каждая перепись указывает на относительное 
уменьшение немецких католиков. В 1871 г., в Германии приходилось на 1000 жителей 
362 католика; в 1890 г. их оказалось уже только 357. То же самое подтверждается 
относительно всей Европы: с 1851 по 1864 г. ежегодное возрастание числа 
католиков определялось в 0,48%, тогда как возрастание числа протестантов и 
евреев равнялось 0,98% и 1,53%. Эти цифры относятся между собой, как 1 к 2 и 
3,3. "Невозможно допустить, -- говорил когда-то Монтескь„, -- чтобы католическая 
религия просуществовала в Европе еще пятьсот лет. Протестанты будут становиться 
более богатыми и могущественными, а католики -- более слабыми". 
Несмотря на это, мы не можем согласиться с мнением, что в вопросе о 
народонаселении католические верования не оказывали и не оказывают до сих пор 
благотворного влияния. Известно, что католическое духовенство грозит проклятием 
семьям, добровольно ограничивающим число своих детей. То же самое впрочем 
следует сказать и о протестантстве. Но почему же в таком случае, спрашивают нас, 
у католиков оказывается менее детей, чем у протестантов? Мы думаем, что в числе 
других причин это объясняется и тем, что, несмотря на свои формальные 
запрещения, католическая религия насаждает в настоящее время менее суровую 
мораль. Под влиянием мысли, что достаточно отпущения греха, полученного рано или 
поздно на исповеди, практикуются всякого рода сделки с совестью. Часто также 
религия мужа более поверхностна и формальна, нежели у жены, и последняя в конце 
концов пассивно подчиняется воле главы семейства. Впрочем ресурсы католической 
казуистики неисчерпаемы; один из них заключается в молчании и закрывании глаз. 
Школа Леплэ сильно обвиняла наши законы о наследстве, которые, говорит она, 
применяясь систематически в течение ста лет, подорвали родительскую власть, 
разрушили семейный очаг, ослабили все семейные узы. Эта причина, по словам 
сторонников этой школы, оказывает свое влияние преимущественно на миллионы наших 
мелких сельских собственников; между тем именно деревни, а не города, во все 
времена и во всех странах производят достаточное число жизней, чтобы возместить 
общие потери нации. Этот источник ослабляется боязнью раздела после смерти, 
рассеивающего небольшое и с таким трудом приобретенное имущество. 
В этих обвинениях много справедливого. Отцу семейства удается, путем долгого 
труда, основать торговый дом или земельную собственность и обеспечить их, так 
сказать, органическое единство, часто являющееся условием прочного 
благосостояния. После его смерти вмешивается закон, обязывающий семью произвести 
продажу при условиях, неизбежно понижающих цену имущества, и составляющий 
настоящее посягательство на собственность, своего рода нарушение л