чатую  дверь, соединявшуюся с садом каменной
лестницей.
     По  пути из голубой  гостиной они по приказу  доньи Марианны гасили все
огни в комнатах;  асиенда, погрузившаяся во мрак, казалась заснувшей. Стояла
темная  ночь;  ни  одной  звездочки  нигде;  небо,  словно  свод  гигантской
усыпальницы,  раскинулось над землей.  Ветер  глухо  урчал меж деревьев;  их
колыхавшиеся ветви угрюмо  шептались о чем-то друг с другом. Было тихо. Лишь
далекий  вой  волков в степи  да раздававшиеся иногда  зловещие  крики  совы
смущали тишину, нависшую над землей.
     Эта ночь  как нельзя лучше подходила для таинственной экспедиции  доньи
Марианны.
     После  минутного раздумья  девушка быстро  и решительно  спустилась  по
ступенькам лестницы и вошла  в  сад; мужчины следовали  за ней, не  в  силах
справиться   с  обуревающим   их   безотчетным   волнением.  У   акаций  все
остановились. Тигреро и Паредес захватили инструменты, а  маркиз  и дон Руис
понесли  фонари. Даже темень,  сгустившаяся под сенью столетних деревьев, не
заставила девушку  замедлить  свой шаг. Свободно, как днем,  она  шествовала
среди многочисленных  излучин аллей;  песок едва поскрипывал под ее быстрыми
маленькими ножками. Любопытство  маркиза и дона Руиса непрерывно возрастало.
Радостное настроение и уверенность в себе доньи Марианны невольно возбуждали
у них какие-то смутные надежды, заставлявшие усиленно биться их сердца.
     Паредес  и  тигреро  были  также  заинтересованы  таинственностью  этой
экспедиции. Но их мысли были далеки от настоящей ее цели. Они думали, что им
предстоит какая-то секретная работа, и  только. А донья Марианна все шагала.
Иногда она  останавливалась и, шепча что-то про  себя,  вспоминала указания,
полученные  в  лагере.  Уверенность  ни  на  минуту не покидала  ее;  она не
сбивалась с пути и, раз избрав определенное направление, не возвращалась уже
назад.
     Ночь, особенно темная ночь, накладывает  на пейзаж какойто  причудливый
отпечаток,  изменяя  внешние очертания даже самых знакомых  предметов. Ночью
стираются  бесчисленные цветные оттенки, которыми природа так щедро наделила
каждое свое  создание; ничто  не выделяется, все  сливается в одну  сплошную
массу.  Место, самое веселое при свете солнца, в темноте выглядит угрюмым  и
зловещим.
     Тем не менее донья Марианна  уверенно продвигалась  вперед. Наконец она
остановилась.
     -- Зажгите фонари,--  сказала она. Это были первые слова, произнесенные
с тех пор, как они вышли из голубой гостиной.
     Приказ был  исполнен  мгновенно.  Донья Марианна взяла  один  фонарь и,
передав другой брату, сказала:
     -- Посвети мне.
     Место, где они остановились, находилось  в центре сада.  Это было нечто
вроде  лужайки, поросшей редкой и чахлой  травой. Посреди лужайки возвышался
не  то   курган,  не  то  надгробный  мавзолей,  сложенный  из  беспорядочно
наваленных друг на друга огромных  каменных глыб.  Хозяева асиенды, тронутые
первобытной суровостью этого памятника, сохранили его в  неприкосновенности.
Старинное предание гласило, что  в этом  месте был похоронен один из древних
царей Сиболы. Поэтому это место и называли Могила  касика. Первый  маркиз де
Могюер,  человек  благочестивый, как  и  все  завоеватели  Америки,  как  бы
узаконил это предание,  приказав  своему священнику освятить этот курган. Он
сделал это под  тем весьма  благовидным для  той эпохи предлогом, что могила
язычника служит  приютом для демонов,  а  крещение  изгоняет нечистую  силу.
Впрочем, место это не пользовалось дурной славой, но сюда редко кто заходил,
потому что  оно находилось довольно далеко от дома и потому что  его окружал
почти  непроходимый  кустарник;  и наконец, потому,  что  эта  лужайка  была
открыта солнечным лучам. Мало кто в асиенде подозревал о существовании этого
кургана; о нем  знали лишь завсегдатаи асиенды, то  есть члены семейства  де
Мопоер и несколько самых старых слуг.
     -- А! Вот куда ты вела нас! -- воскликнул маркиз.-- На Могилу касика!
     -- Да, отец, именно сюда.
     --Я  очень опасаюсь, дочка,  что  твое...  не  знаю, как это назвать...
предвидение или предчувствие обмануло тебя.
     -- Но ты дал слово, отец, ни в чем не противоречить мне.
     -- Верно, поэтому я и умолкаю.
     -- Очень  хорошо, отец!  Поверь,  что  твое примерное  послушание будет
хорошо вознаграждено.
     Донья  Марианна  смолкла  и   приступила  к  изучению  местности.   Она
внимательно вглядывалась в каждый камень, стараясь выяснить его положение по
отношению к какой-то точке на горизонте.
     --  В каком  направлении находятся заросли  столетних алоэ? -- спросила
она наконец.
     -- Вот уж о чем я понятия не имею! -- воскликнул дон Руис.
     -- Сейчас, с вашего разрешения, я отвечу вам,-- отозвался Паредес.
     Несколько   секунд   он   внимательно  осматривал   местность,   потом,
повернувшись, сказал:
     -- Заросли алоэ Сиболы находятся как раз против меня.
     -- Вы в этом уверены, Паредес?
     -- Да, нинья, уверен. Девушка  стала рядом с управителем  и, нагнувшись
над  камнями, принялась  старательно  рассматривать  их. Вдруг  она радостно
вскрикнула   и,   выпрямившись   во  весь  рост,  едва  сдерживая  волнение,
произнесла:
     -- Отец, тебе по праву принадлежит честь нанести первый удар.
     -- Ладно, дитя мое. Куда надо бить?
     --  Сюда,-- ответила она, указав  пальцем  на пространство Между  двумя
камнями.
     Дон Фернандо  вонзил  туда кирку  и, сильно  налегая на нее, вырвал  из
лунки камень, который покатился на траву.
     --  Прекрасно!  --  сказала  девушка.--  Теперь  предоставим   работать
молодым. Позже, если это понадобится, ты  снова возьмешься за кирку, отец...
Руис, Мариано, Паредес, очередь за вами!  За работу, друзья! Расширяйте  эту
дыру, превратите ее в яму, куда мы могли бы спуститься.
     Трое мужчин, воодушевленные этим призывом, дружно взялись за работу,  и
скоро земля  вокруг них  была завалена камнем и песком. Никто  из мужчин  не
знал толком,  ради чего, собственно, он трудится;  тем не  менее  все  они с
неимоверным  усердием  вгрызались  в  землю.  Грунт  был  мягкий,  и  камни,
наброшенные  внавалку,  легко поддавались  их усилиям.  Работа  кипела,  яма
расширялась  и  углублялась  с минуты на минуту. Время от времени  землекопы
останавливались, но после короткой передышки снова дружно брались за лопаты.
Всем не терпелось узнать тайну гробницы.
     Внезапно они остановились обескураженные: им  открылся огромный обломок
скалы площадью примерно в два квадратных метра. Хуже всего было то, что края
ее  нигде  не  выступали.  А это заставляло предполагать, что  размеры  этой
гранитной глыбы были еще больше, чем это казалось на первый взгляд.
     -- В чем дело, Руис? -- встревожилась донья Марианна.
     -- Мы  наткнулись на  скалу; можно ломать сколько  угодно мотыг  -- все
равно не сдвинемся с места.
     -- Какая  там еще  скала!  Не  может этого быть!  --  воскликнула донья
Марианна.
     -- Да, это  скала,-- сказал маркиз, нагнувшийся  над ямой.--  И было бы
безумием пытаться разбить ее.
     -- А я говорю вам, что там не может быть никакой скалы!
     -- Взгляни сама, сестра.
     Донья Марианна взяла в руки фонарь, заглянула вниз и, не ответив брату,
обратилась к Паредесу и тигреро:
     --  Вам, верным слугам нашего семейства, я могу  приказывать, не боясь,
что вы будете спорить со мной. Прошу вас: удалите как можно скорее все камни
вокруг этой так называемой скалы. Когда это будет сделано, я надеюсь убедить
и маловеров.
     Паредес  и  тигреро  не заставили  просить  себя  вторично.  Дон  Руис,
уязвленный замечанием сестры, присоединился к ним.
     Камни были удалены; оставалась одна только так называемая скала.
     -- Ну что? -- спросила донья Марианна.
     -- Готово,-- ответил дон Руис.
     -- Отец,-- обратилась девушка к маркизу.-- Ты нанес первый удар киркой,
тебе надлежит участвовать и в последнем усилии. Помоги  им сбросить вниз эту
каменную глыбу.  Маркиз  молча взял мотыгу и стал рядом с тремя землекопами.
Все четверо  запустили свои  мотыги в рыхлую  землю,  примыкавшую  к  глыбе.
Отделив камень от земли, они стали сообща потихоньку поднимать его, пока он,
внезапно покачг нувшись, не скатился на дно ямы.  И тут  их взорам открылось
зияющее отверстие подземного туннеля.
     Крик изумления невольно вырвался из всех уст при виде этого зрелища.
     --  Пожгите  немного  хвороста:  надо очистить воздух,--  распорядилась
донья Марианна.
     Мужчины  повиновались  с   той   лихорадочной   поспешностью,   которая
овладевает даже самыми медлительными людьми в решающие мгновения жизни.
     -- Теперь  следуй за мной, отец,--  сказала  девушка и, схватив фонарь,
стала решительно спускаться вниз. Маркиз последовал  за ней, а за ним  и все
остальные.  Спустившись шагов на  сто  по  штреку, они  наткнулись на  грубо
сколоченный помост, на  котором  покоилось мертвое тело.  Мертвец так хорошо
сохранился, что походил  больше на крепко уснувшего человека,  чем на  труп.
Рядом с телом валялись кости рассыпавшегося скелета другого человека.
     --  Должно быть, тело  касика,  погребенного  под  мавзолеем,--  сказал
маркиз.
     --  Ошибаешься, отец, это тело  одного рудокопа, а этот так  называемый
мавзолей -- на самом деле золотоносный  рудник. В течение веков он находился
под охраной этого бесчувственного тела, а  теперь открылся нам. Он возместит
все  твои потери, отец!..  Взгляни!  -- добавила  она,  высоко  подняв  свой
фонарь.
     Крик  радостного  изумления  невольно  вырвался из  уст  маркиза: всюду
виднелись золотоносные жилы, выходящие прямо на поверхность.
     Сомнений больше не было;  у маркиза закружилась  голова. Сильный в часы
горя,  он  не  выдержал  радости  и  свалился без  чувств на  землю, которая
принесла ему спасение.

Глава XXXVIII ШТУРМ КВИТОВАКА
     Одновременно с  вышеописанными происшествиями в асиенде
дель  Торо  крепость   Квитовак  стала  ареной  событий,  несравненно  более
серьезных
     Едва расставшись  с Киддом, сенатор после недолгих  сборов отправился в
Квитовак  под охраной надежного конвоя. Дон Руфино прибыл в город  на другой
день в восемь  часов  утра  и тотчас  же поспешил посетить  коменданта  дона
Маркоса де  Ниса.  Капитан принял  его  более  чем  холодно.  Принужденность
капитана в беседе с ним не ускользнула, конечно, от зоркого ока сенатора, но
ничуть не смутила его.
     --  Дорогой  капитан,--   начал  дон   Руфино  после   первых  же  слов
приветствия,--  на  мою  долю  выпала   великая  честь  быть  представителем
мексиканского правительства перед военными властями  штата Соноры. Я вдвойне
счастлив, и это по двум причинам.
     Капитан молча поклонился.
     --  Во-первых,  потому,--   продолжал   сенатор  со  своей   неизменной
улыбкой,--  что  мне  представилась   возможность  познакомиться   с   таким
замечательным  кабальеро,  как вы; вовторых,  потому, что, желая начать наше
сотрудничество   с  приятного  почина,  я  исходатайствовал   для  вас   чин
полковника, чин,  который,  кстати сказать, вы  давно уже заслужили. На  мою
долю   выпало  также   счастье  вручить  вам   приказ  президента  о   вашем
производстве.
     С  этими  словами сенатор  извлек  из  своего портфеля большой казенный
конверт и передал его дону Маркосу, машинально протянувшему за ним руку.
     Сенатор   правильно   рассчитал  действие   этой  ловко  подготовленной
проделки.  Капитан,  ошеломленный  этой запоздалой  оценкой его  заслуг,  не
нашелся   что  ответить  сенатору,  мгновенно  завоевавшему  симпатию  вновь
произведенного  полковника.  Теперь дон Руфино был уверен,  что, не  случись
каких-нибудь непредвиденных обстоятельств, ему нечего  больше опасаться дона
Маркоса, которого он так ловко обязал, не ударив для этого палец о палец.
     Дело в  том,  что губернатор Ариспы  уже  несколько дней назад  получил
приказ президента о производстве капитана. Сенатор, случайно  проведавший об
этом, вызвался сам свезти приказ в Квитовак. Естественно, что губернатор, не
видя никаких препятствий к тому,  доверил  это  дело дону  Руфино, который и
воспользовался этим с присущей ему изобретательностью.
     --  Теперь,  дорогой  полковник,--   заговорил  сенатор,  словно  желая
предотвратить  возможные  выражения  благодарности  со  стороны  де  Ниса,--
позвольте поговорить с вами о деле, касающемся лично меня.
     --  Сделайте  одолжение,  кабальеро,--  ответил полковник.--  Чем  могу
служить?
     -- О, одним только советом! --  прервал его дон Руфино.-- В двух словах
дело заключается в следующем: как вам,  может быть, известно, я очень дружен
с одним вашим родственником -- маркизом де Могюер.  Я недалек  даже от того,
чтобы породниться с ним.
     Дон Маркое ответил утвердительным кивком головы.
     -- Но,-- продолжал сенатор,-- и это, вероятно, вам также известно, дела
маркиза сильно  пошатнулись, вернее говоря,-- это, конечно, между нами,-- он
почти  разорен. Уже несколько раз на мою долю выпадало счастье приходить ему
на   помощь.   Но  вы  понимаете,  когда  такое  несчастье  обрушивается  на
какое-нибудь семейство, самые благие намерения ни  к  чему положительному не
приводят.  В  лучшем случае можно  только  немного отсрочить час катастрофы.
Желая во что бы то ни стало спасти человека,  с которым я надеюсь скоро быть
связанным не  только дружбой, но  и  узами самого близкого родства, я скупил
все его векселя. Другими словами, я стал его единственным кредитором, а если
сказать еще проще,-- маркиз никому ничего больше не должен. Я назначил здесь
свидание с лицом, которому я поручил скупить  все векселя маркиза, и жду его
прибытия с часу на час.
     -- Он уже несколько дней как здесь,-- ответил полковник.
     -- Неужели?! -- притворно удивился сенатор.-- Видимо, он оказался более
расторопным,  чем я  предполагал.  Тем лучше! Тысячу  раз  лучше! Теперь мне
остается только просить вас об одной услуге.
     -- Услуге? -- с инстинктивным недоверием произнес полковник.
     -- Да,--  нимало  не  смущаясь, продолжал сенатор.-- Я, право, даже  не
знаю,  как  изложить  вам свою просьбу...  Поймите,  что,  несмотря на самую
тесную дружбу  с  человеком,  как-то  неловко  прямо  выпалить  ему  в глаза
следующее:  "Вы задолжали  уйму  денег,  я выкупил  ваши векселя.  Вот  они.
Возьмите  и  сожгите  их  -- вы  никому  ничего  больше  не  должны!"  Когда
действуешь таким образом, то  невольно выглядишь  человеком, который  сейчас
же, вслед  за этими  словами,  предъявит какие-то  условия -- короче говоря,
предложит сделку. А мне, признаться, претит такое положение,  и  без  помощи
какого-нибудь общего друга я не найду выхода из этого тупика.
     --  Нет,--  вскричал  полковник,  вне себя  от восторга,-- вы  серьезно
намерены поступить так?
     -- Ничего другого у меня  и  в  мыслях не было,-- скромно потупив взор,
отвечал сенатор.
     -- Но это благородный и великодушный поступок!
     -- Да нет же! Напротив, все это вполне естественно. Дон Фернандо -- мой
друг, я собираюсь жениться  на его  дочери. Всякий на моем месте поступил бы
так же.
     --  Ох,  не  говорите, никто не сделал бы этого! Увы!  Человека с таким
сердцем, как ваше, днем с огнем не сыщешь!
     -- Это плохо, это очень плохо... Я скорблю за  человечество,-- произнес
дон Руфино, воздев руки кверху.
     -- О какой же услуге хотели вы просить меня, сенатор?
     -- Весьма несложной. Дело в том, что я собираюсь сегодня же вручить вам
эти  злосчастные векселя и просить вас  лично передать их маркизу. Вам будет
легче, чем мне, убедить  его в чистоте  моих намерений.  А кроме того, прошу
вас  уверить  его в том, что  я и не  помышляю кичиться этим  поступком и не
желаю, чтобы он как-нибудь повлиял на ответ маркиза насчет моего сватовства.
     Огорошив  так  полковника  своим  благородством,   сенатор  поднялся  и
удалился.  Он  спешил в таверну,  где остановился дон  Порфиадо.  Дон Руфино
принял из рук  алывасила векселя и,  щедро вознаградив  его, расстался с ним
только у самых ворот крепости.
     К полковнику он возвращался  не спеша,  потирая руки и бормоча себе под
нос: "Ну, теперь мы, кажется, можем не бояться ваших доносов, достопочтенный
маэстро Кидд!..  Да,  кстати,  куда он запропастился?  При  следующей  нашей
встрече  придется  все же освободиться от него раз  и навсегда". Дон  Руфино
застал полковника де Ниса в окружении офицеров, которым дон  Маркое объявлял
о своем производстве.  Комендант воспользовался возвращением сенатора, чтобы
представить  его  своим подчиненным. Полковник  прибавил  при  этом, что они
обязаны  повиноваться  сенатору,  который  прислан сюда  правительством  для
наблюдения за ходом военных операций.
     Офицеры почтительно поклонились сенатору, откланялись и удалились.
     Дон Руфино  и дон  Маркое снова остались  наедине. На этот раз  холодок
между ними уступил место теплым дружеским отношениям.
     -- Ну как? -- спросил полковник.
     -- Готово,-- отвечал сенатор, показывая векселя.
     -- Карамба! Вы проворны в делах.
     --  А  добрые  дела всегда делаются быстро. Ну вот они, уберите от меня
эту пачкотню и делайте с ней что хотите. Уф! Как я рад отделаться от них!
     С этими  словами  сенатор, великолепно разыгрывая радостное облегчение,
швырнул кучу векселей на стол.
     -- Однако  позвольте, кабальеро!  --  рассмеялся полковник.-- Я возьму,
конечно,  эту, как  вы  ее называете, пачкотню, но  я  выдам вам расписку  в
получении.
     -- О нет! -- воскликнул сенатор.-- Вы испортите все дело!
     -- Но как же?
     -- Ни слова больше! Я не желаю, чтобы дон Фернандо чувствовал себя моим
должником.
     Возможно,  полковник и продолжал бы настаивать, если бы в  передней  не
поднялся шум; вслед за тем в  комнату  влетел до смерти испуганный человек и
не своим голосом завопил:
     --Индейцы! Индейцы! Индейцы!
     Этим  человеком был Кидд.  Его  лицо и руки  были в  крови, разодранная
одежда была покрыта густым слоем пыли; по всему было видно, что он едва ушел
от своих преследователей.
     Все  возрастающий гул голосов, доносившихся  с улицы, подтверждал слова
Кидда. Полковник и сенатор вскочили со своих мест.
     -- Кидд?! -- воскликнул полковник.
     -- Да, я... Но не теряйте времени, капитан, язычники следуют за мной по
пятам! Я опередил их  на какие-нибудь полчаса. Ничего далее  не слушая,  дон
Маркое поспешно вышел.
     -- Откуда  ты? --  обратился  дон  Руфино  к  бандиту,  как  только они
остались наедине.
     От взора дона Руфино не  ускользнул жест досады, невольно вырвавшийся у
Кидда при виде сенатора, присутствие которого он сразу не заметил.
     ---- А вам что до того? -- сердито ответил Кидд.
     -- Мне надо знать.
     -- У каждого свои дела! -- насмешливо произнес бандит.
     ---- Опять задумал какое-нибудь предательство?
     -- Возможно! -- с сардоническим смехом произнес бродяга.
     -- Может быть, против меня?
     -- Как знать!
     --Ты будешь говорить?!
     -- Зачем говорить, раз вы'сами догадались?
     -- Итак, ты затеваешь новую интригу против меня?
     --Я принимаю меры предосторожности, только и всего.
     -- Негодяй! -- крикнул сенатор.
     -- Не кричите,-- презрительно пожал плечами Кидд.-- Я не боюсь вас. Все
равно вы не посмеете убить меня.
     -- А почему бы и нет?
     --  Хотя бы  потому, что  капитан не  так уж  расположен к  вам,  чтобы
простить, если вы проделаете подобную штучку в его доме.
     -- В этом ты глубоко заблуждаешься, злодей. Сейчас я докажу тебе!
     -- Что вы сказали?! --  произнес бродяга, тревожно  озираясь и пятясь к
выходу.
     Но дон  Руфино  молниеносным  движением  уже схватил со  стола один  из
пистолетов дона Маркоса,  и,  прежде  чем  Кидд успел  выбежать  из комнаты,
раздался выстрел, и бандит упал на пол с простреленной грудью.
     -- Умри, разбойник! -- крикнул сенатор, отшвырнув в сторону пистолет.
     --