ется, что так лучше, то помалкивай.
     -- Мне? Помалкивать?! Уж не хочешь ли ты сам заставить меня молчать?
     -- Я? Боже упаси! И вот доказательство: за твое здоровье! -- воскликнул
плут, прикладываясь к бутылке.
     -- Ну, уж против такого  доказательства и вправду ничего не скажешь! --
рассмеялся индеец и,  припав  губами  к бутылке,  запрокинул  голову, словно
собираясь сосчитать все звезды на небе.
     На  этой позиции  он храбро держался до тех  пор,  пока все  содержимое
бутылки не перелилось в его горло,
     -- Хм! -- произнес он с сожалением.-- Вкусная была штука!
     --  То  есть  как  это -- "была"? -- с  деланным удивлением  воскликнул
Кидд.-- Разве там ничего не осталось?
     --  Не  думаю,-- ответил индеец, рассматривая  бутылку  с  серьезностью
пьянчужки.-- Обидно, что они такие маленькие,-- добавил он, бросая бутылку в
траву.
     -- Ах, не говори, эти кабатчики -- чистые грабители!
     -- Да,-- согласился индеец,  у которого началась  икота,-- грабители...
Ну ничего, скоро мы будем пить, сколько душа примет.
     -- Это было бы недурно. Но где?
     -- Где? Да в асиенде дель Торо!
     --  В  этом  доме,  конечно,  не  откажут  в чарке мескаля  порядочному
человеку.
     -- В чарке? Ты  шутишь, приятель!  Скажи лучше -- в  бурдюке, а то и  в
бочонке! Неужели  ты думаешь, что маркиз чтонибудь пожалеет на свадьбе своей
дочери?
     -- Как ты сказал? "На свадьбе дочери"?
     -- Ты что, с неба свалился? Да об этом только и говорят повсюду.
     -- Первый раз слышу.
     -- Тем лучше. Значит, я первый сообщил тебе эту новость! Знай же: донья
Марианна выходит замуж за сенатора. Кидд навострил уши.
     -- "За сенатора"? -- почти машинально повторил он.
     -- Тебя это удивляет? А  почему  бы этой красотке не выйти за секатора?
Ты что, не веришь мне? Довольно странно ведешь себя, любезный!
     -- Нет, почему же, я тебе верю.
     -- Посмей только не поверить, скотина!
     Опьянение  опатоса, которого разобрало еще  от  быстрой  верховой езды,
достигло  своего  предела;  раздражение,  вызванное  спиртом,  подогревалось
искусным  поддразниванием Кидда; от гнева в голове Исидро  помутилось. Хмель
индейцев  часто выливается в ужасные  формы:  они разъяряются  до безумия; в
воспаленном мозгу возникают чудовищные  галлюцинации; под  влиянием спиртных
напитков  они способны  на  все,  даже  на  убийство.  Все  эти  особенности
опьянения  индейцев были хорошо  известны Кидду  и входили в  его преступные
расчеты. Он выведал у индейца все, что ему надо было; ординарец был для него
своего рода лимоном,  из которого он выэкал весь сок;  теперь ему оставалось
только уничтожить саму цедру.
     Нет  надобности напоминать, что в такой час  ночи  в этой  глуши нельзя
было встретить ни одного человека, и Кидду  нечего было опасаться нескромных
свидетелей.  Они ехали к тому же вдоль  берега маленькой  речки, притока Рио
Браво-дель-Норте, прибрежный кустарник которой совершенно скрывал их.
     Вдруг бандит, отскочив в сторону, выхватил свой мачете и, крикнув:
     -- Сам ты скотина, пьянчужка  опатос! -- нанес бедняге  мощный удар, от
которого  тот,  как  сноп, повалился  наземь. Тяжело  раненный  и оглушенный
ударом, индеец,  пошатываясь,  поднялся  на ноги и,  отцепив свою  саблю,  с
яростным криком кинулся на бандита.
     Но Кидд был настороже;  он внимательно следил за  движениями противника
и, направив своего коня прямо на индейца, сбил его с ног. Опрокинутый  конем
Исидро лежал на земле без движения.
     Умер  ли  он?  Бандит был почти  уверен  в этом. Но он  был  осторожным
человеком: индейцы --  лукавый народ;  весьма возможно, что  и  этот  опатос
только  прикидывается мертвым. Кидд спокойно  выжидал в  нескольких шагах от
своей жертвы;  торопиться ему некуда  было. Прошло  четверть часа; индеец не
шевельнулся. Бандит,  обманутый  его неподвижностью, решился наконец сойти с
коня и  подойти к убитому.  Внезапно опатос  вскочил на ноги и прыжком тигра
накинулся на бродягу; оба противника повалились на  землю и с дикими криками
старались  прикончить друг друга.  Это была короткая, но страшная борьба; от
ярости и чрезмерного алкогольного  возбуждения у опатоса, несмотря на рану и
увечье, появилась  нечеловеческая  сила, удесятеренная еще жаждой  мщения за
подлое нападение.
     К  несчастью,  от  усилий,  которые  ему приходилось  делать в  борьбе,
растравлялись его  раны; он истекал  кровью,  а  вместе  с кровью уходила  и
жизнь.  Чувствуя  приближение смерти,  оа  сделал  последнее  усилие,  чтобы
подобраться  к  горлу  подлого убийцы,  но  тому  удалось  ловким  и  хорошо
рассчитанным движением вырваться из железных объятий индейца. Кидд мгновенно
вскочил на  ноги, и, пока Исидро поднимался, намереваясь  снова  ринуться на
врага, бандит подобрал свой мачете и рассек несчастному череп.
     -- Умри, проклятый пес! -- крикнул он, нанося свой предательский удар.
     Индеец с минуту держался еще на ногах, пошатываясь то вправо, то влево;
потом он с вытянутыми вперед руками сделал  еще шаг и с  предсмертным хрипом
грохнулся ничком наземь. На этот раз он действительно был мертв.
     -- Гм...-- бормотал Кидд,  втыкая  несколько  раз подряд свой  мачете в
землю, чтобы стереть с него следы  крови.-- Нелегкая это  была работа! Чтобы
прикончить этих дьяволов индейцев, их надо убивать  два  раза кряду. Ну, что
же теперь мне надо сделать?
     После  минутного  размышления он подошел к  неподвижному телу  индейца,
положил его навзничь, расстегнул его мундир, без особого труда  нашел письмо
капитана и переложил его из кармана ординарца в свой карман. Затем он раздел
свою  жертву   --   военная  форма   может   при  случае   пригодиться.  Два
обстоятельства затрудняли его:  лошадь убитого и его тело. Лошадь умчалась в
лесную чащу,  как только свалился наземь ее раненый хозяин; было бы безумием
гнаться за  ней в этой кромешной ночной мгле. Кидд не пытался этого сделать,
хотя бегство животного  сильно тревожило его.  Тот, кто найдет коня, отведет
его в город. А  там возникнут  подозрения,  которые, конечно, падут в первую
голову на Кидда. Правда, бандит был почти уверен, что его не  узнал никто из
часовых, когда он выезжал  ночью  из  крепости. Но сам факт  его  отсутствия
покажется подозрительным капитану. Дон  Маркое,  хорошо  знавший Кидда,  без
колебаний  обвинит  его в этом  убийстве. Дело  принимало  дурной оборот. Но
проходимец  был человеком находчивым. Другой  на его месте привязал бы к шее
убитого  камень сбросил бы его тело в реку. Кидд и не подумал  так поступить
Он понимал,  что это простое решение  было чревато последствиями: вода -- не
такой уж  надежный  страж.  Кто  знает,  не  всплывет  ли  однажды  тело  на
поверхность, и тогда сами раны  утопленника расскажут,  чья это была работа.
Нет, Кидд нашел другое, верное и, как ему казалось,  самое простое средство.
С  отвратительным  хладнокровием  висельника он  снял  скальп  с опатоса  и,
привязав затем  скальп к большому камню, бросил в реку. Совершив  это первое
надругательство  над  телом  своей жертвы,  он  крестообразно  вскрыл  грудь
убитого и,  вырвав оттуда  сердце, также бросил его  с размаху в реку. Потом
все с тем же хладнокровием  он скрутил из нескольких лиан бечевку и, обмотав
один ее конец вокруг левой ноги Исидро, повесил его тело на ветку ближайшего
дерева.
     -- Ну, вот и прекрасно, карай! -- любовался он своей работой.-- Я готов
поспорить  с  кем угодно,  поставив  в заклад свое  пребывание в  раю,-- а я
твердо надеюсь попасть туда,-- что даже самые  опытные  ищейки клюнут на эту
удочку: индейцы уже  выступили! И будь я проклят, если найдется хотя бы один
человек, который усомнится в том, что этот пьянчужка пал жертвой апачей!
     И  в  самом деле, такого  рода надругательство над  телом врага было  в
обычае  у  некоторых племен индейцев бравое. Прежде чем покинуть  место, где
совершено было это  подлое убийство, Кидд тщательно смыл все следы крови как
со  своей  одежды, так  и с военной  формы  Исидро.  Окинув  в последний раз
пытливым взором всю  местность и убедившись, что  нигде не осталось  никаких
следов  преступления,  Кидд  привязал  мундир опатоса  позади седла, скрутил
пахитоску, закурил  и, вскочив на  коня,  пустился в  путь, испытывая  тихое
удовлетворение человека, успешно закончившего важное и хлопотливое дело.
     Во время своего пребывания в атепетле Кидду совершенно случайно удалось
найти документ,  при  чтении которого  его  сердце  радостно  забилось.  Эта
находка давала ему власть над Доном Руфино.
     Первым  движением   Кидда  было  разыскать  сенатора.  Мысленно  бандит
представлял себе разговор  с  сенатором. Ему казалось, что он уже видит, как
бледнеет дон Руфино. Кидд да
     причмокнул от удовольствия, предвкушая всю эту сцену.
     -- Кого мне надо?  -- переспросил Кидд, чтобы выигра время и оправиться
от смущения.
     -- Да, кого вам надо? Кажется, ясно сказано, так я полагаю.
     --  Карай!   А  кого   же  мне  тут  может  быть  надо,  как   не   его
превосходительство, сенатора  дона Руфино?!  Кажется, ясно  сказано,  так  я
полагаю.
     -- Очень хорошо! -- насмешливо продолжал слуга.-- И вы воображаете, что
его превосходительство так, ни с того ни с сего, тотчас вас и примет?
     -- А почему бы и нет, скажите на милость, сеньор?
     -- Потому что рожей не вышли.
     -- Вы находите? -- спросил бандит, задрав нос.
     -- Я думаю! Это  бросается в глаза;  вы больше похожи нет пройдоху, чем
на кабальеро.
     --  Вы не  очень вежливы, приятель. Если вы  судите  по внешности, ваше
замечание, может быть,  и верно, но в данном случае неуместно. За поношенным
платьем зачастую скрывается весьма почтенный кабальеро, и то обстоятельство,
что судьба так немилостиво обошлась со мной, не дает вам право бросать мне в
лицо подобные оскорбления.
     -- Ладно, ладно, хватит болтать! Убирайтесь!
     -- Я  не  сдвинусь с  места,  пока  не  повидаю  сенатора.  Слуга  косо
посмотрел на него, что не произвело ни малейшего впечатления на Кидда.
     -- Так! И вы думаете, что это вам удастся?
     -- Я в этом убежден,-- спокойно ответил Кидд.
     -- В последний раз говорю вам: убирайтесь! -- угрожающе произнес слуга.
     -- Полегче, любезный! Мне надо поговорить с сенатором. Он ждет меня!
     --Ждет? Вас?!
     -- Да, меня! -- важно ответил плут.
     Слуга  презрительно  пожал  плечами, но, поразмыслив спросил уже  более
мирным тоном:
     -- Ваша фамилия?
     --  Вам не к чему  знать ее; доложите своему господину, что я прибыл из
асиенды дель Торо.
     -- "Из асиенды дель Торо"?! Почему же вы это сразу не

     сказали?
     --  Вероятно,  потому, что вы меня  не спросили об этом.  Ступайте же и
доложите своему господину. Вы и так уж отняли у меня немало времени.
     Слуга,  не  сказав  ни  слова,  удалился, а Кидд,  воспользовавшись его
отсутствием, вошел  в  переднюю  и  уселся  там.  Соседство  улицы  никак не
устраивало его; у него была тысяча причин не попадаться на глаза любопытным.
Слуга быстро вернулся; на этот раз он заговорил по-другому.
     -- Кабальеро,-- низко кланяясь, произнес он,-- благоволите следовать за
мной. Его превосходительство ожидает вас.
     --  Был   нахалом,  стал  подхалимом!  --   сказал  плут,  обдав  слугу
презрительным взглядом.-- Ступай вперед!  И Кидд, посмеиваясь, последовал за
слугой, побагровевшим от стыда, обиды и гнева.
     В  Мексике,  за исключением лишь  очень  больших городов, возводят, как
правило, одноэтажные или же, самое большее, полутораэтажные дома. Их  строят
обычно   из  самых   легких   материалов,  чтобы   противостоять  частым   в
субтропических странах землетрясениям,  которые в несколько минут превращают
города  в руины.  Благодаря такой конструкции все помещения  расположены  на
одном уровне,  и  людям  не  приходится  ни  подниматься,  ни  спускаться по
лестницам, что, на наш взгляд, весьма приятно.
     Кидд  с  удовлетворением  заметил,  что кабинет  сенатора отделялся  от
прихожей длинным  лабиринтом других комнат, жилых и  парадных. Наконец слуга
открыл одну дверь и, посторонившись, пропустил бандита.
     Кидд вошел развязно и непринужденно,  как человек, уверенный в том, что
его хорошо примут.
     -- А! -- воскликнул сенатор.-- Это вы?
     -- Да, это я,-- ответил Кидд, отвесив вычурный поклон,
     -- Можешь идти,-- обратился сенатор к слуге.-- Я никого не  принимаю. И
сам  не  входи, покуда не  позову тебя. Слуга поклонился и вышел, закрыв  за
собой  дверь. Точно сговорившись заранее, сенатор  и  Кидд, храня  молчание,
чутко  прислушивались к шагам удалявшегося слуги. Когда шум их совсем заглох
в отдалении, Кидд не говоря ни слова подошел
     к двери и распахнул настежь обе ее створки.
     --Зачем вы делаете это? -- удивился дон Руфино.
     --  Потому,  что  предстоит  серьезный разговор,  потому, что  петатес,
разостланные на полах ваших  комнат, заглушают шаги, потому,  наконец, что у
вашего слуги типичная рожа  шпиона.  Сенатор, очевидно согласившийся с  этим
замечанием, не возразил ни слова.
     .-- Так, значит, это вы, бандит! -- начал беседу дон Руфнно.
     -- А вы, если не ошибаюсь, не очень-то ожидали меня?
     -- Сознаюсь, что меньше всего на свете мне хотелось бы видеть вас.
     -- Гм! Вы не очень любезно встречаете  своих друзей. Это очень огорчает
меня... дон Руфино,-- сокрушенно произнес бандит.
     -- Это еще что такое! Как смеешь ты так разговаривать со мной!
     Кидд пожал плечами  и,  придвинув к себе кресло, с явным  удовольствием
опустился в него.
     -- Я  должен  вам заметить,--  с  невозмутимым  хладнокровием  произнес
Кидд,-- что вы забыли предложить  мне  сесть.-- И, закинув ногу за ногу,  он
стал скручивать пахитоску. Казалось,  он всецело поглощен был этим занятием.
Сенатор  хмуро следил за  каждым его движением.  Ему стало ясно, что Кидд не
осмелился бы вести себя так  без серьезных оснований: либо в его руки попало
какое-нибудь  веское  оружие  против сенатора,  либо он  принес какие-нибудь
весьма важные для сенатора  известия. И в том  и  в  другом случае следовало
быть обходительнее с этим человеком.
     Лицо сенатора  внезапно  смягчилось, а сам он протянул  бандиту золотое
огниво прекраснейшей работы.
     -- Закурите, любезный Кидд,-- произнес он, приветливо улыбаясь.
     Бродяга взял огниво в руки и стал разглядывать вещицу с видом знатока.
     -- Какая прекрасная  безделушка! -- воскликнул он.-- Всю жизнь мечтал о
такой штуке, но, увы,-- тут он тяжело вздохнул,--  подобные вещицы создаются
не для таких бедняков, как я.
     -- Ну,  если она вам так нравится,-- с плохо  скрытой  гри масой сказал
сенатор,-- я рад преподнести ее вам.
     -- Вот это подарок так подарок! Поверьте, сеньор, он мне особенно дорог
тем,  что  исходит от вас,-- сказал  Кидд и, закурив, без  всякой  церемонии
сунул вещицу в свой карман.
     -- Вы пришли, вероятно, по делу?-- помолчав, спросил сенатор.
     --  Я  всегда прихожу по делу, сеньор,-- ответил бандит, выпуская через
рот и через нос густые клубы дыма.-- Но сегодня мною руководило прежде всего
желание повидать вас.
     --  Благодарю за любезность,  но позвольте мне усомниться  в  том,  что
любовь ко мне, а не к золоту заставила вас разыскать меня здесь.
     --  Довольно  обидное,  знаете  ли,  замечание!  -- с грустью  произнес
бандит, но,  тут же изменив тон, заговорил на своем  обычном грубом жаргоне:
-- Вот что, дон Руфино, карты на стол!  Пора покончить с  этими бесконечными
взаимными любезностями,  в которые, к тому же, никто из нас не верит,  иначе
мы никогда не сдвинемся с места.
     -- По  мне, ничего лучшего не придумаешь. Говорите же, а там хоть  чума
вас задави!
     -- Благодарю, такой разговор мне больше по душе,  по крайней мере узнаю
вас. Хорошо, сейчас я преподам вам  урок откровенности. Я пришел не то чтобы
по  делу, а просто с намерением продать вам кое-какие сведения и  одно очень
важное  для  вас письмо.  А каким образом я  раздобыл  его -- это уже вас не
касается.
     -- Отлично! Теперь посмотрим, сойдемся ли мы в цене.
     -- Да,  но прежде позвольте мне в двух словах  обрисовать  вам позиции,
которые мы теперь занимаем относительно друг друга. Должен  вам сказать, что
с недавних пор многое изменилось: раньше я боялся вас, а  теперь  вы станете
бояться меня.
     --Я? Бояться? Вас?
     --  Да, сеньор, или, если вам так больше  нравится, вы будете опасаться
меня, как человека, который знает кое-что о вас.  Только не думайте, что вам
удастся сейчас, как в прошлый раз, испугать меня расправой.
     -- А почему бы нет, позвольте вас спросить?
     ---- Потому, что мы здесь один на один, потому, что у вас нет оружия, а
у меня оно имеется, потому, наконец, что при малейшем вашем движении  я убью
вас  как собаку!  Надеюсь, вы поняли меня,  любезный сеньор! -- закончил он,
извлекая  из-под  плаща  два  пистолета.-- Как  вам  нравятся,  кстати,  эти
безделушки?
     --  Неплохие  вещички,-- спокойно  ответил сенатор.-- д  что вы скажете
относительно этих  игрушек?  --  добавил  он вытащив  из-под  вороха  бумаг,
покрывавших его письменный стол, два превосходных пистолета.
     -- Никуда не годная рухлядь!
     -- Почему?
     --  Потому  что  вы  не   посмеете   воспользоваться  ими.  Дон  Руфино
усмехнулся..
     --  Смейтесь сколько вам угодно, сенатор! Мне даже нравится, что вы так
весело встречаете ожидающие вас неприятности, но  повторяю: теперь уж не я в
ваших руках, а вы в моих! Потому что  в моей власти вручить капитану Маркосу
Ниса кое-какие  бумаги, которые могут немало повредить в, Между ними имеется
одна  записка примерно следующего держания: "Я,  нижеподписавшийся,  обвиняю
своего слугу Лупино Контрариаса в том, что он подло поразил меня насмерть
     и, отняв у меня все мое достояние, состоявшее  из двух мулов, груженных
золотым песком, и двух тысяч трехсот з( лотых унций в звонкой монете, бросил
меня без  помощи совершенно безлюдной пустыне. Не питая  надежды остаться  в
живых и готовясь предстать перед Богом, я обвиняю этого  негодяя и прошу..."
и  т. д.  и т. п. Подписано... Угодно  вам  узнать, кем?.. Но  что  с  вами,
сеньор? Вам дурно? Вы что-то  побледнели, на вас лица нет, вы  стали бледнее
мертвеца!  Рассказ  бандита  произвел  потрясающее  впечатление на сенатора;
казалось, он сейчас лишится чувств.
     --  Просто удивительно,--  жеманно  продолжал между тем  бандит,--  как
нельзя ни в чем быть уверенным в этом мире! Взять хотя бы этого злосчастного
Лупино!  Уж на  что  чудесную устроил он  ловушку  с  предусмотрительностью,
превосходящей  всякое  человеческое воображение!  Как терпеливо  выжидал  он
своего часа! Только тогда, когда они перешли индейскую границу и очутились в
глуши, куда и в  десять лет не заглянет ни  одна живая человеческая душа, он
разрядил  в спину своего  господина  два  револьвера, для пущей  уверенности
стреляя  в  упор.  А  сам  ушел,   утащив,  разумеется,  так   добросовестно
заработанное  богатство.  И  что  же вы  думаете? Судьбе было угодно,  чтобы
человек, которого  его слуга  имел все  основания  считать мертвым, ожил и у
него хватило едва сил достать свою записную книжку и написать это обвинение,
хотя и карандашом, но по всем правилам. Затем та же чертова судьба, которая,
раз впутавшись в какое-нибудь дело, ни за что не выпустит его из своих  лап,
приводит к тому  же месту какого-то охотника, который и находит эту записку!
Ну что  ты скажешь? От таких дел у  тебя может  родиться мысль стать честным
человеком... И стал  бы  им,  не будь  у  меня определенного мнения  об этой
породе людей, черт бы  их побрал!  Пока  длился этот монолог,  сенатор успел
оправиться  от  страшного удара; невероятным усилием воли  ему удалось взять
себя  в руки, вернуть утраченное  было хладнокровие и даже выдавить  улыбку,
весьма похожую на гримасу.
     -- Карай! -- воскликнул он  со смехом, напоминав