О нет, это  совершенно  исключено,-- ответил дон  Руфино  с улыбкой,
весьма смахивающей на гримасу.-- Вам, конечно, лучше, чем мне, известно, мой
дорогой маркиз, что сущест' М е х и к о -- столица Мексиканской  республики.
вуют дела, столковаться по которым можно только через посредников.
     -- Как вам будет угодно, сеньор. Когда полагаете выехать?
     -- Чем  скорее, тем  лучше. Несмотря на всю свою  привязанность к вашей
семье, я вынужден честно заявить вам, что не хочу медлить,
     -- Сейчас только десять часов утра. Если мы поторопимся,  мы еще к ночи
поспеем в Ариспу,-- сказал дон Руис.
     -- Вот и прекрасно! Позвольте же, дон Фернандо, распрощаться с вами и с
вашей  прелестной  дочерью.  Примите мою искреннюю  признательность за  ваше
радушное гостеприимство!
     -- Неужели вы не боитесь ехать в такую жару?
     -- Я  боюсь только индейцев, и это чувство все  заглушает. Простите мне
этот внезапный отъезд, но я убежден, что умру от  страха, лишь только услышу
воинственный клич этих свирепых дикарей.
     Дон Руис покинул зал, чтобы распорядиться насчет лошадей и конвоя, а за
ним, сделав гостю реверанс, вышла и  донья Марианна, ничего не подозревавшая
о тайных намерениях сенатора.
     Надо сказать,  что этот хитрец сильно преувеличивал  свои  страхи перед
индейцами; по  всей вероятности, это было чистое притворство. Но,  чувствуя,
что у него земля  горит  под ногами, дон Руфино предпочел немедленно уехать.
Бегство из асиенды было выгодно для него со  всех точек зрения. Вопервых, он
избегал таким образом серьезных неприятностей,  которые могли возникнуть для
него, если  раскроется  его  преступный  заговор  с  Киддом. Во-вторых, лишь
находясь  в безопасности, дон Руфино мог  продолжать  плести свою прерванную
интригу  и довести ее до успешного конца, как  только  надвигающиеся события
создадут благоприятную  обстановку.  Дело  в  том,  что восстание  индейцев,
которое неизбежно повлечет за собою прекращение работ на приисках и на полях
и   почти  полную  приостановку  деловых  операций,  должно   было  гибельно
отразиться  на  делах  маркиза.  На  это-то и  рассчитывал  дон  Руфино  для
осуществления  своих  коварных  замыслов.  Кроме того,  сенатор  предпочитал
письменное объяснение с  маркизом устному по той простой причине, что бумага
все терпит, а человек, который пишет, может быть уверен, что ему не помешают
высказаться до конца.
     Занятый своими мыслями, дон Руфино  не заметил, как в комнату вошел дон
Руис и сообщил,  что лошади готовы. Сенатор тотчас же вскочил и направился к
маркизу,  чтобы распроститься с ним. Но дон Фернандо не  отпускал его до тех
пор,  пока  согласно законам мексиканского гостеприимства они  не  выпили по
стакану  замороженного  оранжада.  Затем  маркиз,  несмотря на все  протесты
своего гостя, проводил его до ворот замка.
     Несколько минут спустя дон Руфино вместе с доном Руисом в сопровождении
шести хорошо вооруженных пеонов мчались  на  горячих  конях в  Ариспу. После
целого дня  утомительной,  безостановочной езды они  прибыли туда к  вечеру.
Путешествие их протекало без каких-либо происшествий, но их поражало  полное
безлюдье в  степи. Поля точно  вымерли. Очевидно, слухи о близком  вторжении
индейцев успели  уже  разнестись по  всему  пограничному краю.  Ни стад,  ни
табунов  не  было  и  следа. Сиротливо  выглядели покинутые дома с огромными
зияющими отверстиями вместо оконных рам  и  дверей, унесенных их  хозяевами.
Бежавшие обитатели прерий ничего не оставляли индейцам. Все, что нельзя было
унести,  предавалось  огню  и  уничтожению.   Затаенной  печалью   веяло  от
опустевших  полей. Посевы были  сняты  еще  зелеными или сожжены  на  корню.
Словом, прежде чем индейцы успели  приступить к разорению этого злосчастного
края, он был полностью опустошен самими же его жителями.
     Ворота Ариспы оказались запертыми, когда наши путешественники добрались
туда. Город охранялся солдатами и отрядом гражданской милиции, содержавшейся
на  средства  богачей  для  защиты города  от банд  грабителей  и мародеров.
Понадобились бесконечные переговоры, чтобы убедить,  наконец, стражу открыть
ворота и впустить наших путников в город. Все улицы Ариспы были перегорожены
мощными  баррикадами;  город походил  на обширный военный  лагерь;  солдаты,
раскинув свои биваки на всех площадях, спали и грелись вокруг костров.
     У дона Руфино был  в  городе великолепный дом,  где  он проживал, когда
дела  требовали  его  присутствия в  Соноре.  Путникам  пришлось  целый  час
пробираться туда в обход многочисленных встречных баррикад.
     Ворота  дома оказались раскрытыми  настежь,  а на дворе и  крыльце дома
спокойно расположились  человек двенадцать солдат.  Дон Руфино нисколько  не
протестовал  против  этого вторжения в  его дом; напротив, он был, казалось,
весьма доволен этим.
     Сенатор  ни под каким видом не соглашался, чтобы  дон Руис и  его пеоны
отправились искать себе ночлег в городе, и предложил им переночевать у него.
А те  не заставили долго упрашивать себя: и  люди, и кони нуждались в отдыхе
после  столь  продолжительной  скачки  под  жгучими  лучами  субтропического
солнца.

Глава XXVII ТЯЖЕЛЫЕ ИЗВЕСТИЯ
     Почти одновременно с возвращением дона Руиса из  Ариспы  в асиенду туда
прискакал  курьер,--  судя  по  его  изнемогавшему  от  усталости  коню,  он
примчался  издалека.  Маркиз тотчас же заперся с ним в своем кабинете. После
долгой беседы  с маркизом курьер, по-видимому очень торопившийся, вскочил на
коня и умчался.
     Таинственное   появление   этого  человека   вызвало  среди   остальных
обитателей замка какую-то безотчетную тревогу. Лицо маркиза, всегда носившее
на  себе  отпечаток  печали и тихого  примирения с судьбой, покрылось  вдруг
мертвенной  бледностью; резко  обозначились глубокие морщины на лбу и вокруг
глаз, брови нахмурились -- казалось, что они вот-вот сомкнутся.
     Он долго  прохаживался взад и вперед по саду,  заложив руки  за спину и
свесив голову  на  грудь. По временам  он  круто  останавливался и  бормотал
какие-то невнятные слова;  потом снова начинал  шагать  -- вероятнее  всего,
повинуясь властной потребности  на мгновение забыться в физическом движении.
Донья Марианна, сидя у окна  своего будуара, с грустным любопытством следила
за отцом.  Состояние, в котором находился маркиз, огорчало и в то  же  время
пугало молодую девушку. Ее сердце томилось  в мучительной тоске, словно  она
предчувствовала, что  ей предстоит  разделить с отцом  обрушившуюся  на него
беду.
     Наконец маркиз  пришел  в  себя, остановился, огляделся вокруг  и после
минутного  раздумья направился в  свои  апартаменты. Спустя  немного времени
слуга, вошедший в комнату доньи Марианны, доложил ей, что  маркиз ожидает ее
в  Красной  комнате.  Тяжелые предчувствия  с новой силой вспыхнули  в  душе
молодой девушки; тем не менее она поспешила исполнить волю отца.
     Дон Фернандо ни  разу не переступал порога этой комнаты  с тех пор, как
покойный маркиз  де  Мопоер  так  безжалостно  изгнал из  семьи своего  сына
Родольфо. Ничто не изменилось  за  минувшие годы в этом холодном  и  мрачном
покое. Но время, под воздействием  которого еще сильнее потускнели вышивки и
гобелены  и  мебель  выглядела  еще более потертой, наложило на  всю комнату
отпечаток  неизъяснимой грусти, от которой у доньи Марианны, когда она вошла
туда, пробежали мурашки по телу.
     Отец уже ожидал  ее. Он расхаживал взад и вперед  по  возвышению, вдоль
старинных кресел.  Увидев дочь, он не прерывая  своей прогулки указал знаком
на ее место. Молодая девушка, замирая от волнения, опустилась, вернее, упала
в кресло.
     Вскоре пришел дон Руис, а вслед за ним и Паредес. Маркиз занял стоявшее
в центре кресло  с  фамильным гербом на спинке, приказал уйравителю запереть
дверь и, помолчав нежного, заговорил прерывающимся от волнения голосом:
     -- Я  созвал вас на совет, дети  мои, ибо нам предстоит обсудить весьма
важные вещи.  Я пригласил  также сюда Паредеса, верного и  испытанного друга
нашего семейства.  Надеюсь, вы не станете упрекать  меня  в превышении  моих
прав! Молодые люди одобрительно кивнули головами.
     -- Дети  мои,-- продолжал маркиз,--  уже много лет миновало  с тех пор,
как  наш род начал  приходить  в упадок...  До  сегодняшнего  дня, щадя вашу
беззаботную юность, я переносил один втихомолку все беды и невзгоды, которые
не переставали  сыпаться  на  нас.  "К чему,-- думал я,--  взваливать на  их
молодые плечи такую тяжесть! Несчастье ходит семимильными шагами, и рано или
поздно оно настигнет каждого человека. Так зачем же преждевременно  омрачать
короткие дни  светлой юности  моих детей!  Пусть  досыта насладятся ею". Так
рассуждал  я, дети мои,  и боролся один,  тая от вас беды,  осаждавшие меня,
скрывая от вас горькие слезы, обжигавшие  не раз мои глаза. Роль счастливого
человека  была, правда, мне не под силу,  но мне  удавалось по крайней  мере
принимать вид человека, довольного той мерой добра и  зла,  которая отпущена
на его  долю.  И  поверьте, что  так продолжалось  бы и впредь,  если  бы не
страшная, непоправимая беда, которая обрушивается теперь  на нас. Только она
и  вынуждает меня ознакомить вас с ужасным  положением наших дел. Тут маркиз
замолчал, подавленный волнением, от которого сжималось его горло.
     -- Отец,-- сказал дон Руис,-- вы всегда были  для нас добрым  и хорошим
отцом.  Верьте, отец, что  мы давно уже  ждем этого откровенного  разговора.
Напрасно из  боязни причинить  нам боль  вы так долго  откладывали  его.  Мы
всегда горячо желали  разделить с вами ваши  горести и  печали  и тем  самым
влить  в вас новое мужество  для  дальнейшей тяжелой борьбы с превратностями
судьбы...  Говорите   же,  отец  мой,   расскажите  нам  все  без  утайки!..
Сегодняшний курьер привез вам дурные вести, да?
     --  Да,  сын мой, ты угадал.  Вот  уже  несколько  лет как ополчившаяся
против нас судьба преследует меня с каким-то неизменным упорством. Все будто
нарочно  складывается против нас; наше состояние не перестает таять.  Тщетно
пытался я устоять против этого стремительного  потока  бедствий  -- все  мои
усилия ни  к чему  не  привели. Правда,  всего лишь несколько  дней  назад я
надеялся если не  восстановить все наше достояние, то по крайней мере спасти
нашу  фамилию от окончательного разорения. Но ужасные  известия,  полученные
час назад,  положительно разбили  все мои надежды. Только чудо  может теперь
спасти меня  от разорения,  а вас -- от нищеты.  Да, дети  мои,  мы лишились
всего, даже этого фамильного замка, который через несколько дней, может быть
даже завтра, попадет в руки наших кредиторов.
     -- Но как и почему все это случилось, отец? -- воскликнул дон Руис.
     -- А вот как! Дела в этой стране, находившиеся давно уже в застое из-за
злосчастной нерадивости  правительства, пришли  в  полное  расстройство  при
известии о  восстании  индейцев бравос  и  мансос. Торговыми, банковскими  и
промышленными  кругами  овладела паника.  Все спешат  вернуть  свои  деньги,
вложенные в различные предприятия, и припрятать их подальше.  Многие фирмы в
Эрмосильо,   Уресе,  Ариспе,  Соноре,  Мехико  объявили  себя  банкротами  и
прекратили  платежи.  А  тут  еще,  как  на беду, в Мехико  произошло  новое
пронунсиаменто. Пограничные  штаты еще только готовятся  отразить  нападение
индейцев,  а внутренние  штаты уже  охвачены огнем гражданской войны.  И вот
последствия  такого  положения дел:  кредиторы требуют  от  своих  должников
немедленного возврата долгов, в то время как должники, пользуясь создавшейся
обстановкой,  стараются  не  платить  по  своим   обязательствам.  Они  либо
объявляют себя  банкротами, либо, ссылаясь  на  трудности,  требуют отсрочки
платежей на столь отдаленные сроки, что на  эти деньги и вовсе не приходится
рассчитывать. Письма, которые я получил сегодня, делятся на две именно такие
категории: мои  должники отказываются расплатиться со мной, а  мои кредиторы
получили уже в суде исполнительный

     лист  против меня. Таким  образом,  если я  не выплачу в недельный срок
кругленькую  сумму  в  триста  восемьдесят тысяч  пиастров, я  буду объявлен
банкротом, выселен из своих владений, а этот  замок  будет продан с аукциона
за бесценок какому-нибудь бывшему нашему  вассалу, обогатившемуся за  наш же
счет.
     --  Триста восемьдесят тысяч  пиастров!  -- воскликнул  дон  Руис.-- Но
откуда же взять такую уйму денег!
     --  Одна  только асиенда стоит в два раза больше этой  суммы,-- ответил
маркиз.-- В  другое время ничего  не стоило бы  занять  тысяч четыреста  под
залог поместья.  Мало того,  разные  лица  и фирмы должны мне  триста  тысяч
пиастров.  Как видишь, сын,  в нормальное время я был бы в силах отвести  от
нас этот новый  удар  судьбы. Но  сегодня об этом и  думать  нечего. Нет, уж
лучше сразу выйти из игры, предоставив  кредиторам делиться остатками нашего
достояния.
     -- Но куда мы тогда денемся, отец? -- спросил дон Руис.
     --  Карай!  -- воскликнул Паредес.-- Не так уж трудно ответить на  этот
вопрос. Вам ведь всем известно, что у меня имеется небольшое ранчо, которое,
слава Богу, не обременено никакими долгами. Возьмите его, ми амо, а для себя
и для своей старой матери я всегда найду где-нибудь уголок. О, разумеется, я
и  не  думаю  сравнивать  свой дом  с  вашим дворцом, но  вам  все  же лучше
поселиться у меня, чем искать приюта  у чужих людей. Ну как, ваша светлость,
решено?
     --  Благодарю  вас,  друг  мой,--  после  минутного  раздумья  произнес
маркиз.-- Я принимаю ваше предложение. Я не стану, впрочем, долго обременять
вас; но  ваш дом  понадобится мне на несколько дней,  в  течение  которых  я
сделаю попытку спасти из этой катастрофы хотя бы самые жалкие крохи для моих
детей.
     -- Не заботьтесь о  нас, отец! -- с жаром воскликнула донья Марианна.--
Мы молоды и можем работать.
     -- Да вы не думайте, ми амо,-- вмешался снова дон  Хосе,-- мое ранчо не
так уж плохо. Я надеюсь, что с Божьей помощью  вы недурно там  устроитесь; у
меня по крайней мере вам нечего будет опасаться посещения некой особы.
     -- Вы намекаете,  конечно, Паредес, на дона Руфино Контрераса,-- сказал
маркиз.--  Вы  несправедливы к нему. Это один из лучших моих друзей, и  я не
могу нахвалиться его отношением ко мне.
     --Гм! Все возможно, ми амо, всяко бывает... Тем не менее я позволю себе
заметить, с вашего разрешения, что было бы благоразумнее повременить немного
с окончательным суждением о сеньоре сенаторе.
     -- Что-нибудь слышали о нем?
     -- Ничего, ми амо, ничего! Это я просто так, сам с собой разговариваю.
     --Да,  чуть было не  забыл! Отец,  ведь  у  меня письмо к вам  от  дона
Руфино! -- воскликнул дон Руис, протягивая маркизу запечатанный конверт.
     -- А мне,  к  слову  сказать,--  пробурчал  себе под нос  управитель,--
всегда были подозрительны люди, которые  предпочитают  бумагомарание  живому
слову.
     Маркиз тем временем вскрыл конверт и пробежал глазами письмо.
     -- Ну, по крайней мере- на этот раз,-- воскликнул он,-- вам не придется
обвинять дона Руфино в недостатке искренности и  ясности! Он уведомляет меня
о  мерах,  принятых против меня моими кредиторами, и, указав  мне  затем  на
безвыюдность  моего  положения,  предоставляет  мне  возможность,--  правда,
немного странную,-- с честью выйти  из него. Короче говоря, он просит у меня
руки  моей дочери и обещает внести  в  банк  на  ее  имя, в виде  приданого,
капитал  в  полтора миллиона пиастров и расплатиться,  кроме  того, со всеми
моими долгами.
     Донья  Марианна  сидела   не  шелохнувшись,  словно  пришибленная  этим
известием.
     -- Вот до чего мы дошли, дети мои! -- с горечью продолжал маркиз.-- Мы,
потомки  доблестного  рода,  должны  считать себя польщенными  искательством
человека, так мало подходящего в мужья моей дочери.
     -- И что же  вы намерены  ответить, отец, на это  странное послание? --
спросил дон Руис, задыхаясь от волнения.
     -- Сын мой, даже угроза  самой  ужасной нищеты не  может заставить меня
поступиться  моей  честью.  Моя  дочь  свободна в своем  выборе, она  вольна
принять или отвергнуть это предложение. Я не желаю ни  в коей мере влиять на
ее  решение. Она еще молода, и я не  имею права приковать  ее на всю жизнь к
нелюбимому человеку... Подумай, дочь моя, и поступай согласно велению своего
сердца. Заранее одобряю всякое твое решение.
     --  Благодарю,  отец,--  тихо  произнесла  молодая девушка,-- благодарю
тебя, но разреши мне ответить только через восемь дней. Я так поражена и так
взволнована, что не смогу сейчас принять какое-либо решение.
     --  Хорошо, дочь моя, я подожду с  ответом.  А  теперь, дети, прошу вас
удалиться. Паредес,  вы останьтесь  здесь. Прежде чем  окончательно покинуть
асиенду, мне надо отдать вам некоторые распоряжения.
     Брат   и   сестра,  почтительно  поклонившись  отцу,  молча   вышли  из
злосчастной комнаты,  в  которую  члены семьи де Мопоер  входили лишь в  тех
случаях, когда на них обрушивалось какое-нибудь несчастье.

Глава XXVIII
     ТИГРЕРО Брат и сестра вышли из Красной комнаты, храня угрюмое молчание.
Им было  не  до избитых взаимных  утешений. Они  даже не пытались поделиться
друг с другом своими  печальными мыслями. Когда они дошли  до вестибюля,  от
которого расходились  лестницы в их личные апартаменты, дон Руис, шедший  об
руку  с доньей Марианной,  остановился  и,  поцеловав сестру в  лоб, ласково
произнес:
     -- Прощай! И не падай духом, Марианна.
     --  Неужели ты собираешься  покинуть меня?  --  упрекнула  брата  донья
Марианна.
     -- Мне показалось, что ты направляешься к себе.
     -- Чем ты намерен заняться сейчас, Руис?
     --  Откровенно  говоря,  ничем.  У  меня  одна  только  потребность  --
движение,  одно  только  желание  --  бесцельно   носиться  взад  и  вперед,
наглотаться воздуха, иначе я, кажется,
     заболею. Эх,  оседлаю-ка  я сейчас  своего  Яго  и буду  часа дваа  три
скакать  по полям  куда только  глаза глядят!  Ц  -- Тогда будь  добр, Руис,
оседлай заодно и мою Мадрину.
     -- Ты намерена куда-нибудь поехать?
     -- Да, к своей кормилице. Мы давно не видались с ней, и
     сегодня мне особенно отрадно побыть у нее.
     -- И ты поедешь туда одна?
     -- Да, если ты откажешься составить мне компанию.
     -- А ты этого хочешь, сестренка?
     --И да и нет.
     -- Что за загадка?
     -- Я буду  откровенна  с тобой,  Руис.  Мне надо повидать кормилицу  по
делу;  может быть,  мне  придется  даже заночевать  в  ранчо.  И  мне  будет
неприятно, если ты станешь отговаривать меня.
     -- Ты забываешь, Марианна, что теперь в наших краях далеко не спокойно.
В   случае  внезапного   нападения   это   жалкое  ранчо   не  сможет  долго
сопротивляться. Подумай, что ждет тебя тогда.
     -- Я обо всем подумала,  Руис, я все взвесила. Но повторяю: мне надобно
ехать в ранчо и, возможно, остаться там даже не на одну ночь, а на двое-трое
суток.
     -- Я  знаю, сестра, что ты не какая-нибудь глупышка,-- после  минутного
раздумья  произнес  дон Руис.-- Прежде  чем  действовать, ты  все  тщательно
обдумаешь  и взвесишь. Ты не  открываешь  мне цели  своей  поездки,  но я не
сомневаюсь в  ее  серьезности и  поэтому не  стану  перечить тебе. Делай как
знаешь, я буду во всем помогать тебе.
     --  Благодарю  тебя,  Руис!  -- с жаром воскликнула донья Марианна.  --
Другого ответа я и не ожидала от тебя.
     -- Итак, я иду седлать лошадей?
     -- Иди,  я  подожду  тебя  здесь,-- сказала донья Марианна, спустившись
вместе с братом во двор.
     Ей недолго пришлось ждать: скоро показался дон Руис, ведя в поводу двух
оседланных коней. Брат и сестра вскочили в седла и выехали из замка.
     Было около четырех часов пополудни. Близился закат, спадал дневной жар,
отовсюду неслось звонкое пение птиц, приятной  прохладой  веяло от вечернего
ветерка,  уносившего  далеко  на