сенатор.   Сообщники
раскланялись,  словно  они были  самыми лучшими в мире  друзьями,  и наконец
расстались.
     --  Негодяй!  --  воскликнул  дон  Руфико, оставшись  один.-- Только бы
представился случай отплатить тебе  за все, что ты заставил меня  выстрадать
сегодня!  Уж я  его  не  упущу!  В  припадке  злобы  он разбил  великолепную
китайскую зазу, на беду подвернувшуюся ему под руку.
     Но  и мысли  бродяги,  когда  он следовал  за  слугой  по  апартаментам
сенаторского  дома,  не отличались  благодушием:  "Черт возьми, черт возьми,
какое жаркое было дело! Кажется, следует остерегаться моего дружка... Трудно
рассчитывать на  сеньора сенатора, скорее жди  от  него всякой пакости... Я,
кажется, напрасно подписал  эту  проклятую  бумагу... А  впрочем, чего же я,
собственно,   боюсь?   Он  слишком   нуждается  во  мне,  чтобы   подстроить
какую-нибудь ловушку... Надо все же быть начеку, это не повредит".
     Очутившись в передней,  бродяга надвинул на глаза поля своей поношенной
шляпы,  тщательно  завернулся  в  плащ  и  вышел,  провожаемый  почтительным
поклоном слуги. Перспектива попасться на  глаза полицейским  мало  улыбалась
Кидду,  поэтому,  возвращаясь  в  таверну,  он  принимал  все  те  же   меры
предосторожности, к которым прибегнул, направляясь к сенатору.
     Кидд  еще издали  заметил содержателя таверны, который, закинув руки за
спину  и расставив ноги, стоял на пороге и внимательно наблюдал за всем, что
творилось вокруг его дома.
     -- А-а! -- воскликнул хозяин, кланяясь Кидду.-- Уже вернулись?
     -- Как  видите,  приятель. Приготовьте мне  поскорее  завтрак, я  очень
занят сегодня.
     -- Неужели собираетесь покинуть нас?
     -- Я еще не знаю. Ну же, поспешите  с завтраком!  Кабатчик вынужден был
молча  прислуживать  своему  гостю.  А  Кидд,  поев  с  аппетитом   и  щедро
расплатившись с  хозяином, чтобы как-нибудь вознаградить его за свое нелюбез
ное обхождение, оседлал коня и уехал, так и не сказав, вернется он или нет.
     Четверть  часа спустя он уже  мчался в поле, с бесконечным наслаждением
вдыхая свежий и ароматный степной ветерок.

Глава XXXVI АСИЕНДА  ДЕЛЬ ТОРО
     Теперь,  читатель,  мы забежим на  пятнадцать  дней
вперед и вернемся в асиенду дель Торо. Но прежде чем продолжать наш рассказ,
мы  дадим  краткое изложение  событий,  которые произошли за эти  пятнадцать
дней.  Без такого изложения читателю трудно будет понять,  благодаря  какому
странному стечению  обстоятельств судьба свела лицом к лицу всех действующих
лиц  нашего  повествования  и как от столкновения их друг с другом  возникла
неожиданная развязка. Донья Марианна, очарованная доньей Эсперансой, а может
быть, просто  и  безотчетно  поддавшись тайному влечению сердца, согласилась
пробыть в лагере охотников еще два  дня. За  эти  дни, прошедшие  в теплых и
дружеских беседах,  девушка  сама  того не сознавая выдала свою  сокровенную
сердечную тайну.
     Донья  Эсперанса счастливо улыбнулась, услышав  это наивное  признание.
Она  давно  уже  догадывалась о  чувствах  девушки и  была  готова  всячески
поощрить их.
     Со своей стороны и Твердая Рука не противился магической власти над ним
доньи Марианны; от сознания, что он любим, его холодная замкнутость растаяла
и уступила  место  открытому восхищению. Увлеченный  страстью, он  приоткрыл
душу, обнажив благородные и  хорошие черты своего немного дикого  характера.
Но в  этой дикости были прямота и сила, которые так прельщают женщин, внушая
им тайное желание обуздать и покорить себе эти бунтарские натуры. За все эти
два  дня между молодыми людьми не было произнесено ни слова  о любви, но они
отлично поняли друг друга и не сомневались в своих взаимных чувствах.
     Пора было,  однако,  подумать о возвращении в асиенду. Было решено, что
донья Марианна сообщит отцу обо всем, что она узнала от доньи Эсперансы; что
она не откажет  наотрез дону Руфино, а будет  спокойно выжидать  дальнейшего
хода событий.
     --  Помните,--  сказала донья  Марианна,  протягивая  на  прощанье руку
охотнику,--  вся моя  надежда  на вас. Если ващи планы  не  осуществятся,  я
останусь одна, некому будет защитить меня, и мне останется только умереть...
Я не переживу крушения всех моих надежд!
     -- Надейтесь на меня, донья Марианна! Я поставил на карту свою жизнь  и
свое счастье и выиграю эту роковую партию, я в этом убежден!
     Вот   те  несколько  слов,  которыми  обменялись   молодые   люди   при
расставании. Эти слова стоили любых клятв в верности.
     --  Помните о легенде,--  сказала  донья  Эсперанса,  нежно обнимая  на
прощание девушку.
     Донья Марианна ответила ей улыбкой.  Тигреро держал поводья двух коней,
а Твердая Рука  с  группой  охотников  собрались охранять  путешественников,
издали следуя за ними.
     Двинулись в путь. Путешествие проходило в молчании. Донья Марианна была
всецело поглощена своими мыслями после всего  пережитого в лагере охотников,
а Мариано был так ошеломлен приемом  в лагере,  его  роскошью  и  комфортом,
невиданными  в  прерии,  что  не мог прийти в себя  от изумления. По желанию
доньи  Марианны,  торопившейся  вернуться домой, тигреро  избрал  кратчайший
путь, ведущий прямо в асиенду дель Торо, минуя ранчо. Когда путники достигли
ворот  замка,  позади  них раздался  выстрел. Девушка  оглянулась  и увидела
клубок  белого  дыма,  расстилавшийся  вдали  над  группой всадников.  Донья
Марианна  догадалась,  кто  это  стрелял,  и  помахала  на   прощание  своим
платочком. Новый выстрел дал  ей понять,  что ее сигнал принят; вслед за тем
охотники  повернули  коней  и  скрылись  в  лесной чаще.  Первым  человеком,
которого встретила в асиенде донья Марианна, был Паредес.
     -- Боже милостивый, нинья,-- воскликнул управитель,-- где вы пропадали?
Сеньор маркиз вне себя от беспокойства.
     --  Разве  моему  отцу неизвестно,  что  я  поехала  погостить  к  моей
кормилице?
     --  Дон Руис  говорил  ему  об этом.  Но  ваше  отсутствие  было  столь
продолжительным,  что  сеньор маркиз стал опасаться не случилось  ли  с вами
какой беды.
     --  Как  видите,  ничего  плохого  не произошло,  мой  добрый  Паредес.
Успокойтесь  и успокойте  моего отца. Я  не замедлю сама засвидетельствовать
ему свое уважение.
     --  Дон  Фернандо  вместе с доном  Руисом  проверяют  сейчас  состояние
укреплений асиенды. Ведь с часу на час мы ожидаем нападения индейцев.
     -- И пусть себе проверяют. А я тем временем отдохну в голубой гостиной.
Умираю  от усталости! Вы доложите отцу о моем возвращении; когда он закончит
свой осмотр, а до тех пор не надо беспокоить его.
     -- "Беспокоить"?! --  воскликнул дон  Хосе.-- Простите, сеньорита, но я
не могу согласиться с вами. Vivo Dios! Да маркиз никогда не простит мне, что
я не доложил ему немедленно о вашем возвращении!
     -- Если так, делайте как знаете, мой добрый Паредес. Дон Хосе, очевидно
только того и ожидавший, бросился со всех ног искать маркиза.
     -- Мой  дорогой  Мариано,-- обратилась  между тем  девушка к тигреро,--
никому  нет надобности знать, где мы  с вами  были и что  делали в эти  дни.
Пусть  все думают,  что я  не покидала вашего  ранчо. Я рассчитываю  на ваше
молчание. Настанет час, когда я сама расскажу все отцу.
     -- Слушаю, нинья, ваше слово для меня закон. Да мне вообще до этого нет
никакого дела.
     -- А  теперь я хочу  поблагодарить  вас,  Мариано,  за огромную услугу,
оказанную мне.
     -- Вы знаете, как я предан вам,  нинья. Я только  исполнил свой долг, и
не за что благодарить меня.
     Девушка, улыбнувшись, протянула ему руку и вошла в дом, а тигреро повел
двух коней в кораль мимо множества шалашей окрестных  хуторян, укрывшихся по
приказу маркиза в асиенде и заполнивших все ее дворы.
     Дон  Фернандо, услышав  радостную весть, бросился к до чери,  так  и не
закончив осмотра укреплений. По мере того как над  головой маркиза сгущались
грозные тучи, возрастала его любовь  и нежность  к детям; он словно искал  в
них  опоры,  чувствовал  необходимость  укрепить семейные  связи перед дицом
надвигавшегося несчастья.
     -- Жестокое дитя!  -- с ласковым  упреком произнес  он, обнимая дочь.--
Можно ли так долго пропадать в такое тревожное время?!
     -- Прости, отец, и поверь,-- сказала донья Марианна, ласкаясь к нему,--
что мысль о  тебе и о твоих  делах ни на минуту не  покидала  меня в эти дни
моего отсутствия.
     ---- У  тебя доброе сердце,  дитя мое! Но,  увы,--  со вздохом произнес
маркиз,-- мое положение отчаянное, меня уже ничто не спасет.
     -- Как знать, отец!
     -- Не убаюкивай  меня  ложными  надеждами: пробуждение будет еще  более
тяжким.
     --  Я  и  не  собираюсь  обольщать  тебя  несбыточными  мечтами!  --  с
достоинством произнесла она.-- Я привезла тебе нечто положительное и веское.
     --  "Положительное и веское"? В устах молодой девушки эти  слова звучат
довольно странно. Где же думаешь ты, дитя, найти это "нечто"?
     --  За ним не придется далеко ходить, оно здесь, у нас под ногами. Тебе
стоит  только  захотеть поднять  его. Дон Фернандо ничего не ответил, только
безнадежно склонил голову на грудь.
     --  Послушаем Марианну,  отец! -- вмешался дон Руис.-- Она всегда  была
ангелом-хранителем нашей семьи. Я верю ей, отец, она не сотворит себе забавы
из нашего горя.
     -- Благодарю тебя,  Руис! -- сказала донья Марианна.-- Да я лучше умру,
чем огорчу нашего отца!
     --  Господи,  я  сам отлично  это  понимаю! Но  вы еще  молоды,  лишены
жизненного опыта и склонны принимать свои желания за действительность.
     -- Но почему же все-таки не выслушать ее? -- возразил Дон Руис.-- Может
быть, Марианна и  ошибается... может быть, слова ее  не  произведут на  тебя
должного впечатления,  что,  во всяком  случае, ты  услышишь  в них любовь к
тебе.  Уже из-за  одного этого мы оба -- и ты и я -- должны  быть благодарны
ей.
     -- Но к чему все это, дети?
     --  Бог  мой, в  нашем отчаянном  положении нельзя  ничем пренебрегать,
отец! -- сказал дон Руис.-- Как знать? Иногда самые слабые существа приносят
самую большую пользу Разве не сказано: "Устами младенцев глаголет истина"?
     -- Ладно. Если ты этого требуешь, сын мой, я выслушаю ее.|
     -- Я не требую,  я прошу,  отец!..  Говори  же, сестренка! Го| вори, не
бойся.
     Донья Марианна  кротко улыбнулась,  обхватила шею отца руками  и, нежно
склонясь головой к нему на плечо, ласково шептала:
     -- Если  бы ты только знал,  отец,  как я  люблю  тебя, как я желала бы
видеть тебя счастливым! Но я не стану ничего тебе рассказывать, ты все равно
не поверишь мне,-- до того стран
     но и невероятно то, что я должна сообщить тебе.
     -- Видишь, дитя, я был прав!
     -- Одну минутку,  отец.  Я  не  стану  рассказывать,  но у  меня к тебе
серьезная  просьба,  такая  необычная,  что  я,  право,   не  знаю,  как  ее
выразить... Боюсь только, что ты не поймешь меня...
     --  О!  О! Дитя мое,-- улыбнулся  маркиз, явно заинтересованный словами
дочери,--  что  же  это  за  просьба,  которая  нуждается  в  таком  длинном
предисловии? Страшная, должно быть, штука, если ты так долго не решаешься ее
высказать.
     --  Нет, отец, ничего страшного нет, но, повторяю, это может показаться
тебе сумасбродством.
     -- Ах,  дитя мое, с некоторых  пор я такого  насмотрелся,  что меня уже
ничем не удивишь! Говори же, не бойся, я не стану упрекать тебя ни в чем.
     -- Сейчас, отец. Но прежде дай мне слово исполнить мою просьбу.
     -- Карамба! -- шутливо  воскликнул он.-- Ты, однако, предусмотрительна!
А я вот возьму да я откажу!
     -- Тогда все  будет кончено,  отец,-- с невыразимой  печалью произнесла
она.
     -- Успокойся, дорогая! Даю тебе слово. Довольна?
     -- О, благодарю, отец! Но это правда, да? Даешь честное слово исполнить
мою просьбу?
     -- Да, милая упрямица, да, сто раз да!  Даю слови исполнить все, что бы
ты ни попросила.
     Девушка  радостно запрыгала, хлопая в ладоши, потом с жаром расцеловала
отца.
     -- Честное слово, она помешалась-- произнес сияющий маркиз.
     -- Да,  отец, помешалась от счастья,  потому что берусь теперь доказать
тебе, что твои дела никогда еще не были в таком блестящем состоянии.
     -- Ну вот, теперь она начинает бредить!
     --  Нет, отец,-- сказал дон Руис, пристально следивший за сменой чувств
на подвижном лице сестры, отражавшем  все  ее внутренние переживания.-- Нет,
отец,  мне думается, что в  этой  головке возник сейчас какой-то проект, для
осуществления которого ей нужна полная свобода действий.
     -- Ты  угадал,  Руис.  Да, мне необходима  полная  свобода действий,  я
должна чувствовать  себя сегодня  всемогущей хозяйкой  -- по крайней мере от
восьми вечера до полуночи. Вручаешь мне эту власть, отец?
     -- Я поклялся, Марианна,-- ответил, улыбаясь, дон  Фернандо,-- и сдержу
свое слово. Итак, согласно твоему желанию, ты будешь  полновластной хозяйкой
асиенды с восьми часов вечера до полуночи. Никто, включая и меня, не посмеет
возражать против твоих поступков и  приказов.  Прикажешь объявить об этом во
всеуслышание нашим людям?
     -- Нет, не всем, а только двум из них.
     -- И кто же эти счастливцы?
     -- Мой молочный брат, тигреро Мариано, и наш управитель Паредес.
     --  Я вижу,  ты умеешь  разбираться в  людях!  Это самые  преданные нам
слуги. Такой  выбор  обнадеживает меня.  Продолжай,  дочь  моя. Что еще тебе
понадобится?
     --  Эти   люди  должны  вооружиться  кирками,   мотыгами,  лопатами   и
фонарями,-- сказала донья Марианна.
     -- Гм! Придется, значит, копаться в земле?
     ---- Возможно,-- загадочно улыбнулась девушка.
     ----  Все  эти басни о зарытых  кладах  давно уже отжили свой век, дочь
моя!  --   произнес   маркиз,  покачивая  головой.--   Если  когда-нибудь  и
существовали клады, то в этой стране они давно уже все вырыты.
     --  Я не могу ничего объяснить тебе, отец. Ты не знаецц.  моих планов и
не  можешь  правильно  судить  о них.  И  потом,--  добавила  она с чудесной
улыбкой,-- ведь ты  не имеешь права возражать мне, ты должен первым показать
пример повиновения, а ты поднимаешь знамя восстания!
     --  Справедливое   замечание,   дорогая!  Каюсь  и  приношу   повинную.
Приказывай дальше.
     -- Мне  остается сказать  только одно: ты, отец, и ты, Руис должны тоже
вооружиться теми же орудиями, так как я намереваюсь заставить работать и вас
обоих.
     -- Ну, это ты уж хватила! -- рассмеялся дон Руис.-- Что касается  меня,
то  это  куда ни шло, я  еще  молод. Но отец...  Смилуйся, сестренка, нельзя
впрягать отца в такую работу!
     --  А может  быть, и мне самой придется взяться за лопату! Поверь  мне,
брат мой:  это  дело гораздо  серьезнее, чем ты думаешь.  Я вижу, вы оба  не
верите мне, но я готова поклясться!
     -- Нет, я верю тебе, сестра.
     --  А  мне кажется, Руис,  что и ты начал сомневаться, хотя из любви ко
мне и не хочешь в этом  сознаться. Так вот, я клянусь самым дорогим  мне  на
свете, то есть вами обоими, что я действую не наугад и уверена в успехе!
     Глаза  девушки горели такой верой, она говорила с таким жаром, что двое
мужчин, склонив  головы,  признали  себя  побежденными:  ее вера поборола их
неверие. Она убедила их.
     -- Все твои желания будут исполнены,-- сказал дон Фернандо. -- Выйдет у
тебя что-нибудь  или нет, я все равно буду благодарен тебе  за твое рвение и
заботу о моих делах. Дон Руис  по приказанию отца отправился за доном Хосе и
тигреро.
     Тогда произошло то, что обычно случается  при подобных обстоятельствах.
В то время как донья  Марианна  спокойно  ждала наступления  назначенного ею
часа, дона Фернандо и дона Руиса прямо трясло от возбуждения.
     Время тянулось  для них  мучительно долго;  подстрекаемые любопытством,
они буквально не могли и минуты усидеть на одном месте.
     Наконец пробило восемь часов.
     -- Пора! -- сказала донья Марианна.

Глава XXXVII ПАРК
     Все южные народы любят тень, цветы и птиц. Вынужденные из-за  жары
проводить  большую  часть суток на  открытом  воздухе, они  довели  практику
садоводства до высоты, недоступной для северных стран.
     Итальянцы и испанцы  не перестают трудиться над  тем, чтобы  превратить
свои сады в  настоящие  оазисы, где можно было бы дышать свежим воздухом, не
подвергаясь преследованиям мошкары -- этого безжалостного бича тропических и
субтропических  широт.  Эти  насекомые,  неизвестные  обитателям  умеренного
пояса, в полдень мириадами роятся здесь в каждом солнечном луче. На особенно
большую,  прямо-таки   научную   высоту   поднята  культура   садоводства  в
испаноамериканских  странах,  где  между  полуднем  и  тремя  часами  земля,
согреваемая  с  раннего   утра  раскаленными  лучами  южного  солнца,  пышет
губительным   жаром  и  до  того  изменяет  структуру  воздуха,  что  дышать
становится  почти  невозможно.  Богатый и выразительный испанский язык имеет
два  слова   для  передачи  понятия  "сад":  слово  "хардин",   под  которым
подразумевается  исключительно  цветник; здесь  на  открытом воздухе  растут
великолепные цветы, которые в странах умеренного климата выращивают только в
оранжереях, да и то лишь чахлыми и блеклыми. Слово же "уэрта" означает более
обширный  сад; тут и  огород,  и плодовый  сад,  и длинные  тенистые  аллеи,
водопады,  фонтаны и  пруды -- одним словом,  весь тот ансамбль,  которому в
Европе мы даем неточное название парка.
     В асиенде  дель  Торо  был  такой  парк, над  благоустройством которого
трудились все поколения маркизов де Мопоер. Этот парк, территория которого в
Европе, где человеческое жилье сведено к позорно малым размерам, сошла бы за
огромную,  в  Мексике  считался  небольшим.  Он  занимал  всего   Двенадцать
гектаров.  Правда, сравнительно небольшой размер парка  дель Торо  искупался
замечательной планировкой местности  и обилием  тенистых  аллей,  чем  он  и
славился в Соноре. В  восемь часов  вечера  в асиенде пробили сигнал "гасить
огни".  Пеоны  и  пастухи  кончили  работать и  разошлись  по своим шалашам.
Паредес отправился расставлять ночных дозорных на  стенах замка.  С тех  пор
как   стали  опасаться  нападения  индейцев,  он  это  делал  каждый  вечер.
Предосторожность  не лишняя, особенно теперь, когда  стояли  безлунные ночи,
излюбленные индейцами для набегов.
     Удостоверившись, что часовые на  своих постах, Паредес в  сопровождении
старших пастухов и пеонов обошел асиенду, проверяя, потушены ли  все огни, и
только тогда  отправился  вместе  с  тигреро  в  голубую  гостиную, где  уже
собрались дон Фернандо, дон Руис и донья Марианна.
     -- Все в порядке, ми амо,-- доложил управитель маркизу.-- Все разошлись
по своим шалашам, ворота заперты, часовые на своих постах.
     -- Вы проверили, Паредес, нет ли кого в корале  или в парке? -- спросил
маркиз.
     -- Никого, я все решительно обошел и тщательно осмотрел.
     -- Отлично!..  Ну что ж, дочь моя, приказывай, мы готовы исполнять  все
твои распоряжения.
     --  Вы  все приготовили,  Паредес?  --  обратилась  к управителю  донья
Марианна.
     --  А  как  же, нинья! Я  припрятал  у  акаций, что  у  входа в большой
цветник, шесть кирок, шесть лопат и шесть мотыг.
     -- Зачем так много? -- невольно рассмеялась девушка.
     -- А  на случай  поломки. Если  не  будет  запасных под  рукой,  работа
задержится, а ведь срок для нее не так уж велик.
     -- И то верно... Сеньоры! Прошу следовать за мной.
     -- Зажечь фонари? -- спросил дон Руис.
     --  Нет. Мы  зажжем их, когда  будем на месте. Ночь, правда, темная, но
местность знакомая, мы и впотьмах прекрасно  доберемся куда надо. Свет может
быть замечен, и возникнут подозрения, которых нужно обязательно избежать.
     -- Правильно,-- заметил маркиз.
     И четверо мужчин  отправились  следом  за  доньей  Марианной. Они пошли
внутренним ходом, чтобы миновать двор, где спало множество людей, и проникли
в парк  через  большую двухствор