азалось, что из места заключения  бежали  четыре  опасных  преступника,
осужденных за бандитизм и убийства.
   - Поначалу, - говорил майор, - они вели себя тихо. Представьте себе, даже
попросились на работу. Ну что  ж,  пустили.  Сам  комендант  поехал  с  ними
заготовлять дрова. Взяли грузовик и поехали - комендант, шофер, один боец  и
эти четыре птички. Как заехали в лес,  так  коменданта  зарезали,  в  шофера
стреляли и тяжело ранили. Боец, правда, стал  отстреливаться,  но  неудачно.
Они вскочили в машину - и давай на шоссе и на север...
   - Интересно, - сказал Федор Павлович.
   - Уж чего интереснее, товарищ управляющий! Сами видите! Теперь  нам  ваша
помощь прямо-таки необходима.
   - В каком смысле?
   - А ведь вы организуете широкую экспедицию на поиски партии Ускова?  И  я
сразу решил, так сказать, пристроиться к вам. Сколько наземных групп  пойдет
в горы?
   - Шесть. По четыре - пять человек в каждой.
   - Я, если не возражаете, направлю четырех своих сотрудников в четыре ваши
партии. А  в  двух  остальных  мы  проведем  соответствующую  беседу,  дадим
указания.
   - Конечно! Дело щекотливое. Как же это их упустили?
   - Прикинулись овечками...
   - Оружие у них есть?
   - Да, у коменданта револьвер взяли. Но,  по-моему,  они  расстреляли  все
патроны, так что теперь револьвер у них вроде и не опасен.
   - А след куда повел?
   - Почти до конца трассы. Там они утопили машину;  просто  спустили  се  с
обрыва в реку, а сами подались в горы. У них  топоры  есть,  ножи.  Три  дня
назад  радировали  из  района  Бусканды,  что  неизвестные  ограбили  заимку
горняков. Убили сторожа. Так что теперь они с продовольствием.  Уйти-то  им,
правда, некуда, но обезвредить их нужно немедленно, иначе они будут  держать
в страхе и ваши поисковые партии, и все местное население...
   - Если сейчас по снегу вы их не найдете, майор, летом будет во много  раз
труднее. Человека обнаружить в тайге не гак-то просто.
   - Потому-то я и прошу вашей помощи. У меня оперативные силы невелики. Без
ваших людей и без охотников мы вряд ли  много  успеем.  Так  как  же,  Федор
Павлович?
   - Что ж, поможем. Направьте бойцов в наши группы.  Мы  со  своей  стороны
разъясним всем товарищам, они будут начеку и  при  встрече  не  упустят.  Но
почему вы думаете, что убийцы пошли именно в район белого пятна, то есть как
раз в то место, куда мы сейчас направляем наших людей?
   - Если бы они скитались по местам обжитым,  мы  бы  получили  сигналы,  а
может быть, их и самих уже приволокли бы. А сигналов-то нет. Значит, бандиты
ушли на северо-восток, в безлюдье. Да и ограбление  заимки...  Заимка  стоит
как раз на границе обжитого района, где-то возле  первых  горных  цепей.  И,
наконец, посудите - что им остается? Только уходить  от  людей,  куда  глаза
глядят, скорей всего - прямо на восток, к границе, в надежде уйти  на  чужую
сторону.
   - Так!.. Понятно! - Присутствовавший тут же Андрей Иванович  Швец  сказал
майору, что выезжает на восьмую базу через четыре  дня,  а  еще  дней  через
десять с базы выйдут партии. Он предложил майору встретиться еще раз,  чтобы
поговорить о деталях.
   Майор и замполит уже собирались уходить,  когда  Басюта  рассказал  им  о
визите жены и дочери Ускова:
   - Они хотят во что бы то ни стало участвовать в розысках...
   - И вы разрешили? - почти с испугом воскликнули одновременно и замполит и
майор. - Да ведь это же...
   - Разрешил. Я не знал этой истории с бандитами. А теперь я все думаю, как
быть. Опасность не маленькая, а ведь женщины...
   - Откажите. Объясните причину.
   - Объяснение их не устроит. Пусть хоть земля трясется и камни  с  неба  -
они все равно пойдут. А вот вы, Андрей Иванович, постарайтесь удержать их на
восьмой базе.
   Управляющий трестом Федор Павлович Басюта всего несколько лет  назад  сам
бродил по тайге и горам с геологическим молотком в руках.  Ученик  академика
Ферсмана, он прямо из института приехал  на  Дальний  Север,  и  с  тех  пор
геология этого малоизученного края стала целью и смыслом его жизни. Там, где
проходил своей неторопливой  походкой  этот  высокий,  подобранный  человек,
вскоре начинали дымиться избушки, слышался стук топора новосела  и  шуршание
гальки на золотопромывочном лотке. За первыми изыскательскими  партиями  шли
строители,  старатели,  дорожники;  возникали  поселки  и  рабочие  городки,
прииски и шахты; в таежной глухомани  уже  слышалось  радио,  стучал  движок
электростанции, гудели машины. А человек,  вдохнувший  жизнь  в  эти  земли,
уходил дальше, переправлялся  через  новые  реки,  снова  прорубался  сквозь
тайгу, все сужая и сужая таинственное и манящее белое пятно на карте.
   Когда ему говорили об удобствах городской жизни, об оседлости, он  только
удивленно подымал брови, отказываясь понимать собеседника.  Разве  не  самое
лучшее в жизни - сидеть вечером у  костра,  глядеть  на  хлопотливую  горную
речку, слушать величавый шум таинственного леса,  любоваться  алыми  бликами
солнца,  уходящего  за  скалистые  вершины  неведомого  горного  кряжа!  Как
радостно билось сердце Басюты, когда в каком-нибудь диком  ущелье  он  после
долгих поисков находил среди скальных обломков и бережно брал в руки камень,
в котором искрился металл! Хотелось петь в такие минуты, кричать от радости,
чтобы слышала вся тайга, все горы о том,, что еще одно месторождение открыто
и с этим открытием страна станет еще богаче и сильней...
   Но  годы  взяли  свое.  Постарел  человек,  отяжелел.  И   тогда   Басюта
по-настоящему оценил, каких помощников он воспитал, каких вырастил учеников.
Его ученик, его бывший практикант Усков стал  ведущим  разведчиком.  Не  мог
Басюта примириться с мыслью, что погиб  кто-то  из  его  смены,  что  терпят
бедствие люди, которые должны были окончательно заштриховать белое  пятно  и
доделать незаконченную им работу. Розыски партии номер 14-бис стали для него
делом жизни.
   На одной из машин в район восьмой базы уехали жена и дочь Ускова.  В  тот
же день на базу прибыли четверо военных в телогрейках и с винтовками.

   Глава двадцать шестая
   о первых днях. проведенных Петей в пути, и о встрече, которой не  удалось
избежать
   Было около полудня, когда Петя вышел из пещеры.
   Солнце светило так ярко, что на снег  нельзя  было  смотреть.  Апрельский
снег для непривычных глаз - сплошное сияние  белого,  красного,  оранжевого,
лилового, фиолетового цвета. Сначала просто рябит в глазах, потом начинается
какая-то щекотка, человеку хочется тереть и тереть  глаза,  и  он  трет  их,
отчего бежит обильная слеза, глаза краснеют и скоро где-то под нежным  веком
появляется помеха, будто в глаз попала соринка. Но это не соринка, а прыщик.
Это начало серьезной глазной  болезни,  лечить  которую  можно  лишь  полным
покоем в темноте, постоянно пересиливая охоту потереть воспаленные глаза...
   Петя щурился и никак не мог подавить в себе желания совсем закрыть глаза.
Он отвык от снега. В кратере давно уже все зеленело, а здесь, куда ни глянь,
белая безмолвная пустыня да дикие угрюмые камни.
   Сразу пришлось встать на лыжи. Снег подтаивал и оседал. Обувь намокала  и
тяжелела, ноги проваливались.
   На лыжах дело пошло лучше. Крикнув собак, Петя пошел  из  ущелья  тем  же
путем, каким они шли когда-то с Любимовым. Хотелось к  вечеру  добраться  до
месторасположения старого лагеря и там заночевать. Но,  сколько  ни  смотрел
Петя, он нигде не обнаружил даже малейших примет их  былой  стоянки:  только
белая пелена искристого снега...
   Петя пошел на юг, посматривая на компас и на карту, сделанную  Усковым  и
Любимовым. Вот когда он оценил труд проводника, который в течение  всего  их
пути делал зарисовки маршрута!
   Проходили часы. Собаки устали и теперь уже не бегали взад-вперед,  а  еле
плелись. Солнце стало садиться, а  вокруг  все  те  же  дикие  камни  мрачно
выглядывали из-под снега да расстилался белый  саван  долины.  И  ни  звука.
"Хоть бы ворона каркнула, - подумал Петя и с тоской вздохнул: - Ни веток, ни
дров, один голый камень кругом. Придется обойтись без костра".
   Когда совсем стемнело, Петя выбрал уголок между двумя  большими  скалами,
выгреб снег и кое-как устроился прямо  на  камнях.  Собаки  проголодались  и
грустно поглядывали на хозяина, ожидая ужина.
   - Охотиться надо, - внушительно заявил им Петя и развязал торбу с едой.
   Но разве можно спокойно проглотить кусок,  если  на  тебя  смотрят  такие
просящие глаза! Пришлось поделиться с Кавой  и  Туем  пирогами  Хватай-Мухи.
Закусив, Петя залез в спальный мешок, положил под себя ружье и уснул  Собаки
посидели, покрутились и  тоже  легли,  свернувшись  калачиком  под  боком  у
хозяина.
   Ночь.. Тихая, звездная, морозная, долгая, темная  ночь.  Ни  ветерка,  ни
шелеста. Чуть потрескивает смерзающийся снег, мигают близкие крупные звезды,
и кажется, нет на всем белом свете никакой жизни: все  вокруг  на  тысячи  и
тысячи верст безмолвно, безжизненно, мертво. Но Петя спит. Спят рядом с  ним
его собаки, бьются три сердца - маленькое гнездышко  живой  материи  в  этом
царстве безмолвия.
   Не удалось, однако, Пете  проспать  всю  ночь.  Хоть  и  добротно  сделан
спальный мешок и пригревают с боков меховые клубочки собак, а холод  все  же
добирается  и  внутрь  мешка,  под   одежду,   холодит   спину,   ноги.   На
двадцатиградусном морозе долго не вылежишь.
   "Лучше я днем на солнышке досплю", - решил Петя и вылез из  мешка.  Холод
пробирал его все сильнее. Петя заторопился, свернул мешок, связал вещи, взял
ружье, стал на лыжи и пошел. Пошел вперед, в темную  ночь,  с  одним  только
желанием скорее согреться.
   Оказывается, ночью даже  лучше  идти!  Мороз  крепко  сковал  подтаявший,
мокрый снег. Ледяной  наст  легко  выдерживает  тяжесть.  На  лыжах  -  одно
удовольствие! Они хорошо скользят и сами летят вперед. Да и собакам веселей.
   Петя скоро согрелся и приободрился.
   "Туда ли я иду?" - подумал он и высек огонь, чтобы  проверить  дорогу  по
компасу.  Линия  движения  чуть  отклонялась  от   нужного   градуса.   Петя
остановился, но тут же вспомнил о магнитном отклонении.
   "Семь градусов... Так говорил Усков. Значит, правильно иду".
   Ночью камни и обрывы выглядели совсем черными. Все дышало неизвестностью,
было жутко. Даже собаки и  те  жались  к  ногам.  Белеет,  поблескивает  под
звездами снег, скрипят ремни, позвякивает котелок. Весь застывший темный мир
чутко прислушивается к этим звукам. Жутковато...
   Признаемся, что страх гнался за Петей по пятам. Петя слышал, как трепетно
стучит сердце, и шел все скорее и скорее, пока не выбился из сил.  Тогда  он
остановился и, боясь оглянуться, прислушался. Ничего,  кроме  гулкого  стука
собственного сердца... И тут он вспомнил: вот так же шли когда-то  Иванов  и
Сперанский... Им было куда хуже, чем ему... Петя улыбнулся, сдвинул шапку  с
мокрого лба на затылок, передернув плечами, поправил лямки  вещевого  мешка,
спокойно пошел вперед и запел во все горло:
   И тот, кто с песней по жизни шагает, Тот никогда и нигде не пропадет...
   Темнота сгустилась еще больше, как это  всегда  бывает  перед  рассветом.
Долина внимала песне, безмолвная и мрачная.
   Кончилась ночь. На востоке, за горами и  сопками  посерел  небосклон.  На
горизонте появилась светлая  полоска.  Она  постепенно  ширилась,  розовела.
Начинался чистый восход. Небо медленно теряло свою темно-синюю окраску. Свет
накапливался, стремился вверх, гасли звезды, и нежно-красное зарево заливало
небосклон все шире и шире. Вот оно захватило уже полнеба. Петя шел прямо  на
восход, улыбкой приветствуя солнце. Холодное,  но  яркое,  оно  в  оранжевом
тумане выплыло из-за сопок, и по снегу брызнул миллион  бриллиантовых  искр,
таких ослепительно ярких, что Петя закрыл глаза. А когда через миг он  снова
открыл  их,  уже  стоял  настоящий  день:  темнота,  страх  и  мрак  пропали
бесследно, стало весело и легко.
   Петя посмотрел в бинокль.
   Где-то там, на повороте долины, чернел лес.
   В полдень, когда снег под лыжами стал с шуршанием оседать, а  с  деревьев
валились белые ошметки и освобожденные ветви радостно взмывали  вверх,  Петя
решил сделать привал. Солнце теперь уже не только светило, но и  грело.  Все
тело налилось усталостью и истомой. Безудержно хотелось спать.
   "Я имею право отдохнуть, - уговаривал себя Петя. - Я  ведь  полночи  шел,
теперь могу полдня и отдыхать".
   Петя уже хлопотал возле повалившегося сухого дерева
   В  лесу  было  как-то  веселей.  И  хотя  чахлый  был  этот  высокогорный
лесок-тальник  вдоль  ручья:  карликовые  березки  по  сторонам  да   тонкие
лиственницы  с  обвешанными  мхом  стволами,   -   а   все-таки   лес.   Где
растительность, там и жизнь.
   Нетрудно расчистить лыжей снег около старого дерева до самого  мха,  где,
как бисерины, еще висят прошлогодние ягоды  брусники  и  зеленеют  блестящие
листочки брусничника. А потом  навалить  сухих  сучьев  на  эту  площадку  и
запалить веселый костер, чтобы пламя до  неба!  Пар  подымается  от  тающего
снега и подсыхающей земли. Придется отодвинуться  подальше  и  закрыться  от
сухого жара, как ни хочется настуженному телу вобрать дорогое  тепло.  Пусть
прогорит костер. Горячие угли нужно раскидать по площадке, а  когда  угольки
потемнеют, накрыть теплую  землю  ветками  стланика  или  даже  лиственницы,
расстелить свой мешок поверх веток, забраться в него и через минуту  закрыть
глаза, повернуться к солнцу спиной и спать, спать, спать!
   Уже засыпая, Петя увидел умильные глаза Туя.  Пес  устало  облизывался  и
счищал с носа белые пушинки. Рядом с ним сидела смирная Кава.
   - Поели?.. Конечно,  по  мокрому  снегу  вам  зайца-беляка  догнать  пара
пустяков. Попробовали бы по пасту..
   И уснул, не договорив фразы.
   Петя проснулся, когда солнце уже село, небо с гало темнеть, а на  востоке
загорелась первая звезда. Повеяло бодрым морозцем. Отдохнувшему путнику было
тепло, даже  жарко  в  уютном  меховом  мешке.  Он  с  хрустом  потянулся  и
огляделся. Рядом спали собаки. Все было тихо и спокойно
   Но идти сразу не пришлось. Снег пропитался влагой и  оседал,  каждый  шаг
давался с трудом.
   "Лучше обождать, -  подумал  Петя.  -  Теперь  отдохну,  а  ночью,  когда
подморозит, пойду дальше".
   Костер загорелся. Его, должно быть, далеко было видно в темноте - красный
глазок на черном фоне леса. Петя  растопил  котелок  снега,  заварил  листья
черной  смородины,  которые  дал  ему  в  дорогу  Владимир  Иванович,  и   с
наслаждением напился этого "чаю", закусывая пирогами Луки Лукича.
   Только около полуночи стал он на лыжи  и,  бросив  прощальный  взгляд  на
тлеющие угли, пошел по долине, которая вела на юг.
   Ночью редкие обитатели молчаливого  нагорья  снова  слышали  человеческую
песню: это  пел  одинокий  мальчик,  быстро  скользивший  по  узкой  долине.
Навострила уши лиса, повел  влажным  носом  заяц,  на  минуту  подняла  свои
белесые, перепончатые веки меланхолическая ворона, уснувшая  на  ветке.  Все
слушали песню, а она постепенно утихала, уходила вниз по ручью, и снова  все
кругом становилось мертво, темно и безмолвно...
   День, два, три, четыре...
   На пятый день пришлось свернуть в сторону, оставив приятную  долину,  где
можно было найти и дрова и пищу для собак: долина стала уходить на восток. А
Петя шел все на юг и на юг, прямо через  невысокие  сопки,  через  распадки,
увязая в снегу, перебираясь через каменистые вершины  с  лыжами  на  плечах,
скатываясь с крутых берегов неведомых  речушек.  Уже  близко,  наверное,  до
долины Бешеной реки, после которой останется только половина пути.
   В горах не удалось идти ночами: слишком  уж  сложным  и  запутанным  стал
маршрут. Заблудишься ночью - и все...
   Чем выше в горы, тем ниже и реже лес Но между сопками, в распадках, тайга
стояла задумчивая, старая, вся в буреломах и завалах В низинах  было  жарче,
теплый воздух застаивался Парила оголенная земля на южных склонах,  слышался
веселый звон капели с обрывов, на снегу пестрел узор  из  следов  куропаток,
глухарей и рябчиков
   В один из таких солнечных дней Петя Одинцов вышел на вершину гольца - как
здесь называют каменистые сопки без растительности - и в радостном изумлении
поднял руки далеко впереди и внизу чернела густая масса леса, а на горизонте
поблескивал так хорошо знакомый ему горный кряж. Это и была  долина  Бешеной
реки!  Вот  куда  он  должен  спуститься,  вот  где  он  сможет   отдохнуть,
поохотиться, чтобы с новыми силами предприняв еще более  трудный  бросок  на
юг, к своей геологической базе,  к  шоссе,  по  которому  можно  проехать  в
Хамадан
   - Значит, правильно идешь, товарищ Одинцов! - громко похвалил Петя самого
себя. - Пошли!  -  крикнул  он  собакам  и  легко  тронулся  вниз,  наискось
перерезая на лыжах пологий спуск.
   Лес снова становился все гуще и выше. Пришлось снять лыжи  и  пробираться
сквозь заросли пешком Буреломы, засыпанные снегом, мешали идти,  то  и  дело
подстерегали предательские промоины. Сотни следов зайцев,  лис,  даже  волка
говорили о том, что распадок заселен и полон жизни.
   В одном месте распадок сузился Крутые, почти отвесные стены поднялись  по
сторонам Большие тополя с густым подлеском из багульника заполнили темную  и
сырую щель Где-то, невидимый под сугробом снега, журчал ручей. Стало немного
жутко.
   - Вперед! - послал он собак, и они пробежали мимо него.
   А  дальше  все  произошло  со  скоростью  кинокартины,  заснятой  методом
замедленной съемки.
   Собаки отчаянно залаяли Опытным ухом Петя  определил,  что  лают  они  на
крупного зверя Он быстро скинул заплечный мешок, взял ружье на  изготовку  и
щелкнул курками.  Лай  не  удалялся  и  не  приближался  Тогда  Петя  сделал
несколько шагов вперед. И вот открылась  небольшая  узкая  полянка,  зажатая
каменными скалами.  На  тонкой  сухой  лесине  сидели,  вцепившись  в  ствол
когтистыми лапами, два медвежонка и дико озирались по сторонам. Туй  и  Капа
танцевали вокруг дерева, оглашая окрестности призывным лаем.

   У Пети перехватило дыхание. Он машинально переложил пистолет  из  заднего
кармана брюк в карман полушубка. "Сейчас явится  разъяренная  медведица",  -
мелькнуло в голове.  По  сторонам  нависли  отвесные  утесы,  под  которыми,
видимо, была берлога, откуда  собаки  и  выгнали  медвежат.  Куда  деваться?
Назад? Но грозный рев раздался именно сзади. Лохматая грозная  медведица,  с
треском ломая кусты, спешила  на  выручку  детенышам.  Если  мирная  наседка
бросается  на  собаку,  защищая  своих  цыплят,  то  что  же  может  сделать
разъяренная медведица?!
   Собаки, занятые медвежатами, которые, по их  мнению,  представляли  очень
легкую добычу, увидели медведицу, когда она оказалась  слишком  близко.  Как
раз на ее пути стоял Петя. Медвежата, услышав мать, подняли отчаянный  визг.
Медведица взъерошилась, обезумела от злобы, ей некогда было встать на  дыбы.
Как тяжелый снаряд, ринулась она на Петю. Раздался  выстрел.  Ухо  с  клоком
шерсти  и  мяса  полетело  в  сторону.  Брызнула  кровь.  Оглушенный   зверь
перевернулся на месте, но тут же снова бросился на врага. Еще выстрел, почти
в упор. Туй одним прыжком сел на  медвежью  морду.  Но  поздно,  милый  Туй,
слишком поздно ты бросился на выручку своему хозяину! Ударом лапы зверь сбил
человека, рванул одежду и подмял его под себя. Кава с  отчаянной  решимостью
кинулась в свалку. Еще раз, теперь уже под тушей, раздался выстрел - на  сей
раз пистолетный.
   Мохнатая махина дрогнула,  обвисла,  конвульсии  прошли  по  всему  телу.
Собаки, дрожа от ярости, рвали зверя, захлебывались  и  кашляли  от  шерсти,
забившейся им в пасть.
   А над всем распадком, где  разыгралась  эта  трагедия,  длившаяся  меньше
минуты, несся истошный, вой до смерти перепуганных медвежат, которые все еще
сидели  на  лесине,  судорожно  вцепившись   в   нее   маленькими,   острыми
коготками...

   Глава двадцать седьмая
   Великое  переселение  му