, улыбнулся и протянул руку. Он произнес  фразу,  которая  удивила
всех и в то же время сразу разрешила все загадки:
   - Мы... мы рады вас видеть в добром здоровье, товарищ Сперанский...

   Глава шестнадцатая
   Первое знакомство. - Урок политграмоты. - Дик и Лас
   Старик закрыл лицо руками и зашатался. Борис бросился к  нему,  взял  его
под руку. Сперанский заплакал. Скупые стариковские слезы просачивались между
пальцами, глухие рыдания вырывались из его груди.
   Он что-то бормотал сквозь  слезы,  пожимал  руки  незнакомцам  и  пытался
улыбнуться. Это ему не удавалось. Разведчики окружили старого  человека,  не
зная, как быть, что ему сказать.  Потрясены  были  обе  стороны.  Сперанский
прожил почти тридцать лет в одиночестве, и вдруг - люди! К тому же пришельцы
из далекого полузабытого им мира знают его, называют его по имени,  называют
"товарищ"...
   - Дорогие друзья, извините меня за слабость,  тысячу  раз  извините...  -
глухо говорил он. - Кто бы вы ни были, господа, в вашем лице  я  приветствую
своих  долгожданных  избавителей.  Вы  не  можете   себе   представить   мое
состояние... Я благословляю этот счастливый день  и  бесконечно  рад  видеть
вас, товарищи...
   Широко расправив плечи, он обнял  и  поцеловал  Ускова,  потом  всех  его
спутников. Слезы  не  переставая  катились  по  морщинистому  лицу  старика.
Хватай-Муха  тоже   плакал,   счастливо   улыбаясь   сквозь   слезы.   Петя,
отвернувшись, кусал губы и украдкой вытирал глаза. Какая встреча!... Кто  бы
мог подумать, что на дне кратера они  встретят  человека,  которого  считали
погибшим, в гибели которого не сомневались, потому  что  сомневаться  нельзя
было!
   Когда наконец все немного успокоились, Усков снова торжественно  протянул
Сперанскому руку:
   - История ваша стала нам известна совсем недавно - и  только  нам,  и  то
лишь благодаря случайности. Позвольте мне,  дорогой  Владимир  Иванович,  от
имени нашей обновленной Родины - Союза Советских Социалистических  Республик
приветствовать в вашем лице достойного гражданина и засвидетельствовать  вам
глубокое уважение и благодарность Родины за все, что вами сделано в  далекие
предреволюционные годы для торжества идей социализма. Разрешите мне еще  раз
обнять и поцеловать вас, дорогой доктор...
   Они поцеловались снова и крепко пожали  друг  другу  руки.  Сперанский  с
посветлевшим от радости лицом и сияющими  глазами  смотрел  на  своих  новых
друзей, ощупывал их одежду, обнимал,  пожимал  им  руки,  быть  может  желая
убедить самого себя в реальности происходящего.
   - Но, товарищи, почему вы знаете меня?  Откуда  вам  стала  известна  моя
история? И что за случайность помогла вам  обнаружить  мое  местопребывание?
Неужели Никита Петрович жив? Но ведь  он,  несомненно,  был  уверен  в  моей
гибели...
   - Увы!... Ваш спутник давно  спит  вечным  сном.  Мы  нашли  его  прах  в
нескольких сутках ходьбы отсюда. Потеряв вас, он потерял остатки  физических
и моральных сил и не мог  уже  преодолеть  трудности,  какие  вам  удавалось
одолеть вдвоем. Но он оставил записку, которая и  привела  нас  сюда.  Когда
Никита Петрович потерял надежду найти вас, он продолжал путь один. Пройдя от
злополучной  пещеры  километров  восемьдесят  на  юг,  он  упал  в  полынью,
отморозил ноги и умер от гангрены в яранге одного охотника  якута,  недалеко
отсюда, в Золотой долине. Мы, геологи, случайно набрели на могилу Иванова  и
нашли его дневник. По следам дневника мы пришли сюда. Я сразу догадался, кто
вы.
   Во время всей описываемой сцены на мамонтов не обращали внимания.
   А мамонты стояли неподвижно, как изваяния. Их  большие  уши  были  слегка
откинуты назад. Казалось, умные животные прислушиваются к  странным  голосам
этих маленьких существ. Гиганты удивляли своим ростом. Если  бы  не  длинная
шерсть, свисавшая у мамонтов с живота более  чем  на  метр,  люди  могли  бы
свободно, чуть пригнув головы, пройти у них под брюхом.
   Но вот Сперанский поднял голову и скорее выдохнул, чем выкрикнул:
   - Гха... Гха!.. Дик... Лас... Домой!
   Животные послушно  переставили  свои  ноги-тумбы,  замотали  головами  и,
выставив длинные бивни, пошли  вперед.  Туй  и  Кава,  давно  ретировавшиеся
подальше, заметив, что чудовища уходят,  сделали  большой  круг  и  молчком,
трусливо поджав хвосты, вернулись к своим хозяевам. Они  даже  не  лаяли  на
мамонтов, подавленные величественным видом животных.
   Не в силах справиться с охватившим его любопытством, Петя спросил:
   - Скажите, это мамонты?..
   - Да, дорогой мальчик, это мамонты, -  ответил  Сперанский,  улыбаясь.  -
Самые настоящие, живые мамонты и, пожалуй, единственные в мире представители
эпохи великих оледенений. Как ни странно, но  им  удалось  дожить  до  наших
дней. Мы еще поговорим об этом, мой юный друг. Вы, верно, гимназист, да?
   Петя растерянно оглянулся на Ускова. Все улыбнулись. Геолог заметил:
   - У нас классические гимназии упразднены. Их заменила общая средняя школа
- десятилетка. Петя перешел в восьмой класс...
   - Да, да... - Сперанский стал тереть лоб, что-то припоминая.  -  Простите
меня... ведь я так далек от современной жизни, господа... Последнее,  что  я
знал. это то, что в начале 1917 года произошла революция и царь отрекся, а в
начале апреля в Петрограде ждали Ленина,  руководителя  партии  большевиков.
Владимир Ильич Ульянов-Ленин... Что с ним? Он жив?
   Пусть читатель сам представит себе то волнение, с которым члены поисковой
партии  14-бис  давали  первый  урок  политграмоты  старому   члену   партии
большевиков,  почти  тридцать  лет  прожившему  на  дне  кратера,  вдали  от
человеческого общества.
   Усков, однако, боялся утомить старика. Тот буквально онемел от волнения.
   - Довольно на сегодня, - сказал геолог, улыбаясь. - Вам теперь,  Владимир
Иванович, придется усердно  позаниматься,  чтобы  узнать  хотя  бы  наиболее
важное из того, что произошло за эти три десятилетия. Но мы поможем вам...
   - Благодарю, благодарю вас, мои товарищи. Теперь же идемте ко мне, в  мою
усадьбу.
   Они пересекли лес и оказались на берегу большого озера. Пройдя немного по
берегу,  спустились  к  речке,  вытекавшей  из  озера,  перешли   мостик   и
направились к строениям, видневшимся на противоположном берегу.
   Оглянувшись, Борис снова увидел мамонтов. Они неторопливо  переправлялись
через речку вброд ниже по течению и теперь, видно, тоже шли к дому.
   - Владимир Иванович, - обратился он к Сперанскому, -  почему  вы  их  так
странно назвали, своих мамонтов, и как вам удалось их приручить?
   - Странно? Дик и Лас? Да это, попросту  говоря,  Дикий  и  Ласковый.  Они
оказались очень понятливыми животными, с высокоразвитым  мозгом.  Мои  самые
верные стражи и работники. Сейчас увидите. Если бы не они, мне бы не удалось
сделать и половины того, что я сделал.
   Мамонты шли размеренным шагом, особой иноходью,  переставляя  попарно  то
обе левые, то обе правые ноги одновременно.  На  ходу  колыхалось  огромное,
четырехметровой высоты, тело. Чуть подрагивал под густой шерстью запас жира,
отложенный к зиме в виде невысокого горба сразу за шеей. Шевелились толстые,
неуклюжие хоботы. Маленький, до смешного короткий  хвост  бил  по  массивным
ногам.
   Только  теперь  удалось  Пете  как  следует  разглядеть  глаза  мамонтов.
Довольно большие, немного продолговатые, они сидели глубоко  и  поблескивали
желтоватым огоньком. Широкий покатый лоб  животного  незаметно  переходил  в
мясистый хобот; когда мамонт поднимал его, хобот  смешно  морщился  и  пасть
складывалась в  гримасу  добродушного  смеха.  Но  самым  удивительным  были
все-таки бивни. Гладко отполированная кость  более  двадцати  сантиметров  в
диаметре, совершенно белая на концах, становилась чуть желтоватой,  кремовой
ближе к голове. Длина их превышала  три  метра.  Причудливо  изогнутые,  они
расходились немного в стороны и загибались вверх. Но, когда  мамонт  опускал
голову,  бивни  грозно  выставляли  острия  вперед,  и   было   видно,   что
несдобровать зверю, который рискнет сойтись с мамонтом в открытом бою!
   Дик и Лас, увидев своего хозяина в кругу других таких же существ, как он,
замахали хоботами, подняли их, как фанфары, и,  открыв  пасти,  оглушительно
затрубили. Глубокий и мощный рев, шедший словно из-под земли,  пронесся  над
долиной, заставил Туя и Каву прижаться к ногам людей и  тут  же  смолк.  Его
повторило многократное эхо.
   Усков и Любимов переглянулись. Теперь им стало понятно,  что  за  трубный
звук встревожил их прошлой ночью.
   Протрубив,  мамонты  потоптались  на  месте,  а  потом  вошли  в   загон,
устроенный позади дома,  повозились  там  и  скоро  затихли.  Петя  и  Борис
заглянули  туда:  оба  зверя  стояли  рядом,   опустив   головы   и   свесив
расслабленные хоботы до самой земли. Наступала ночь, гиганты  готовились  ко
сну.
   Странно было видеть живых, спокойных и, кажется, довольных  своей  жизнью
представителей бесконечно далеких геологических времен, эпохи  возникновения
человечества,  эпохи  неандертальцев,   питекантропов   и   человекообразных
обезьян. Еще одна загадка, разрешить которую выпало на долю  полевой  партии
номер 14-бис...
   Но не будем забывать, что судьба самой партии все еще оставалась неясной.
Ведь стоило только взглянуть на Сперанского, только вспомнить, что он прожил
в кратере добрую половину человеческой жизни, как сразу становилось понятно:
выхода из  кратера  нет,  и  путь  назад  закрыт  для  партии  номер  14-бис
навсегда...

   Глава семнадцатая,
   которая возвращает читателя к событиям почти тридцатилетней давности
   - ...Нам очень нужно было подкрепиться свежим  мясом.  А  раненый  баран,
представьте себе, ушел в пещеру. Что же  оставалось?  Только  идти  за  ним.
Перезарядив ружье, я вошел в пещеру, считая, что,  несомненно,  очень  скоро
настигну животное. Но пещера оказалась более глубокой, чем я предполагал.  И
в ней было дьявольски темно. Пришлось вернуться.  Никита  Петрович  соорудил
мне факел, и я отправился снова.
   Баран, которого я преследовал, лежал за камнем и тяжело  дышал.  Но,  как
только я поднял ружье, он вско-чил и бросился в глубь пещеры. Пришлось снова
пройти за ним метров двести или триста. Меня  удивило,  что  в  пещере,  так
далеко от входа, оказалось много следов разных животных. В другое время я бы
задумался над этим, но тогда мне  было  не  до  исследований  -  нужно  было
настичь барана. В одном месте я проходил нагнувшись, с опаской поглядывая на
низко нависший свод. Но охотничий азарт был так велик  да  и  потребность  в
пище была так велика, что я, ни о чем больше не думая, бросился вперед.
   Наконец мне  удалось  снова  увидеть  раненого  барана.  Я  прицелился  и
выстрелил. И тут же позади меня грохнул обвал.  Видно,  уже  давно  каменный
свод в этом месте еле  держался,  и  резкого  сотрясения  воздуха  оказалось
достаточно, чтобы он рухнул. Меня бросило наземь. Факел погас.  На  какое-то
время я потерял сознание.  Придя  в  себя,  я  ощупью  нашел  ружье  -  свою
единственную защиту, высек  огонь  и  зажег  все  еще  тлевшие  ветки  моего
самодельного факела.
   Увы, хода назад  уже  не  было:  обрушился  свод  пещеры.  Нет,  даже  не
обрушился, а просто опустился. И все... Ни малейшей щели, ни единого рыхлого
места. Меня обуял ужас. Я закричал. Бросился колотить в  стену.  Увы!  Никто
уже не мог помочь мне. В отчаянии я лег на пол. Заживо погребен!..
   Ружье было при мне, и можно было, конечно, сразу перестать  мучиться.  Но
ведь я революционер!.. Столько пережить, передумать, преодолеть, жить мечтой
о свободе, бороться за свободу, и вдруг... Нет, этого не будет! Я задумался.
И тут я вспомнил, что видел в пещере следы. Куда же ходили звери? Не  значит
ли это, что пещера имеет другой выход? Окрыленный надеждой, я пошел  вперед,
освещая себе путь тлеющей веткой. Когда факел догорел, я пополз  в  темноте,
сжав зубы...
   - Не скрою, тяжело мне и  вспоминать  об  этом,  -  сказал  старик  после
большой паузы. - Я скоро почувствовал, что силы оставили меня и воля к жизни
иссякает. Огромным напряжением я заставил себя ползти  вперед,  полз  долго,
медленно, теряя силы. И  вдруг  впереди  показался  свет.  Сначала  туманное
пятно, а потом клочок неба! Я вскочил на ноги, пустился бегом и вне себя  от
радости достиг выхода. Страшная слабость овладела  мной.  Я  сел  и,  закрыв
глаза, просидел не знаю сколько времени.
   Надо мной снова светило солнце. В нескольких  десятках  метров  начинался
лес, за лесом сверкала на солнце не то река, не то озеро, и я невольно начал
думать: уж не бред ли это? Ведь стояла зима,  трещали  морозы,  а  тут  едва
тянул теплый ветерок, зеленели огромные кедры или сосны, журчала незамерзшая
вода,  расстилался   знакомый   пейзаж   среднерусских   лесов...   Видение?
Галлюцинация?
   Тот день, когда я выбрался из  пещеры,  стал  первым  днем  моего  нового
календаря...
   Сперанский замолчал и задумался. А  что  касается  остальных...  Не  надо
забывать, что они слушали доктора Сперанского с особым и далеко не спокойным
интересом: конец его истории мог явиться  началом  их  собственного  "нового
календаря"...
   Неудивительно, что у начальника партии вырвался вопрос, полный тревоги:
   - Значит, отсюда выхода все-таки нет?
   - Да, дорогие товарищи, - безнадежно ответил Сперанский. - Отсюда  выхода
нет. Увидев вас, я подумал, что вы сумели каким-то образом найти проход.  Но
если вы попали сюда против воли, в результате катастрофы,  то  я  с  горечью
могу сказать вам только сущую правду: это - западня!  Без  помощи  извне  не
выбраться. Увы, это так...
   Сперанский сурово сжал брови. В умных светлых глазах старика проглядывала
тревога, теперь уже не  за  себя,  а  за  этих  людей,  явившихся  для  него
посланцами нового, еще не ведомого ему общества, на заре  рождения  которого
он стал пленником природы.
   - Выхода нет, говорите вы?!. - машинально повторил Усков. - Но мы найдем,
обязательно найдем, Владимир Иванович! Не найдем, так  сами  сделаем.  Я  не
разделяю вашего пессимизма, дорогой товарищ! Вы были в одиночестве, а теперь
нас все-таки семь человек. И еще... Не знаю, как пояснить вам...  Вы  старый
большевик, но вы не знаете  людей  нашего  времени...  Мы  просто  не  умеем
унывать,  падать  духом,  предаваться  отчаянию...   Поверьте,   мы   отсюда
выберемся, и вы пойдете вместе с нами.
   Сперанский встал, подошел к Ускову и, протягивая ему руку, сказал:
   -  Вот  теперь  я  почувствовал,  что  в  России  произошла  подлинная  и
действительно  социалистическая  революция.  Так  могут   рассуждать   люди,
воспитанные школой Владимира Ильича. Теперь я верю только  в  самое  лучшее.
Давайте бороться вместе, работать вместе, и я еще поеду домой, в  Петроград,
к себе на Васильевский остров!
   После небольшой паузы он продолжал, превозмогая смущение:
   - Скажу вам откровенно, я хоть и не видел возможности  выбраться  отсюда,
но не жил эти годы только для себя. - Он, смеясь, пояснил: - Я хочу  сказать
- жил не только для своего пищеварения. Я работал, чтобы остаться человеком.
Я почему-то верил, что раньше или  позже,  но  люди  придут  и  помогут  мне
вернуться в Россию. Я постоянно думал об одном - чем же  я  отчитаюсь  перед
своей совестью, перед своей партией? Кратко скажу вам, что золотые  россыпи,
которые мы нашли с Ивановым,  пустячки  по  сравнению  с  теми  богатствами,
которые я нашел здесь, в кратере, и я буду счастлив отдать их нашему  новому
государству.  А   теперь   возьмите   науку:   подумайте,   как   обогатится
отечественная палеонтология, палеоботаника, история нашей Земли,  когда  все
увидят вот этот древнейший мир,  чудесным  образом  сохранившийся  в  полной
неприкосновенности со времен великих  оледенений.  Сколько  нового  найдется
здесь, в древнейших пластах Земли,  ныне  открытых  для  изучения!  Искренне
скажу - стоило перенести те невзгоды, какие я перенес, если в  конце  концов
можно сделать  человечеству  такой  подарок.  Я  согласен  с  вами,  Василий
Михайлович: если мы будем искать, то найдем выход из кратера.
   Речь Сперанского была странно медленной и прерывистой. Казалось,  он  сам
вслушивается в свои слова, делая остановки после каждой фразы. Молчал ли  он
все эти долгие годы? Или говорил хотя бы сам с собой, со  своими  животными?
Усков внимательно слушал его.  Нет,  речь  совершенно  правильная,  и  мысль
четкая. Словно отвечая на его немой вопрос, Сперанский продолжал:
   - Вы извините меня. Я, конечно, говорю нескладно. Должен вам сказать, что
самой большой бедой для меня за все эти  годы  было  отсутствие  собеседника
и... бумаги. Особенно первое время. Больше года я ничего не мог  записывать.
Даже с собой стал говорить все меньше и реже. Однажды я поймал себя на  том,
что звук собственного голоса становится для меня каким-то чужим.  Я  по-нял:
еще немного, и я отвыкну от человеческой речи, стану таким же получеловеком,
полузверем,  как  несчастный  Айртон   из   жюльверновского   "Таинственного
острова". После долгих исканий выход был найден. Здесь, в  одной  из  пещер,
есть гладкие, словно отполированные стены из белого камня. А на берегу озера
стоят  красные  скалы  -  особая  осадочная  порода,  обладающая   красящими
свойствами. Эта находка  дала  мне  "бумагу"  и  "перо".  Я  ежедневно  стал
записывать все важнейшие события моей жизни. Так - год за годом. Кроме того,
я взял себе за правило каждую запись прочитывать вслух два - три раза.
   Вы увидите эту пещеру. Стены ее исписаны кисточкой на  протяжении  многих
сотен метров. Там - вся исповедь моей жизни,  все  счастливые  и  несчастные
случаи, все важнейшие факты. Каждый вечер, со свечой из козьего сала в руке,
я работал в этой пещере по нескольку часов, как добросовестный летописец.  А
затем, как самый прилежный первоклассник, громко и внятно по  нескольку  раз
перечитывал записи. И только этот труд помог мне сохранить облик человека...
   В тот же вечер Сперанский выслушал  соображения  Ускова  о  происхождении
кратера и согласился с ним. Да, Эршот  -  это  древнейший  вулкан  в  горной
системе северо-востока Азии. Он потух не менее полутора - двух миллионов лет
тому назад, оставив на вечную память о себе коническую,  чуть  продолговатую
гору с огромной впадиной двойного  кратера  на  вершине.  Время  работало...
Постепенно впадина засыпалась осколками скал, камнями, щебнем,  песком.  Дно
кратера поднималось, выравнивалось, подземный огонь угасал,  уходил  глубже.
Прошло много тысяч лет, и в  кратере  появились  первые  растения,  а  потом
возникла почва. Процессы в кратере проходили быстрее, чем обычно в  северных
широтах-этому способствовало подземное тепло. По  неведомым  трещинам  тепло
поднималось, согревало  почву,  и  вся  огромная  впадина  стала  напоминать
гигантский парник. В зимние месяцы на кратер сверху  "наваливается"  большой
холод. Навстречу ему от земли поднимается волна теплого воздуха. На какой-то
высоте эти воздушные  волны  сталкиваются,  и  от  этого  образуются  густые
туманы. Вот почему в течение шести или семи месяцев в году  над  кратером  и
над всей вершиной Эршота клубится туман. Сама природа охраняет заповедник от
любопытных глаз.
   Орочко  с  возрастающим  интересом   слушал   Сперанского.   Теперь   все
становилось ясным.
   ...Когда-то, на  пороге  новой,  кайнозойской  эры,  Земля  очень  быстро
сменила свою растительную одежду. Пропали почти все представители споровых и
голосемянных  растений,  которые  господствовали  в   растительном   царстве
"каменноугольного  периода".  Исчезли   знаменитые   араукарии,   гигантские
пальмовые, древовидные папоротники, мохнатые плауновые. На смену  им  пришли
покрытосемянные растения, правнуки которых населяют нашу Землю и теперь. Чем
это было вызвано? Ученые долго бились над загадкой. Наконец сошлись на  том,
что все дело в быстром изменении климата Земли. Из очень  влажного  он  стал
сухим, из