без-дымно.
   Лес... Удивителен был этот  лес,  выросший  в  глубоком  древнем  провале
Эршота. Прямо над бивуаком вздымались вверх на  добрых  два  десятка  метров
оголенные ветки огромных, в три обхвата, лиственниц-гигантов,  каких  вообще
нельзя встретить в высоких широтах.
   Под  защитой  деревьев  стояли,  вперемежку   с   березой,   вереском   и
багульником, желтые твердые  папоротники  с  большими,  почти  в  два  метра
длиной, листьями, на которых виднелись ряды  бурых  пуговиц  -  созревших  и
разлетевшихся спор. То здесь, то там с ветвей и кустарников свисали длинные,
желтые и пушистые плети плауна; в траве, среди густого  и  высокого  вейника
Лансдор-фа, широко известного по всему Северу, островками  зеленели  высокие
членистые хвощи, значительно большие по размеру, чем обычно встречающиеся  и
поныне в средней полосе страны на кислых землях. Вперемежку с лиственницами,
которые составляли,  пожалуй,  основную  массу  леса,  величественно  стояли
зеленые кедры, придавая лесу особо торжественный, монументальный вид.  Много
ползучих кустарников обвивали и перепутывали лесную чащу.
   Еще когда отряд спускался с осыпи вниз, люди могли окинуть  взглядом  всю
заросшую лесом чащу кратера. Почти в центре первого кратера,  чуть  ближе  к
его северному краю, куда  теперь  спустился  отряд,  была  замечена  большая
поляна. В середине ее,  в  окружении  буро-зеленой  травы,  вероятно  осоки,
поблескивало озеро;  из  озера,  по  направлению  к  перемычке  между  двумя
кратерами, уходил узкий ручей, светлую воду которого можно  было  проследить
среди деревьев.
   С севера,  над  лесом,  как  мы  уже  говорили,  нависла  высокая  стена,
совершенно отвесно  падавшая  вниз.  Самые  огромные  деревья  рядом  с  ней
казались ничтожными карликами.
   Если бы все четыре стены этого удивительного провала были  так  высоки  и
обрывисты, как северная, солнце светило бы на дне кратера самое большее  два
- три часа в день, когда находилось в зените, и в кратере  всегда  царил  бы
полумрак глубокого колодца. Но этого не  наблюдалось.  Даже  в  предвечерний
час, когда разведчики достигли леса, тень  от  южной,  более  отлогой  стены
накрывала только небольшую  площадь  кратера;  солнечный  свет  освещал  всю
северную стену и значительную часть леса на дне. В эти короткие  зимние  дни
солнце освещало почти весь кратер.
   - Что же нам теперь предпринять? - повторил свой вопрос геолог.
   - Давайте с утра займемся, - предложил Любимов. - Не может быть, чтобы не
нашлось отсюда выхода. Обойдем все кругом, тогда увидим.  Заметил  озеро?  И
ручей? Вода куда-то течет? Течет. Значит, она нашла выход из кратера? Ну,  и
мы найдем.
   - Сколько потеряно времени! Ведь мы давно уже  должны  были  бы  быть  на
базе. Нас ждут, волнуются. - А мы молчим! Скоро, вероятно, начнутся  поиски,
полеты... А дома-то как тревожатся!.. Усков тяжело вздохнул.
   - Вот что, - сказал Любимов. - Не разделиться ли нам опять на две группы?
Одна пойдет по ходу часовой стрелки, другая - против. Экономия времени.  Как
ты думаешь? В кратере мы не заблудимся. Хватай-Муха останется с Орочко.
   Но Усков почему-то не согласился:
   - Место новое, необычное. Мало ли что... Уж лучше всем вместе...
   - Ладно, вместе так вместе, - согласился Любимов.  -  Ты,  я  вижу,  стал
очень осторожным. Ожегшись на молоке, дуешь на воду. Так, что ли?
   Начальник  партии  и  проводник  перекинулись  еще  несколькими  словами,
подложили сухих дров в костер и замолчали.
   Тихая ночь окутала лес. На небе по-зимнему сияли крупные и яркие  звезды.
На вершинах скал белели шапки снега, искрился синий лед в  распадках  головы
Эршота, но здесь, у опушки леса, зимы не чувствовалось.  От  земли  исходило
тепло, пахло осенней сыростью, тем грустным запахом осени, прелых листьев  и
намокшей земли, какой присущ нашим лесам в октябре или ноябре.
   Лагерь спал. Люди расположились на  хвойной  подстилке  вокруг  костра  и
укрылись полушубками - этой незаменимой в походе одеждой, которая  служит  и
постелью и палаткой. Чуть похрапывал Лука Лукич. Борис что-то пробормотал во
сне, поднял голову, посмотрел, не видя, на Ускова и  тут  же  снова  заснул.
Орочко редко-редко постанывал - видно, бок все еще болел. Обе. собаки лежали
рядом,  свернувшись  в  кольцо.  Уши  Туя  стояли  торчком.  Он  и  во   сне
прислушивался, не очень-то доверяя этому теплому лесному уголку.
   Один Усков не мог заснуть. Он  лежал  на  спине  и  смотрел  на  холодное
звездное небо. Где-то прошуршали падающие с кручи камни.  Треснула  ветка  в
лесу - видно, ее придавил сорвавшийся сверху обломок. И  опять  тихо-тихо...
Великая северная тишина.
   Геолог посмотрел на часы. Три. До утра еще далеко. Он поправил  костер  и
снова лег поближе к огню. Усков уже засыпал, когда в  тихом  воздухе  возник
какой-то новый звук, будто где-то далеко-далеко протрубили  в  большой  рог.
Звук был низкий, грубый и сильный. Но геолог уже не услышал  его.  Зато  Туй
сразу проснулся, поднял голову и повел мокрым носом.  Все  было  по-прежнему
тихо, ничего подозрительного. Туй поворочался немного и улегся. Неизъяснимая
тревога заставила его подвинуться ближе к людям.
   Ранним утром Лука Лукич небрежно перекинул за плечо ружье, крутнул  вверх
усы, свистнул Каву и ушел в лес, по направлению к озеру.  Через  час,  когда
остальные разведчики только что проснулись, завхоз уже вернулся с уловом.
   - Те же прыгунцы, - сказал он Пете, показывая ему  брезентовое  ведро,  в
котором лениво шевелились десятка три хариусов. - Дюже их там  богато!  Хоть
руками бери, прямо так и лезут...
   - Далеко это?
   - Ни... километра не будет.
   - Глубокое озеро, Лука Лукич? - поинтересовался Усков.
   - Дна не бачил. Мабуть глубокое, потому как вода дюже черная... А теплая,
ну прямо молочко. Умел бы плавать, так искупался бы!
   После завтрака Усков, Любимов и Борис с Петей на-легке,  захватив  только
ружья, тронулись в лес, решив за день тщательно исследовать  стены  кратера.
Весь путь, по расчетам Любимова, составлял километров девять  -  десять.  На
прощание Усков сказал завхозу:
   - Орочко на твоем попечении, смотри в оба! Сумеешь подстрелить что-нибудь
на обед - будет недурно.
   Мы вернемся до заката. Двое остались у костра. Четверо скрылись в лесу.
   Собаки ушли с разведчиками.

   Глава четырнадцатая
   Удивительные открытия. - Гостеприимный медведь. - Доисторический  лес.  -
Таинственный трубный глас
   Вот что потом произошло в лагере.
   Лука Лукич почистил свое ружье, опоясался патронташем и, наказав агроному
лежать спокойно и не подыматься, отправился на охоту.
   Орочко остался один. Он лежал около костра, наслаждаясь покоем и  теплом,
но вскоре ему сделалось не по себе. Что же это получается? Все заняты делом,
у каждого какие-то обязанности, а он лежит сущим бездельником и не  приносит
никакой пользы, когда весь их  маленький  коллектив  терпит  бедствие?!  Эта
мысль не давала ему покоя. Ну хорошо,  он  пока  не  может  быть  полезен  -
разведка требует сил, выносливости. Не удастся ему и поохотиться - это  тоже
очевидно. Но кто сказал, что партия прекратила свою научную работу? Разве он
не может заняться, например, своим гербарием и сделать рекогносцировку  если
не в глубь кратера, то хотя бы по опушке леса? Ведь какая здесь своеобразная
природа!..
   С этими думами, высказанными для убедительности вслух, агроном сперва сел
на своей постели, потом, передохнув, встал, но  принужден  был  лечь  снова.
Буркнув что-то насчет того, что привычка лежать пагубна, Орочко  вытащил  из
костра надежный сук и повторил  попытку.  Теперь  она  удалась.  Он  оправил
полушубок, прошелся, опираясь на палку, вокруг костра и,  почувствовав  себя
достаточно  крепко,  заковылял  вдоль  опушки,   чтобы   хоть   "вприглядку"
ознакомиться с местной флорой. А если повезет - добыть несколько  интересных
экземпляров для пустующей гербарной сетки,  с  которой  он  не  расставался.
Ружье агроном с собой не взял - оно было еще тяжеловатым для него.
   Пройдя две - три сотни  метров,  Орочко  утомился  и  присел  у  подножия
высокого толстого дерева. При дру-гих обстоятельствах он пытливо  обследовал
бы и дерево, и  всю  растительность  вокруг  него,  но  в  теперешнем  своем
состоянии даже не обратил на него внимания.
   Хорошо отдыхать  вот  так,  в  лесу...  Смолистый  запах  насыщает  тихий
застойный воздух; земля покрыта толстым слоем старой  хвои,  сквозь  которую
пробивается трава. Багряные широкие листья рябины скрывают  тяжелые  гроздья
крупной северной ягоды, румяной, полной,  уже  тронутой  морозом  и  потому,
наверное, необыкновенно вкусной. А вот  совсем  рядом  стоят  широкие  кусты
сизо-зеленого  можжевельника.  Его  мелкие  веточки  усыпаны  матово-черными
ягодами. Чуть поодаль свесила  уже  оголившиеся  ветки  невысокая,  печально
поникшая березка. Одна, другая, третья... Ого,  да  их  тут  целая  семейка!
Стройные белые красавицы четко выделяются  на  темно-зеленом  фоне  хвойного
леса.
   Орочко закрыл глаза, чувствуя приятную истому. Спать, что ли, хочется?  И
где он сейчас? Такие знакомые места...  Но  ведь  он  на  шестьдесят  шестой
параллели! Орочко широко раскрыл глаза, надеясь, что видение исчезнет.  Нет,
все стоит на своем месте! Это не бред и не галлюцинация. Вот он  -  огромный
кедр, раскинувший над  ним  свои  длинные  ветви,  на  которых  сидит  масса
ли-ловых, крупных фонариков-шишек. И березки, и можжевельник... Да может  ли
это быть?
   Агроном встал и недоуменно оглянулся. Как же он до сих  пор  не  заметил,
что его окружает? Непростительная рассеянность! Да, он находится в смешанном
лесу! Рядом с ним стоит могучий кедр - не  стелющийся,  тоненький  и  гибкий
стланик Севера, а настоящий красавец кедр высотой не менее чем в  пятнадцать
- двадцать метров широко раскинул над ним свои ветви. Вот и шишки, настоящие
большие шишки лежат на земле, и в их полуоткрытых чешуйках  он  видит  сотни
спелых орешков - лакомство сибиряков. Нет, это не сон...
   Все еще завороженный тишиной и странной  картиной  леса,  Орочко  тряхнул
головой и, чтобы убедиться в реальности видимого, громко произнес:
   - Александр Алексеевич, ты не спишь? Эхо не ответило. Он еще  раз  громко
спросил:
   - Не спишь, я говорю? Нет? Ну, тогда думай, думай, в чем тут дело. Как  и
почему в глубине Дальнего Севера появился и существует такой оазис?
   Сказав это, он сделал несколько шагов вперед, подошел  к  рябине,  нагнул
ветку, сорвал несколько ягод  и  раскусил  их.  Терпкий,  кисло-сладкий  сок
окончательно привел его в чувство.
   - Скажите пожалуйста! - только и мог он произнести. - Бывают же чудеса на
белом свете! А впрочем, что же тут чудесного? Оазис? Да! Впадина, защищенная
со  всех  сторон  стенами,  в  том  числе  с  севера.  Вон  какая  громадина
возвышается! - Орочко кивнул на темную северную стену.  -  Ветров  здесь  не
бывает. Охлажденные массы воздуха идут только  сверху.  Чтобы  противостоять
атмосферному холоду, достаточно иметь  хорошо  подогреваемую  почву.  А  это
возможно. Даже вполне возможно. Кратер старого вулкана! Теплые источники или
что-нибудь в этом роде. Температура приземного  слоя  воздуха,  стало  быть,
уравновешивается двумя факторами  -  теплоиспусканием  земли  и  охлаждением
атмосферы. Ясно... Такое сочетание дает поправку в климате и даже в условиях
высокой широты приближает его к умеренному. Микроклимат!
   Построив вслух такую гипотезу, Орочко даже присвистнул. Заметно повеселев
и забыв про больной бок, он пошел по лесу, все  больше  и  больше  увлекаясь
чудесными картинами милой и странно  знакомой  природы,  сочетающей  в  себе
одновременно и растительность юга, и растительность северной тайги.
   Лиственницы, кедры и  ели  стояли  довольно  редко,  группами.  Меж  этих
темно-зеленых гигантов теснились береза, осина,  тополь,  рябина,  черемуха,
лещина  и  можжевельник.  Их  переплетали  длинные  и  тонкие  плети  дикого
винограда. Мелкие черные ягоды еще  не  осыпались.  Плотные  гроздья  висели
повсюду, и трудно было понять,  растут  ли  они  на  лозах,  скромные  плети
которых   обвивали   ветки   деревьев-сожителей,    или    же    принадлежат
кедрово-березовому разнолесью. На полянках серым шелестящим морем  подымался
большой, в рост человека, вейник.  Кислые  травы  щетиной  покрывали  землю.
Здесь был настоящий разнотравный  луг,  крепко  почитаемый  всеми  сельскими
жителями за прекрасные кормовые качества и веселый вид в пору цветения.
   Но самое неожиданное ждало его впереди.
   Орочко вышел к озеру. Должно быть, это было то самое  озеро,  куда  ходил
рыбачить Лука Лукич. Агроном удивился не тому, что так легко нашел озеро,  а
виду берегов: уж очень много травы по берегам истоптал рыболов. В прибрежных
осоках виднелись  через  каждые  десять  шагов  примятые  травы,  поваленные
растения, целые тропки, будто Лука Лукич, прежде  чем  усесться  с  удочкой,
исходил весь берег кругом.
   На берегу озера, в тени широких елей, рыжей стеной стояли папоротники.  В
свое время агроному приходилось видеть в Сухуми редкостные для  нас  бананы.
Оригинальные листья у этого тропического растения! Широкие, плотные, с  чуть
приподнятыми лодочкой краями, они достигают двух и более метров  в  длину  и
царственными опахалами развеваются вокруг растения,  создавая  густую  тень.
Агроном вспомнил о бананах, во все глаза глядя на папоротники. От  толстого,
в руку, стебля во все стороны раскинулись почти двухметровые резные  листья,
Членики их, тронутые морозами, обвисли. Бурые пятна  споровых  гнезд  рядами
лежали на листьях. Высота папоротников достигала трех метров!
   - Что  такое?  -  не  удержался  от  возгласа  агроном.  -  Представители
палеозоя? Девонские леса? Я,  кажется,  перестаю  понимать...  Откуда  здесь
растения  древних  геологических  эпох?  У  нас  они  давно  превратились  в
приземленные травянистые кустики...
   Он с опаской посмотрел на озеро и вполголоса пробормотал:
   - Не удивлюсь, если оттуда сейчас высунется зубастая голова мезозавра...
   Но опасность подстерегала его не со стороны озера. Спокойные темные воды,
окруженные зеленой рамкой осоки,  были  чисты  и  неподвижны.  Но,  если  бы
агроном в этот момент оглянулся, он, несомненно, увидел  бы,  как  в  десяти
метрах от него,  в  зарослях  дикой  малины,  совершенно  спокойно  трудится
большой бурый медведь. Зверь давно видел человека, но остался равнодушным  к
появлению невиданного незнакомца. Больше того, он как-то по-смешному  втянул
в себя  воздух,  наморщил  нос  и  моргнул.  И  все  это  в  высшей  степени
дружелюбно. Потом он снова занялся своим мирным делом. Встав на задние лапы,
медведь передними обхватывал кусты малины, подтягивал их к  самому  носу  и,
причмокивая, с великим наслаждением слизывал переспелые красные  ягоды.  При
этом он то и дело посматривал в сторону притихшего соседа, как бы  приглашая
и его полакомиться. Но  Орочко,  поглощенный  созерцанием  папоротников,  не
видел зверя. Что-то  бормоча  по  поводу  геологических  загадок,  он  пошел
обратно.
   - Эге-ге-ге!..  -  раздалось  близко  в  лесу.  -  Александр  Алексеевич!
Ороч-ко-о!.. - кричал по слогам Хватай-Муха, продираясь сквозь чащу.
   - Здесь я!.. - громко отозвался агроном и в ту же минуту увидел  медведя.
- Ну, знаете!..
   Ослабев от испуга, агроном сел  на  влажную  землю  и  смотрел  на  зверя
блуждающими глазами.
   Странно повел себя бурый лесовик.  Вместо  того  чтобы  задать  пришельцу
взбучку или, в лучшем случае, рявкнуть для острастки и самому  дать  тягу  в
кусты, как это часто  делают  на  Севере  благоразумные  бурые  медведи,  он
фыркнул, стал на все четыре лапы и вперевалочку, но с достоинством подошел к
агроному, не спеша обнюхал его, потерся шершавым боком  о  его  полушубок  и
тоже сел,  как  умеют  сидеть  ручные  медведи  -  то  есть  вытянув  вперед
раскоряченные задние лапы и опустив на брюхо передние.  Обомлевший  агроном,
должно быть не отдавая  себе  отчета  в  происходящем,  виновато  улыбнулся,
протянул руку и погладил  теплую  пушистую  шерсть  своего  соседа.  А  тот,
видимо, оценил этот дипломатический жест дружбы, в  знак  чего  лизнул  руку
нового приятеля и закрутил головой,  помаргивая  своими  маленькими  желтыми
глазками.
   Идиллия окончилась неожиданно. В пяти метрах от них  щелкнули  взведенные
курки: это Лука Лукич вскинул свою двустволку.
   - Не надо стрелять! - хриплым, каким-то не своим  голосом  успел  сказать
Орочко. - Не надо, Лука Лукич. Он... Он... Это ручной медведь...
   - Ручной?! - недоверчиво переспросил Хватай-Муха. - Чи цирк сюда приихав,
чи киносъемка?..
   Но медведю, что-то не понравилось в этом диалоге.  Он  со  вздохом  опять
стал на все четыре лапы и быстро пошел прочь.
   Менее чем через час Усков  и  его  спутники  достигли  подножия  северной
стены. Густой лес подступал к ней почти вплотную. Необычайная  высота  стены
придавала лесному уголку  загадочный,  сказочный  вид.  На  память  невольно
приходили картины Васнецова, написанные по сюжетам пушкинских  сказок.  Вот,
кажется, сейчас из дремучего леса выйдет  кудесник,  звякнет  золотой  цепью
ученый кот и задрожит земля под копытами боевого коня русского богатыря...
   Но Усков глядел на мир глазами геолога.  Его  больше  всего  интересовали
камни. Как возникла гигантская стена, поднявшаяся на такую высоту? Что  таит
она в себе?
   Усков мысленным  взором  видел  перед  собой  далекие  дни  геологической
революции, эпоху горообразований и вулканов.
   Было когда-то так. Колыхалась Земля. Над широкими просторами мира  горело
дрожащее зарево, и черное  от  дыма  небо  висело  над  беспокойной  Землей.
Могучие  подземные  толчки  сотрясали  окрестности.  Земная  кора  дыбилась:
вспучивались древние пласты, залегавшие доселе в глубинах земной оболочки. В
судорожных  корчах  рождались  горы,  и  под  их  напором  отступали,  ревя,
обмелевшие океаны. В  разрывы  земной  коры  снизу  хлынули  газы,  пепел  и
расплавленная  магма.  Словно  огромная  пробка,  рванулась   вверх   жидкая
вулканическая масса, срезала в этом месте неровности скал,  выбросила  камни
на склоны гор, и в пустой трубе кратера, между только что  родившихся  стен,
заклокотала лава.
   Прошли века, минули тысячелетия.  Остепенилась  Земля.  Остыл,  присмирел
вулкан. Кипящая  лава  осела  вниз,  покрылась  коркой;  началось  медленное
разрушение созданного. Уже осыпалась щебнем южная сторона вулкана,  и  через
какое-то время на дне кратера  появилась  жизнь.  Но  под  кратером,  далеко
внизу, уже много-много веков сохраняется лютый  жар.  Достигает  поверхности
тепло, согревает источники и ручьи, дает жизнь мхам. травам,  кустарникам  и
лесам.  И  только  северная  стена  грандиозного  каменного  колодца   стоит
тысячелетиями голая,  сумрачная  и  неприветливая,  как  и  в  грозную  пору
геологических катастроф...
   Путники остановились около этой стены. Борис ударил по камню раз, другой.
От стены отлетел кусок. Борис поднял его, протянул Ускову.
   - Первородный камень, гранит больших глубин, - сказал Усков. - А вон там,
выше по стене, можно найти и другие породы, осадочные. Смотрите, вон  чернее
г... Это уже сланцы. История земных напластований раскрывается  здесь  перед
нами, как в музее. Жаль,  цель  у  нас  несколько  иная.  Ох,  многое  можно
прочитать на страницах этой открытой истории Земли. Однако  думать,  что  мы
сможем найти выход  из  кратера  именно  здесь,  по-моему,  все-таки  пустое
мальчишество. Стена монолитна и отвесна. Уж если мы что и  найдем,  так  это
там... - Он указал рукой на юг.

   Любимов в знак согласия молча кивнул головой.  И  они  двинулись  на  юг,
продираясь сквозь чащу,  перелезая  через  каменные  завалы,  обходя  ямы  и
упавшие деревья. Шли, стараясь не удаляться  от  стены.  Изредка  кто-нибудь
взбирался на скалу или дерево и осматривал окрестность.  Сверху  были  видны
только верхушки дере