набирать лишний вес.
Его одежда -- лимонного цвета трикотажная тенниска и светло-зеленые шорты --
соответствовала  выбранному им  для себя образу туриста.  Раньше  им  вместе
работать не приходилось. Бьюкенену он был известен только как Уэйд, что, как
полагал  Брендан,  не  было   ни  его  настоящей  фамилией,   ни  постоянным
псевдонимом.
     После  того  как  Бьюкенен объяснил  ему,  что  произошло,  Уэйд  шумно
выдохнул и сказал с досадой:
     -- Черт.  Тут абсолютно полный обвал. Все к черту. Господи... Ну ладно.
Давайте  подумаем минутку. -- Он постучал пальцами  по  баранке.  -- Полиция
установит наблюдение за аэропортом в самом  городе и, по всей вероятности, в
Косумеле. Это значит, что следующий наш вариант...
     -- Мерида, -- произнес Бьюкенен.
     Уэйд увеличил скорость, когда они выехали из Канкуна.
     --  Это если принять,  что лучшим нашим ходом при таком  раскладе будет
вывезти вас из страны.  Может, вам стоит где-нибудь затаиться. Уйти на  дно.
Ведь в  руках полиции  только описание, которое подойдет уйме американцев. А
это совсем не то, что фотография. Или отпечатки  пальцев. Вы говорите, что с
этим все в порядке?
     Бьюкенен кивнул, чувствуя себя препаршиво.
     -- Кроме стаканов, из которых я пил в ресторане. Тут уж я ничего не мог
предпринять. Есть большая вероятность того,  что их унесли на кухню и вымыли
еще до того,  как  полицейским  пришло  в  голову их проверить.  -- Бьюкенен
поднял здоровую левую руку и вытер со лба пот, становившийся  все  обильнее.
-- Действительная же проблема в другом: все  в ресторане слышали,  как Бейли
называл  меня Кроуфордом, а я настаивал, что меня зовут Эд  Поттер.  Так что
полиция может дать мексиканским эмиграционным властям ориентировку, на какую
фамилию им следует обратить внимание в аэропортах.
     --  Это меня не волнует,  --  отмахнулся  Уэйд. -- Я привез  вам другой
паспорт и туристическую карточку. На новое имя.
     -- Прекрасно.  Но  в руках  полиции сам  Бейли. Они потребуют, чтобы он
помог  одному из их рисовальщиков подготовить портрет,  а  как только  копии
рисунка  разошлют   по  факсу  во  все  аэропорты  и   снабдят  ими  каждого
эмиграционного  служащего,  то  любого,  кто  похож на человека  на рисунке,
схватят, когда он предъявит свою  туристическую карточку и будет  оплачивать
выездную  пошлину.  Мне надо  выбраться из страны,  пока не успели разослать
рисунок. И еще...
     Бьюкенен  уставился  на пальцы  правой  руки,  которые  опять судорожно
дергались помимо его воли, словно принадлежали кому-то другому.  Его раненую
руку  жгло, словно  огнем. Кровь насквозь  пропитала полотенце, которым  она
была перевязана.
     -- Мне нужен врач.
     Уэйд бросил взгляд в зеркало заднего вида.
     -- Света фар позади нас не видно.  -- Он посмотрел  вперед, вдоль узкой
ленты шоссе, окаймленной лесом. -- А эта заброшенная бензоколонка ничуть  не
хуже  любого другого места. --  Он съехал с дороги, вышел из машины,  что-то
достал с заднего сиденья и обошел машину кругом.
     Но, открыв дверцу  с  той стороны, где  сидел Бьюкенен, и  осветив  его
повреждения узким лучом карманного фонарика, Уэйд пробормотал:
     -- Нужен врач? Это не то слово. Вас надо зашивать.
     --  Я  не  могу полагаться на  то, что  никто из местных  не  сообщит в
полицию об огнестрельном ранении, -- сказал Бьюкенен.
     --  Это не  проблема,  -- ответил  Уэйд.  --  У  меня  здесь  есть один
врач-американец. Ему  уже приходилось с  нами  сотрудничать.  Он заслуживает
доверия.
     -- Но я  не  могу тратить время на поездку  к нему. -- Бьюкенен говорил
хриплым  голосом,  во рту у него  пересохло. --  Полиция  скоро получит этот
рисунок. Мне надо
     попасть в Мериду. Надо выбраться из Мексики самолетом. Черт возьми,  до
Флориды  всего пара часов полета. Когда я сказал, что мне нужен врач, я имел
в виду в Штатах. Чем раньше я отсюда выберусь, тем скорее смогу...
     -- А до  тех  пор вы истечете кровью,  --  отрезал  Уэйд. -- Вы что, не
слышали,  что я  сказал? Я  сказал, что  надо наложить  швы. Как минимум. Не
знаю, в каком состоянии ваша голова, но рана в плече -- трудно судить, когда
так много крови, -- она, похоже, инфицирована.
     -- Судя по ощущениям, так оно и есть. -- Бьюкенен с трудом привстал. --
Что вы там поставили на землю?
     -- Комплект для оказания первой помощи.
     -- Так что же вы молчите?
     -- Да вы что? При таких повреждениях с походной аптечкой делать нечего.
     --  Я  все  время забываю. Вы ведь  штатский.  Один  из  тех парней, из
Управления.
     Уэйд выпрямился, готовый к отпору.
     -- Вы ведь не рассчитываете, что я отвечу на ваш выпад, не так ли? Да и
какая вам разница?
     --  Откройте-ка сумку, -- сказал Бьюкенен. -- Надо  посмотреть, что там
есть.  Хорошо. Ее готовили мои люди. Слушайте внимательно.  Делайте,  что  я
буду вам говорить. Нам надо остановить кровотечение. Надо очистить раны.
     --  Нам? Да вы что? Я не имею ни малейшего представления об этом.  Меня
ничему подобному не обучали!
     -- Зато меня обучали. -- Бьюкенен пытался преодолеть головокружение. --
Возьмите  вон тот резиновый  жгут и перетяните им руку повыше раны. За  пять
минут от него большого вреда  не будет.  А пока... -- Бьюкенен разорвал один
из пакетов и достал несколько марлевых тампонов.
     Уэйд затянул резиновый жгут на обнаженном плече Бьюкенена. Кровотечение
сразу же резко уменьшилось.
     -- Теперь вон тот пластмассовый флакон со спиртом, -- показал Бьюкенен.
-- Смачивайте им марлевые тампоны и  смывайте  кровь вокруг пулевой раны. --
Бьюкенену  казалось, что  он слышит свой голос  откуда-то издалека. Изо всех
сил  стараясь  не  отключиться,  он  вынул  шприц  из  гнезда  и, рассмотрев
наклейку, удостоверился, что шприц заряжен  антибиотиком. -- Возьмите чистый
тампон и протрите спиртом верхнюю часть мышцы правой руки.
     Уэйд  сделал,  что  было сказано,  и снова  занялся промыванием пулевой
раны.
     Бьюкенен ввел антибиотик себе в правую руку. Как только он вынул  иглу,
пальцы его  правой  руки опять задергались. Неловкими движениями  он  вложил
шприц обратно в защитное гнездо аптечки.
     -- Ну вот, -- доложил Уэйд. -- Я очистил края раны.
     -- Теперь лейте на нее вот эту перекись водорода, -- сказал Бьюкенен.
     -- Лить? -- переспросил Уэйд. -- Но это же чертовски больно!
     --  Все  лучше, чем умереть от заражения крови. Рану  обязательно нужно
продезинфицировать. Лейте, вам говорят!
     Уэйд отвинтил пробку у пузырька с перекисью, плотно сжал губы  и  вылил
изрядное количество  прозрачной  жидкости в длинный зияющий разрез раны. При
свете закрепленного  на  сиденье  фонарика  Бьюкенен  увидел,  как  жидкость
заполнила разрез.  Он увидел,  как вскипели, запенились в  ране его  плоть и
кровь, словно туда  плеснули  кислотой.  Боль  внезапно обрушилась на  него,
стала несравнимо сильнее, чем все, что он  испытывал раньше. Она грызла. Она
сверлила. Она жгла.
     В глазах у него стало двоиться. Он пошатнулся.
     -- Бьюкенен? -- В голосе Уэйда прозвучала тревога.
     -- Давайте еще раз, -- приказал Бьюкенен.
     -- Вы это серьезно?
     -- Лейте еще раз. Я должен быть уверен, что рана чистая.
     Уэйд полил. Рана снова вскипела, края ее  побелели, с  пеной выделились
сгустки крови. Лицо Бьюкенена заблестело от пота.
     -- А теперь немного на дырку в голове, -- пробормотал Бьюкенен.
     На  этот  раз  Уэйд  удивил Бьюкенена,  повиновавшись  без  возражений.
Прекрасно, думал Бьюкенен между волнами боли. Ты крепче, чем я ожидал, Уэйд.
Тебе это понадобится, когда ты услышишь, что еще предстоит сделать.
     Ощущение  было  такое,  словно перекись  прогрызла  череп  Бьюкенена  и
въедается в мозг.
     Он судорожно передернулся.
     -- Отлично. Видите теперь  вон тот тюбик?  Это мазь, комбинация из трех
антибиотиков. Выдавите немного на рану  в  голове  и  побольше на  пулевую в
плече.
     Движения Уэйда стали увереннее.
     Бьюкенен  чувствовал, как  жгут  впивается  в  его правое  плечо.  Рана
нестерпимо болела, а рука распухла и онемела.
     --  Мы  почти  закончили,  --  сказал  Бьюкенен Уэйду.  -- Вам осталось
сделать одно последнее дело.
     -- Еще одно дело? Какое?
     -- Вы были правы. Без швов не обойтись.
     -- О чем вы толкуете?
     -- Я хочу, чтобы вы зашили меня.
     -- Чтобы я зашил вас? Боже всемогущий!
     --  Послушайте меня. Если  не наложить швы, то, как только снимем жгут,
опять  начнется кровотечение. В  этом  пакетике  из фольги  есть  стерильная
хирургическая  игла  с  ниткой. Протрите  руки спиртом,  откройте пакетик  и
зашивайте меня.
     -- Но я никогда не делал ничего подобного!
     --  Здесь  нет  ничего сложного,  --  успокоил  его  Бьюкенен.  --  Мне
абсолютно наплевать на эстетическую сторону дела, а как завязывать узлы -- я
вам расскажу. Но сделать это придется.  Если бы  я  мог  туда дотянуться, то
сделал бы все сам.
     -- Но как же  боль? -- запротестовал Уэйд. -- У меня  ведь нет никакого
навыка... И без анестезии?
     --  Даже  если  бы у  нас  было нужное  средство,  я не рискнул бы  его
применить. Мне надо оставаться в полном сознании. Слишком мало времени. Пока
мы едем в Мериду,  вы должны успеть рассказать мне  все о человеке, под чьим
именем я буду выбираться из страны.
     -- У вас такой вид, Бьюкенен, что вы вот-вот потеряете сознание.
     -- Черт вас возьми, никогда больше не смейте этого делать!
     -- А что я сделал? О чем вы?
     -- Назвали меня  Бьюкененом.  Я  забыл Бьюкенена. Я не знаю, кто  такой
Бьюкенен. На этом задании меня  зовут Эд  Поттер. Если я буду откликаться на
Бьюкенена, то долго не проживу. С  этого момента... Нет,  что я  говорю... Я
ведь уже не  Эд  Поттер,  а... Вы мне должны сказать, кто я  такой. Как меня
теперь зовут? Откуда я? Чем зарабатываю на жизнь? Женат  я  или холост? Черт
побери, говорите же со мной, пока будете меня зашивать!
     Руганью, оскорблениями и угрозами Бьюкенен заставил Уэйда  взять в руки
изогнутую хирургическую  иглу и  зашить пулевую рану. С  каждым  уколом иглы
Бьюкенен  только  крепче  сжимал зубы, пока  не заболела  челюсть  и  он  не
испугался, что зубы не выдержат и  треснут. Единственным, что  не давало ему
потерять  сознание,  было  его отчаянное  желание  перевоплотиться  в  новую
личность, ощутить  себя  другим  человеком. Он узнал,  что зовут его  Виктор
Грант.  Он   из  города  Форт-Лодердейл  во  Флориде.  Он  выполняет  заказы
владельцев прогулочных и гоночных яхт, специализируясь на установке аудио- и
видеоэлектроники. Ездил в Канкун поговорить с клиентом. Если нужно, он может
сообщить  имя  и адрес  клиента. Клиент, который сотрудничает с  начальством
Бьюкенена, может поручиться за Виктора Гранта.
     -- Ну  вот, --  заявил Уэйд. --  Вид  безобразный, но держаться, думаю,
будет.
     -- Нанесите мазь  с антибиотиком на  толстый марлевый  тампон. Наложите
его  на  швы,  прижмите.  Перебинтуйте  потуже, в  несколько  слоев,  сверху
обмотайте клейкой лентой.  -- От боли Бьюкенен  покрылся  потом, мышцы свело
судорогой. -- Хорошо. Теперь снимите жгут.
     Он ощутил  прилив  крови к руке. Онемение стало  проходить, руку начало
покалывать, а боль, которая и так не отпускала его, еще больше усилилась. Но
ему  не  было до этого никакого дела.  Он  умел переносить  боль. Боль  была
временным явлением. Но вот если не выдержат швы и кровотечение возобновится,
тогда  ему  не  придется  беспокоиться  о том,  чтобы  запомнить свою  новую
легенду,  или о том,  чтобы добраться до аэропорта в Мериде раньше, чем  там
получат  по  факсу  его  портрет,  или  о   том,  как  отвечать  на  вопросы
эмиграционного чиновника  в  аэропорту. Все эти  заботы  уже не будут  иметь
никакого значения. Потому что к тому времени он умрет от потери крови.
     Целую минуту он не отрываясь смотрел на  повязку. Не видно  было, чтобы
сквозь нее просачивалась кровь.
     -- Ладно, поехали.
     -- Вовремя управились, -- сказал Уэйд.  -- Вижу позади свет фар.  -- Он
закрыл аптечку, захлопнул дверцу со стороны Бьюкенена, обежал машину кругом,
сел  на  место водителя и  выехал  на  дорогу, пока другая машина  была  еще
далеко.
     Бьюкенен откинулся  головой  на спинку  сиденья  и хрипло дышал. Во рту
была ужасная сухость.
     -- Нет ли у вас воды?
     -- Нет, к сожалению. Я как-то не подумал запастись.
     -- Жаль.
     -- Может, удастся купить где-нибудь по дороге.
     -- Конечно.
     Бьюкенен  смотрел вперед  через  ветровое  стекло,  наблюдая,  как свет
автомобильных фар пронзает темноту ночи. Он все время повторял про себя, что
его зовут Виктор Грант. Он из  Форт-Лодердейла. Специалист  по  электронике.
Разведен.  Детей  нет.  Тропический лес подступал к шоссе вплотную  по обеим
сторонам  его узкой ленты. Изредка на глаза попадались деревья  с насечками,
сделанными мачете. С них собирали сок для изготовления  жевательной резинки.
Время от времени мелькали группы крытых пальмовыми листьями хижин, где,  как
Бьюкенен знал  обитали потомки майя, у которых были крупные черты выдающиеся
скулы  и складчатые веки  предков, построивших величественные  сооружения  в
Чичен-Ице и  других древних городах на полуострове  Юкатан,  ныне лежащие  в
руинах. Изредка он видел тусклый свет, падающий через открытую дверь хижины,
и спящую в гамаках семью -- гамаки спасали обитателей от жары и охотящихся в
ночное  время рептилий, потому что Юкатан значит "змеиное место". Чаще
всего  он  замечал,  что  каждый  раз, когда они  подъезжали к группе крытых
пальмовыми  листьями  хижин, считавшейся,  по всей видимости,  деревней,  на
обочине их встречал щит с надписью "Сбавь  скорость",  а затем, как бы
медленно  ни  ехал Уэйд,  машину обязательно  подбрасывало на выбоине,  и от
толчка  голова Бьюкенена  скатывалась  со спинки  сиденья,  на что  обе раны
отзывались новыми волнами боли. В его  правой руке  снова возникли судороги.
Вдали от  моря  влажность на  полуострове была удушающей. Но  воздух был так
неподвижен и в нем носилась такая масса насекомых,  что  стекла  приходилось
держать  закрытыми.  Виктор  Грант.  Форт-Лодердейл.  Яхты.  Электроника. Он
потерял сознание.

5
     Несмотря на поднимавшийся от земли  туман,  плохо  пропускавший свет от
Луны  и звезд,  Балам-Акаб  легко  передвигался в  ночном  тропическом лесу.
Отчасти этим искусством он был  обязан  тому, что  здесь родился.  Здесь  он
прожил тридцать лет, и джунгли были ему родным домом. В  то же время джунгли
были живыми и все время менялись, но Балам-Акаб  обладал еще одним чувством,
которое помогало ему  легко находить дорогу  среди тесно растущих деревьев и
свисающих с  них лиан, --  он  ощущал  ногами  камни сквозь  тонкие  подошвы
сандалий. И  потом, он ведь не раз проделывал этот путь.  Сила привычки была
его союзником.
     В  темноте  он шел  туда, куда вели его плоские, истертые шагами камни.
Днем  расположение камней  ничего  не говорило неопытному наблюдателю. Между
ними тянулись ввысь  деревья. Над ними нависали  кусты.  Но Балам-Акаб знал,
что  тысячу  лет  назад эти  камни  составляли  непрерывную  дорогу, которую
древние  называли  sacbe,  "белая дорога".  Название  было  не  вполне
точным,  поскольку большие плоские камни были  скорее серыми, чем белыми, но
даже в этом полуразрушенном состоянии дорога была впечатляющим сооружением.
     Можно  себе  представить,  насколько величественнее  она  выглядела  во
времена древних, до  прихода  испанских  конкистадоров,  когда  этой  землей
правили  предки  Балам-Акаба.  Было  время,  когда построенные  майя  дороги
пересекали  Юкатан  во  всех  направлениях.  Вырубали  деревья,  в  джунглях
проделывали  просеки.   На  расчищенных   участках  укладывали   камни,  они
образовывали  ровную  поверхность,  возвышавшуюся  на  два-четыре  фута  над
землей. Затем насыпали мелкий щебень, заполнявший промежутки между  камнями,
а  под  конец  поверх  всего  этого  укладывали  бетон,  который  делали  из
обожженного и размолотого известняка, смешанного с гравием и водой.
     Та  тропинка, по  которой шел Балам-Акаб, была когда-то ровной  дорогой
почти  шестнадцати  футов  шириной,  а  длиной в  шестьдесят миль. Но  после
массового истребления его предков некому стало ухаживать за дорогой и чинить
ее. За  много веков  дожди размыли бетонное покрытие, вода унесла  щебень  и
обнажила камни, которые  стали сдвигаться с места, в том числе  под влиянием
многочисленных землетрясений и пробивающейся  растительности. Теперь  только
такой человек, как Балам-Акаб,  который хорошо знает обычаи древних и  тонко
чувствует душу леса, мог с легкостью идти этой дорогой в туманной мгле.
     Ступая с  камня на камень,  обходя невидимые деревья, нагибаясь,  чтобы
пройти под сплетениями лиан, чутко реагируя  на малейшую неустойчивость  под
ногами, Балам-Акаб сохранял абсолютное равновесие. Он и не мог иначе, потому
что в  случае  падения  ему  нечем  было бы ухватиться за что-нибудь,  чтобы
удержаться. Руки его  были  заняты: он нес драгоценную чашу, завернутую  для
сохранности в  мягкое одеяло. Свою  ношу он  прижимал к груди.  Учитывая все
обстоятельства,  он  не стал рисковать, не упаковал  чашу в  свой  заплечный
мешок вместе с  другими важными для него предметами. Мешком он слишком часто
задевал за  ветви  деревьев. Сложенные в  мешок предметы не  были  хрупкими.
Совсем другое дело чаша.
     От  царившей  в подлеске  влажной  духоты лицо  Балам-Акаба все  больше
покрывалось потом, а  рубашка и штаны из хлопчатобумажной  ткани  прилипли к
телу. Невысокого роста, как и большинство мужчин его  племени, он был хотя и
мускулист,  но  очень худ, частично от  полной  лишений  жизни  в  джунглях,
частично от скудости рациона,
     который обеспечивало  хозяйство  его деревни. Его прямые черные  волосы
были коротко острижены, чтобы в  них не заводились паразиты и  чтобы они  не
мешали  при  ходьбе  в  джунглях.  Благодаря  изолированному  положению этой
местности и тому, что испанские завоеватели считали  ниже своего достоинства
иметь   детей  от  женщин   майя,   черты  лица  Балам-Акаба  сохранили  все
генетические  признаки  его  предков,  живших  много  веков назад,  в  эпоху
расцвета  цивилизации  майя. У  него  была  круглая  голова,  широкое  лицо,
выдающиеся скулы. Полная  нижняя губа выразительно  изгибалась книзу. Темные
глаза имели миндалевидную форму. Веки образовывали монгольскую складку.
     Балам-Акаб  знал, что  похож на предков,  так  как  видел их  рельефные
изображения.  Он знал, как жили предки, потому что его  отец рассказывал ему
то,  что слышал от своего отца, а тот от  своего, и так было всегда, сколько
существовало племя.  Он умел  совершить нужный ритуал, ибо, как  правитель и
шаман  деревни,  был  обучен  своим  предшественником,  который  открыл  ему
священные  тайны,  передаваемые  из поколения в поколение  с  самого  начала
времени, обозначенного датой 13.0.0.0.0. 4 Ahau 8 Cumku.
     Направление камней  изменилось,  тропинка  повернула  налево.  Не теряя
равновесия,  Балам-Акаб еще раз протиснулся между деревьями, еще раз прошел,
нагнувшись,  под лианами, чувствуя  твердую поверхность камней сквозь тонкую
подошву  сандалий. Он  был  почти у цели своего пути.  Хотя и до сих  пор он
двигался почти бесшумно, теперь надо было идти  с еще большей осторожностью.
Надо  было  пробираться с  беззвучной грацией крадущегося ягуара, потому что
скоро он  достигнет опушки джунглей, а дальше, на недавно расчищенном месте,
выставлена охрана.
     Балам-Акаб сразу почуял их запах: пахло их табачным дымом, их оружейной
смазкой. С  расширившимися  ноздрями  он остановился, вглядываясь в темноту,
оценивая расстояние  и направление. Через минуту он  продолжил путь,  но ему
пришлось  сойти с древней,  скрытой от чужих глаз дороги и  отклониться  еще
дальше влево. С тех пор как сюда явились новые завоеватели, валившие деревья
и  взрывавшие  динамитом с