лайнз"   (американская  компания!   Чтобы   русский  летел   самолетом  с
маркировкой "американский"  -- такое было  просто немыслимо  несколько
лет тому  назад!), снижался, пробивая  облачную пелену над горными хребтами,
туда, где  в долине раскинулся город  Гватемала -- столица республики.  Было
восемь  часов  пятнадцать  минут вечера. Алый  свет заката лился  в  долину.
Столица  сверкала  огнями.  Бартенев зачарованно приник  к  иллюминатору,  и
сердце его колотилось от предвкушения счастья, как в детстве.
     Сидевшая рядом жена сжала его руку. Он повернул голову,  всматриваясь в
прекрасное, уже тронутое морщинами лицо,  и ей не надо было ничего говорить,
чтобы передать ему, как она рада, что скоро  он  встретится со своей мечтой.
Еще  в  восемнадцатилетнем   возрасте,  когда  Бартенев  впервые  увидел  на
фотографиях остатки  сооружений майя, обнаруженные  возле  города  Тикаль  в
Гватемале,  он  почувствовал  какое-то  странное  родство   с  почти  совсем
исчезнувшим  народом,  когда-то  построившим эти  здания. У  него было такое
ощущение,  будто  он  сам  был  там, был  одним из  тех майя,  сам трудился,
обливаясь потом, на строительстве этих величественных  пирамид и  храмов.  А
иероглифы просто околдовали его.
     Теперь, столько лет спустя, ни разу не ступив  ногой  на землю майя, ни
разу  не  поднявшись  на  пирамиду,  ни   разу  не  увидев   своими  глазами
изображенных на рельефах лиц -- крючконосых, широкоскулых, с покатыми лбами,
-- он  был  одним из  пяти мировых авторитетов по письму  майя  Сдаже, может
быть, самым выдающимся,  если верить  тому, что говорила  жена). И скоро  --
конечно, не сегодня, но, возможно, уже завтра или определенно послезавтра --
он совершит еще один перелет и приземлится на этот раз на простой посадочной
полосе, а потом проделает трудное путешествие через джунгли  в Тикаль, туда,
где ждет дело всей его жизни, центр его мироздания -- постройки майя.
     И иероглифы.
     Самолет   коснулся  земли,  и  его   сердце  забилось  сильнее.  Солнце
опустилось еще ниже за горами на западе. Темнота  стала гуще, ее подчеркивал
блеск огней аэровокзала. Волнуясь от предстоящего, Бартенев отстегнул ремни,
взял портфель и  двинулся вслед  за  женой  и другими пассажирами по проходу
между  креслами. Еще  через минуту, показавшуюся бесконечной, наружная дверь
открылась. Он прищурился и за фигурами  стоявших впереди пассажиров различил
неясные  контуры  зданий.  Когда  они с женой спустились по трапу  на летное
поле, он вдохнул разреженный горный  воздух,  сухой и  прохладный, и ощутил,
как от волнения напряглось его тело.
     Но как только он вошел в здание аэровокзала и увидел, что его встречает
группа одетых в форму правительственных  чиновников, то  сразу  почувствовал
неладное. Лица их были мрачны и хмуры. Бартенев со страхом подумал,  что его
дурные  предчувствия  оправдались, и  что ему  сейчас  объявят об  отказе во
въезде в страну.
     Однако этого  не произошло. Суетливого вида тонкогубый человек в темном
костюме отделился от группы встречающих и неуверенно приблизился.
     -- Профессор Бартенев?
     -- Да.
     Они  говорили по-испански.  Жгучий интерес  Бартенева  к Гватемале и  к
находкам сооружений майя на всей территории Центральной Америки заставил его
изучить  испанский, так  как значительная часть  исследований по  иероглифам
публиковалась на этом языке.
     --  Меня зовут  Эктор Гонзалес.  Я  из  Национального  археологического
музея.
     -- Да, я получил ваше письмо.
     Пока  они обменивались рукопожатием,  Бартенев не мог  не заметить, что
Гонзалес старается подвести его к группе официальных лиц.
     -- Это моя жена Елена.
     -- Очень рад познакомиться с вами, госпожа Бартенева.  Прошу вас, в эту
дверь, пожалуйста...
     Вдруг   Бартенев  заметил   сурового  вида  солдат   с  автоматическими
винтовками в руках.  Он вздрогнул  -- это напомнило ему  Ленинград в  худшие
годы "холодной войны".
     -- Что-нибудь  не в порядке? Вы что-то еще должны были сообщить, о  чем
мне следует знать?
     --  Нет,  ничего,  --  слишком  быстро  ответил Гонзалес.  -- Небольшая
проблема с  вашим размещением. Неувязка с графиком. Ничего серьезного. Сюда,
пожалуйста. В эту дверь и по коридору. Поторопитесь, иначе мы опоздаем.
     -- Опоздаем? --  Бартенев  потряс головой.  Его вместе  с женой куда-то
быстро вели по коридору. -- Куда опоздаем? А наш багаж? И как быть?..
     --  Не  беспокойтесь.  Багаж привезут  прямо в гостиницу. Вам  не  надо
проходить иммиграционный и таможенный контроль.
     Они миновали еще одну  дверь  и  вышли в  темноту  ночи на  парковочную
площадку, где ждал черный лимузин, а впереди и позади него  стояло по джипу,
набитому вооруженными солдатами.
     -- Я требую, чтобы  мне сказали, что происходит, -- сказал Бартенев. --
Вы  в своих письмах  утверждали, что я буду здесь  желанным  гостем.  Вместо
этого я чувствую себя пленником.
     -- Профессор Бартенев, вы должны  понимать, что в Гватемале неспокойно.
Здесь всегда сильны политические брожения.  Эти  солдаты  предназначены  для
вашей охраны.
     -- А зачем мне?..
     -- Садитесь, пожалуйста,  в машину,  и мы  это  обсудим.  Когда один из
сопровождающих захлопнул дверцу за
     Бартеневым,  его  женой,  Гонзалесом  и  двумя  чиновниками,   Бартенев
повторил свой вопрос:
     --  Почему же все-таки мне нужна охрана? Эскортируемый джипами  лимузин
быстро набирал скорость.
     --  Как я вам уже сказал, все дело в политике.  Многие годы  Гватемалой
управляли  правые  экстремисты.  --  Гонзалес  бросил  тревожный  взгляд  на
сопровождающих, словно опасался,  что им может не  понравиться его лексикон.
-- Недавно к власти пришли умеренные.  Именно благодаря новому правительству
наши страны установили теперь дипломатические отношения. Этим же объясняется
и  ваше   приглашение   сюда.  Визит  русского   ученого  подчеркивает,  что
правительство Гватемалы желает развития связей с  Россией. Ваша  кандидатура
была идеальной, так как вы не политический деятель, а область, в которой  вы
являетесь экспертом, имеет отношение к истории Гватемалы.
     -- Вы говорите так, словно... -- Бартенев запнулся. -- Словно работаете
не в Национальном  археологическом музее, а в правительстве.  Как называется
династия, которая правила Тикалем?
     Гонзалес не ответил.
     -- В каком веке Тикаль достиг вершины своего могущества?
     Гонзалес молчал.
     Бартенев саркастически хмыкнул.
     -- Вам угрожает опасность, -- сказал Гонзалес.
     -- Неужели?
     -- Правым экстремистам очень  не нравится ваш визит, -- натянутым тоном
заговорил  Гонзалес.  --  Несмотря на  крах  коммунизма  в России,  эти люди
рассматривают  ваш  визит  как начало подрывного  влияния, которое превратит
нашу   страну   в  марксистскую.   Предыдущее   правительство   сформировало
"отряды смерти" для поддержания своей власти. Эти отряды до сих пор не
распущены. Были угрозы расправы с вами.
     Бартенев  смотрел  невидящим  взглядом,  чувствуя,  как его  охватывает
отчаяние.  Жена спросила, что говорит Гонзалес.  Благодаря судьбу за то, что
она не знает испанского, Бартенев ответил, что кто-то забыл заказать для них
номер в гостинице, что  их хозяин весьма смущен этим упущением и делает все,
чтобы исправить ошибку.
     Гонзалесу он сказал, нахмурившись:
     -- Как прикажете вас понимать?  Что мне придется уехать? Ну уж нет! Да,
я согласен  отправить  жену.  Но сам я не  для того проделал весь этот путь,
чтобы  уехать,  так  и не увидев  своей мечты. Я слишком  стар. Вряд ли  мне
представится  второй  такой  случай.  И  я  слишком  близок  к  цели,  чтобы
отступить. Я должен дойти до конца.
     -- Вас и не просят уехать, -- сказал Гонзалес. -- По своим политическим
последствиям подобный шаг был бы почти равносилен попытке покушения  на вашу
жизнь.
     Бартенев почувствовал, что бледнеет. Гонзалес продолжал:
     -- Необходимо лишь  соблюдать величайшую  осторожность. Быть начеку. Мы
просим  вас  не  выходить  в  город  без   сопровождения.  Ваш  отель  будет
охраняться. Мы организуем вашу  поездку в  Тикаль как можно скорее. И еще мы
просим, чтобы по  прошествии  какого-то времени --  скажем, через день  или,
самое большее, два -- вы под предлогом плохого самочувствия вернулись домой.
     -- Один день? -- Бартеневу стало трудно дышать. -- Или даже  два? Да вы
шутите! После стольких лет ожидания?..
     --  Профессор  Бартенев,  нам  приходится  иметь  дело с  политическими
реальностями.
     Политика, подумал Бартенев, и ему захотелось выругаться.  Но он, как  и
Гонзалес,  привык  иметь  дело с  такими  мерзкими  реальностями;  мозг  его
заработал с  лихорадочной  быстротой, анализируя  проблему.  Он за пределами
России  и волен ехать куда угодно -- вот что сейчас важно. Древние постройки
майя,  представляющие  значительный интерес,  найдены  и  во  многих  других
местах. Есть, например,  город Паленке в Мексике. Это,  конечно, не  Тикаль.
Там  нет  той эмоциональной  и  профессиональной привлекательности,  которую
имеет  для него  Тикалъ,  но  зато  туда легко попасть.  И жена сможет  туда
поехать  вместе  с  ним.  Там  они  будут  в  безопасности.  Не  беда,  если
правительство Гватемалы откажется  оплачивать дальнейшие расходы, --  ведь у
него есть тайный источник средств, о котором он не рассказывал даже жене.
     Именно секретность и была частью делового соглашения, которое предложил
Бартеневу хорошо одетый светловолосый американец, однажды явившийся к нему в
кабинет   в  Санкт-Петербургском  государственном  университете.  Американец
показал ему несколько фотокопий иероглифов  майя. На безукоризненном русском
языке  он  спросил  Бартенева,  сколько  тот  хотел бы  получить  за перевод
иероглифов  и  за  то,  чтобы сохранить это  поручение в  тайне. "Если
иероглифы интересны,  я  сделаю  это  бесплатно", --  ответил  Бартенев,  на
которого  большое  впечатление  произвело прекрасное знание русского  языка,
продемонстрированное  иностранцем.  Но американец  настаивал, чтобы Бартенев
принял гонорар, который к тому же поражал своей щедростью -- пятьдесят тысяч
долларов.  "Это  в  качестве  гарантии  вашего  молчания,  --   сказал
американец. -- Часть суммы  я обменял на рубли". Он вручил Бартеневу сумму в
рублях, эквивалентную  десяти  тысячам долларов.  Остальные деньги, объяснил
он, будут положены  на счет в швейцарском  банке. Не  исключено, что в  один
прекрасный  день  Бартенев  сможет  свободно  путешествовать, и тогда деньги
будет легко получить. Если же нет, то можно будет организовать переброску не
слишком больших сумм в Санкт-Петербург с курьерами, сумм, размеры которых не
вызовут у властей желания поинтересоваться их источником. После этого визита
американец приходил еще дважды, каждый раз с новой порцией иероглифов майя и
с предложением такого  же  гонорара. До сих пор деньги для Бартенева значили
меньше, чем захватывающий, хотя и не совсем ясный смысл (вроде зашифрованной
загадки), открывавшийся ему в этих письменах.
     Но  теперь деньги приобретали  очень  большое значение,  и расстроенный
Бартенев решил извлечь из них всю пользу, какую они только могли принести.
     -- Понятно, -- сказал он Гонзалесу. -- Политическая реальность. Я уеду,
когда  вам  будет угодно, как  только вы сочтете, что  я уже послужил  вашим
целям.
     Гонзалес,  казалось,  успокоился.  Но  лишь  на  минуту.   Лимузин  уже
остановился перед  отелем  --  зданием  современной архитектуры из  стали  и
стекла, которое неприятно поражало своим явно не латиноамериканским  стилем.
В
     сопровождении солдат Бартенев  и  его  жена быстро пересекли вестибюль,
вошли в лифт и поднялись на двенадцатый этаж. Гонзалес пошел с ними, а  один
из чиновников остался внизу и стал что-то говорить портье за регистрационной
стойкой.
     Пока Гонзалес отпирал дверь, включал свет и впускал Бартенева с женой в
номер, там зазвонил телефон.  В номере было два телефонных аппарата: один на
столике рядом с диваном, другой на крышке бара.
     Гонзалес запер дверь номера.  Телефон  не умолкал. Бартенев  хотел было
подойти к аппарату, который был рядом с диваном, но Гонзалес сказал:
     --  Нет,  позвольте, я сам возьму  трубку.  -- Он подошел  к  телефону,
стоявшему  на  баре,  до которого  ему  было ближе.  -- Алло? --  Он включил
настольную лампу. -- О чем вы хотите с ним  говорить? -- Гонзалес пристально
посмотрел  на  Бартенева. -- Одну минуту. -- Прикрыл  трубку рукой. --  Этот
человек  говорит, что  он журналист.  Может быть, действительно  стоит  дать
интервью? Это произведет хорошее впечатление  на общественность.  Я послушаю
отсюда, а вы возьмите трубку там.
     Бартенев подошел к телефону на столике возле дивана.
     -- Я слушаю, -- произнес он. Его тень упала на окно.
     --  Катись в  преисподнюю,  проклятый  русский! Осколки оконного стекла
брызнули внутрь комнаты, и жена Бартенева закричала.  Сам Бартенев  не издал
ни  звука.  Пуля, попавшая ему в голову, расплющилась там  и мгновенно убила
его. Пробив затылок, она вылетела наружу. Кровь залила осколки стекла.

3
Хьюстон, Техас
     На космическом челноке  "Атлантис"  шел  второй  день  очередного
полета. Запуск прошел без проблем, все системы работали нормально, и Альберт
Делани изнывал от скуки.  Он  был бы рад, если  бы произошло что-то (ну хоть
что-нибудь!),  способное нарушить  это  нудное  однообразие. Нельзя сказать,
чтобы ему хотелось возникновения какой-то нештатной ситуации в полном смысле
слова, так как это могло означать  и серьезное ЧП. А для  НАСА сейчас  новые
срывы и новые  порции дурной славы крайне  нежелательны,  и уж  никак нельзя
допустить повторения катастрофы, подобной случаю с "Челленджером". Еще
одно  такое ЧП, и  НАСА  может  закрывать свою  лавочку, а  это  значит, что
Альберт  Делани  потеряет  работу,  и   уж  если  выбирать  между  скукой  и
безработицей,  то он,  ясное дело, предпочитает  скуку.  И  все же,  если бы
кто-то сказал ему в тот момент, когда его принимали в НАСА, что ликование по
поводу ожидавшей его,  как он  полагал,  блестящей  карьеры  .  очень  скоро
сменится усталостью от повседневной рутины, он ни  за что бы не поверил. Вся
беда в  том,  что  НАСА  столько раз  проверяет и  перепроверяет все  детали
полета,  проводит  столько испытаний  и контрольных  тестов, так скрупулезно
перебирает  все   возможные  варианты   в  стремлении   предотвратить  любую
случайность, что сам полет становится  вполне  заурядным событием.  Нет,  ЧП
Альберту  Делани  ни  к  чему,  но  он  определенно  не  возражал бы  против
какого-нибудь приятного сюрприза.
     Альберт   Делани   имел   средний   рост  и   вес,  обладал   ничем  не
примечательными чертами лица и достиг той жизненной точки, когда человек уже
вышел из молодого возраста, но  еще не вступил в средний. С некоторых пор он
стал замечать, что в  нем растет  ощущение неудовлетворенности,  несбывшихся
ожиданий.  Жизнь его  была вполне  обычной.  Предсказуемой.  У  него еще  не
развился синдром искушения изменить жене. Однако он опасался, что состояние,
которое  Торо назвал  "тихим отчаянием", может заставить  его  сделать
какую-нибудь  глупость  и получить в результате более  чем  просто нештатную
ситуацию -- распад семьи, например. Но все равно, если он не найдет какой-то
цели в жизни,  чего-то,  что пробудит  в  нем  интерес, то  вряд ли сможет и
впредь полагаться на свой здравый смысл.
     Эту проблему, решил Альберт Делани, в  какой-то мере создавало то,  что
его  офис  находился  на  периферии  штаб-квартиры  НАСА.  Вдали  от  центра
управления полетами  он  не  ощущал ни  радости  от свершений,  ни  приливов
нервной  энергии,  которые,  как  он  представлял, испытывали все,  кто  там
работал.  К  тому же  он и сам вынужден  был признать, что быть  экспертом в
области картографии, географии и метеорологии (возиться с картами и погодой,
как он  сам  порой  говорил с ноткой пренебрежения) казалось безумно скучным
делом по сравнению  с  исследованием космоса. Еще куда ни шло,  если  бы ему
доводилось   изучать  фотографии   недавно   открытых  колец   Сатурна,  или
юпите-рианских  лун,  или действующих вулканов на Венере.  Так ведь нет! Его
работа   состояла  в  том,  что  он  просматривал  снимки  участков   земной
поверхности, секторов, которые он уже видел прежде десятки раз.
     Не утешало  его  и то, что  проводимые  им исследования  уже  позволили
сделать   вполне  определенные  выводы.   Можно  ли  сказать  на   основании
космической съемки, что вызывающий у всех тревогу  дымный ореол вокруг Земли
увеличивается?  Можно  ли  считать,  что  на  полученных  с  большой  высоты
изображениях влажных тропических лесов  Южной Америки  видно, как их площадь
продолжает   сокращаться,   потому   что   их   вырубают   и  выжигают   под
сельскохозяйственные угодья?  И  разве загрязненность вод Мирового океана не
достигла такой степени,  что наносимый  ею вред заметен уже с высоты трехсот
миль? Да,  да и  да. Не надо быть ракетчиком, чтобы сделать такие выводы. Но
НАСА нужно  нечто  большее,  чем просто  выводы.  Ей  нужна конкретика.  Вот
почему,  хотя  просматриваемые Альбертом  Делани материалы съемки в конечном
счете попадают  в  руки других правительственных служб, его обязанностью был
их  предварительный просмотр на тот случай, если  в них  окажется что-нибудь
уникальное, -- для НАСА это было бы неплохой рекламой.
     На  этот  раз в задачу  челнока  входило  развернуть  метеорологический
спутник  над Карибским  морем,  провести  ряд  наблюдений  и  экспериментов,
связанных   с  погодой,  и  передать  на  Землю  материалы  съемки.  Снимок,
находившийся перед Делани в настоящий момент,  изображал часть мексиканского
полуострова  Юкатан. Несколько  лет  назад  пальмовые  леса  в  этом  районе
поразила  какая-то болезнь, и Делани должен был определить,  как  далеко она
распространилась,  а  это  легко  можно  было  увидеть  на снимках, так  как
больные,  оголенные  деревья  проступали  везде  четким безрадостным узором.
Теоретически считалось, что значительная потеря  растительности  на  Юкатане
нарушит соотношение кислорода и двуокиси углерода в атмосфере всего района и
повлияет  на  тип  погоды,  как  это  случилось  в  результате  исчезновения
девственных лесов  на территории  Бразилии.  Измеряя  пораженные  площади  и
соотнося эти данные с изменениями температуры и ветров в Карибском  регионе,
можно попытаться предсказывать  возникновение тропических бурь и направление
ураганов.
     Болезнь  определенно  расползлась  намного   дальше,  если   судить  по
материалам  прошлогодней съемки Юкатана. Он наложил на фотографию прозрачную
масштабную  карту-образец,  совместил  топографические   ориентиры,  записал
данные  и перешел к следующему снимку. Может  быть, ему  действительно  была
нужна встряска от этой однообразной работы, но  он  поймал  себя на том, что
изучает  снимки тщательнее обычного, обращая внимание на детали,  не имеющие
отношения к пальмовой болезни.
     Вдруг  его  кольнула  смутная  тревога:  что-то  зацепило  подсознание,
впечатление  какой-то необычности. Он отложил снимок, с  которым  работал, и
снова взял только что просмотренный. Нахмурился,  концентрируя внимание. Да,
подумал  Делани.  Вот  оно. И сразу ощутил стимулирующий  приток адреналина,
потепление в животе.  Вот этот небольшой участок в нижнем левом углу снимка.
А вот  какие-то тени  среди  оголенных пальмовых  стволов.  Откуда  они  там
взялись?
     Эти  тени образовывали  почти  безупречные треугольники и квадраты.  Но
треугольников  и  квадратов в природе  не существует. Более того, такие тени
возникают лишь тогда,  когда падающие солнечные лучи встречают на своем пути
препятствие в виде  предметов, выступающих  над  поверхностью земли. Крупных
предметов.  Высоких  предметов.  Обычно  в  существовании  теней  нет ничего
таинственного.  Холмы,   напри