та  существует,  он
будет передан в руки наших ученых.
     Автомобиль остановился  перед  уходящей  вверх  эстакадой,  вдоль
которой прокладывался путь будущего сверхдальнего снаряда.
     - Все это так,  Василий Климентьевич,  но все же на сердце у меня
неспокойно.  Разорвутся  наши снаряды сразу после вылета...  Нестойкий
элемент у Марины Сергеевны... М-да!.. Что же тогда?
     - Что тогда? - переспросил задумчиво Сергеев. - Тогда пещеры...
     Профессор нервно пожал плечами и снова схватился за сердце.
     - Разве  это  выход?  Не  лучше  ли  погибнуть всем,  чем спасать
какую-то горсточку людей, обреченных на жизнь без прогресса?
     Министр серьезно,  может  быть,  несколько  сурово  посмотрел  на
Кленова:
     - Вот у нас с вами,  Иван Алексеевич,  нет детей,  а у каждого из
нас мог бы быть сын...
     Кленов низко  опустил голову и не видел,  какими печальными стали
глаза у Василия Климентьевича. Сергеев продолжал:
     - Вот тогда вы поняли бы, что если не вы, то сын ваш должен жить!
     - Но жизнь без солнца, без неба - это жизнь в гробу!
     - Мы  бьемся за наше солнце,  за наш воздух для всех людей,  и мы
победим! - решительно сказал министр.
     Кутаясь в плащи,  они вышли из вездехода. Перед ними стоял худой,
с провалившимися щеками полковник Молния.


Глава V. УДАР ВГЛУБЬ



     Вельт наконец  опустился  в кресло.  Он долго ходил по кабинету и
теперь, усталый и злой, позвонил.
     Появился слуга.  У  него  были ввалившиеся щеки,  и он дышал так,
словно болел астмой.
     - Позвать ко мне дряхлую скотину. Приехал ли он наконец?
     Слуга замер в испуге. Кого имел в виду мистер Вельт?
     - Ганса! Подать сюда этого старого идиота!
     Слуга попятился.
     - Мистер Шютте ждал вашего вызова, сэр... - прохрипел он.
     Вельт встал из-за стола.  Видимо,  он  чувствовал  себя  скверно,
дышал он тяжело, прерывисто.
     В дверях показался Ганс, сразу загородив их своей фигурой.
     - Ну?  -  сказал  Вельт,  смотря на Ганса из-под сморщенного лба.
Кислородная маска глушила его и без того глухой голос.
     - Да, босс, - ответил Ганс.
     - Что вы можете мне сообщить? - начал Вельт, раздражаясь.
     - Что я могу вам сообщить,  босс?  Вот жена у меня задохнулась...
умерла... - произнес Ганс отсутствующим голосом.
     - Вот как?
     - И сын меня  бросил...  Он  не  захотел  иметь  со  мной  ничего
общего...
     Странно было слышать, как дрожал могучий бас гиганта.
     - Довольно! - прервал Вельт. - Меня мало интересуют ваши семейные
дела!
     - Концерн  спасения завладел всем производством кислорода.  Никто
не мог достать кислородной маски для нее, пока я был с вами... Вот она
и умерла...
     - Хорошо,  хорошо!  В конце концов это мне надоело!  Тем,  что вы
будете  отнимать  у  меня  время  на эти причитанья,  вы не воскресите
разложившийся труп,  который уже перестал потреблять столь  дефицитный
воздух.
     - Я попрошу вас не говорить о ней в таком тоне, босс!
     - Но-но! Не злоупотребляйте моим терпением!
     - После этого сын мой Карл... ушел от меня...
     - Что  же,  он  избавил  вас от необходимости доставать ему акцию
спасения!
     - Перестаньте, босс! Я мог бы отдать ему свою.
     - Ха-ха-ха!  - неприятно рассмеялся Вельт.  - Вы думаете, что для
того,  чтобы  попасть  в  столицу будущего,  достаточно иметь на руках
акцию спасения?
     Ганс растерянно посмотрел на капиталиста.
     - Знайте, что в город Вельттаун попадет только тот, кого я захочу
там  иметь.  Вот,  например,  прославившийся своим писательством еврей
Шерц, заработав на акцию, в новый мир не попадет!
     - Как? Не все владельцы акций?..
     - Ха-ха!  Владельцы акций...  Они всегда существовали  для  того,
чтобы   отдавать  акционерному  обществу  деньги,  которыми  могли  бы
распоряжаться по своему усмотрению финансовые магнаты.
     Ганс что-то промычал, переминаясь с ноги на ногу. Вельт откинулся
на спинку кресла.
     - О,  в  городе Вельттауне все будет устроено великолепно!  Новая
эра начинается с самого совершенного  искусственного  отбора.  И  этот
отбор   проведу   я!   Я  создам  мир  рационализации,  доведенный  до
совершенства.  Разработанными  мною  методами  я  исключу  возможность
зарождения  вредных  идей!  Величайшее зло цивилизации - грамотность -
будет исключено достижениями науки  и  техники.  В  городе  Вельттауне
будут только радио, фонотеки, тонфильмы... В столице будущего не будет
книг!  О,  когда люди утратят письменность  и  не  будут  в  состоянии
передавать  в  "многоголосом  молчании"  свои  мысли,  когда они будут
слушать всегда и везде только то,  что будет продиктовано в  диктофоны
нами,  руководителями, владельцами машин, то, дорогой мой Ганс, можете
мне поверить,  что даже в такой глупой голове,  как у вашего сына,  не
зародятся революционные идеи,  а если бы и зародились, то не смогли бы
передаться другим поколениям!
     - Оставьте моего сына в покое, босс! Он честный человек!
     - Что?  Дерзить?  Не забывайте,  что одного движения моего пальца
достаточно...
     - Я знаю это и многое другое,  что говорил мне мой Карл,  уходя и
проклиная меня...
     - Хватит! - закричал Вельт, вставая. - Опять сын, внук и еще черт
знает  кто!  Переходим  к  делу.  Готовы  ли  все мои машины для удара
вглубь? Я жду коменданта Вельттауна с минуты на минуту.
     - Я не принимал и не приму к этому никаких мер.
     - Что?.. Неповиновение? Отказ выполнить мои приказания?..
     - Вы  можете  меня  выгнать,  хоть я и служил вам верой и правдой
полвека. Но я и пальцем не пошевелю для уничтожения того, что призвано
спасти миллионы человеческих жизней, кем бы это ни было построено!
     - Ах,  вот как? - завизжал Вельт. - Это бунт! Вон отсюда, дряхлая
свинья!
     Вельт судорожно дышал, комкая в кулаке кислородную маску.
     Ганс по-бычьи наклонил голову,  посмотрел на хозяина, потом резко
повернулся и вышел.
     Вельт запустил   золотым  портсигаром  в  настольные  часы.  Звук
разбитого стекла доставил ему удовольствие.
     В дверях стоял слуга.
     - Сэр, осмелюсь доложить: прибыл генерал Копф.
     - Позвать.
     В кабинет,  гордо   закинув   седую   голову,   вошел   комендант
Вельттауна.
     - Почему так поздно? - крикнул Вельт.
     Генерал замер в изумлении от такого приема.
     - Слушайте мои приказания.  Взять все мои машины.  Нанести ложный
удар   по   социалистическим   странам.  Внести  панику  и  переполох,
дезорганизовать и так уже,  вероятно,  панически настроенную страну...
Не   думаю,   чтобы  они  могли  оказать  значительное  сопротивление.
Воспользовавшись  сумятицей,  вы  нанесете  удар  с  воздуха   вглубь.
Основная  задача  -  снести с лица земли все,  что сооружено в пустыне
Каракумы, уничтожить так называемый Аренидстрой.
     Генерал Копф опешил.
     - Да, мистер Вельт... Но, может быть, вы объясните мне цель этого
рейда?
     Вельт сразу же взорвался:
     - Вы...  Вы...  С кем я имею дело?  Я нанимал себе военного, а не
политика!  Не ваше дело рассуждать...  Или вы хотите получить отставку
второй раз в жизни? Тогда просто сознайтесь, что вы трус!
     - Что?!  Генерал Копф трус? В другое время вы ответили бы за свои
слова!  Я служу честно и могу выполнить все,  что от меня потребуют. Я
лишь хотел понять...
     - Кто служит мне,  не спрашивает у меня отчета.  Это коммерческая
операция. Угодно вам выполнить мои приказания?
     - Я готов... Каково же назначение этих сооружений? Я, право, не в
курсе дела, так как не читаю красных газет.
     - И  хорошо  поступаете.  Это  не  ваше дело.  Завтра Аренидстрой
должен перестать существовать.
     - Есть!  -  сказал  Копф  и,  резко повернувшись,  звякнул своими
бесчисленными орденами.  Комендант Вельттауна был быстр и точен. Когда
он получал приказ, он знал, как надо его исполнять.
     Спустя несколько часов через  границу  быстро  двинулись  колонны
машин мирового военного концерна Вельта.
     Начался самый  дикий  и  самый   бессмысленный   военный   поход,
когда-либо имевший место на Земле.
     В этом походе не участвовали армии. Двигались одни только машины,
призванные защищать коммерческие интересы их владельца.
     Однако поход  этот  ожидали  совершенно  не  учтенные  владельцем
концерна препятствия.
     Прежде чем дойти до границы коммунистических государств,  машинам
нужно было пройти целую страну. А там случилось следующее...
     Сухопутный броненосец   шел   впереди.   Изредка    величественно
накреняясь  на  холмах,  он  двигался напролом через возделанные поля,
кудрявые  рощи,  небольшие  деревеньки.  Дым,  подхваченный  ураганным
ветром, яростно срывался с его труб. Небо было ясно и холодно. Ни одно
облачко не могло удержаться при таком стремительном,  непрекращающемся
воздушном течении.
     Следом за броненосцем  ползли  с  нечерепашьей  скоростью  черные
танки-черепахи,  неуязвимые  для артиллерийских снарядов;  за ними шли
все новые и новые грохочущие,  лязгающие стальные машины,  а за каждой
тащились длинные черные тени.  Казалось странным, что ветер не сдувает
эти тени с земли.
     Если ветер был бессилен против теней, то скоро их стерли сумерки.
Однако надвигающаяся темнота  не  остановила  машин.  Зажглись  волчьи
глаза,  и тьму прорезали белые полосы щупальцев. Поднимаемая стальными
колоннами пыль яростно крутилась в прожигающих темноту лучах.
     В один   из  лучей  броненосца  попал  заяц.  Он  скакал,  смешно
выбрасывая задние ноги,  и никак не мог свернуть в темноту.  Луч света
гипнотизировал его.
     Броненосец прибавил ходу.  Все ближе, ближе гусеницы к мелькающим
заячьим лапам. Миг - и заяц раздавлен.
     Внутри машины смеялись.
     Огненные щупальца шарили по полю: не найдется ли еще один зайчик?
     Но в этот момент перед стальной колонной возникло  неожиданное  и
странное препятствие.
     В черноте ночи прямо перед броненосцем зажглась надпись.
     Командир броненосца   вздрогнул   от  неожиданности.  Слова  были
предельно просты и понятны.  Кто мог ударить  колонны  мистера  Вельта
этой фразой?
     Огненные слова были видны всей колонне,  их мог  прочесть  каждый
человек, сидящий в машине.
     Броненосец ускорил ход. Он словно врезался в светящуюся в темноте
фразу, бросился на нее, как бросается разъяренный кабан на дерево.
     Но броненосец пронесся через пустое поле, а немного дальше горела
уже  новая  фраза.  Ничто не могло уничтожить эти простые,  понятные и
жгучие слова.
     Страна, через которую шли машины Вельта,  не воевала с ними, но в
ней  нашлись  люди,  которые  поставили  на  пути   колонны   страшное
препятствие...

     Получив шифрованную радиограмму,  генерал Копф в ярости порвал ее
и немедленно отправился на аэродром. Он понимал, что нужно спешить.
     Восемьдесят эскадрилий ждали его сигнала.
     Было удивительно темно.  Копф ругался и был предельно зол. Дорогу
ему  освещали карманным фонарем,  и Копфу почему-то казалось,  что так
освещают себе дорогу бандиты.
     - Мы  только  военные,  черт  возьми!  -  неожиданно закричал он,
заставив подпрыгнуть адъютанта.
     Наконец комендант   Вельттауна   увидел   командорский   корабль.
Освещенный   только    карманными    фонариками,    самолет    казался
продырявленным, простреленным в нескольких местах.
     Копф крякнул и открыл дверцу.


Глава VI. КИСЛОРОДНЫЕ БОКАЛЫ



     Около водоема в саду Тюильри стоял доктор Шерц.  Он молча смотрел
перед собой. Ветер толкал его к воде, хлопал полами его пальто, срывал
надвинутую  на  глаза  шляпу.  Вода  в круглом водоеме рябила,  на ней
вздымались крохотные волны.  Там  был  маленький  шторм,  и  от  этого
изображение  доктора  Шерца  странным  образом искажалось.  Лицо внизу
нагло смеялось, строило гримасы. Из воды смотрел кто-то, знавший все и
издевавшийся над доктором Шерцем.
     Что? Ты написал страшную книгу, заработал деньги на общем испуге,
веря  в  нерушимость  справедливости,  но  в  "мир  будущего"  тебя не
пустили! Ха-ха-ха!..
     Лицо доктора Шерца в воде кривилось,  выпячивало губы, сжималось,
разжималось.
     Ветер пододвигал Шерца к воде. Он был один...
     Шерц нагнулся.  Изображение пропало,  и ему стало  видно  близкое
дно.  В  воде  плавали золотые рыбки.  Они присасывались к поверхности
открытыми ртами и пускали пузыри.
     Им тоже не хватает воздуха!
     Доктор Шерц  хрустнул  пальцами,  повернулся  круто  и  пошел  по
направлению к площади Согласия.
     Ветер дул ему в правое плечо.  Было странно  смотреть  на  фигуру
идущего доктора Шерца. Уравновешивая давление непрекращавшегося ветра,
он наклонялся вправо, и казалось сверхъестественным, что он не падает,
продолжая идти под таким невозможным углом к земле.
     Около египетского обелиска  Шерц  остановился.  С  педантичностью
безразличия он стал его рассматривать.
     Зачем его привезли сюда?..  Наклоняясь против ветра,  Щерц обошел
колонну.  И  вдруг он подумал,  что кончится жизнь на Земле,  погибнет
культура,  - может быть,  разрушатся все  окружающие  здания,  а  этот
нелепый обелиск, привезенный по капризу Наполеона, будет стоять.
     Может быть,  на Земле снова появится жизнь. Возродится атмосфера.
Выделится   откуда-нибудь   кислород.  Возникнет  новое  человечество.
Появятся ученые, археологи. Что даст им этот кусок камня?
     Этот бессмысленный  вопрос  завладел  доктором  Шерцем.  Он  даже
перестал думать о смерти.  Нелепый обелиск показался ему самым  ценным
памятником  человеческой  культуры,  который  обязательно  должен быть
сохранен навек.  Приглядевшись к написанному  на  камне,  доктор  Шерц
вдруг   понял,  что  перед  ним  единственный  в  мире  памятник,  где
выгравирован инженерный чертеж.
     На сторонах  обелиска  по  чьему-то  вдохновенному  приказу  были
высечены все операции перевозки и установки обелиска.  Вот что  должно
быть   передано   будущему   человечеству!  Все  погибнет,  ничего  не
останется, а этот каменный чертеж расскажет о том, какие существа жили
на  Земле.  Поколение новых людей через сто миллионов лет прочтет этот
единственный в мире каменный чертеж.
     Доктор Шерц  сразу  успокоился  и  тихо  побрел к пустынной аллее
Елисейских  полей,  по  которой  дул  сшибающий  с  ног  ветер.  Вдали
виднелась  Триумфальная  арка.  Шерцу захотелось посмотреть,  задул ли
ветер огонь на могиле Неизвестного солдата.  Но ему стало страшно. Ему
казалось, что если огонь задут, то нет больше надежды.
     Борясь с самим собой,  он  шел  по  бульвару.  Деревья  последней
весны...  Шерц  протянул  руку  и  сорвал  несколько листочков.  Между
пальцами  попалась  нераспустившаяся  почка.  Шерц  разминал   клейкий
ароматный сок...
     Неужели огонь погас? Теперь этот вопрос завладел Шерцем.
     Вот и  Триумфальная  арка.  Она казалась мрачной,  нахохлившейся,
даже накренившейся от ураганного ветра.  Шерц  подходил  к  арке  так,
чтобы  ему  не  было  видно  могилы  солдата.  Долгое  время он стоял,
прислонившись к холодному  камню,  защищавшему  его  от  губительного,
напоминающего о смерти ветра.
     Потом, пересилив себя, доктор Шерц вошел под арку. У ног его была
простая  чугунная  плита,  где  похоронен  не известный никому солдат,
которого каждый мог считать своим братом,  сыном,  мужем.  Столько лет
непрестанно горевший здесь огонь погас...
     Доктор Шерц,  шатаясь,  вышел из-под арки.  Теперь  все  погибло.
Надежды нет. Он так загадал...
     Шерц не помнил себя.  Сам не  зная  как,  он  очутился  на  мосту
Александра   III.  Перегнувшись  через  перила,  он  дико  смотрел  на
беспокойную и грязную воду Сены.
     На плечо его легла рука.
     - Мсье, уверяю вас, здесь слишком грязно, чтобы топиться.
     Шерц вздрогнул  и  оглянулся.  На  него  смотрели  веселые  глаза
человека с седыми усами.  Что-то бесконечно знакомое,  где-то виденное
напомнило Шерцу это лицо.
     - Кто вы? - попятился Шерц.
     - Такой же, как и вы, последний из живущих на Земле! - Незнакомец
рассмеялся.
     - Почему вы смеетесь? - испугался Шерц.
     Француз взял Шерца под руку:
     - Пойдемте! Я вам расскажу, почему я смеюсь.
     Они пошли по набережной.  По реке какой-то  смельчак  катался  на
парусной лодке.
     - Смотрите, вот едет француз? А вы спрашиваете, почему я смеюсь.
     - Может  быть,  он будет жить?  - прошептал Шерц,  глотая воздух.
Когда он особенно нервничал,  дыхание становилось для него мучительным
процессом. Нехватку воздуха он начинал чувствовать болезненно.
     - Нет,  мсье! Жить будут те, кто давно уже уложил свои чемоданы и
сейчас сидит около кислородных баллонов...  Будь они прокляты,  говорю
я,  потому что у меня нет денег,  а если бы деньги были,  то я бы тоже
трясся за каждый глоток кислорода!
     - А у меня были деньги, но мне не дали акций спасения.
     - Почему?
     - Вельт... - прошептал Шерц.
     - Вы капиталист? - спросил незнакомец.
     - Нет, я доктор Шерц.
     - А!  -  воскликнул француз и рассмеялся.  - Дайте вашу руку!  Вы
мрачно остроумны, а я почему-то представлял вас веселым остряком.
     - Я не могу шутить перед смертью!
     - Послушайте!  Я уже был в вашем состоянии.  Но  не  потому,  что
боялся смерти,  нет! Я был единственным из всех, который знал об общей
гибели. Я был одинок, а это страшно! А теперь я счастлив, мсье Шерц! Я
в  толпе  и  весело  гляжу  вперед.  Вот  Трокадеро!  Здесь  веселятся
парижане. Смотрите, сколько цветов!
     Шерц и француз вышли на площадь. С одной стороны она переходила в
мост через Сену,  ведущий к  подножию  Эйфелевой  башни,  с  другой  -
окаймлялась подковообразным ослепительно белым зданием с колоннадой.
     Через реку и площадь с Эйфелевой башни на это  здание  спускались
гирлянды цветов. Они смешивались с раскинутой над всей площадью сетью,
в которую тоже были вплетены цветы.
     Цветы были  повсюду.  Они  лежали  под  ногами  на  прорезиненной
мостовой;  они   украшали   каждый   столик   этого   необыкновенного,
расползшегося  по  всей площади кафе;  они летели по ветру,  попадая в
лицо, застревая в волосах... Последняя весна на Земле засыпала цветами
последних парижан. Оранжерейное чудо всех времен года!
     - Мсье Шерц,  смотрите!  Что может  быть  лучше  цветов!  Наивные
фиалки,   чувственные   розы,   холодные  астры,  дурманящие  орхидеи,
заносчивые гортензии...  Их столько же,  сколько  женских  характеров.
Женщины потому и любят цветы, что сами похожи на них... Сядем!
     Площадь была заполнена  народом.  Даже  ураган  не  мог  рассеять
людей.  Вместе  с цветами ветер нес музыку.  Разряженные люди в масках
плясали между столиками.
     - Это самый замечательный в мире карнавал,  мсье Шерц! Ни один из
этих людей ни за что не снимет свою маску.
     - Потому что она кислородная, - мрачно сказал Шерц.
     - Правильно,  мой друг! Потому что она веселит и удваивает жизнь.
Выпьем,  друг!  Сегодня  я  вас  угощу самым замечательным напитком на
Земле, только для этого нам надо будет подняться на Эйфелеву башню!
     Около столика  с  бокалом  в  руке  танцевал  художник  - один из
восьмидесяти тысяч,  населяющих районы города искусств.  На  нем  была
широкополая  шляпа,  из-под  которой лихорадочно блестели живые черные
глаза.  Но его молодое лицо покрывала мертвенная бледность.  Он держал
за  тонкую  талию  девушку  с  платиновыми  волосами;  она истерически
хохотала.  У  обоих  рвались  из  рук  разноцветные   шарики.   Рядом,
притопывая ногой, стоял худенький француз.
     - Вы посмотрите,  мсье Шерц,  на этого рантье!  До сорока лет  он
накапливал  право  не  работать и расходовать сорок два франка в день.
Сейчас он тратит свой сорок третий франк.  Он покупает себе желтенький
шарик.  Но,  конечно,  он  не  будет  с  ним  плясать.  Вы видите,  он
присоединил его к маске и  сейчас  выдавит!  Ведь  в  нем  кислород...
Смотрите, он дышит обжигаясь. Он уже пьян. Он кричит, поет...
     - И плачет...
     - Да,  и  пл