аряжать на гигантских
атомных энергоцентралях, а потом доставлять потребителям.
     Раз в  месяц  получат  маленькие  цилиндры  машинист электровоза,
бортмеханик самолета, шофер электромобиля, тракторист электротрактора,
энергетик завода,  механик корабля,  наконец, просто домашняя хозяйка,
которая сменит у себя в квартире сверхаккумулятор с  месячным  запасом
энергии, как меняла прежде предохранительные пробки.
     Ребятишки приспособят   электромоторчики    к    самокатам    или
велосипедам,  покупая  в  магазинах  сверхаккумуляторы,  как батарейки
электрических фонариков.
     Сверхаккумулятор сделает  человека  подлинным  хозяином  энергии,
которая поможет ему  окончательно  покорить  природу  и  распоряжаться
силами стихии. Поможет ему добиться полного изобилия, поднять культуру
и достигнуть на дороге прогресса самого светлого счастья...
     - Да это же не диссертация,  а целая,  поэма! - шепнул седовласый
ученый, сидевший рядом с министром в первом ряду.
     Василий Климентьевич,   который   все-таки,  приехал  на  защиту,
повернулся к нему, улыбнулся и кивнул в сторону Марины.
     - Послушайте,  почтеннейший  мой  профессор,  -  шипел доктор,  -
почему вы решили оставить себя без бороды,  выдрав ее столь свирепым и
болезненным способом?
     - Извольте замолчать...  М-да!..  Замолчать!  - свирепо  прошипел
профессор.
     - Тише! - шикнули на них сзади.
     Марина кончила. Ей шумно аплодировали. Румяная, похорошевшая, она
тяжело дышала, сердце колотилось. Поправив волосы, она отошла к стене.
     На ее месте стоял теперь официальный оппонент.
     Марина слушала рассеянно.  Он не возражал по существу.  Он только
ставил  ряд  вопросов,  касавшихся дальнейших перспектив развития идеи
концентрации энергии с помощью явления сверхпроводимости.
     Во время  речи оппонента стоявший у притолоки профессор кусал ус,
презрительно опустив уголки губ. Доктор озабоченно наблюдал за ним.
     - Я  позволю  себе  извиниться  перед  многочтимой аудиторией!  -
неожиданно прозвучал гулкий отрывистый голос старого профессора,  едва
смолк официальный оппонент.  - Я позволю также принести свои извинения
и  многоуважаемому  председателю  Николаю   Лаврентьевичу,   что   без
приглашения вторгаюсь к вам, но я счел бы недостойным звания истинного
ученого смолчать при обстоятельствах...  м-да!..  при обстоятельствах,
сопровождавших изложение трактовавшейся здесь работы...
     Марина подняла  глаза  и  удивилась.  Она  даже  не  знала  этого
ученого.
     - Пожалуйста,  профессор, мы очень рады предоставить вам слово, -
сказал председательствующий молодой академик.
     Профессор прошел за длинный,  напоминающий, беговую дорожку стол,
ссутулив худую спину.
     - М-да!..  Детский лепет или безумный бред? Я осмелюсь предложить
этот  вопрос  всем присутствующим.  Что преподносит нам,  я бы сказал,
нескромный соискатель почетного звания доктора физических наук?  Разве
уважаемые представители научного мира имели честь собраться здесь лишь
для тою,  чтобы выслушивать нелепые фантазии?  М-да... В первый раз за
долгую жизнь вашему покорному слуге выпадает незавидная роль возражать
с этой высокой кафедры ребенку или сумасшедшему. Конечно, это "эгейнст
зи  грэн"  - немного против шерсти,  как говорят американцы,  но прошу
покорнейше извинить старика. Привык я называть вещи своими именами. Не
обессудьте!..     Слишком     трудно    равнодушно    слышать    столь
вульгаризированные  представления  о  сущности   физических   явлений,
преподнесенные нам здесь под ярлыком серьезной научной работы!
     Аудитория онемела от удивления.  Министр внимательно изучал  лицо
старого профессора, громившего основы высказанных Мариной гипотез, зло
высмеивавшего ее математические построения.
     Стоявший в  дверях доктор держал пенсне в руках и,  не отрываясь,
глядел на своего  пациента,  словно  искал  в  его  глазах  разрешения
мучившей его загадки.
     - Так выглядят,  уважаемые товарищи по науке, эт ферст блаш - при
первом  взгляде  -  изложенные нам принципы теории сверхпроводимости в
свете далеко не исчерпывающей,  но серьезной  критики...  -  Профессор
оперся  вытянутыми  руками  о  стол  и  согнул узкую спину,  продолжая
местами налегать на букву "о". - М-да!.. Но все это бледнеет, товарищи
ученые,    перед    второй   частью   выступления   соискателя.   Лишь
одна-единственная в ней фраза доставила мне внутреннее удовлетворение.
Почтенный  соискатель  совершенно  справедливо  изволил заметить,  что
излагаемым мыслям место  не  в  научной  работе,  а  в  фантастическом
романе.  И  я  позволю  себе добавить:  в плохом,  уводящем во вредную
сторону романе! М-да!..
     Всей силой авторитета науки я позволю себе заверить вас: оставьте
далекие от реальности мечты о концентрации энергии в  магнитном  поле!
Заниматься  такой  задачей - абсурд,  заблуждение,  нелепица,  чепуха,
ересь,  вандализм в науке, невежество, узость взглядов, оскудение ума,
отсутствие элементарного контроля над собой!
     Ваши предыдущие аплодисменты,  уважаемые и дорогие мои коллеги, я
позволю себе отнести скорей к эстрадной актрисе,  ловко жонглировавшей
эффектными,  но невозможными положениями, чем к представителю чистой и
объективной науки...
     В аудитории поднялся шум.  Над доской зажглись и замигали  буквы:
"Внимание!"  Шум  не  прекращался.  Он  понемногу стал затихать только
после того,  как молодой академик, проводивший защиту, встал и подошел
к доске.
     Тогда особенно громко прозвучал певучий и обиженный голос Нади:
     - А  я думала,  что люди - современники революций - умеют спорить
по-настоящему!
     Академик поднял руку и сказал:
     - Продолжайте, профессор!
     Профессор стоял все в той же напряженной позе,  опершись руками о
стол, и резкими движениями поворачивал голову то вправо, то влево.
     Марина села  на  пододвинутый  ей  стул и потемневшими глазами не
мигая смотрела на этого ненавидящего ее человека.  Она  заметила,  как
преобразился  он,  заговорив  о  концентрации  энергии,  как  страстно
зазвучал его голос.
     Женщина, слушая, часто обращает больше внимания не на смысл слов,
а скорее на тон,  каким они сказаны. И, странное дело, Марина не могла
найти в себе ни малейшей неприязни к своему неожиданному оппоненту. Но
обида,  горькая ребяческая обида подкатывала к горлу,  растворялась  в
слезах, готовых брызнуть из глаз...
     Профессор продолжал:
     - Нам    рисовали    развращающие    мозг    картины   применения
аккумуляторов,  использующих магнитные поля сверхмощной силы,  - я  бы
сказал,  сверхаккумуляторов. Мы слышали о карманных электростанциях, о
неиссякаемых  батареях,  о  бестопливных  двигателях,  гораздо   более
удобных,   чем   атомные...  Я  сам  мог  бы,  бесконечно  фантазируя,
рассказать и более поразительные вещи.  Но зачем это?  Зачем? Для чего
тратить  силы  и  государственные средства на бесплодную,  хилую идею?
Сила уничтожит сама себя.  Почтенная соискательница  говорила  нам  об
изменении   структуры   вещества   при   увеличении  магнитного  поля,
исключающей возможность существования сверхпроводимости.  Кроме  того,
большое магнитное поле разрушит и самое катушку,  прочность которой не
может быть достаточной. Вся накопленная энергия вырвется наружу, чтобы
испепеляющим жаром уничтожить производящих опыт людей,  будь то седой,
всеми уважаемый ученый или полная жизни и любви девушка...
     Дорогие коллеги,  товарищи ученые, я имею честь заверить вас, что
теоретически  нет  никакой  возможности  предохранить   проводник   от
проникновения  в  него  магнитного  поля!  Точно  так  же  как  нельзя
пропустить по нему ток больший,  чем допускает его атомная  структура.
Нет  такой  возможности!  Всякая попытка обречена на такую же неудачу,
как  и  стремление  получить  явление  сверхпроводимости  при  обычных
температурах.
     Резюмируя свое  выступление,  я   позволю   себе   сказать,   что
представленная  работа  порочна как в своей основе,  так и в отношении
намечаемых вредных перспектив,  обрекающих людей на  ненужный  риск  и
горькие  разочарования.  Работа  соискательницы  не  продумана,  сыра,
недостаточно выношена,  не обоснована,  мелка,  легкомысленна и, самое
главное,  неправильно  ориентирована.  Приходится пожалеть о напрасном
труде и потерянном времени.  Будем надеяться, что это послужит хорошим
уроком  юной  соискательнице  и повернет ее честолюбивые стремления на
другой,  более реальный и  эффективный  путь,  что  я  имею  честь  ей
рекомендовать...
     Профессор кончил и быстрой подпрыгивающей походкой  направился  в
аудиторию.
     Слышно было,  как  залетевшая  в  окно  ночная   бабочка   билась
крылышками о матовый колпак лампы.
     Профессор, шаги которого гулко раздавались в притихшей аудитории,
подошел  к  седоволосому  соседу  министра  и  сел  рядом  с ним.  Тот
демонстративно встал и,  извинившись  перед  Василием  Климентьевичем,
прошел в задние ряды.
     Профессор, растерянно улыбаясь,  смотрел  ему  вслед  прозрачными
голубыми глазами.
     У него дернулась щека.  Он заморгал ресницами и  опустил  голову,
потом,  раздвинув  острые колени,  облокотился на них,  зажав ладонями
виски.
     В течение  всего  времени,  когда  выступали  ученые,  пожелавшие
изложить свои взгляды на использование сверхпроводимости,  министр все
приглядывался  к  старому  профессору.  Посматривал  он  и  на Марину.
Заметил,  как выбежала  она  в  коридор  сразу  после  окончания  речи
неожиданного оппонента, как вернулась оттуда с красными глазами.
     На защите диссертации Марины Садовской разразился  научный  спор.
Столкнулись  разные  течения  и  забурлили  яростные  штормы  волновых
теорий,  квантов,  магнитных  вихрей  и  мириад   электронов.   Защита
превратилась в диспут, которому не видно было конца.
     Но вряд ли слышал эти выступления старый  профессор.  Наконец  он
встал и неровной, спотыкающейся походкой направился к выходу.
     Министр поднялся и тоже вышел в коридор.
     В коридоре у окна стояла Марина и кусала до крови губы.
     Министр подошел к ней и сказал:
     - Так.
     Марина не подняла глаз.
     - Провалилась я, Василий Климентьевич!
     - Этого я пока еще не знаю...
     - Но ведь он говорил прекрасно! Я совершенно уничтожена...
     - Да, - сказал министр и помолчал. - Он говорил прекрасно, даже с
излишней   страстностью,   пожалуй,   но   об   уничтожении   говорить
преждевременно.
     Марина выпрямилась и постаралась улыбнуться.
     - Конечно,  я понимаю,  что это  не  может  повлиять  на  решение
Ученого совета, но все же обидно, Василий Климентьевич...
     Последние слова она прошептала одними губами, без дыхания.
     Министр все же услышал,  но, кроме того, он услышал звук чьего-то
грузного падения.
     Когда Марина  подняла  глаза,  то  увидела широкую спину бегущего
министра. Резким движением она бросилась за ним.
     Поперек коридора,  неуклюже  согнув  колени  и уткнувшись лицом в
толстый ковер, лежал профессор.
     Из аудитории доносилась монотонная речь выступавшего.
     Как ни спешили министр и Марина,  кто-то, все же опередив их, уже
склонился над профессором.
     - Я  попрошу  помочь  мне  поднять   больного,   -   сказал,   не
оборачиваясь, низенький человек.
     Втроем они с трудом подняли профессора и посадили на диван.
     - Пульс  очень  плох!  Этого  следовало  ожидать...  Ведь  у вас,
наверно, есть машина? Надо его доставить домой.
     - Я уже дал распоряжение отвезти профессора.
     - Вот и чудесно! Он, знаете ли, такой чудак, никак не хочет иметь
прикрепленной машины.
     - Знаю, - сказал министр.
     Пока доктор  говорил,  руки  его  были в деятельном движении.  Он
поймал пенсне, расстегнул профессору ворот и жилетку, достал из своего
кармана стерилизованный шприц в упаковке и что-то впрыснул больному.
     Положив шприц обратно в коробочку,  доктор потер ладонь о ладонь,
потом обеими ладонями - лысину, наконец, быстрыми и нежными движениями
стал делать профессору массаж.  Увидев,  что министр наблюдает за  его
руками, доктор сказал:
     - Товарищ министр,  есть древняя индийская  поговорка,  что  врач
должен иметь глаз сокола,  - доктор поправил пенсне,  - сердце льва, -
доктор прижал обе ладони к груди,  - и руки женщины! - С этими словами
доктор принялся снова растирать профессора.
     Марина стояла молча, наконец сказала тихо:
     - Позвольте мне отвезти его.
     - Нет, ваше место здесь. Я сам поеду с ним, - сказал министр.
     Марине показалось,  что министр хочет еще что-то сказать ей.  Она
выжидательно смотрела на него.
     - Я предвижу исход сегодняшней защиты, - сказал он.
     - Предвидите? - насторожилась Марина.
     - Каков бы ни был этот исход, я хочу взять с вас слово.
     - Готова, Василий Климентьевич.
     - Прошу вас остаться стойкой.
     - Вот как?
     - Лучше  всего  вам  поехать куда-нибудь.  Ненадолго.  К друзьям,
родственникам...
     - У меня бабушка в Бресте.
     - В Бресте? Совсем хорошо. Побываете там в крепости.
     - Непременно.
     - Поклонитесь  там  праху  героев.  И  от  меня...  -  И  министр
повернулся к доктору, который осторожно помогал профессору подняться.
     Почти повиснув на  руках  доктора  и  министра,  профессор,  едва
передвигая ноги, прошел к автомобилю и послушно сел в него.
     Он все время робко и виновато улыбался,  как будто сделал  что-то
страшно неприличное.
     Стоя на  крыльце,  Марина  смотрела,  как  увозили   беспомощного
человека, час назад уничтожившего ее.
     Наконец она обернулась.
     Перед нею стояла Надя с округлившимися глазами.
     - Какой ужас!  - пролепетала она.  - Ты знаешь?  Они не присудили
тебе степени доктора! Какой ужас! Что же теперь делать?
     - Я уезжаю.
     - Куда?
     - В Брестскую крепость. Потом к бабушке.
     - В Брестскую крепость? Какой ужас!
     Марина даже не зашла в институт, чтобы узнать официальное решение
Ученого   совета,   она   прямо   проехала   домой,   послав  Надю  за
железнодорожным билетом до Бреста.
     Автомобиль министра  вез  больного  профессора  в  его  квартиру.
Старик привалился в углу,  маленький доктор держал его за руку  и  все
время вполголоса что-то говорил.
     Министр внимательно  смотрел  на  странного  старика  и   пытался
вспомнить,  где мог видеть его раньше.  Он твердо знал, что до сих пор
они  никогда  не  встречались.  Конечно,  он   мог   видеть   портреты
знаменитого  профессора,  но  не внешние черты казались ему знакомыми.
Знакомы были какие-то неуловимые жесты, манера говорить, двигаться...
     Еще думал  министр  о  провале диссертации Марины.  Он чувствовал
себя ответственным за этот провал,  ибо именно он навел  ее  на  мысль
пойти по принятому в диссертации пути.
     Неужели он ошибался?  Имел ли он право  портить  научную  карьеру
девушки ради проверки своих давно забытых снов?
     "Имел", - в конце концов решил  министр.  Должно  быть,  он  стал
стареть.  Во время гражданской войны он не ставил перед собой вопроса,
имеет ли он право послать в разведку... любимого человека.
     Министр вздохнул. Доктор удивленно обернулся к нему.
     - Да, это разведка, - неожиданно вслух сказал министр.
     - Вот именно! Я всегда говорю, что диагноз - это то же самое, что
разведка.  А лечение - это уже атака.  Наши  пилюли  -  снаряды,  наши
советы - дурманящие газы, а наши операции - штыковой бой! Я всегда это
говорил.
     Министр не мог сдержать улыбки. Доктору удалось отвлечь его мысли
от той разведки, в которую он когда-то послал свою жену...


Глава VIII. МИРНАЯ ОХОТА



     Приглашенные главой    мирового    военного   концерна   мистером
Фредериком Вельтом военные эксперты крупнейших капиталистических стран
ночевали в Ютландском замке.
     Будить гостей начали рано.  Заря  в  это  утро  была  серая,  без
красок,  словно  карандашом  нарисованная  на небе.  Просто часть неба
стала менее темной, будто на нее легло меньше карандашных штрихов.
     Когда постучали  к  англичанину,  он уже брился.  Через несколько
минут,  свежий,  затянутый в новый френч,  надушенный и надменный,  он
вышел в коридор. Навстречу ему шел Бенуа:
     - Бон жур, мон ами! Как провели вы ночь?
     - Плохо, - поморщился Уитсли.
     - Почти уверен, что вам снились огненные облака.
     Англичанин холодно усмехнулся:
     - Признаюсь вам,  об этих летающих массах огня мы имели донесения
еще в 1914 году.
     - А, вот как! - изумился француз.
     Англичанин пожал плечами;
     - Они были замечены в Америке,  в Аппалачских горах. Однако после
происшедшей там катастрофы все следы пропали.
     - Так-так-так...  - задумчиво проговорил Бенуа.  - А  я,  знаете,
тоже  плохо спал.  Мне почему-то приснился наш хозяин в виде владельца
парижского  модного  магазина.  Он  приказывал  хорошеньким   девушкам
демонстрировать мне новые модели платьев.
     - Словом,  вы хотите сказать,  что даже во сне он  продолжал  вам
демонстрировать свои модели.
     Они молча пошли по каменным плитам коридора.
     "Золотой генерал",  как  завистники прозвали генерала Копфа после
выхода в отставку,  которую он очень тяжело переживал,  отвык вставать
рано.  Поэтому  его бывшему адъютанту,  сопровождавшему своего старого
патрона в эту  поездку,  пришлось  долго  будить  почтенного  военного
эксперта.
     Проснувшись, Копф потрогал на ночной рубашке  орден,  который  он
ценил  больше всего на свете и никогда с ним не расставался,  выполняя
старую клятву,  данную фюреру при  его  получении.  Это  был  простой,
суровый, железный орден. Копф погладил грудь и зевнул:
     - Неужели пора? А мне казалось, что я не успел еще заснуть.
     - Около пяти часов.
     - Точнее, адъютант! Точнее! Надо быть абсолютно точным.
     - Без семи с половиной минут пять.
     - О-хо-хо! Будем, как викинги!
     Однако, попробовав ногами пол, Копф покачал головой:
     - Наш радушный хозяин мог бы растрясти  свою  скупость  и  купить
коврик за семнадцать марок! А? Как вы думаете, адъютант?
     - Совершенно верно, ваше превосходительство.
     Копф снова зевнул:
     - А что верно?  Ничего вы не понимаете!  Знаете  ли  вы,  молодой
человек, что наш хозяин ничего не смыслит в коммерции?
     От удивления  адъютант  чуть  было  не  потерял  своей  выправки,
которой так гордился.
     Копф спустил на пол вместо ковра одеяло и стал делать гимнастику.
Хитро поглядывая на адъютанта, он сказал:
     - Разве это  коммерсант?  Зачем  он  собирает  военных  экспертов
разных  стран?  Очевидно,  он хочет продавать свои изделия.  Ну что ж,
хорошо,  против этого трудно возражать. Американцы всегда продают свою
военную продукцию.  Это у них основной вид экспорта,  как для Бразилии
кофе.  С  рекламными  целями  он   демонстрирует   военным   экспертам
замечательные модели,  разработанные на его заводах.  Очень хорошо! Но
согласитесь,  что бессмысленно,  мой  дорогой,  демонстрировать  такое
средство истребления,  которое превосходит,  а может быть, и исключает
все до того показанное.  О  нет!  Коммерсант  не  должен  был  бы  так
поступать!
     Генерал в отставке кончил свою гимнастику.
     - У  него  что-то на уме!  Сегодня он устраивает охоту...  - Копф
выглянул в окно.  - Ха-ха!  Клянусь Вотаном,  я ничего не вижу,  кроме
лугов! Не хочет ли наш хозяин охотиться на полевых мышей?
     - Совершенно верно.  Я полагаю,  что ваше  превосходительство  не
будет  иметь  возможности  убить здесь рогатиной своего восемнадцатого
медведя.
     - Или триста сорок шестого кабана.
     - Совершенно верно: или триста сорок шестого кабана.
     - Давайте шкатулку.
     Величественный Копф,   тщательно   соблюдая   очередность,   стал
надевать ордена. Не уместившиеся на его груди он оставил в шкатулке.
     Пять минут спустя,  откинув назад красивую  седеющую  голову,  он
вошел в полутемный холодный зал со стрельчатыми окнами.
     Со стен тускло смо