хающему  под  ногами  болоту,  а  кочки  справа  и  слева
шевелились,  будто  готовые  прыгнуть.  Даже  кусты  и молодые деревья
раскачивались,  цеплялись за шесты и,  казалось,  старались  заслонить
путь.
     Ученые повернули за поросль молодняка и остановились.  Над черной
уступчатой  линией леса,  окруженная маленьким ореолом,  сияла красная
звезда.
     Шаманша и  ее  спутницы стояли посреди болота с поднятыми руками.
Потом скрывшиеся в  кустарнике  наблюдатели  услышали  низкую  длинную
ноту, и, словно в ответ ей, прозвучало далекое лесное эхо, повторившее
ноту на какой-то многооктавной высоте.  Потом эхо,  звуча уже  громче,
продолжило  странную,  неземную  мелодию.  Баков  понял,  что это пела
Таимба.
     Так начался этот непередаваемый дуэт голоса с лесным эхом, причем
часто они звучали одновременно, сливаясь в непонятной гармонии.
     Песня кончилась. Ни Баков, ни Кленов не могли двинуться.
     - Не кажется ли вам,  что это доисторическая песнь?  Не верна  ли
моя гипотеза о доледниковых людях? - испытующе спросил Баков.
     Кленов недоуменно пожал плечами.

     Днем ученые сидели в чуме шаманши.  Их привел туда Илья  Иванович
Хурхангырь,  сморщенный  старик  без  единого  волоска  на лице.  Даже
ресницы и брови не росли у этого лесного жителя.
     На шаманше  была  сильно  поношенная  парка,  украшенная цветными
тряпочками и ленточками.  Глаза  ее  были  скрыты  надвинутой  на  лоб
меховой шапкой, а нос и рот закутаны драной шалью.
     Гости сидели в темном чуме на полу, на вонючих шкурах.
     - Зачем  пришел?  Больной?  -  спросила  шаманша низким бархатным
голосом.
     И обоим ученым сразу вспомнилась утренняя песнь на болоте.
     - Вы верите только экспериментам?  - прошептал Кленову  Баков.  -
Наблюдайте,  я  проведу  сейчас  необыкновенный  эксперимент.  -  И он
обратился к шаманше:  - Слушай,  бае шаманша.  Ты слышала про  Москву?
Есть  такое стойбище.  Много каменных чумов.  Мы там построили большой
шитик.  Этот шитик летать может.  Лучше птиц.  До самых  звезд  летать
может.  - И Баков показал рукой вверх.  - Я вернусь в Москву,  а потом
полечу в этом шитике на небо.  На утреннюю звезду полечу,  которой  ты
песни поешь.
     Шаманша наклонилась к Бакову - кажется, понимала его.
     - Полечу на шитике на небо!  - горячо продолжал Баков.  - Хочешь,
Таимба, возьму тебя с собой на утреннюю звезду?
     Шаманша смотрела на Бакова синими испуганными глазами.
     В чуме  стояла  мертвая  тишина.  Кленов  потерял  дар  слова  от
возмущения.  Но  Баков  не  оглядывался  на  него.  Он тщетно старался
разгадать черты скрытого шалью лица.
     И вдруг шаманша стала медленно оседать,  потом скорчилась и упала
на шкуру. Вцепившись в нее зубами, она принялась кататься по земле. Из
ее   горла  вырывались  клокочущие  звуки  -  не  то  рыдания,  не  то
непонятные, неведомые слова.
     - Ай,  бае,  бае!  - закричал тонким голосом старик Хурхангырь. -
Что наделал,  бае!  Нехорошо делал, бае. Шибко нехорошо... Иди, скорей
иди, бае, отсюда. Священная звезда, а ты говорил плохо...
     - Разве можно задевать их верования,  профессор! Что вы наделали!
- сокрушался Кленов.
     Ученые поспешно вышли из чума.  С непривычной быстротой  бросился
Лючеткан за оленями.
     Трудно найти  более  миролюбивых  людей,  чем  тунгусские  лесные
охотники,  но Баков теперь их не узнавал.  Ученые уезжали из стойбища,
провожаемые угрюмыми, враждебными взглядами.
     - Я  не  могу  понять,  как  вы  с вашим добрым сердцем могли так
жестоко поступить, - едва сдерживая себя, говорил Кленов.
     - Батенька  мой!  Мы  на  пороге  великого открытия!  Если бы мне
понадобилось не только  напугать  старуху,  но  и  самому  умереть  от
разрыва сердца, я бы все равно пошел на это.
     Баков всегда был таков.
     В Петербурге  его  недолюбливали  за то,  что он не скрывал своих
симпатий и антипатий,  что называется - рубил сплеча,  и во взглядах и
суждениях своих был невоздержан.
     - Вам нужно беречь свое больное сердце для действительно  крупных
научных  открытий,  которые  ждут  вас  не  в  тайге,  а в лаборатории
Холмстеда! - возвысил голос Кленов.
     - Дорогой  мой,  надо  видеть связь между высказыванием Энгельса,
характером взрыва в тайге и реакцией Таимбы! - сказал Баков.
     Кленов не ответил.  Он мысленно проклинал охранку, которая довела
крупного ученого до теперешнего состояния.
     Погода испортилась. Резко похолодало. Выпал снег.
     За весь путь до Подкаменной Тунгуски ученые не сказали ни слова.
     Шитик Бакова  ждал  его.  Он  решил отпустить тунгуса с оленями и
продолжать путь по реке.
     Лючеткан распрощался с русскими и уехал в свое стойбище.
     - Садитесь на весла,  - предложил профессор Кленову. - Это должно
вас успокоить.
     Они сели в шитик и молчали до того самого момента,  когда,  почти
достигнув  противоположного берега,  услышали за спиной один за другим
два выстрела.
     Оглянувшись, они  заметили на берегу подпрыгивающего тунгуса.  Он
размахивал двустволкой. Рядом с ним виднелся сохатый.
     Ни минуты  не  колеблясь,  повинуясь  общему молчаливому решению,
Баков и Кленов развернули шитик и изо всех сил стали грести обратно  к
берегу, где ждал тунгус.
     Шитик с разбегу почти наполовину выскочил на камни.
     - Бае,  бае! - закричал тунгус. - Скорее, бае! Времени бирда хок.
Совсем нету.  Шаманша помирает.  Велела тебя привести. Что-то говорить
хочет.
     Ученые понимающе посмотрели друг на друга.
     Баков когда-то  слышал,  что  лоси  бегают по восемьдесят верст в
час.  Но ощущать это самому,  судорожно держась  за  нарты,  чтобы  не
вылететь,  видеть  проносящиеся,  слитые  в  мутную  стену пожелтевшие
лиственницы,  щуриться от летящего в глаза снега... Нет! Ощущения этой
необыкновенной гонки он не мог бы передать.
     Тунгус неистовствовал.  Он  погонял  сохатого  диким   криком   и
свистом.  Комья мокрого снега били в лицо,  словно началась пурга.  От
ураганного ветра прихватывало щеки, как в мороз.
     Вот и  стойбище.  Кленов протирал запорошенные глаза,  растерянно
щурился.
     Толпа тунгусов   ждала   прибывших.  Навстречу  им  вышел  старик
Хурхангырь:
     - Скорее,  скорее,  бае! Времени совсем бирда хок! - По щекам его
одна за другой катились крупные слезы.
     Оба ученых побежали к чуму. Женщины расступились перед ними.
     В чуме  было  темно.  Посередине  на  высоком   ложе   с   трудом
угадывалось чье-то огромное тело.
     Баков схватил Кленова за руку.  Он смутно видел,  скорее мысленно
рисовал  незнакомые,  по-своему  красивые черты смолисто-черного лица,
странные выпуклости надбровных дуг,  строго сжатые губы,  тонкий  нос.
Разглядеть все это было нельзя.  Баков полез в карман за спичками.  Но
Кленов остановил его.
     - Неужели умерла? - тихо спросил Баков.
     Кленов наклонился, стал слушать сердце.
     - Не бьется! - испуганно сказал он. Потом стал выслушивать снова.
- У нее сердце... в правой стороне! - отпрянув, прошептал он.
     - Я этому не удивляюсь, - сказал Баков и скрестил на груди руки.
     Безмолвный, погруженный в свои  мысли,  стоял  он  над  умирающей
неведомой женщиной.
     Вокруг толпились старухи. Одна из них подошла к Бакову:
     - Бае,  она  уже  не  будет  говорить.  Помирать будет.  Передать
велела.  Лететь на красную звезду будешь - обязательно с собой  возьми
Таимбу...  И  вот  еще  передать  велела...  для шитика твоего...  - И
старуха протянула  Бакову  небольшой  предмет,  с  виду  просто  кусок
металла.
     Баков взял его и почувствовал,  как  руку  потянуло  книзу.  Даже
самородок золота не был бы таким тяжелым.
     Старухи заплакали.
     Ученые тихо  вышли  из  чума.  Они  уже  ничем  не  могли  помочь
умирающей.


Глава IV. БЕГСТВО



     - Ходи-ходи мало, тихо... Тут кустах лодка будет...
     Баков едва слышал шепот  проводника.  Приходилось  сжимать  зубы,
чтобы не застонать.  Знакомая одуряющая боль шла от сердца, отдавалась
в лопатках.  Онемела левая рука.  Только люди с больным сердцем знают,
что зубная боль не самая мучительная.  Но Баков не мог,  не имел права
стонать.
     - Мало-мало тише, однако. Ходи змеей, пожалуйста.
     Холодный пот выступил у Бакова на лбу.  Теперь бы полежать здесь,
в кустах.  Может быть, отпустит, пройдет приступ... Но останавливаться
нельзя. И Баков, кусая губы, полз.
     Под крутым  бережком у корейца была спрятана лодка.  Он скользнул
вниз.  Баков лежал на спине и широко открытыми от боли глазами смотрел
на черное небо, на котором не было видно ни одной звезды.
     "Плохо с  сердцем,  -  думал  профессор.  -  Так  много   надобно
сделать... Трансурановые!.. Холмстед будет потрясен. Хоть бы годик еще
прожить..."
     Кэд обматывал  тряпками  весла.  "Ему,  по-видимому,  не  впервые
переходить границу.  Контрабанду,  что ли,  носит?..  Где  его  только
достал Кленов? Бедняга Иван Алексеевич волнуется, поди, сейчас".
     Баков ощупал  в  кармане  кусок  металла,  завернутого   им   для
предосторожности  в  свинец.  Еще  на  заимке  он  сравнил вес куска с
самородком золота, найденным им в тайге. Слиток сразу показался Бакову
необыкновенно  тяжелым,  но  результаты  первого  опыта  превзошли все
ожидания.  Неведомый металл был не только тяжелее золота, но и тяжелее
урана.  Баков определил его атомный вес в 257. А ведь уран имеет всего
лишь 238!  Когда-то,  еще в Петербурге,  профессор  Баков,  анализируя
открытие супругами Кюри радия,  высказал предположение о существовании
на Земле,  если не теперь,  то в  прошлом,  элементов  тяжелее  урана,
трансурановых,   которые   успели  ныне  распасться  на  более  легкие
элементы,  как распадается радий, в конце концов превращаясь в свинец.
Баков  назвал в своей статье гипотетический элемент,  самый тяжелый из
трансурановых, радием-дельта.
     И вот  случай передал в руки ученого металл,  который несомненно,
судя по весу,  относился к трансурановым.  Это и был предсказанный  им
радий-дельта!
     Исследовать его,  как  можно  скорее   всесторонне   исследовать!
Сообщение  о  радий-дельта  будет не менее сенсационным,  чем открытие
сверхпроводимости.  Кстати,  надо повторить  опыт  Камерлинга  Оннеса,
посмотреть,  как  будет  влиять  радий-дельта на сверхпроводимость.  А
главное, торопиться нужно, успеть, пока сердце...
     Откуда-то появился Кэд и потянул Бакова за собой.
     Через минуту Баков был уже в лодке.  Кореец заставил его лечь  на
дно. Сам он примостился на скамейках так, что мог грести лежа. На носу
и  корме  лодка  имела  фальшивые  борта  и  похожа  была  на  бревно.
Обмотанные тряпками, весла бесшумно опускались в воду.
     Пошел сильный дождь.  По тихому Амуру, скрытая темнотой и ливнем,
поплыла коряга.
     Когда лодка достигла середины Амура, Баков тихо сказал:
     - Слушай, ходя! Одну вещь мне достать шибко надо.
     - Можно достать, - шепотом согласился кореец. - Деньги надо.
     - Самородок золота видел у меня? Отдам.
     - Чего надо-то?
     - Жидкий гелий мне нужен.
     - Жидкий? Пить будешь?
     - Нет.  Люто холодная жидкость. В Токио, в университете, наверно,
она есть.
     - Если мало-мало есть,  берем,  - успокоил Кэд.  - Харбин будем -
знакомый японец скажу. Золото шибко любит.
     На русском берегу прозвучал выстрел.  Там не могли слышать шепота
беглецов. Просто казак выстрелил "для опасности" в корягу...

x x x

     Кленов шел по улице  Харбина.  Навстречу  ему  бежали  китайчата,
которые продавали "Русское слово". Бородатый купец в поддевке открывал
лавку.  Путейский инженер с бакенбардами и  в  фуражке  с  молоточками
проехал на рысаке.  Подковы звонко цокали по булыжной мостовой. Китаец
нес на  голове  огромную  корзину.  Дворник  отборной  русской  бранью
отчитывал провинившегося мальчишку.
     Какая-то дама с  помятым  лицом  остановила  Кленова  и  спросила
по-русски,  как ей пройти к вокзалу.  Кленов ответил по-английски, что
не понимает. Дама проводила его удивленным взглядом.
     Кленов читал русские вывески и никак не мог представить себе, что
он в Китае.
     Вот и нужный переулок. Сомнительный кабачок.
     Хозяин уже знал Кленова в лицо. Четвертый день этот хорошо одетый
господин сидит в его заведении, завтракает здесь, обедает, ужинает, но
ничего не пьет. Наверно, ждет кого-то...
     Кленов занял  привычный  уже  столик у окна,  вдали от входа.  По
грязной клеенке ползали мухи.
     Подбежавший китаец  с  косой смахнул салфеткой со стола невидимые
крошки. Но мухи снова сели.
     Кленов приготовился  долго ждать.  И вдруг в кабачок вошел Баков,
такой же огромный,  как и в Петербурге,  как и в тайге,  но чем-то  не
похожий на прежнего Бакова. Он гладко выбрит! Он без бороды!
     Кленов приподнялся было, но услышал знакомый голос:
     - Мало-мало сиди, пожалуйста, шуметь шибко не надо.
     Оглянувшись, он увидел Кэда.
     Баков протянул  руку  и тяжело опустился на стул.  Только сейчас,
глядя на безбородое лицо Бакова,  Кленов понял,  как сильно  изменился
профессор.  Он  помнил  его в университете десять лет назад - шумного,
любящего пошутить  со  студентами,  помнил  на  студенческих  сходках,
которыми  профессор  не  гнушался,  встречал  его  и  на  студенческих
пирушках,  на которых профессор пил больше  всех  и  громче  всех  пел
запрещенные  песни.  В  1905  году произошло с Баковым несчастье:  его
дочь,  курсистка,  не вернулась с Обуховского завода,  когда там  были
беспорядки...
     С тех пор и заболел тяжело сердцем профессор Баков,  с тех пор  и
стал он резок в словах и выступлениях,  которые в конце концов привели
его в сибирскую ссылку.
     - Здравствуйте,  голубчик Иван Алексеевич, - сказал Баков, тяжело
дыша. - Был я сейчас здесь в подвале. Ничего, подходящее место.
     - В каком подвале? - ужаснулся Кленов.
     - В винном, под кабачком.
     - Зачем вам винный погреб? - недоумевал Кленов.
     - Задержаться нам с вами придется,  дорогой ассистент.  Исследуем
здесь подарок Таимбы.
     - Боже мой,  Михаил Иванович!  Нас ждет  Холмстед!  Первоклассная
лаборатория! Приборы! А вы... о винном погребе.
     - Вот именно,  голубчик.  Не  уверен  я,  что  доберусь  до  этих
приборов...
     - Что вы говорите, Михаил Иванович! Вы прошли самое, осмелюсь вам
заметить, трудное.
     - С этим ходей, - указал Баков на маленького Кэда, - я бы к черту
в пекло пролез и обратно выбрался вместе с котлом кипящей смолы.  Но я
не знаю,  довезет ли он до Холмстеда вот эту деталь моего организма. -
И Баков постучал в левую часть своей груди.
     - Опять сердце, Михаил Иванович?
     Баков кивнул:
     - Поторопиться хочу.  Отдал ему самородок золота.  Пусть достанет
баллон жидкого гелия и кое-какое оборудование,  самое примитивное... Я
ведь еще не забыл,  какой талант экспериментатора  обнаружил  когда-то
профессор  Баков  у  студента  Ивана  Кленова...  А?  Иван Алексеевич?
Беретесь повторить опыт Камерлинга Оннеса со сверхпроводимостью?
     Кленов действительно был изумительным экспериментатором,  а Кэд -
бесценным человеком.
     За короткий  срок  в  винном  погребе  под  харбинским  кабачком,
который  содержал  подозрительный   толстый   и   неряшливый   китаец,
оборудовали физическую лабораторию. В нее были протянуты электрические
провода,  доставлены кое-какие приборы,  а главное  -  баллон  жидкого
гелия, присланный в адрес кабатчика из Токийского университета.
     В этой  примитивной  лаборатории  Кленов  по   настоянию   совсем
расхворавшегося  Бакова повторил опыт Камерлинга Оннеса.  Он опустил в
жидкий  гелий  свинцовый  проводник.  При  температуре  -271oС  всякое
электрическое сопротивление в нем исчезло.
     - Голубчик мой,  -  сказал  наблюдавший  за  приборами  Баков,  -
понимаете  ли  вы,  что  это  значит?  Если  ток  проходит без затраты
энергии, то в магнитном поле вокруг проводника сохраняется энергия. Ее
будет  сохраняться  в  пространстве  огромное  количество.  Перед нами
сверхаккумулятор!
     - Это  было  бы  так,  если  бы  сверхпроводимость не исчезла при
больших магнитных полях, - напомнил Кленов.
     - А  вы пробуйте,  изучайте,  экспериментируйте...  Мы с вами уже
определили немало любопытнейших свойств радия-дельта. Он радиоактивен,
он  и  служит катализатором для редких химических реакций.  Посмотрим,
как он влияет на сверхпроводимость...
     - Создать защитный слой, который предохранил бы сверхпроводник? -
спросил Кленов.
     Баков кивнул.
     Только Кленов  с  его  изобретательностью  и  блестящим  талантом
экспериментатора мог осуществить задуманный Баковым опыт.  Он создавал
все необходимое для эксперимента "из ничего".
     И результат превзошел все ожидания.
     Баков не допускал в подвал никого, даже верного Кэда, который был
этим почему-то очень обижен, но в конце концов покорно смирился.
     Только установив,  что  радий-дельта  действительно  способствует
сохранению  явления  сверхпроводимости  при  сильных  магнитных полях,
только убедившись,  что они с Кленовым на пороге величайшего открытия.
Баков согласился ехать дальше к Холмстеду, чтобы там завершить начатую
в харбинском кабачке работу.
     - Голубчик  Иван  Алексеевич,  -  говорил Баков,  тяжело дыша,  -
осчастливим человечество!  Каждый в  жилетном  кармане  сможет  носить
Ниагару...
     - Надобно  разыскать  месторождения  радия-дельта  в   тайге,   -
предлагал Кленов.
     - Боюсь,  голубчик,  что эти  месторождения  находятся  за  много
миллионов километров от тайги, - полусерьезно, полушутя говорил Баков.
     Еще в Шанхае в ожидании американского парохода Баков начал писать
статью  о  радий-дельта,  которая должна была явиться продолжением его
старой работы о трансурановых.
     Писал ее Баков в номере отеля, лежа в постели. Доктор-англичанин,
осматривавший его, запретил ему вставать.
     Отведя Кленова в сторону,  врач посоветовал сразу же по приезде в
Сан-Франциско   пригласить   лучших    профессоров.    Прощаясь,    он
многозначительно покачал головой.
     И все же Баков настоял на своем отъезде.
     Рикши и кули,  иностранные моряки и зеваки в порту с любопытством
наблюдали,  как к  джонке  пронесли  на  носилках  какого-то  больного
господина.
     Когда джонка подплыла к стоявшему на рейде пароходу,  оттуда  для
больного специально спустили на канате кресло.
     Все долгое морское путешествие Кленов и Кэд трогательно ухаживали
за Баковым.  Уже не гремел больше раскатистый бас профессора. Он часто
впадал в забытье и, как казалось Кленову, заговаривался.
     Чем иным,  кроме  бреда,  мог объяснить Кленов то,  что Баков все
чаще вспоминал о взрыве в тунгусской тайге, который произошел якобы не
от  удара  метеорита  о  землю,  а на высоте пяти верст над землей,  в
воздухе; о чернокожей Таимбе, найденной тунгусами в тайге после взрыва
и  мечтавшей  "вернуться  на  красную звезду".  Однажды во время бреда
профессор заговорил даже  о  каком-то  межпланетном  корабле,  который
взорвался, не долетев до Земли...
     Баков бредил,  но у Кленова в багаже лежала вещественная память о
таинственной  Таимбе  -  неведомый  трансурановый  элемент,  названный
Баковым, радием-дельта...

x x x

     Бывший петербургский профессор  Михаил  Иванович  Баков  умер  28
октября  1913  года  в  Сан-Франциско,  не  дописав  последнюю научную
статью, так и не увидевшую света.
     Возможно, что  в  этой  статье  он  сумел бы с неумолимой логикой
связать взрыв в тайге,  появление Таимбы я ее  радий-дельта,  суливший
миру необыкновенные перспективы.
     Но смерть профессора Бакова на время  оборвала  нить,  ведущую  к
изумительному открытию.
     Ученые вернулись к проблеме Тунгусского метеорита лишь сорок  лет
спустя.


 * ЧАСТЬ ВТОРАЯ. ЛЕТАЮЩИЕ ДЕРЕВЬЯ *



                             - Потом, делая вид, что смотрите на небо,
                             потихонечку переводите глаза на листву,
                             толь