а II. ЧЕРНАЯ ШАМАНША



     Таежная заимка походила на  маленькую  крепость.  Угрюмый  хозяин
обнес  ее  тыном,  хоронясь  и  от зверя и от варнака.  Тяжелые ворота
запирались на крепкие запоры.  Крыша прикрывала не только избу,  но  и
двор.
     Лиственницы вплотную  подступали  к  одинокому   жилью,   которое
казалось таким же дремучим, как и сама тайга.
     Собаки залаяли все разом.  Зазвенели за забором цепи,  захрипели,
заливаясь, псы.
     Перед воротами стояли два человека,  с виду не походившие  ни  на
таежников, ни на беглых.
     Один из них,  низенький,  скуластый и косоглазый, одетый в теплую
синюю  кофту,  изо  всех  сил  бил  в ворота палкой.  Другой,  худой и
высокий,  был одет в узкое городское пальто и в мягкую  шляпу,  нелепо
выглядевшую в тайге. Растопыренные локти делали его фигуру неуклюжей.
     Собаки бесились, они лаяли теперь с надсадным воем.
     Наконец одна  из  них завизжала,  остальные приумолкли.  За тыном
послышался раскатистый бас:
     - Молчать, прощелыги! Цыц, жандармы! Кто таков?
     - Мало-мало открывай!  Человек  ходи-ходи  тебя  ищет,  -  сказал
низенький.
     - Проходи, ходя, мимо. Хозяина нет, а работник его тебе не нужен.
     - Михаил Иванович! М-да!! Не откажите в любезности, откройте. Это
я - Кленов... ваш бывший студент... Откройте!
     - Что такое?  Что за мистификация?  - С этими словами рыжебородый
мужик богатырского роста открыл калитку и  загородил  ее  проем  своей
фигурой.  - Кленов,  Иван Алексеевич!  Ваня! Да какими же вы судьбами!
Дай задушу по-медвежьи! Шесть лет не видел ученой бороды!
     И таежник сгреб приезжего в объятия.
     - Михаил   Иванович!   Профессор!   Голубчик!    Простите,    что
обеспокоил...  Но я сразу к делу... Времени, осмелюсь заметить, терять
нельзя.
     - У нас в тайге время не ценится. Проходите, голубчик. Это кто же
с вами? Проводник?
     Кленов кивнул  головой и задумчиво взялся за бородку.  Он был еще
совсем молодым человеком,  вчерашним студентом, по-видимому только что
получившим университетский значок.
     - Это - кореец Ким Ид Сим. Я называю его по-английски Кэдом.
     - Почему по-английски? - весело гремел Баков, подталкивая впереди
себя Кленова. - Вы неисправимый англоман.
     - Видите  ли,  профессор...  его  рекомендовали мне как надежного
человека... И он поедет с нами в Америку.
     - Куда, куда? - переспросил Баков и расхохотался.
     Кленов, смущенный, растерявшийся, стоял в сенях.
     - Видите   ли,   многоуважаемый   Михаил  Иванович,  я  везу  вам
приглашение профессора Холмстеда приехать к нему в  Аппалачские  горы,
где  у  него  есть  лаборатория.  Он  готов  предоставить  ее  в  ваше
распоряжение.
     - Вы,  милейший  Иван  Алексеевич,  шутник.  Профессор  Холмстед,
очевидно, не подозревает, что Баков отныне не петербургский профессор,
а   таежный  ссыльный,  раз  в  неделю  обязанный  ходить  к  уряднику
отмечаться.
     - Напротив,  Михаил  Иванович.  Холмстед прекрасно все знает.  Он
написал,  что уважает чужие политические взгляды и  считает  за  честь
предоставить   убежище   политическому   эмигранту,  который  способен
принести пользу науке.
     - Постой, постой! Я еще не эмигрант.
     Разговаривая, все трое вошли в избу.  В ней жили одни мужчины, но
пол  был  чисто  выскоблен.  Лавки  и  крепко  сколоченный стол кто-то
недавно смастерил из свежевыструганной  лиственницы.  От  нее  ли  или
вообще от не успевших еще потемнеть со временем бревенчатых стен пахло
смолой. Вопреки обычаю, икон в углу не было.
     Баков еще раз обнял своего гостя,  а проводника дружески потрепал
по плечу, отчего тот заулыбался, выпятив редкие зубы.
     - Кэд  поможет  вам  бежать.  Вас  хватятся  не  раньше чем через
неделю.  Вы будете,  осмелюсь уверить вас,  далеко... Потом все тот же
Кэд проведет вас через китайскую границу.  Мы сядем на пароход в одном
из китайских портов.  Умоляю вас,  Михаил Иванович, соглашайтесь! Ведь
здесь, в тайге, погибает богатырь русской науки!
     Баков усмехнулся.
     - Да...  богатырь... - Он постучал себя в грудь. - Действительно,
погибает...  грудная жаба - и ни одного модного врача, который берется
довольно безуспешно ее лечить.
     - Вот письмо мистера Холмстеда. Не откажите в любезности прочесть
его. Я осмелился вести с ним переписку от вашего имени.
     Баков покачал головой, взял письмо и быстро пробежал глазами.
     - Ну,  вот  что,  господа  почтенные.  Сейчас  я выставлю на стол
угощенье.  От спирта в тайге отказываться нельзя.  А вы,  дорогой  мой
Иван Алексеевич,  рассказывайте...  все рассказывайте,  и прежде всего
про нашу физику. Что там нового. Поддержана ли кем-нибудь моя гипотеза
о существовании трансурановых элементов?
     - М-да... - Кленов сидел на лавке, так и не сняв пальто; шляпу он
положил рядом. - Ваша гипотеза о трансурановых радиоактивных элементах
вызвала всеобщий интерес.  У вас немало последователей.  Некоторые  из
них, осмелюсь огорчить вас, готовы оспаривать ваш приоритет...
     - Ну и черт с ним, с приоритетом! Была бы лишь науке польза.
     - Какой вы русский человек,  право,  Михаил Иванович! - улыбаясь,
сказал Кленов.
     Баков усмехнулся и поставил на стол бутылки,  хлеб и еще какую-то
снедь.
     - Наиболее  сенсационным событием 1913 года надо считать открытие
голландским физиком Камерлингом Оннесом явления сверхпроводимости...
     - Как, как? - остановился с откупоренной бутылкой в руке Баков.
     - Если электрический проводник - скажем,  свинец -  заморозить  в
жидком  гелии  до температуры,  близкой к абсолютному нулю,  то всякое
электрическое сопротивление мгновенно исчезает.
     Баков тяжело  опустился на скамью,  налил дрожащей рукой спирта в
стакан и одним духом выпил его.
     - Повторите! - потребовал он.
     Кленов обстоятельно рассказал о сверхпроводимости.
     - Ходя,  пей!  - приказал Баков проводнику.  - Если бы твоя башка
понимала, что он тут говорит, ты бы колесом прошелся по избе.
     - Моя мало-мало ничего не понимай,  - закивал головой проводник и
подобострастно принял из рук Бакова стакан.
     - Явление сверхпроводимости очень мало изучено,  Михаил Иванович.
Едва увеличивается магнитное  поле,  как  сверхпроводимость  мгновенно
исчезает...
     Двое ученых оживленно беседовали о  физике,  а  проводник-кореец,
очевидно захмелев, сидел, привалившись к стене, и похрапывал.
     - Черт возьми!  - вскочил с лавки Баков.  - Если вы думаете,  что
ваш профессор только тянул здесь бечеву, то вы заблуждаетесь, господин
Кленов.  Не угодно  ли  взглянуть?  -  И  он  положил  перед  Кленовым
выцветшую любительскую фотографию.
     - Что такое? - внимательно разглядывая снимок, спросил Кленов.
     - Я  думал,  что  был  единственным исследователем района падения
Тунгусского метеорита,  о чем и писал вам,  голубчик. Однако я ошибся.
Вот такое существо я встретил в запретном месте,  куда не покажется ни
один тунгус...  Вблизи вот от этого мертвого,  стоячего леса.  - И  он
положил на стол еще несколько фотографий поваленной тайги.
     - Кто же это такой? - спросил Кленов, рассматривая первый снимок.
     - Не такой, а такая. Всмотритесь.
     Кленов видел на фотографии  утесы,  белую  пену  горной  речушки,
черные камни, у которых вздымались буруны, и остроносую лодчонку-шитик
с высокими  бортами.  В  лодке  стояла,  управляя  веслом,  женщина  с
развевающимися волосами. На ней была лишь набедренная повязка.
     - Это что? Негатив? Почему она черная? - поинтересовался Кленов.
     - Это позитив, милейший! Она чернокожая.
     - Ничего не понимаю, - признался Кленов. - Откуда здесь, в тайге,
чернокожие? К тому же она, как мне кажется... очень рослая.
     - Боюсь, что я не достал бы ей до плеча. А волосы у нее огненные,
рыжие, как моя борода...
     - Простите, но какое отношение это имеет к физике?
     - Быть может,  не меньшее, чем остальные фотографии... Но об этом
потом.  Итак,  бежать?  Бежать в  Америку,  к  Холмстеду?  Исследовать
сверхпроводимость или искать трансурановые элементы, черт возьми!
     Баков встал и прошелся по горнице.  Он  взъерошил  бороду,  потом
потер руки.
     - Бежать!  - убеждающим тоном повторил  Кленов.  -  И  как  можно
быстрее. Кэд проведет вас через границу...
     - Быстрее?  Не могу,  голубчик.  Мы с вами должны прежде повидать
эту чернокожую... Уверяю, она имеет отношение к физике.
     Кленов стал нервно теребить бородку.  Его водянисто-голубые глаза
выразили неподдельное отчаяние.
     - Что мне с вами делать?
     - Готовиться в поход!  Мы выедем немедленно. Кэд останется здесь,
а я достану тунгуса Лючеткана с верховыми оленями.
     - Вы с ума сошли, профессор! Мы не имеем права терять времени.
     - Вы  только  послушайте,  милейший,  -  наклонился   к   Кленову
профессор  Баков.  -  Я  навел  о  ней  справки.  Она  шаманит  в роде
Хурхангырь.
     Несмотря на  протесты  Кленова,  Баков  тотчас  же  отправился  в
тунгусское стойбище.
     Вернулся он к вечеру в сопровождении безбородого старика с узкими
щелками вместо глаз. Они привели с собой трех верховых оленей.
     Лючеткан, потирая голый подбородок, по просьбе Бакова рассказывал
удрученному Кленову про шаманшу:
     - Шаманша - непонятный человек. Порченый.
     Баков пояснил, что тунгусы порчеными называют душевнобольных.
     - Пришла из тайги после огненного урагана,  - продолжал старик. -
Едва живой была,  обгорела вся.  Говорить  не  могла.  Много  кричала.
Ничего  не  понимала.  И  все к тому месту ходила,  где бог Огды людей
жег...
     - Помните, Иван Алексеевич, я писал вам? - прервал Баков.
     - Живой приходила.  Видно,  знакомый ей бог был. Значит, шаманша.
Потом  увидели:  одними  глазами  лечить  умеет.  Люди рода Хурхангырь
прогнали старого шамана.  Ее шаманшей сделали.  Другой год ни с кем не
говорила.  Непонятный  человек.  Черный  человек.  Не наш человек,  но
шаман... шаман!
     - Я в отчаянии,  Михаил Иванович! - пробовал протестовать Кленов.
- Я привез вам приглашение самого Холмстеда, а вы увлекаетесь поисками
какой-то дикарки.
     Однако Баков настоял на своем.  Утром двое ученых в сопровождении
Лючеткана выехали верхом в стойбище Хурхангырь.
     Всю дорогу Баков  фантазировал,  ставя  Кленова  в  тупик  своими
неожиданными гипотезами.
     - Чернокожая,  чернокожая! - говорил он, задевая носками сапог за
землю.  При  его  росте  казалось,  что он не едет верхом на олене,  а
держит между колен это маленькое животное.  - Вы думаете, что тунгусы,
или  эвенки,  как они сами себя называют,  милейшие и добрейшие в мире
люди, - и есть коренные жители Сибири?
     - Понятия не имею.
     - Эвенки,  почтенный мой Иван Алексеевич,  принадлежат  к  желтой
расе и родственны маньчжурам, соседям вашего Ким Ид Сима. Когда-то они
были народом воинственных завоевателей,  вторгшихся  в  Среднюю  Азию.
Однако они были вытеснены оттуда якутами.
     - Тунгусы, якуты в Средней Азии? Не легенды ли это?
     - Ничуть,  дорогой мой коллега.  Изучайте, кроме физики, и другие
науки.  Эвенки были вытеснены из Средней Азии якутами и  отступили  на
север,  укрылись  в  непроходимых  сибирских лесах.  Правда,  и якутам
пришлось  уступить  завоеванную  ими  цветущую  страну  более  сильным
завоевателям  - монголам - и тоже уйти в сибирские леса и тундры,  где
они стали соседями эвенков.
     - Кто  же  в  таком  случае  коренные жители Сибири?  Может быть,
американские индейцы?
     - Отчасти  верно.  Действительно,  люди сибирских племен вышли из
Сибири "тропою смелых" через  Чукотку,  Берингов  пролив  и  Аляску  и
заселили Американский континент.  Но не о них будет речь...  Не угодно
ли закурить? - протянул Баков Кленову портсигар.
     - Спасибо, Михаил Иванович. Я ведь не курю.
     - Я сам отпилил заготовку для этого портсигара от кости коренного
обитателя Сибири.
     Кленов испуганно посмотрел на Бакова, а тот расхохотался:
     - Это был бивень слона.
     - Может быть, мамонта? - робко поправил Кленов.
     - Нет.  Бивень  был  прямой,  а не загнутый.  Его принес мне Егор
Косых.  Он исколесил таежные болота и гривы. И на 65o северной широты,
насколько  я  мог  потом  определить  это  по карте,  и 104o восточной
долготы он открыл "кладбище слонов".  Горные кряжи заборами отгородили
плоскогорье  со  всех  сторон.  Жаркое сибирское солнце растопило слой
вечной мерзлоты и оголило кости.  Три недели Егор Егорыч не ел ничего,
кроме  "пучек"  -  местного  растения  из семейства зонтичных,  весьма
пригодного для дудочек и очень  мало  для  гастрономических  блюд.  Он
оставил на кладбище слонов всю провизию, лишь бы принести мне, ученому
человеку, как он говорит, неведомую кость.
     - Что  же  следует  из  всего  этого,  если  даже,  осмелюсь  так
выразиться, поверить вашему неграмотному таежнику?
     - Из   этого  следует,  милейший,  что  в  Сибири  до  последнего
ледникового периода был  жаркий  африканский  климат.  Здесь  водились
тигры, слоны...
     - Вы хотите сказать, что и люди, обитавшие здесь...
     - Вот  именно!  И  люди,  обитавшие  здесь,  были  совсем другие,
чернокожие. Не хотите ли еще раз взглянуть на фотографию?
     Кленов замахал руками:
     - Простите меня,  профессор.  Я ваш недавний студент.  Но я  лишь
экспериментатор. Я верю только опытам, а не гипотезам.
     - Вам не нравится эта гипотеза о  затерянном  племени  чернокожих
сибиряков? Хотите, я взволную вас другой?
     Кленов, может быть,  и не хотел,  но Баков обращал на  это  очень
мало внимания.
     - Что вы думаете, почтенный мой физик-экспериментатор, о единстве
форм жизни Вселенной?
     - Откровенно признаюсь,  профессор,  ничего  не  думаю.  Это  так
далеко от физики...
     - Быть может, и не так далеко... - снова загадочно сказал Баков.
     - Во  всяком  случае,  надо  думать,  что  формы  эти  бесконечно
разнообразны, - заметил Кленов.
     - Не  вполне,  -  пробурчал Баков.  - И у лягушки и у человека по
пяти пальцев на конечностях и сердце в левой стороне.
     - Совершенно справедливо.
     - На голове почти у всех животных по два  глаза,  по  два  уха...
Словом, похожего много.
     - Пожалуй, - согласился Кленов.
     - А  как  вы  думаете,  по какому пути могла развиваться жизнь на
другой планете?
     - Простите,  профессор,  осмелюсь  возразить  вам.  Я считаю саму
постановку вопроса... не научной.
     Баков громко  расхохотался.  Олень  Кленова,  который шел рядом с
оленем Бакова, шарахнулся в сторону.
     - А  между  тем это любопытнейший вопрос!  Знаете ли вы,  Кленов,
замечательного мыслителя прошлого века Фридриха Энгельса?
     - Я далек от его понимания классовой борьбы и ее значения. На мой
взгляд,  вершителем судеб человечества может быть только  человеческий
Разум и Знание.
     - И носителями Разума и Знания вы готовы  считать  лишь  наших  с
вами почтенных коллег?
     - М-да...  мне  кажется,  что  только   ученые   могут   принести
человечеству  счастье.  Впрочем,  я  далек  от политики,  хотя и готов
сопровождать вас в изгнание, быть вашим учеником и помощником.
     - Если  бы  у меня хватило времени,  я прежде всего выучил бы вас
марксизму.  Так вот!  Я  встречался  с  Фридрихом  Энгельсом,  с  этим
замечательным  человеком,  когда  еще пылким юношей бывал за границей.
Старый философ рассказывал мне,  что работает над  книгой  о  природе,
применяя   для   понимания  ее  законов  материалистическое  учение  и
диалектический  метод.  Он   в   этой   работе   затрагивал   вопросы,
закономерности  возникновения  и развития жизни.  Жизнь,  первая живая
клетка,  неизбежно  должна   была   возникнуть,   когда   условия   на
какой-нибудь  планете  оказались благоприятными.  Развитие жизни всюду
должно было начинаться с одних и тех же азов.  Высшие формы жизни,  по
крайней  мере  у  нас  на  Земле,  связаны  с позвоночными,  у которых
наиболее совершенная нервная система.  А высшим среди высших  является
то  позвоночное,  в котором природа приходит к познанию самой себя,  -
человек.  Я бы не ожидал встретить на другой планете в роли  тамошнего
"царя  природы"  муравья  или саламандру.  Условия на планетах разные,
вернее - смена этих условий различна,  а законы развития жизни одни  и
те  же.  Все  преимущества  строения  позвоночных,  которые определили
высшую ступень их развития на Земле, неизбежно сказались бы и на любой
другой  планете,  если условия вообще допускали бы там возникновение и
развитие жизни.  Но уж если жизнь возникла, то она будет развиваться и
в  конце  концов,  как  говорил  Энгельс,  неизбежно породит существо,
которое,  подобно человеку, познает природу. И клянусь вам, Кленов, на
расстоянии  версты  оно  будет походить на человека!  Оно будет ходить
вертикально,  будет иметь  свободные  от  ходьбы  конечности,  которые
позволят  ему трудиться,  развить этим свое сознание и возвыситься над
остальными животными.  Конечно,  в деталях  разумные  существа  других
планет могут отличаться от нас:  быть других размеров, иного сложения,
волосяного покрова...  ну, и сердце у тех существ не обязательно будет
в левой стороне, как у земных позвоночных...
     Кленов тяжело вздохнул:
     - Я  не понимаю,  почтенный Михаил Иванович,  какое это все имеет
отношение к физике или черномазой шаманше?
     Баков загадочно усмехнулся:
     - Как знать!  Вот,  например,  мертвый  стоячий  лес,  который  я
сфотографировал среди поваленной тайги.  Не кажется ли вам,  что взрыв
произошел не на земле,  а верстах  в  пяти  над  нею?  Взрывная  волна
ударила  во  все  стороны.  И  там,  где  фронт ее был перпендикулярен
деревьям,  они не были повалены,  потеряв лишь верхушки  и  сучья.  Но
всюду,  где  удар  пришелся  под  углом,  деревья были повалены,  а на
возвышенностях - даже на сотню верст.  Видите?  - И Баков  показал  на
возвышенность, по склону которой лежали стволы деревьев.
     - Что же из этого следует? - недоумевал Кленов.
     - То, что метеорит никогда не падал в тайгу, - отрезал Баков.
     Они могли  ехать  рядом  лишь   по   краю   болота,   где   тайга
расступается.  Болото кончилось,  и деревья сомкнулись.  Баков, ударяя
своего рогатого конька пятками, погнал его вперед за оленем Лючеткана.


Глава III. ТЯЖЕЛЫЙ ПОДАРОК



     В стойбище   со   странным  названием  "Таимба"  русских  приняли
радушно.  Они остановились в чуме  старика  Хурхангыря,  старейшего  в
роде.
     Михаил Иванович всячески допытывался,  из какого рода  живущая  в
стойбище  шаманша.  Но  удалось  ему  установить  только  то,  что  до
появления ее в роде Хурхангырь о ней никто ничего не  знал.  Возможно,
что  языка  и  памяти  она  лишилась во время катастрофы,  по-видимому
окончательно так и не оправившись.
     Лючеткан сказал русским, что у шаманши есть свои странные обряды.
И он шепнул, что покажет бае камлание.
     Оказывается, она  шаманила ранним утром,  когда восходит утренняя
звезда.
     Лючеткан разбудил  Бакова  и  Кленова  до рассвета.  Они встали и
вышли из чума.
     Глядя на рассыпанные в небе звезды, Баков сказал Кленову:
     - Джордано Бруно сожгли на площади Цветов в Риме за  то,  что  он
предположил  существование жизни и разумных существ,  кроме Земли,  на
многих мирах.
     - В наше время вас не сожгут на костре, но я не советовал бы вам,
Михаил Иванович, выступать с подобными утверждениями.
     Баков усмехнулся.
     Конический чум  шаманши  стоял  у  самой  топи.  Сплошная   стена
лиственниц отступала, и были видны низкие звезды.
     Лючеткан сказал:
     - Здесь стоять надо, бае.
     Ученые видели, как из чума вышла высокая женщина, а следом за ней
три  старушки  тунгуски,  казавшиеся  совсем маленькими по сравнению с
шаманшей. Процессия гуськом двинулась по топкому болоту.
     - Бери шесты,  бае. Провалишься - держать будут. Стороной пойдем,
если смотреть хочешь.
     Словно канатоходцы,  с  шестами  наперевес  шли  двое  ученых  по
живому,  взды