а:
   Средь сонма женщин много долгих лет
   Блуждал я, но искал тебя одну
   А я давно перестал искать, решив, что "величайшее благо", как  видно,
не для меня и Фэрасет прав: я не такой, как все  нормальные  люди,  я  -
"бесчувственное чудовище",  книжный  червь,  живущий  только  разумом  и
только в этом способный находить усладу. И хотя всю жизнь я был  окружен
женщинами, но воспринимал их чисто эстетически. По временам мне и самому
начинало казаться, что я из другого теста, нежели все,  и  обречен  жить
монахом, и не дано мне испытать те вечные или преходящие страсти,  кото-
рые я наблюдал и так хорошо понимал в  других.  И  вот  страсть  пришла.
Пришла нежданно-негаданно.
   В каком-то экстазе я побрел по палубе, бормоча  про  себя  прелестные
стихи Элизабет Браунинг [13]:
   Когда-то я покинул мир людей
   И жил один среди моих видений.
   Я не знавал товарищей милей
   И музыки нежней их песнопений.
   Но еще более нежная музыка звучала теперь в моих ушах, и я был глух и
слеп ко всему окружающему. Резкий окрик Волка Ларсена заставил меня  оч-
нуться.
   - Какого черта вам тут нужно? - рявкнул он.
   Я набрел на матросов, красивших борт шхуны, и чуть не опрокинул ведро
с краской.
   - Вы что, очумели? Может, у вас солнечный удар? - продолжал он  буше-
вать.
   - Нет, расстройство желудка, - отрезал я и как ни в чем не бывало за-
шагал дальше.
 
 
   ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
 
   События, разыгравшиеся на "Призраке" вскоре после того, как я  сделал
открытие, что влюблен в Мод Брустер, останутся навсегда одним  из  самых
волнующих воспоминаний моей жизни. Все произошло на протяжении каких-ни-
будь сорока часов. Прожив тридцать пять лет в тиши и уединении, я неожи-
данно попал в полосу самых невероятных приключений. Никогда  не  доводи-
лось мне испытывать столько треволнений за какие-нибудь сорок  часов.  И
если какой-то голос нашептывает мне порой, что при  сложившихся  обстоя-
тельствах я держался не так уж плохо, - я  не  очень-то  плотно  затыкаю
уши...
   Все началось с того, что в полдень, за обедом. Волк Ларсен  предложил
охотникам питаться впредь в своем кубрике. Это было неслыханным  наруше-
нием обычая, установившегося на промысловых шхунах, где охотники  неофи-
циально приравниваются к офицерам. Ларсен не пожелал пускаться в  объяс-
нения, но все было ясно без слов. Хорнер и  Смок  начали  оказывать  Мод
Брустер знаки внимания. Это было только смешно и нисколько  не  задевало
ее, но капитану явно пришлось не по вкусу.
   Распоряжение капитана было встречено  гробовым  молчанием;  остальные
четверо охотников многозначительно покосились  на  виновников  изгнания.
Джок Хорнер, малый выдержанный, и глазом не моргнул, но Смок  побагровел
и уже готов был что-то возразить. Однако Волк Ларсен  следил  за  ним  и
ждал, глаза его холодно поблескивали, и Смок так и не проронил ни слова.
   - Вы, кажется, хотели что-то сказать? - вызывающе  спросил  его  Волк
Ларсен.
   Но Смок не принял вызова.
   - Это насчет чего? - в свою очередь, спросил он и при  этом  с  таким
невинным видом, что Волк Ларсен не сразу нашелся,  что  сказать,  а  все
присутствующие усмехнулись.
   - Не знаю, - протянул Волк Ларсен. - Мне, откровенно говоря,  показа-
лось, что вам не терпится получить пинка.
   - Это за что же? - все так же невозмутимо возразил Смок.
   Охотники уже откровенно улыбались во  весь  рот.  Капитан  готов  был
убить Смока, и я убежден, что только присутствие  Мод  Брустер  удержало
его от кровопролития. Впрочем, не будь ее здесь. Смок и не вел  бы  себя
так. Он был слишком осторожен, чтобы раздражать Волка  Ларсена  в  такую
минуту, когда тот беспрепятственно мог пустить в ход кулаки.  Все  же  я
очень боялся, что дело дойдет до драки, но крик рулевого разрядил напря-
жение.
   - Дым на горизонте! - донеслось с палубы через открытый люк трапа.
   - Направление? - крикнул в ответ Волк Ларсен.
   - Прямо за кормой, сэр.
   - Не русские ли? - высказал предположение Лэтимер.
   При этих словах лица охотников помрачнели. Русский пароход  мог  быть
только крейсером, и хотя охотники имели лишь смутное представление о ко-
ординатах шхуны, но они все же знали, что находятся вблизи  границ  зап-
ретных вод, а браконьерские подвиги Волка Ларсена были общеизвестны. Все
глаза устремились на него.
   - Вздор! - со смехом отозвался он. - На этот раз, Смок, вы еще не по-
падете на соляные копи. Но вот что я вам скажу: ставлю пять против одно-
го, что это "Македония".
   Никто не принял его пари, и он продолжал:
   - А если это "Македония", так держу десять против одного, что не  ми-
новать нам стычки.
   - Нет уж, покорно благодарю, - проворчал Лэтимер. - Можно, конечно, и
рискнуть, когда есть какойнибудь шанс. Но разве у вас  с  вашим  братцем
дело хоть раз обошлось без стычки? Ставлю двадцать против одного, что  и
теперь будет то же.
   Все засмеялись, в том числе и сам Ларсен, и обед прошел  сравнительно
гладко - главным образом благодаря моему долготерпению, так как  капитан
взялся после этого изводить меня, то  вышучивая,  то  принимая  покрови-
тельственный тон, и довел дело до того, что меня уже трясло от бешенства
и я еле сдерживался. Но я знал, что должен держать себя в руках ради Мод
Брустер, и был вознагражден, когда глаза ее на миг встретились с моими и
сказали мне яснее слов: "Крепитесь, крепитесь!"
   Встав из-за стола, мы поднялись на палубу. Встреча с пароходом сулила
какое-то разнообразие в монотонном морском  плавании,  а  предположение,
что это Смерть Ларсен на своей "Македонии", особенно  взволновало  всех.
Свежий ветер, поднявший накануне сильную волну, уже с  утра  начал  сти-
хать, и теперь можно было спускать лодки; охота обещала быть удачной.  С
рассвета мы шли по совершенно пустынному морю, а сейчас перед нами  было
большое стадо котиков.
   Дымок парохода по-прежнему виднелся вдали за кормой и, пока мы  спус-
кали лодки, стал заметно приближаться к нам. Наши шлюпки  рассеялись  по
океану и взяли курс на север. Время от времени на  какой-нибудь  из  них
спускали парус, после чего оттуда доносились звуки  выстрелов,  а  затем
парус взвивался снова. Котики шли густо, ветер совсем стих, все  благоп-
риятствовало охоте. Выйдя на подветренную сторону от крайней шлюпки,  мы
обнаружили, что море здесь буквально усеяно телами спящих котиков. Я ни-
когда еще не видел ничего подобного: котики окружали нас со всех  сторон
и, растянувшись на воде по двое, по трое или небольшими группами,  мирно
спали, как ленивые щенки.
   Дым все приближался, и уже начали вырисовываться  корпус  парохода  и
его палубные надстройки. Это была "Македония". Я прочел название судна в
бинокль, когда оно проходило справа, всего в какой-нибудь миле  от  нас.
Волк Ларсен бросил злобный взгляд в его сторону, а Мод Брустер  с  любо-
пытством посмотрела на капитана.
   - Где же стычка, которую вы  предрекали,  капитан  Ларсен?  -  весело
спросила она.
   Он взглянул на нее с усмешкой, и лицо его на миг смягчилось.
   - А вы чего ждали? Что они возьмут нас на  абордаж  и  перережут  нам
глотки?
   - Да, чего-нибудь в этом роде, - призналась она. - Я  ведь  так  мало
знаю нравы морских охотников, что готова ожидать чего угодно.
   Он кивнул.
   - Правильно, правильно! Ваша ошибка лишь в том, что вы могли  ожидать
чего-нибудь и похуже.
   - Как? Что же еще может быть хуже, чем если нам перережут  глотки?  -
наивно удивилась она.
   - Хуже, если у нас взрежут кошелек, - ответил он. - В наше время  че-
ловек устроен так, что его жизнеспособность определяется содержанием его
кошелька.
   - "Горсть мусора получит тот, кто кошелек мой украдет", -  процитиро-
вала она.
   - Но кто крадет мой кошелек, крадет мое право на жизнь, -  последовал
ответ. - Старая поговорка наизнанку... Ведь он крадет мой  хлеб,  и  мой
кусок мяса, и мою постель и тем самым ставит под угрозу и мою жизнь.  Вы
же знаете, что того супа и хлеба, которые  бесплатно  раздают  беднякам,
хватает далеко не на всех голодных, и, когда у  человека  пуст  кошелек,
ему ничего не остается, как умереть собачьей смертью... если он  не  из-
ловчится тем или иным способом быстро свой кошелек пополнить.
   - Но я не вижу, чтобы этот пароход покушался на ваш кошелек.
   - Подождите, еще увидите, - мрачно промолвил он.
   Ждать нам пришлось недолго. Пройдя на несколько миль вперед  за  наши
шлюпки, "Македония" спустила свои. Мы знали,  что  на  ней  четырнадцать
шлюпок, а у нас было только пять, после того как на  одной  удрал  Уэйн-
райт. "Македония" сначала спустила несколько шлюпок с подветренной  сто-
роны и довольно далеко от нашей крайней шлюпки, потом стала спускать  их
поперек нашего курса и последнюю спустила далеко с  наветренной  стороны
от нашей ближайшей шлюпки. Маневр "Македонии" испортил нам охоту. Позади
нас котиков не было, а впереди бороздили море четырнадцать чужих  шлюпок
и, словно огромная метла, сметали перед собою стадо.
   Закончив отстрел зверя на узкой полосе в три-четыре мили, - это  было
все, что оставила нам для охоты "Македония", - наши шлюпки вынуждены бы-
ли вернуться на шхуну. Ветер улегся, еле заметное дуновение  проносилось
над притихшим океаном. Такая погода при встрече с огромным стадом  коти-
ков могла бы обеспечить отличную охоту. Даже в удачный сезон таких  дней
выпадает немного, и все наши матросы - и гребцы и рулевые, не говоря уже
об охотниках, - поднимаясь на борт, кипели злобой. Каждый чувствовал се-
бя ограбленным. Пока втаскивали шлюпки, проклятия так и сыпались на  го-
лову Смерти Ларсена, и если бы крепкие слова могли убивать,  он,  верно,
был бы обречен на погибель.
   - Провалиться бы ему в преисподнюю на веки вечные! - проворчал  Луис,
бросая мне многозначительный взгляд и присаживаясь отдохнуть, после того
как он принайтовил свою шлюпку.
   - Вот прислушайтесь-ка к их словам и скажите, что еще могло бы так их
взволновать, - заговорил Волк Ларсен. - Вера?  Любовь?  Высокие  идеалы?
Добро? Красота? Истина?
   - В них оскорблено врожденное чувство справедливости, - заметила  Мод
Брустер.
   Она стояла шагах в  десяти  от  нас,  придерживаясь  одной  рукой  за
грот-ванты и чуть покачиваясь в такт легкой качке шхуны. Она сказала это
негромко, но я вздрогнул - голос ее прозвенел, как  чистый  колокольчик.
Как он ласкал мой слух! Я едва осмелился взглянуть на нее, боясь  выдать
себя. Светло-каштановые волосы ее, выбиваясь из-под морской фуражки, зо-
лотились на солнце и словно ореолом окружали нежный овал лица. Она  была
очаровательна и полна соблазна, и вместе с тем необычайная  одухотворен-
ность ее облика придавала ей что-то неземное! Все мое прежнее восторжен-
ное преклонение перед жизнью воскресло во мне перед столь дивным ее воп-
лощением, и холодные рассуждения Волка Ларсена о смысле жизни показались
нелепыми и смешными.
   - Вы сентиментальны, как мистер  Ван-Вейден,  -  язвительно  произнес
Ларсен. - Почему эти люди чертыхаются? Да потому, что кто-то помешал ис-
полнению их желаний. А каковы их желания?  Пожрать  повкусней  да  пова-
ляться на мягкой постели, сойдя на берег, после  того  как  им  выплатят
кругленькую сумму. Женщины и вино, животный разгул - вот и все их  жела-
ния, все, чем полны их души, - их высшие стремления, их идеалы, если хо-
тите. То, как они проявляют свои чувства,  зрелище  малопривлекательное,
зато сейчас очень ясно видно, что они задеты за живое.  Растревожить  их
душу можно сильнее всего, если залезть к ним в карман.
   - Однако по вашему поведению не видно, чтобы к вам залезли в  карман,
- сказала она смеясь.
   - Видимо, я просто веду себя иначе, а мне тоже залезли  в  карман  и,
следовательно,  растревожили  и  мою  душу.  Если  подсчитать  примерно,
сколько шкур украла у нас сегодня "Македония",  то,  учитывая  последние
цены на котиковые шкуры на лондонском рынке,  "Призрак"  потерял  тысячи
полторы долларов, никак не меньше.
   - Вы говорите об этом так спокойно... - начала она.
   - Но я совсем не спокоен, - перебил он. - Я мог бы  убить  того,  кто
меня ограбил. Да, да, я знаю - он мой брат! Вздор! Сантименты!
   Внезапно выражение его лица изменилось, и он проговорил менее резко и
с ноткой искренности в голосе:
   - Вы, люди сентиментальные, должны быть счастливы, поистине  счастли-
вы, мечтая о чем-то своем и  находя  в  жизни  что-то  хорошее.  Найдете
что-нибудь хорошее и, глядишь, сами себя чувствуете хорошими. А вот ска-
жите-ка мне, вы оба, есть что-нибудь хорошее во мне?
   - Внешне вы, по-своему, совсем неплохи, - определил я.
   - В вас заложено все, чтобы творить добро, - отвечала Мод Брустер.
   - Так я и знал! - сердито воскликнул он. - Ваши слова для меня пустой
звук. В том, как вы выразили свою мысль, нет ничего ясного, четкого, оп-
ределенного. Ее нельзя взять в руки и  рассмотреть.  Собственно  говоря,
это даже не мысль. Это впечатление, сантимент, выросший из  иллюзии,  но
вовсе не плод разума.
   Понемногу его голос смягчился, и в  нем  снова  прозвучала  искренняя
нотка.
   - Видите ли, я тоже порой ловлю себя на желании быть слепым к  фактам
жизни и жить иллюзиями и вымыслами. Они лживы, насквозь лживы, они  про-
тиворечат здравому смыслу. И, несмотря на это,  мой  разум  подсказывает
мне, что высшее наслаждение в том и состоит, чтобы мечтать и жить  иллю-
зиями, хоть они  и  лживы.  А  ведь  в  конце-то  концов  наслаждение  -
единственная наша награда в жизни. Не будь наслаждения - не стоило бы  и
жить. Взять на себя труд жить и ничего от жизни не получать - да это  же
хуже, чем быть трупом. Кто больше наслаждается, тот и  живет  полнее,  а
вас все ваши вымыслы и фантазии огорчают меньше, а тешат больше, чем ме-
ня - мои факты.
   Он медленно, задумчиво покачал головой.
   - Часто, очень часто я сомневаюсь в  ценности  человеческого  разума.
Мечты, вероятно, дают нам больше, чем разум, приносят больше  удовлетво-
рения. Эмоциональное наслаждение полнее и длительнее  интеллектуального,
не говоря уж о том, что  за  мгновения  интеллектуальной  радости  потом
расплачиваешься черной меланхолией. А эмоциональное удовлетворение  вле-
чет за собой лишь легкое притупление чувств, которое скоро  проходит.  Я
завидую вам, завидую вам!
   Он внезапно оборвал свою речь, и по губам его скользнула знакомая мне
странная усмешка.
   - Но я завидую вам умом, а не сердцем, заметьте.  Зависть  -  продукт
мозга, ее диктует мне мой разум. Так трезвый человек,  которому  надоела
его трезвость, жалеет, глядя на пьяных, что он сам не пьян.
   - Вы хотите сказать: так умник глядит на дураков и жалеет, что он сам
не дурак, - засмеялся я.
   - Вот именно, - отвечал он. - Вы пара блаженных, обанкротившихся  ду-
раков. У вас нет ни одного факта за душой.
   - Однако мы живем на свои ценности не хуже вас, - возразила Мод Брус-
тер.
   - Даже лучше, потому что вам это ничего не стоит.
   - И еще потому, что мы берем в долг у вечности.
   - Так ли это, или вы только воображаете, что это так, - не имеет зна-
чения. Все равно вы тратите то, чего у вас нет,  а  взамен  приобретаете
большие ценности, чем я, тратящий то, что у меня есть и что  я  добыл  в
поте лица своего.
   - Почему же вы не переведете свой капитал в другую валюту? -  насмеш-
ливо спросила она.
   Он быстро, с тенью надежды, взглянул на нее и, помолчав,  ответил  со
вздохом:
   - Поздно. Я бы и рад, пожалуй, да не могу. Весь мой капитал - в валю-
те старого выпуска, и мне от нее не избавиться. Я не могу заставить себя
признать ценность какой-либо другой валюты, кроме моей.
   Он умолк. Взгляд его,  рассеянно  скользнув  по  ее  лицу,  затерялся
где-то в синей морской дали. Звериная тоска снова овладела им;  по  телу
его пробежала дрожь. Своими рассуждениями  он  довел  себя  до  приступа
хандры, и можно было ждать, что часа через два она найдет себе  разрядку
в какой-нибудь дьявольской выходке. Мне вспомнился Чарли  Фэрасет,  и  я
подумал, что эта тоска - кара, которая постигает каждого материалиста.
 
 
   ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЯТАЯ
 
   Утром во время завтрака Волк Ларсен обратился ко мне с вопросом:  уже
поднимались на палубу, мистер ВанВейден? Какая сегодня погода?
   - Довольно ясно, - ответил я, бросая взгляд на солнечный луч,  играю-
щий на ступеньке трапа. - Ветер западный, свежий и, кажется,  будет  еще
крепчать, если верить прогнозу Луиса.
   Капитан кивнул с довольным видом.
   - Туман не предвидится?
   - На севере и на северо-западе густая пелена.
   Он снова кивнул и, казалось, остался еще более доволен, услышав это.
   - А что "Македония"?
   - Ее нигде не видно, - отвечал я.
   Я йог бы поклясться, что при этом сообщении лицо у  него  вытянулось,
но почему это так его разочаровало, было мне непонятно.
   Вскоре все разъяснилось.
   - Дым впереди! - донеслось с палубы, и лицо Ларсена снова оживилось.
   - Превосходно! - воскликнул он. Вскочив из-за стола, он  поднялся  на
палубу и направился к изгнанным из кают-компании охотникам, которые вку-
шали свой первый завтрак у себя в кубрике.
   Ни Мод Брустер, ни я почти не притронулись к  еде.  Мы  переглянулись
тревожно, в полном молчании прислушиваясь к голосу капитана,  доносивше-
муся сквозь переборку. Говорил он долго, и конец его речи  был  встречен
одобрительным ревом. Переборка была толстая, и  мы  не  могли  разобрать
слов, но они явно произвели большое впечатление на охотников. Рев стих и
перешел в оживленный говор и веселые возгласы.
   Вскоре на палубе поднялись шум и возня, и я понял, что матросы вызва-
ны наверх и готовятся спускать шлюпки. Мод Брустер вышла вместе со  мной
на палубу, и я покинул ее у края юта, откуда она могла видеть все и в то
же время оставаться в стороне. Матросы, должно быть, тоже были посвящены
в замыслы капитана, так как работали с необыкновенным рвением. Охотники,
прихватив дробовики, ящики с патронами и - что было  совсем  необычно  -
винтовки, высыпали на палубу. Они почти никогда не брали с собой  винто-
вок, так как котики, убитые пулей с дальнего расстояния, неизменно тону-
ли, прежде чем подоспеет шлюпка. Но сегодня каждый охотник взял с  собой
винтовку и большой запас патронов. Я заметил, как они  довольно  ухмыля-
лись, поглядывая на дымок "Македонии", который поднимался все выше и вы-
ше, по мере того как пароход приближался к нам с запада.
   Все пять шлюпок были быстро спущены на воду. Как и накануне, они  ра-
зошлись веером в северном направлении. Мы следовали поодаль. Я  с  любо-
пытством наблюдал за ними, но все шло, как обычно. Охотники спускали па-
руса, били зверя, снова ставили паруса и продолжали свой путь, как дела-
лось это изо дня в день. "Македония" повторила свой вчерашний  маневр  -
начала спускать свои шлюпки впереди, поперек нашего курка, с целью "под-
мести" море. Четырнадцать шлюпок "Македонии" для успешной  охоты  должны
были рассеяться на довольно обширном пространстве, и пароход,  перерезав
нам путь, продолжал двигаться на северо-восток, спуская шлюпки.
   - Что вы будете делать? - спросил я Волка  Ларсена,  снедаемый  любо-
пытством.
   - Вас это не касается, - грубо ответил он. - Узнаете в свое время.  А
пока что молитесь о хорошем ветре.
   - Впрочем, могу сказать, - добавил он, помолчав. - Я намерен угостить
братца по его же рецепту. Короче говоря, "подметать" море теперь буду я,
и не один день, а до конца сезона, если нам повезет.
   - А если нет?
   - Это исключается, - рассмеялся он. - Нам должно  повезти,  иначе  мы
пропали.
   Он стоял на руле, а я пошел в матросский кубрик проведать своих паци-
ентов - Нилсона и Магриджа. У Нилсона переломанная нога  хорошо  сраста-
лась, и он был довольно бодр и весел, но кок пребывал в черной  меланхо-
лии, и мне невольно стало искренне жаль этого горемыку. Казалось порази-
тельным, что после всего перенесенного он все еще жив и продолжает  цеп-
ляться за жизнь. Судьба не щадила беднягу: калеча его из года в год, она
превратила его тщедушное тело в какой-то об