но проговорила:
   - А я считала... мне сказали, что до Иокогамы всего одни сутки  пути.
Вы... - Она запнулась, и глаза ее обежали круг ничего не выражавших лиц,
склоненных над тарелками. - Вы не имеете права так поступать, - закончи-
ла она.
   - Этот вопрос вам лучше обсудить с мистером Ван-Вейденом,  -  промол-
вил-капитан, насмешливо кивнув в мою сторону. - Он у нас  специалист  по
вопросам Права. А я простой моряк и смотрю на дело иначе. Вам, быть  мо-
жет, покажется несчастьем то, что вы должны остаться с нами, но для  нас
это, несомненно, большое счастье.
   Он, улыбаясь, глядел на нее, и она опустила глаза, но  тут  же  снова
подняла их и с вызовом посмотрела на Меня. Я прочел в ее  взгляде  немой
вопрос: прав ли он? Но я уже заранее решил, что должен для виду занимать
нейтральную позицию, и промолчал.
   - Каково ваше мнение? - спросила она.
   - Вам не повезло, особенно если вас ждут сейчас неотложные  дела.  Но
раз вы говорите, что предприняли путешествие в Японию с целью  поправить
здоровье, то, смею вас уверить, на борту  "Призрака"  вы  окрепнете  как
нигде.
   В ее взгляде вспыхнуло негодование, и на этот раз потупиться пришлось
мне; я чувствовал, что у меня горят щеки. Я вел себя, как трус, но  дру-
гого выхода не было.
   - Ну, тут мистеру Ван-Вейдену и карты в руки, - рассмеялся Волк  Лар-
сен.
   Я кивнул, а мисс Брустер уже овладела собой и молча ждала, что после-
дует дальше.
   - Нельзя сказать, чтобы он стал здоровяком, - продолжал Волк  Ларсен,
- но он изменился к лучшему, поразительно изменился. Посмотрели бы вы на
него, когда он только появился на шхуне. Жалкий, щупленький  человечишко
- смотреть не на что. Верно, Керфут?
   Керфут был так захвачен врасплох этим неожиданным обращением к  нему,
что уронил на пол нож и аромычал в  знак  согласия  что-то  маловразуми-
тельное.
   - Чистка картофеля и мытье посуды пошли ему впрок. Так, что ли,  Кер-
фут?
   Сей достойный муж снова что-то промычал.
   - Поглядите на него сейчас. Силачом его, правда, не назовешь, но  все
же у него появились мускулы, чего раньше и в помине не было. И теперь он
довольно твердо стоит на ногах. А вначале, поверите  ли,  совершенно  не
мог обходиться без посторонней помощи.
   Охотники посмеивались, но сочувственный  взгляд  девушки  вознаградил
меня с лихвой за все издевательства Волка Ларсена. По правде  говоря,  я
так давно не встречал ни в ком участия, что теперь оно  глубоко  тронуло
меня, и я сразу стал ее добровольным рабом. Но на Волка  Ларсена  я  был
зол. Своими оскорблениями он бросал вызов  моему  мужскому  достоинству,
как бы подстрекая меня доказать, насколько твердо я  стою  на  ногах,  -
ведь этим, по его словам, я был обязан ему.
   - Возможно, что стоять на ногах я уже научился, - отпарировал я, -  а
вот попирать людей ногами - к этому еще не привык.
   Он пренебрежительно поглядел на меня.
   - Значит, ваше перевоспитание еще далеко не закончено, - сухо обронил
он и повернулся к мисс Брустер: - Мы здесь на "Призраке" очень гостепри-
имны. Мистер Ван-Вейден уже убедился в этом. Мы идем на все, лишь бы на-
ши гости чувствовали себя как дома. Не так ли, мистер Ван-Вейден?
   - Даже разрешаете им чистить картофель и мыть посуду, не говоря уже о
том, что порой хватаете их за горло в знак особого дружеского расположе-
ния.
   - Боюсь, что со слов мистера Ван-Вейдена  вы  можете  составить  себе
превратное представление о нас, - с притворным беспокойством перебил ме-
ня Волк Ларсен. - Заметьте, мисс Брустер, что он носит на поясе тесак, а
это, гм, вещь довольно необычная для помощника капитана.  Вообще  мистер
Ван-Вейден человек, достойный всяческого уважения, но иногда он, как  бы
это сказать, бывает довольно неуживчив, и тогда приходится  прибегать  к
крутым мерам. Впрочем, в спокойные минуты он достаточно  рассудителен  и
справедлив, как, например, сейчас, и, вероятно, не станет отрицать,  что
лишь вчера грозил убить меня.
   Я чуть не задохнулся от возмущения, и глаза мои, верно, пылали.  Лар-
сен указал на меня.
   - Вот, посмотрите на него! Он еле сдерживается,  даже  в  вашем  при-
сутствии. Конечно, он не привык к женскому обществу! Придется и мне воо-
ружиться, иначе я не рискну выйти вместе с ним на палубу.
   - Прискорбно, прискорбно, - помолчав, пробормотал он, в то время  как
охотники покатывались со смеху.
   Осипшие от морского ветра голоса этих людей и раскаты их грубого  хо-
хота звучали зловеще и дико. Да и все кругом было диким. И, глядя на эту
женщину, такую далекую и чуждую всем нам, я впервые  осознал,  насколько
сам я сжился с этой средой. Я успел хорошо узнать этих людей, узнать  их
мысли и чувства; я стал одним из них, жил их  жизнью  -  жизнью  морских
промыслов, питался, как все на морских промыслах, и был погружен в те же
заботы. И это уже не казалось мне странным, как Не казалась странной эта
грубая одежда и грубые лица, дикий смех, ходившие ходуном переборки каю-
ты и раскачивающиеся лампы.
   Намазывая маслом ломоть хлеба, я случайно остановил взгляд  на  своих
руках. Суставы были ободраны в кровь и воспалены, пальцы  распухли,  под
ногтями грязь. Я знал, что оброс густой щетинистой  бородой,  что  рукав
моей куртки лопнул по шву, что у ворота грубой синей рубахи  не  хватает
пуговицы. Тесак, о котором упомянул Волк Ларсен, висел в ножнах у пояса.
До сих пор это казалось мне вполне естественным, и только сейчас, взгля-
нув на все глазами Мод Брустер, я понял, насколько дикий, должно быть, у
меня вид - и у меня и у всех окружающих.
   Она почувствовала насмешку в словах Волка Ларсена и снова бросила мне
сочувственный взгляд. Но я заметил, что она смущена. Ироническое отноше-
ние ко мне Волка Ларсена заставило ее еще больше встревожиться  за  свою
судьбу.
   - Быть может, меня возьмет на борт какое-нибудь  встречное  судно?  -
промолвила она.
   - Никаких судов, кроме охотничьих шхун, вы здесь не встретите, - воз-
разил Волк Ларсен.
   - Но у меня нет одежды, нет ничего необходимого, - сказала она. - Вы,
верно, забываете, сэр, что я не мужчина и не привыкла к той кочевой жиз-
ни, которую, по-видимому, ведете вы и ваши люди.
   - Чем скорее вы привыкнете к ней, тем лучше, - отвечал Волк Ларсен. -
Я дам вам материю, иголку и нитки, - помолчав, добавил  он.  -  Надеюсь,
для вас не составит слишком большого труда сшить себе одно-два платья.
   Она криво усмехнулась, давая понять, что не искушена  в  швейном  ис-
кусстве. Мне было ясно, что она испугана и сбита с  толку,  но  отчаянно
старается не подать виду.
   - Надо полагать, вы, вроде нашего мистера ВанВейдена, привыкли, чтобы
за вас все делали другие.
   Думаю все же, что ваше здоровье не пострадает, если вы будете кое-что
делать для себя сами. Кстати, чем вы зарабатываете на жизнь?
   Она поглядела на него с нескрываемым изумлением.
   - Не в обиду вам будь сказано, но людям ведь надо есть и  они  должны
как-то добывать себе пропитание. Эти вот бьют котиков, тем  и  живут,  я
управляю своей шхуной, а мистер Ван-Вейден, по крайней мере сейчас,  до-
бывает свой харч, помогая мне. А вы чем занимаетесь?
   Она пожала плечами.
   - Вы сами кормите себя? Или это делает за вас кто-то другой?
   - Боюсь, что большую часть жизни меня кормили  другие,  -  засмеялась
она, мужественно стараясь попасть ему в тон, но я видел, как в  ее  гла-
зах, которые она не сводила с него, растет страх.
   - Верно, и постель вам стлали другие?
   - Мне случалось и самой делать это.
   - Часто? Она покачала головой с шутливым раскаянием.
   - А вы знаете, как поступают в Соединенных Штатах с бедняками,  кото-
рые, подобно вам, не зарабатывают себе на хлеб?
   - Я очень невежественная, - жалобно проговорила она. - Что же там де-
лают с такими, как я?
   - Сажают в тюрьму. Их преступление заключается в том, что они не  за-
рабатывают на пропитание, и это называется бродяжничеством. Будь я  мис-
тером ВанВейденом, который вечно рассуждает о том, что справедливо и что
нет, я бы спросил вас: по какому праву вы живете на свете,  если  вы  не
делаете ничего, чтобы оправдать свое существование?
   - Но вы не мистер Ван-Вейден, и я не обязана отвечать вам, не так ли?
   Она насмешливо улыбнулась, хотя в  глазах  у  нее  по-прежнему  стоял
страх, и у меня сжалось сердце - так это было трогательно. Я чувствовал,
что должен вмешаться и направить разговор в другое русло.
   - Заработали вы хоть доллар собственным трудом? - тоном торжествующе-
го обличителя спросил капитан, заранее уверенный в ее ответе.
   - Да, заработала, - отвечала она не спеша, и я чуть не  расхохотался,
увидев, как вытянулось лицо Волка Ларсена. - Помнится, когда я была сов-
сем маленькой, отец дал мне доллар за то, что я целых пять минут  проси-
дела смирно.
   Он снисходительно улыбнулся.
   - Но это было давно, - продолжала она, - и навряд ли вы станете  тре-
бовать, чтобы девятилетняя девочка зарабатывала себе на хлеб.
   И, немного помедлив, она добавила:
   - А сейчас я зарабатываю около тысячи восьмисот долларов в год.
   Все, как по команде, оторвали глаза от тарелок и уставились  на  нее.
На женщину, зарабатывающую тысячу восемьсот долларов в год, стоило  пос-
мотреть! Волк Ларсен не скрывал своего восхищения.
   - Это жалованье или сдельно? - спросил он.
   - Сдельно, - тотчас ответила она.
   - Тысяча восемьсот. Полтораста долларов в месяц, - подсчитал он. - Ну
что ж, мисс Брустер, у нас здесь на "Призраке" широкий размах.  Считайте
себя на жалованье все время, пока вы остаетесь с нами.
   Она ничего не ответила. Неожиданные выверты этого человека  были  для
нее еще внове, и она не знала, как к ним отнестись.
   - Я забыл спросить о вашей профессии, - вкрадчиво продолжал он. - Ка-
кие предметы вы изготовляете? Какие вам потребуются материалы и  инстру-
менты?
   - Бумага и чернила, - рассмеялась она. - Ну  и,  разумеется,  пишущая
машинка!
   - Так вы - Мод Брустер! - медленно и уверенно  проговорил  я,  словно
обвиняя ее в преступлении.
   Она с любопытством взглянула на меня.
   - Почему вы так думаете?
   - Ведь я не ошибся? - настаивал я.
   Она кивнула. Теперь уже Волк Ларсен был озадачен. Это магическое  имя
ничего не говорило ему. Я же гордился тем, что мне  оно  говорило  очень
много, и впервые за время этой томительной беседы почувствовал свое пре-
восходство.
   - Помнится, мне как-то пришлось писать рецензию на маленький томик...
- начал я небрежно, но она перебила меня.
   - Вы? - воскликнула она. - Так вы...
   Она смотрела на меня во все глаза.
   Я кивком подтвердил ее догадку.
   - Хэмфри Ван-Вейден! - закончила она со вздохом облегчения и,  бросив
невольный взгляд в сторону Волка Ларсена, воскликнула: - Как я рада!..
   Ощутив некоторую неловкость, когда эти слова сорвались у нее  с  губ,
она поспешила добавить:
   - Я помню эту чересчур лестную для меня рецензию...
   - Вы не правы, - галантно возразил я. - Говоря так, вы сводите на нет
мою беспристрастную оценку и ставите под сомнение мои критерии.  А  ведь
все наши критики были согласны со мной. Разве Лэнг не отнес ваш  "Вынуж-
денный поцелуй" к числу  четырех  лучших  английских  сонетов,  вышедших
из-под пера женщины?
   - Но вы сами при этом назвали меня американской миссис Мейнелл! [12]
   - А разве это неверно?
   - Не в том дело, - ответила она. - Просто мне было обидно.
   - Неизвестное измеримо только через известное, - пояснил я в  наилуч-
шей академической манере. - Я, как критик, обязан был  тогда  определить
ваше место в литературе. А теперь вы сами стали мерой вещей. Семь  ваших
томиков стоят у меня на полке, а рядом с ними две книги потолще -  очер-
ки, о которых я, если позволите, скажу, что они не уступают  вашим  сти-
хам, причем я, пожалуй, не возьмусь определить, для каких ваших произве-
дений это сопоставление более лестно. Недалеко то время, когда в  Англии
появится никому не известная поэтесса и критики  назовут  ее  английской
Мод Брустер.
   - Вы, право, слишком любезны, - мягко проговорила она, и сама  услов-
ность этого оборота и манера, с которой она произнесла эти слова, пробу-
дили во мне множество ассоциаций, связанных с моей прежней жизнью  дале-
ко, далеко отсюда. Я был глубоко взволнован. И в этом волнении  была  не
только сладость воспоминаний, но и внезапная острая тоска по дому.
   - Итак, вы - Мод Брустер! - торжественно произнес я, глядя на нее че-
рез стол.
   - Итак, вы - Хэмфри Ван-Вейден! - отозвалась она, глядя на меня столь
же торжественно и с уважением. - Как все это странно! Ничего не понимаю.
Может быть, надо ожидать, что из-под вашего  трезвого  пера  выйдет  ка-
кая-нибудь безудержно романтическая морская история?
   - О нет, уверяю вас, я здесь не занимаюсь собиранием материала, - от-
вечал я. - У меня нет ни способностей, ни склонности к беллетристике.
   - Скажите, почему вы погребли себя в Калифорнии? - спросила она,  по-
молчав. - Это, право, нелюбезно с вашей  стороны.  Вас,  нашего  второго
"наставника американской литературы", почти не было видно у нас на  Вос-
токе.
   Я ответил на ее комплимент поклоном, но тут же возразил:
   - Тем не менее я однажды чуть не встретился с вами в Филадельфии. Там
отмечали какой-то юбилей Браунинга, и вы выступали с  докладом.  Но  мой
поезд опоздал на четыре часа.
   Мы так увлеклись, что совсем забыли окружающее, забыли о Волке Ларсе-
не, безмолвно внимавшем нашей беседе. Охотники поднялись из-за  стола  и
ушли на палубу, а мы все сидели и разговаривали. Один Волк Ларсен остал-
ся с нами. Внезапно я снова ощутил его присутствие: откинувшись на  сту-
ле, он с любопытством прислушивался к чужому языку неведомого ему мира.
   Я оборвал незаконченную фразу на полуслове. Настоящее, со  всеми  его
опасностями и тревогами, грозно встало предо мной. Мисс Брустер, видимо,
почувствовала то же, что и я: она взглянула на Волка Ларсена, и я  снова
прочел затаенный ужас в ее глазах. Ларсен встал  и  деланно  рассмеялся.
Смех его звучал холодно и безжизненно.
   - О, не обращайте на меня внимания! - сказал он, с притворным  самоу-
ничижением махнув рукой. - Я в счет не  иду.  Продолжайте,  продолжайте,
прошу вас!
   Но поток нашего красноречия сразу иссяк, и мы тоже натянуто  рассмея-
лись и встали из-за стола.
 
 
   ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ
 
   Волк Ларсен был чрезвычайно раздосадован тем, что мы с Мод Брустер не
обращали на него внимания во время нашей застольной беседы, и ему  нужно
было сорвать на ком-то злобу. Жертвой ее пал Томас Магридж. Кок не изме-
нил своим привычкам, как не сменил он и своей  рубашки.  Насчет  рубашки
он, впрочем, утверждал обратное, но вид ее опровергал его  слова.  Заса-
ленные же кастрюли и сковородки и грязная плита также отнюдь  не  свиде-
тельствовали о том, что камбуз содержится в чистоте.
   - Я тебя предупреждал, - сказал ему Волк Ларсен. -  Теперь  пеняй  на
себя.
   Лицо Магриджа побледнело под слоем сажи, а когда Волк  Ларсен  позвал
двух матросов и велел принести конец, злополучный кок выскочил, как  ош-
паренный, из камбуза и заметался по палубе, увиливая от матросов, с  хо-
хотом пустившихся за ним в погоню. Вряд ли чтонибудь могло доставить  им
большее удовольствие. У всех чесались руки выкупать  его  в  море,  ведь
именно в матросский кубрик посылал он самую омерзительную свою  стряпню.
Погода благоприятствовала затее. "Призрак"  скользил  по  тихой  морской
глади со скоростью не более трех миль в час. Но Магридж был не из  храб-
рого десятка, и купание ему не улыбалось. Возможно, ему  уже  доводилось
видеть, как провинившихся тащат за кормой на буксире. К тому же вода бы-
ла холодна, как лед, а кок не мог похвалиться крепким здоровьем.
   Как всегда в таких случаях, подвахтенные и охотники высыпали на палу-
бу, предвкушая потеху. Магридж, должно быть, смертельно  боялся  воды  и
проявил такую юркость и проворство, каких никто от него не ожидал.  Заг-
нанный в угол между камбузом и ютом, он, как кошка,  вскочил  на  палубу
рубки и побежал к корме. Матросы бросились ему наперерез, но  он  повер-
нул, промчался по крыше рубки, перескочил на камбуз и спрыгнул на  палу-
бу. Тут он понесся на бак, преследуемый по пятам гребцом Гаррисоном. Тот
уже почти настиг его, как вдруг Магридж подпрыгнул, ухватился за снасти,
повис на них и, выбросив вперед обе ноги, угодил подбежавшему  Гаррисону
в живот. Матрос глухо охнул, согнулся пополам и повалился на палубу.
   Охотники приветствовали подвиг кока аплодисментами и взрывом  хохота,
а Магридж, увернувшись у фок-мачты от доброй половины своих  преследова-
телей, опять побежал к корме, проскальзывая между остальными  матросами,
как нападающий между игроками на футбольном поле. Кок стремительно мчал-
ся по юту к корме. Он удирал с такой поспешностью, что,  заворачивая  за
угол рубки, поскользнулся и упал. У штурвала стоял Нилсон, и кок, падая,
сшиб его с ног. Оба покатились по палубе,  но  встал  один  Магридж.  По
странной игре случая, его тщедушное тело не  пострадало,  а  здоровенный
матрос при этом столкновении сломал себе ногу.
   К штурвалу стал Парсонс, и преследование продолжалось. Магридж,  обе-
зумев от страха, носился по всему судну - с носа  на  корму  и  обратно.
Матросы с криками, с улюлюканьем гонялись за ним, а охотники гоготали  и
подбадривали кока. У носового люка на Магриджа навалились было трое мат-
росов, но он тут же, как угорь, выскользнул из-под этой кучи тел и с ок-
ровавленной губой и разодранной в клочья рубахой - виновницей  всех  его
бед - прыгнул на грот-ванты. Он карабкался все выше  и  выше,  на  самую
верхушку мачты.
   Человек шесть матросов преследовали его до салинга, где  часть  их  и
осталась, выжидая, а дальше, по тонким стальным штагам, полезли,  подтя-
гиваясь на руках, только двое - Уфти-Уфти и Блэк, гребец Лэтимера.
   Это было рискованное предприятие: они висели в воздухе  в  ста  футах
над палубой, и в таком положении им трудно было защищаться от  ног  Маг-
риджа. А тот лягался, и весьма свирепо. Наконец Уфти-Уфти, держась одной
рукой, изловчился и схватил кока за ногу; почти тотчас Блэк схватил  его
за другую ногу, и все трое, сплетясь в один качающийся клубок и  продол-
жая бороться, начали скользить вниз, пока не  свалились  прямо  на  руки
поджидавших их на салинге товарищей.
   Борьба в воздухе окончилась, и Томаса Магриджа спустили на палубу. Он
визжал и выкрикивал что-то невнятное, на губах у него выступила кровавая
пена. Волк Ларсен завязал петлю на конце троса и продел ее под мышки ко-
ку. Затем Магриджа потащили на корму и швырнули  за  борт.  Трос  начали
травить: сорок, пятьдесят, шестьдесят футов, - и только тогда Волк  Лар-
сен крикнул:
   - Довольно! Уфти-Уфти закрепил трос. "Призрак"  качнуло  носом  вниз,
трос натянулся и вытащил кока на поверхность.
   Нельзя было не пожалеть беднягу. Пусть он и не мог утонуть, пусть да-
же у него, как у кошки, было "девять жизней", но он испытывал  все  муки
утопающего. "Призрак" шел медленно; когда волна поднимала корму и  судно
скользило носом вниз, трос вытаскивал несчастного на  поверхность  и  он
мог немного отдышаться; но затем судно  начинало  лениво  взбираться  на
другую волну, корма опускалась, трос ослабевал, и кок снова погружался в
воду.
   Я совсем забыл о существовании Мод Брустер и вспомнил о ней лишь в ту
минуту, когда она внезапно появилась рядом со мной. Она подошла так нес-
лышно, что я вздрогнул от неожиданности, увидев ее. Она впервые  показы-
валась на палубе, и команда встретила ее гробовым молчанием.
   - Что тут за веселье? - спросила она.
   - Спросите капитана Ларсена, - холодно ответил я, стараясь  сохранить
самообладание, хотя вся кровь во мне закипела  при  мысли,  что  женщине
предстоит стать свидетельницей этой жестокой потехи.
   Мод Брустер повернулась, чтобы последовать моему совету, и взгляд  ее
упал на Уфти-Уфти. Он стоял в двух шагах от нее, держа в руке конец тро-
са, вся его подобранная, настороженная фигу