и ко мне слишком уж героические меры?
   Не знаю, почувствовал ли он упрек в моих словах, но, во  всяком  слу-
чае, взгляд, который я бросил на свою грудь, был достаточно выразителен.
В ответ он молча показал мне свою ладонь. Это была  необыкновенно  мозо-
листая ладонь. Я провел пальцами по ее роговым затвердениям,  и  у  меня
заныли зубы от неприятного ощущения шероховатой поверхности.
   - Меня зовут Джонсон, а не Ионсон, - сказал он на правильном английс-
ком языке, медленно, но почти без акцента.
   В его бледно-голубых глазах я прочел кроткий протест; вместе с тем  в
них была какая-то застенчивая прямота и  мужественность,  которые  сразу
расположили меня к нему.
   - Благодарю вас, мистер Джонсон, - поспешил я исправить свою ошибку и
протянул ему руку.
   Он медлил, смущенно и неуклюже переминаясь с ноги на ногу; потом  ре-
шительно схватил мою руку и с чувством пожал ее.
   - Не найдется ли у вас чего-нибудь, чтобы я мог переодеться? -  спро-
сил я кока, оглядывая свою мокрую одежду.
   - Найдем, сэр! - живо отозвался тот. - Если вы не побрезгуете  надеть
мои вещи, я сбегаю вниз и притащу.
   Он вышел, вернее выскользнул, из дверей с проворством, в котором  мне
почудилось  что-то  кошачье  или  даже  змеиное.  Эта  его   способность
скользить ужом была, как я убедился впоследствии, весьма для него харак-
терна.
   - Где я нахожусь? - спросил я Джонсона,  которого  не  без  основания
принял за одного из матросов. - Что это за судно и куда оно идет?
   - Мы около Фараллонских островов, на юго-запад от них, -  неторопливо
промолвил он, методично отвечая на мои вопросы и стараясь,  по-видимому,
как можно правильнее говорить по-английски. - Это шхуна "Призрак".  Идем
к берегам Японии бить котиков.
   - А кто капитан шхуны? Мне нужно повидаться с ним, как только я пере-
оденусь.
   На лице Джонсона неожиданно отразилось  крайнее  смущение  и  замеша-
тельство. Он ответил не сразу; видно было, что  он  тщательно  подбирает
слова и мысленно составляет исчерпывающий ответ.
   - Капитан - Волк Ларсен, так его все называют. Я  никогда  не  слыхал
его настоящего имени. Но говорите с ним поосторожнее. Он  сегодня  беше-
ный. Его помощник...
   Он не докончил: в камбуз нырнул кок.
   - Убирайся-ка лучше отсюда, Ионсон! - сказал тот. -  Старик  хватится
тебя на палубе, а нынче, если ему не угодишь, - беда.
   Джонсон послушно направился к двери, подмигнув мне из-за спины кока с
необычайно торжественным и значительным  видом,  словно  желая  выразить
этим то, чего он не договорил, и внушить мне еще раз,  что  с  капитаном
надо разговаривать поосторожнее.
   Через руку у кока было перекинуто какое-то грязное, мятое тряпье,  от
которого довольно скверно пахло.
   - Оно было сырое, сэр, когда я его снял и спрятал, - счел  он  нужным
объяснить мне. - Но вам придется пока обойтись этим, а  потом  я  высушу
ваше платье.
   Цепляясь за переборки, так как судно сильно качало, я с помощью  кока
кое-как натянул на себя грубую фуфайку и невольно поежился от  прикосно-
вения колючей шерсти. Заметив, должно быть, гримасу на  моем  лице,  кок
осклабился.
   - Ну, вам не навек привыкать к такой одежде. Кожа-то  у  вас  нежная,
словно у какой-нибудь леди. Я как увидал вас, так сразу понял, что вы  -
джентльмен.
   Этот человек не понравился мне с первого взгляда, а когда он  помогал
мне одеваться, моя неприязнь к нему возросла еще больше. Его прикоснове-
ния вызывали во мне гадливость. Я сторонился его рук и вздрагивал, когда
он дотрагивался до меня. Это неприятное чувство и запах,  исходивший  от
кипевших и бурливших на плите кастрюль, заставили меня поспешить с пере-
одеванием, чтобы поскорее выбраться на свежий воздух. К тому же мне нуж-
но было еще договориться с капитаном относительно доставки меня  на  бе-
рег.
   Дешевая сатиновая рубашка с обтрепанным  воротом  и  подозрительными,
похожими на кровяные, пятнами на груди была надета на меня под  аккомпа-
немент неумолчных пояснений и извинений. Туалет мой завершила пара  гру-
бых башмаков и синий выцветший комбинезон, у которого одна штанина  ока-
залась дюймов на десять короче другой. Можно было подумать,  что  дьявол
пытался цапнуть "через нее душу  лондонца,  но,  не  обнаружив  таковой,
оторвал со злости кусок оболочки.
   - Но я не знаю, кого же мне благодарить? - спросил я,  облачившись  в
это тряпье. На голове у меня красовалась фуражка, которая была мне мала,
а поверх рубашки я натянул еще грязную полосатую бумазейную куртку;  она
едва доходила мне до талии, а рукава чуть прикрывали локти.
   Кок самодовольно выпрямился, и заискивающая улыбка расплылась по  его
лицу. У меня был некоторый опыт: я знал, как ведет себя прислуга на  ат-
лантических пароходах, когда рейс подходит к концу,  и  мог  поклясться,
что кок ожидает подачки. Однако мое дальнейшее знакомство с этим субъек-
том показало, что поза была бессознательной. Это была врожденная угодли-
вость.
   - Магридж, сэр, - пробормотал он с елейной улыбкой на своем женствен-
ном лице. - Томас Магридж, сэр. К вашим услугам!
   - Ладно, Томас, - сказал я. - Я не забуду  вас,  когда  высохнет  мое
платье.
   Его лицо просияло, глаза заблестели; казалось, голоса предков  зазву-
чали в его душе, рождая смутные воспоминания о чаевых, полученных ими во
время их пребывания на земле.
   - Благодарю вас, сэр! - произнес он с чувством и почти искренним сми-
рением.
   Я отодвинул дверь, и кок, тоже как на роликах, скользнул в сторону; я
вышел на палубу. Меня все еще пошатывало от слабости после долгого  пре-
бывания в воде. Порыв ветра налетел на меня, и я, сделав несколько  нет-
вердых шагов по качающейся палубе до угла рубки, поспешил ухватиться  за
него, чтобы не упасть. Сильно накренившись, шхуна скользила вверх и вниз
по длинной тихоокеанской волне. Если, как оказал Джонсон, судно  шло  на
юго-запад, то ветер, по моим расчетам, дул примерно с юга. Туман  рассе-
ялся, и поверхность воды искрилась на солнце. Я  повернулся  к  востоку,
где должна была находиться Калифорния, но не увидел ничего, кроме  низко
стлавшихся пластов тумана, того самого тумана, который вызвал катастрофу
"Мартинеса" и был причиной моего бедственного положения. К северу, непо-
далеку от нас, из моря торчала группа голых скал, и на одной  из  них  я
различил маяк. К юго-западу, там, куда мы держали курс, я увидел пирами-
дальные очертания парусов какого-то корабля.
   Оглядев море, я перевел взгляд на более близкие предметы. Моей первой
мыслью было, что человек, потерпевший кораблекрушение и бывший на  воло-
сок от смерти, заслуживает, пожалуй, большего внимания, чем то,  которое
было мне оказано. Никто, как видно, не интересовался моей особой,  кроме
матроса у штурвала, с любопытством поглядывавшего на меня поверх рубки.
   Все, казалось, были заняты тем, что происходило посреди палубы.  Там,
на крышке люка, лежал какой-то грузный мужчина. Он лежал на  спине;  ру-
башка на его груди, поросшей густыми черными, похожими на шерсть волоса-
ми, была разодрана. Черная с проседью борода покрывала всю нижнюю  часть
его лица и шею. Борода, вероятно, была жесткая и пышная,  но  обвисла  и
слиплась, и с нее струйками стекала вода. Глаза его были закрыты  -  он,
очевидно, находился без сознания, - но грудь тяжело вздымалась; он с шу-
мом вбирал в себя воздух, широко раскрыв рот, борясь с удушьем. Один  из
матросов спокойно и методично, словно  выполняя  привычную  обязанность,
спускал за борт на веревке брезентовое ведро, вытягивал его,  перехваты-
вая веревку руками, и окатывал водой лежавшего без движения человека.
   Возле люка расхаживал взад и вперед, сердито жуя  сигару,  тот  самый
человек, случайному взгляду которого я был обязан своим спасением.  Рос-
том он был, вероятно, пяти футов и десяти дюймов, быть может,  десяти  с
половиной, но не это бросалось мне прежде всего в глаза, - я  сразу  по-
чувствовал его силу. Это был человек атлетического сложения, с  широкими
плечами и грудью, но я не назвал бы его тяжеловесным.  В  нем  была  ка-
кая-то жилистая, упругая сила, обычно свойственная нервным  и  худощавым
людям, и она придавала этому огромному  человеку  некоторое  сходство  с
большой гориллой. Я вовсе не хочу сказать, что он походил на гориллу.  Я
говорю только, что заключенная в нем сила, независимо от его  внешности,
вызывала у вас такие ассоциации. Подобного рода сила обычно  связывается
в нашем представлении с первобытными существами, с дикими зверями, с на-
шими предполагаемыми предками, жившими на деревьях. Это сила дикая, сви-
репая, заключающая в самой себе жизненное начало - самую сущность жизни,
как потенции движения и первозданной материи, претворяющихся в различных
видах живых существ; короче говоря, это та живучесть, которая заставляет
змею извиваться, когда у нее отрубят голову, и которая теплится  в  бес-
форменном комке мяса убитой черепахи, содрогающемся при прикосновении  к
нему пальцем.
   Таково было впечатление, которое производил этот человек, шагавший по
палубе. Он крепко стоял на ногах, ступал твердо и уверенно; каждое  дви-
жение его мускулов - то, как он пожимал плечами или  стискивал  в  зубах
сигару, - все было полно решимости и  казалось  проявлением  избыточной,
бьющей через край силы. Но эта внешняя сила, пронизывающая его движения,
казалась лишь отголоском другой, еще более грозной силы, которая притаи-
лась и дремала в нем, но могла в любой миг  пробудиться  подобно  ярости
льва или бешеному порыву урагана.
   Кок высунул голову из двери камбуза и ободряюще улыбнулся мне, указы-
вая большим пальцем на человека, прохаживавшегося около люка.  Я  понял,
что это и есть капитан шхуны, или - на языке кока -  "старик",  то  есть
тот, к кому я должен обратиться, дабы потревожить его просьбой доставить
меня каким-нибудь способом на  берег.  Я  двинулся  было  вперед,  пред-
чувствуя, что мне предстоит бурное объяснение, но  в  эту  минуту  новый
страшный приступ удушья овладел несчастным, лежавшим на палубе. Его ста-
ли корчить судороги. Спина его выгнулась дугой, голова совсем запрокину-
лась назад, а грудь расширилась в  бессознательном  усилии  набрать  по-
больше воздуха. Я не видел его лица, только мокрую черную бороду, но по-
чувствовал, как багровеет его кожа.
   Капитан - Волк Ларсен, как его называли, - остановился и посмотрел на
умирающего. Жестокой и отчаянной была эта последняя схватка со  смертью;
охваченный любопытством матрос перестал  лить  воду,  брезентовое  ведро
накренилось, и из него тонкой струйкой стекала вода. Умирающий судорожно
бил каблуками по крышке люка; потом его ноги вытянулись и застыли в пос-
леднем страшном напряжении, в то время как  голова  еще  продолжала  ме-
таться из стороны в сторону. Но вот мышцы ослабли, голова перестала дви-
гаться, и вздох как бы глубокого облегчения слетел с его губ. Челюсть  у
него отвисла, верхняя губа приподнялась, и обнажились два ряда пожелтев-
ших от табака зубов. Казалось, его черты застыли в дьявольской  усмешке,
словно он издевался над миром, который ему удалось перехитрить,  покинув
его.
   И тут произошло нечто неожиданное. Капитан  внезапно,  подобно  удару
грома, обрушился на мертвеца. Поток ругани хлынул из его уст. И  это  не
были обычные ругательства или непристойности. В каждом слове было  бого-
хульство, а слова так и сыпались. Они гремели и трещали, словно электри-
ческие разряды. Я в жизни не слыхал, да и не мог бы вообразить себе  ни-
чего подобного. Обладая сам литературной жилкой и  питая  пристрастие  к
сочным словцам и оборотам, я, пожалуй,  лучше  всех  присутствующих  мог
оценить своеобразную живость, красочность и в то  же  время  неслыханную
кощунственность его метафор.  Насколько  я  мог  понять,  причиной  этой
вспышки было то, что умерший - помощник капитана - загулял перед  уходом
из СанФранциско, а потом имел неделикатность умереть в самом начале пла-
вания и оставить Волка Ларсена без его, так сказать, правой руки.
   Излишне упоминать, - во всяком случае, мои друзья поймут это и так, -
что я был шокирован. Брань и сквернословие всегда были мне  противны.  У
меня засосало под ложечкой, заныло сердце, мне стало  невыразимо  тошно.
Смерть в моем представлении всегда была сопряжена с чем-то торжественным
и возвышенным. Она приходила мирно и священнодействовала  у  ложа  своей
жертвы. Смерть в таком мрачном отталкивающем обличье  явилась  для  меня
чем-то невиданным и неслыханным. Отдавая, как я уже сказал, должное  вы-
разительности изрыгаемых Волком Ларсеном проклятий, я был ими чрезвычай-
но возмущен. Мне казалось, что их огненный поток должен испепелить  лицо
трупа, и я не удивился бы, если бы мокрая черная борода вдруг начала за-
виваться колечками и вспыхнула дымным пламенем. Но мертвецу уже не  было
до этого никакого дела. Он продолжал сардонически усмехаться -  с  вызо-
вом, с цинической издевкой. Он был хозяином положения.
 
 
   ГЛАВА ТРЕТЬЯ
 
   Волк Ларсен оборвал свою брань так же внезапно, как начал. Он  раску-
рил потухшую сигару и огляделся вокруг. Взор его упал на Магриджа.
   - А, любезный кок? - начал он ласково, но в голосе его  чувствовались
холод и твердость стали.
   - Есть, сэр! - угодливо  и  виновато,  с  преувеличенной  готовностью
отозвался тот.
   - Ты не боишься растянуть себе шею? Это, знаешь ли, не  особенно  по-
лезно. Помощник умер, и мне не хотелось бы потерять еще и тебя. Ты  дол-
жен очень беречь свое здоровье, кок. Понятно?
   Последнее слово, в полном контрасте с мягкостью всей речи, прозвучало
резко, как удар бича. Кок съежился.
   - Есть, сэр! - послышался испуганный ответ, и  голова  провинившегося
кока исчезла в камбузе.
   При этом разносе, выпавшем на долю одного кока, остальной экипаж  пе-
рестал глазеть на мертвеца и вернулся к своим делам. Но несколько  чело-
век остались в проходе между камбузом и люком и  продолжали  переговари-
ваться вполголоса. Я понял, что это не матросы, и потом узнал,  что  это
охотники на котиков, занимавшие несколько привилегированное положение по
сравнению с простыми матросами.
   - Иогансен! - позвал Волк Ларсен. Матрос тотчас приблизился. - Возьми
иглу и гардаман и зашей этого бродягу. Старую парусину найдешь в  кладо-
вой. Ступай!
   - А что привязать к ногам,  сэр?  -  спросил  матрос  после  обычного
"есть, сэр".
   - Сейчас устроим, - ответил Волк Ларсен и кликнул кока.
   Томас Магридж выскочил из своего камбуза, как  игрушечный  чертик  из
коробки.
   - Спустись в трюм и принеси мешок угля.
   - Нет ли у кого-нибудь из вас, ребята,  библии  или  молитвенника?  -
послышалось новое требование, обращенное на этот раз к охотникам.
   Они покачали головой, и один отпустил какую-то шутку,  которой  я  не
расслышал; она была встречена общим смехом.
   Капитан обратился с тем же вопросом к матросам. Библия и  молитвенник
были здесь, по-видимому, редкими предметами, но один из матросов вызвал-
ся спросить у подвахтенных. Однако минуты через две  он  вернулся  ни  с
чем.
   Капитан пожал плечами.
   - Тогда придется бросить его за борт без  лишней  болтовни.  Впрочем,
может быть, выловленный нами молодчик знает  морскую  похоронную  службу
наизусть? Он что-то смахивает на попа.
   При этих словах Волк Ларсен внезапно повернулся ко мне.
   - Вы, верно, пастор? - спросил он.
   Охотники - их было шестеро - все, как один, тоже  повернулись  в  мою
сторону, и я болезненно ощутил свое сходство с вороньим пугалом. Мой вид
вызвал хохот. Присутствие покойника, распростертого на  палубе  и  тоже,
казалось, скалившего зубы, никого не остановило. Это был  хохот  грубый,
резкий и беспощадный, как само море, хохот,  отражавший  грубые  чувства
людей, которым незнакомы чуткость и деликатность.
   Волк Ларсен не смеялся, хотя в его серых глазах Мелькали искорки удо-
вольствия, и только тут, подойдя к нему ближе, я  получил  более  полное
впечатление от этого человека, - до сих пор я воспринимал его скорее Жак
шагающую по палубе фигуру, изрыгающую поток  ругательств.  У  него  было
несколько угловатое лицо с крупными и резкими, но  правильными  чертами,
казавшиеся на первый взгляд массивным. Но это первое впечатление от  его
лица, так же как и от его фигуры, быстро отступало на задний план, и ос-
тавалось только ощущение скрытой в этом человеке внутренней силы,  дрем-
лющей где-то в недрах его существа. Скулы, подбородок, высокий лоб с вы-
пуклыми надбровными дугами, могучие, даже необычайно могучие сами по се-
бе, казалось, говорили об огромной, скрытой от  глаз  жизненной  энергии
или мощи духа, - эту мощь было трудно измерить или определить ее  грани-
цы, и невозможно было отнести ее ни под какую установленную рубрику.
   Глаза - мне довелось хорошо узнать их - были большие и красивые, осе-
ненные густыми черными бровями и широко расставленные,  что  говорило  о
недюжинности натуры. Цвет их, изменчиво-серый, поражал бесчисленным мно-
жеством - оттенков, как переливчатый шелк в лучах солнца.  Они  были  то
серыми - темными или светлыми, - то серовато-зелеными, то принимали  ла-
зурную окраску моря. - Эти изменчивые глаза, казалось, скрывали его  ду-
шу, словно непрестанно менявшиеся маски, и лишь в редкие  мгновения  она
как бы проглядывала из них, точно рвалась  наружу,  навстречу  какому-то
заманчивому приключению. Эти глаза могли быть мрачными, как хмурое свин-
цовое небо; могли метать искры, отливая стальным блеском обнаженного ме-
ча; могли становиться холодными, как полярные просторы,  или  теплыми  и
нежными. И в них мог вспыхивать любовный огонь, обжигающий  и  властный,
который притягивает и покоряет женщин, заставляя их сдаваться восторжен-
но, радостно и самозабвенно.
   Но вернемся к рассказу. Я ответил капитану, что я не пастор и, к  со-
жалению, не умею служить панихиду, но он бесцеремонно перебил меня:
   - А чем вы зарабатываете на жизнь? Признаюсь, ко мне никогда  еще  не
обращались с подобным вопросом, да и сам я никогда над этим  не  задумы-
вался. Я опешил и довольно глупо пробормотал:
   - Я... я - джентльмен.
   По губам капитана скользнула усмешка.
   - У меня есть занятие, я работаю, - торопливо  воскликнул  я,  словно
стоял перед судьей и нуждался в оправдании, отчетливо сознавая в  то  же
время, как нелепо с моей стороны пускаться в какие бы то ни было  объяс-
нения по этому поводу.
   - Это дает вам средства к жизни? Вопрос прозвучал так властно, что  я
был озадачен, - сбит с панталыку, как  сказал  бы  Чарли  Фэраи  молчал,
словно школьник перед строгим учителем.
   - Кто вас кормит? - последовал новый вопрос.
   - У меня есть постоянный доход, - с достоинством ответил я и в ту  же
секунду готов был откусить себе язык. - Но все это, простите,  не  имеет
отношения к тому, о чем я хотел поговорить с вами.
   Однако капитан не обратил никакого внимания на мой протест.
   - Кто заработал эти средства? А?.. Ну, я так и думал: ваш отец. Вы не
стоите на своих ногах - кормитесь за счет мертвецов. Вы не могли бы про-
жить самостоятельно и суток, не сумели бы три раза в  день  набить  себе
брюхо. Покажите руку!
   Страшная сила, скрытая в этом человеке, внезапно пришла  в  действие,
и, прежде чем я успел опомниться, он шагнул ко мне, схватил  мою  правую
руку и поднес к глазам. Я попытался освободиться, но его пальцы без вся-
кого видимого усилия крепче охватили мою руку, и мне показалось,  что  у
меня сейчас затрещат кости. Трудно при таких  обстоятельствах  сохранять
достоинство. Я не мог извиваться или брыкаться, как мальчишка, однако не
мог и вступить в единоборство с этим чудовищем, угрожавшим одним  движе-
нием сломать мне руку. Приходилось стоять смирно и переносить это униже-
ние.
   Тем временем у покойника, как я успел заметить, уже обшарили карманы,
и все, что там сыскалось, сложили на трубе, а  труп,  на  лице  которого
застыла сардоническая усмешка, обернули в парусину, и Иогансен  принялся
штопать ее толстой белой ниткой, втыкая иглу ладонью с  п