лько
человек,  обсев маленький  столик, играли  в  домино, ударяя  с  такой силой
костями,  что  столик, и так весь в трещинах,  грозил расколоться на  части.
Остальные торопили игроков, чтоб успеть сыграть самим.
     Неожиданно среди сплавщиков Суденко увидел женщину. Обратил внимание на
руки,  с лиловым  отпечатком стужи,  необыкновенной  красоты.  Да  и  фигура
обозначалась  в ней, под  толстой одеждой. Это  были  фигура и руки девушки,
только очень большой. Хотя в разговоре мужчин проскальзывало соленое словцо,
но произносилось оно как бы  неосмысленно, без  намерения ее унизить.  С ней
сплавщики обращались почтительно, даже бережно. Возможно, была их начальница
-  десятница,  маркировщица бревен. Нечаянно  перехватив его  взгляд,  она с
какой-то  чуткостью  поняла, что  она  ему  интересна, и  поспешно  сдвинула
колени, хоть и сидела,  как все, в ватных штанах. Спустя минуту посмотрел на
девушку  опять: она  поправляла и поправляла  волосы под  шапкой, лицо у нее
пылало.
     Чтоб ее не смущать, поднялся и вышел.
     Теперь освещение было только розовое.  Нижний, оснеженный, ярус облаков
угнало ветром, и  даже высокие  облака,  стоявшие  неподвижно, растрепало  в
вышине: не то ветер поднялся к ним, не то они к нему опустились. Ветер играл
флагами  на  пароходах,  поражавших  шириной  своих  ржавых   бортов,  когда
проходишь  вблизи. На  одних завтракали, на других только просыпались,  и он
видел девушек, полураздетых,  похожих на медальоны в обводе круглых  стекол.
От этих пароходов скользнул  взглядом по угольной дороге  с кипящей  грязью,
пузырившейся под колесами машин. Сегодня они безостановочно возили не уголь,
а  мясо,  и  были  видны  угольщики, сидевшие среди красных мясных туш,  как
черные жуки. Потом повел  по деревянным террасам, поймав  себя на мысли, что
там его дом. Такое ощущение приходило и раньше, когда чинил лодку с Гриппой,
и представилась  Рая наверху.  Эта встреча произошла, и, оценивая ее сейчас,
он боялся не того, что Рая его не любит. Пугало, что в ее нелюбви, возможно,
нет  неразгаданности,  какого-то  противоречия   натуры   женской,  что  так
притягивало  его  к  ней.  А  есть  что-то  иное,  быть   может,  попроще  и
посущественней.  Жизнь казалась  простой и ясной, когда смотрел на других, и
все так неимоверно запутывалось, когда начинал думать о себе.
     Приехали...
     Разноцветные домики Севморпути были полупустые.
     В  оранжевом  домике, с  нижнего этажа, позвонил секретарше Черноброва.
Спросил,  может ли  его принять начальник гидробазы. Она собралась ответить,
но ее  опередил  другой звонок.  Пока  она отвечала  по нему, он ждал. Потом
услышал:
     - Петр Семенович не принимает.
     - У него кто-нибудь есть?
     По-видимому, она была неопытный сотрудник, если не сумела отреагировать
на такой элементарный вопрос. Помолчав, произнесла с каким-то волнением:
     - Он не в духе.
     - Это неважно. Я приехал по вызову.
     Она колебалась:
     - Перезвоните через полчаса.
     Положив трубку,  понял, что  зашел  в навигационную камеру.  Александра
Александровна,  корректор  карт, куда-то  вышла. На  спинке стула,  рядом  с
телефоном,  остался  висеть  ее пуховый платок.  Не  зная, как убить  время,
принялся рассматривать  фотографии деревянных кораблей,  висевшие на стенах:
"Якутия",  "Прибой", "Заря", "Вест" -  эти комельки с  самоварными  трубами,
частично сожженные  в Архангельске, частично затонувшие в арктических морях.
Среди  них  был и "Шторм",  Медвежьегорской судоверфи.  Было  написано,  что
Нансен взял  его образцом для "Фрама" - своей ледовой  каравеллы. Тут же, на
отдельном стенде, появились фотографии погибшей команды. Суденко  посмотрел:
люди как люди. Ученый Чеченя был снят возле самолета, улетавшего на станцию.
Радист  Сергун,  оказывается,  служил  на  подводном  флоте,  и  это  многое
объясняло. Не было только двух: мальчика и лаборантки.
     Рассматривая  фотографии,  он прошел  одну из комнат. Вторая комната  с
большим окном, забранным решеткой,  была почти полностью  отведена под шкаф.
Этот огромный шкаф  с  картами  создавал сумерки, и  он  не сразу  разглядел
фигуру возле окна.
     Там сидела Маша.
     Недавняя  встреча  с  Раей  еще  стояла  в  голове,  и поэтому Машу  он
воспринял  более  спокойно.  Маша   как   лаборантка  научного  судна  могла
находиться  здесь. Хотя все-таки странно, что не в больнице. Она смотрела  в
окно, не замечая его, и он боялся шагу ступить, чтоб ее  не испугать. Он  не
знал, как она ведет себя днем, не имел понятия, что  произойдет, и узнает ли
она  его вообще. В это время пролетел самолет, который ему помог. Перешагнув
через кипы "Извещений мореплавателям", сваленные на пол, подошел и незаметно
стал, пережидая долгий самолетный гул, который  еще не кончился, когда  Маша
обернулась.
     Обрадованно просияв, крикнула, затыкая уши:
     - Это я!
     - А это я.
     - Я видела, как ты прошел.
     Насторожило, что она не поднялась, осталась на стуле.  Хотя глаза у нее
блестели,  но  выглядела  она не очень.  Вспомнив  слова  Раи, что  он  Машу
обманул, присел возле нее на корточки.
     - Не обижаешься на меня?
     - Я рада, вот так! - Она подняла руки выше головы.
     - И я рад... - Он вынул вторую грушу и протянул ей.
     Маша тут же принялась есть, глядя не на грушу, а на  него. Она смотрела
так, словно готовила себя к тому, что сейчас скажет и как его удивит.
     -  Деньги  получила!  Вот... - Достала в бумажке, показывая: -  Расчет,
уезжаю.
     - Куда?
     Опять начала  рыться  в карманах его  куртки,  нашла листок. Это был не
билет,  а медицинское  направление. Сразу  узнал размашистую  подпись  Ивана
Иваныча.  Разобрал  только  подпись  и  фамилию  Маши.  Все  остальное  было
латинское.
     - Едешь лечиться?
     - Да.
     - А что у тебя болит?
     Отложив  грушу,   она  наклонилась,   сделавшись  очень   серьезной,  и
проговорила в самое ухо, как под большим секретом:
     - Ничего.
     - Когда ты едешь?
     Показала на часах.
     С какой-то  нервной обостренностью, появившейся у него сегодня, смотрел
на  эту девушку, которую  спас в Полынье  и  потом ввел в  дом. Внезапно как
пронзило  что-то: ведь это Маша,  сейчас она уедет... Какое лечение прописал
ей доктор? И кто ее  вылечит  там?  Если завтра все получится и они приведут
"Шторм", то Маша его встретит. Где ей еще будет лучше, чем здесь?
     - Помнишь, ты меня обещала ждать? Ведь я же приехал, как обещал! Почему
же ты здесь, а не там? Или ты все забыла?
     Он говорил при гуле самолета, который опять возник, и хоть она заткнула
уши, видел, что все понимает,  прочитывая по губам. Видно, он разволновался,
что она вытерла ему вспотевший лоб.
     - Я все помню, помню... -  И с той  же осмысленностью, с  правильностью
речи, которой он раньше не замечал, добавила, улыбаясь: - Что-то перестало в
жизни везти...
     - Останешься?
     Ответила покорно, пробуя встать:
     - Пожалуйста.
     Взял  ее  за  руку, и  она,  на  него  опираясь,  покачиваясь,  сделала
несколько шагов... Куда он ее ведет? Нужно выяснить про удар - для  кузнеца.
Разузнать  насчет рейса у Черноброва. Кто  это  сделает  без него? Пока  они
доберутся в устье, пройдет полдня... Усадил ее на стул опять.
     - Подожди...
     Выскочил  из  домика... Кого попросить, позвать?  Вспомнил  девушку,  с
которой ехал на "Северянке". Вот эта могла бы помочь! Чтоб не идти по снегу,
решил обежать улицу через домики. Вскакивая в неокрашенный домик, столкнулся
с  женщиной.  Это   оказалась   Александра  Александровна.  Она  обрадованно
всплеснула руками, словно увидела неизвестно кого.
     -  Как  я вас хотела  видеть! Так  боялась, что не встречу...  Уезжаю в
отпуск! - И показала, как Маша, какую-то бумажку  в руке. -  Вы простите, не
обижайтесь, ради бога!  Я вам скажу откровенно: я немного побаивалась вас...
А вы так благородно поступили с ребенком! Это так понятно, по-человечески, -
говорила она, глядя восторженными глазами.  - Вы мне немножко напоминаете...
знаете  кого? Капитана Просекова... Какая глубокая, одаренная  натура! Какое
великолепное  постижение гидрографии!  Его курсы -  настоящая поэзия! Мы все
так за него переживаем...
     Суденко  еле  схватывал,  что  она  говорит. Он  вообще  не  помнил  ее
разговаривающей. А видел вечно ссутуленной за столом, без конца исправляющей
карты. Понимая,  что ее не остановишь, просто поддерживал,  чтоб  не  упала.
Было  ясно, что  девушку  с  "Северянки"  он все равно  упустил. Надо искать
кого-то другого.
     Александра Александровна вспомнила о Маше сама.
     -  Кстати! Хотите увидеть девушку со "Шторма"? - Она всплеснула руками.
- Господи! Сейчас я познакомлю вас...
     - Минуточку! Это правда, что она улетает?
     - Мы летим вместе.
     - Неужели? Александра  Александровна! Ведь она... как бы вам сказать...
Ну, как вам объяснить!..
     - Любит вас?
     - Примерно так.
     - Очень милая девушка! Очень способная к гидрографии... Поздравляю вас!
     - Так вы поможете мне?
     - О чем вы? Опять туда, в этот Бермудский треугольник? Не беспокойтесь!
Я сделаю для вас все. Я могу улететь и завтра.
     Бог  на  него  посмотрел глазами  этой  женщины... Навстречу  им бежала
секретарша.
     - Где вы пропали? Я вас разыскиваю полдня.
     - Да вот... гуляю здесь.
     - Да что вы гуляете, черт подери! Идите скорей...

5

     Чернобров что-то писал за столом.
     Торопливость  секретарши, проводившей  к  двери  кабинета,  восклицания
Александры  Александровны  невольно  настроили  Суденко  на  особый   прием.
Чернобров встретил его со своей обычной сдержанной деловитостью. Покосившись
на Суденко за струей сигареты  и не прерывая своего льющегося почерка, вдруг
спросил:
     - Ваше мнение о капитане Просекове? Откровенно!
     - По-моему, отличный капитан.
     - Хотелось бы сохранить его для науки... Вы как себя чувствуете?
     - Нормально.
     -  Мы готовы подписать договор с отрядом, войдя в долевое соучастие  по
затратам  с Арктическим институтом и ААМУ*, - сказал он, аккуратно складывая
написанное, промазывая конверт клеем. - Речь идет  о  долговременной работе,
связанной с изучением Полыньи. Как вы к этому относитесь?

     * Арктическое и Антарктическое морское управление.

     Суденко, не очень понимая, какая связь между  его здоровьем,  капитаном
Просековым и изучением Полыньи, ответил:
     - Место ничего.
     -  А главное, ценное! Огромное окно, распахнутое течениями! И оно  дает
лучи чистой  воды  по  всей географической долготе!  Видели эти  пароходы  с
нефтью? - Он пробежался к  окну. - Атомники их не могут взять. Вести обратно
-  оставить  без  горючего,  без взрывчатки  целый район  Дальнего Севера. А
теперь они пойдут и, думается, придут по назначению...
     Немного  насторожило, что  он начал с этого  похвального слова "Агату".
Это  был плохой сигнал.  Почему? Потому  что  рейс спасателя  мог  заслонить
"Шторм".  Потому что Маслов  здесь. Обмен мнениями, безусловно, был. Об этом
говорило  хотя бы то, что "Кристалл"  едва не  повернули домой. Какое уж тут
перспективное сотрудничество!..
     - Вы ознакомились с отчетом?
     - Я отдал его вашему начальству. - Он не скрыл какого-то разочарования.
- Вы могли бы написать для нас новый отчет?
     - Отчет плохой?
     - Он годится как официальный документ. Но многое осталось невыясненным.
В частности, гибель радиста Сергуна и начальника научной группы Чечени. А за
этим видится пример настоящего героизма. Как и во всей трагедии "Шторма".
     - Я изложил рабочие детали.
     -  Надо  смотреть пошире...  -  Чернобров,  делая пометки  в  блокноте,
извинился перед ним. - А теперь говорите, зачем пришли?
     - Я пришел выяснить насчет рейса.
     - Вы не возражаете, - сказал он, кладя руки на стол, - если я задам вам
несколько вопросов? Предупреждаю: их будет четыре.
     Суденко невольно усмехнулся такой точности.
     - Я имею в виду основные  вопросы,  - поправился Чернобров. -  Начнем с
того,  что  я хочу выяснить  в первую очередь. Так сказать, для себя... - И,
глядя на водолаза с  холодноватой пристальностью,  спросил: - Вы ребенка  не
подняли из-за парохода? Или по другой причине?
     - Потому что не поднялся "Шторм".
     - А если б поднялся? Цель была бы достигнута?
     Кажется, он все не  мог  избавиться от своего  подозрения: что  Суденко
больше думал о пароходе, чем  о спасении людей. А  скорее всего, с подсказки
Маслова,  хотел подвести к выводу, что подъем  парохода не решает все. Могло
быть еще одно толкование:  поднимая пароход, старшина хотел  создать о  себе
благоприятное мнение. Впрочем, все эти оттенки он учел в отчете.
     - Абсолютной уверенности никогда  нет, -  ответил Суденко  осторожно. -
Даже при простом погружении не знаешь, что произойдет.
     -  Поймите  меня  правильно:  рейс,  на  который   вы  дали   согласие,
чрезвычайно труден для "Кристалла". С  завтрашнего  дня всем территориальным
судам вход в Полынью запрещен. Поэтому меня интересует  вот что: вы изменили
свое решение  из-за  того,  что пароход  не  поднялся?  Или открыли для себя
что-то новое?
     - Ничего нового я не открыл. Вернулось течение, и я передумал.
     - То есть пришли к своему прежнему мнению?
     - Да.
     - Вот это для  меня  очень ценно, и это я в вас почувствовал,  - сказал
он,  останавливаясь  перед Суденко и кладя неожиданно ему руку на плечо. - А
рабочие  детали,  о  которых вы говорите,  вызвали критические  замечания  у
водолазного  специалиста.  Признаюсь  вам:  мнение  Маслова  показалось  мне
достаточно убедительным.
     - Критиковать  всегда лучше, -  ответил  Суденко,  задетый. - А что  он
предлагает сам? Или об этом разговора не было?
     - У него есть конкретное предложение.
     - Интересно?
     - Проделать на "Агате" работу, от которой вы отказались на "Кристалле".
     Суденко поднялся:
     - Вы это считаете выходом из положения?
     - Существует  безвыходная  ситуация.  Отсюда  вопрос второй:  с чем  вы
пришли?
     - Еще не сделана конструкция.
     - Даже есть конструкция?
     - Крылья.
     - Наверное, какая-то штука с течением?
     -  Смысл  в том,  что  пароход  выходит  из  моря  с  остановками.  Это
предохраняет его от разрушения.
     - Водолазный специалист об этом знает?
     - Нет.
     - Надо бы вам прийти ко мне попозже.
     - Вы мне не доверяете?
     Чернобров тоже поднялся.
     - Самое странное, - сказал он, - что я верю вам.
     Разговор  как будто был окончен.  Но  Суденко не знал, все ли кончились
основные вопросы, и не решился поблагодарить.
     Чернобров смотрел выжидающе, постукивая карандашом:
     - На какое же время ставить готовность? - спросил Чернобров.
     - Время прежнее.
     - А время работы в Полынье?
     - Примерно то же.
     - Время максимальное, как я понимаю?
     - Да.
     Возникла пауза.
     - Вы не успеваете! Вас опережает лед.
     - Опережает! Это точно?
     - Движение вычислено до метра. По аэросъемке.
     Суденко сел, Чернобров тоже.
     Допустим, так: сейчас  он разузнает про удар. Разметка крыльев, сварка,
клепка, герметизация... Крепление! Раньше ночи не управишься. На рейсе  тоже
не  сэкономишь.  Работы:  подготовка  "Волны",  крепеж  крыльев,  отсидки  в
течениях, три человека... Меньше нельзя: ребята не всплывут!
     Время абсолютное, исключительное.
     Что же делать?
     - Вывод такой, - сказал Чернобров,  останавливаясь перед ним. - Или  вы
опоздали со своей идеей, или она недостаточно проработана. Поэтому  вернемся
к тому, на чем остановились: без мнения водолазного специалиста у нас с вами
ничего не выйдет.
     Суденко молчал, хотя в нем все кипело.
     Если ситуация безвыходная, как они говорят, то берите хоть что. С Милых
вы не спрашиваете! А он должен ходить на поклон - от второго к третьему... В
его идее есть все. Для него это совершенно ясно.
     - Еще есть ко мне вопросы? - выдавил он.
     - Остался последний: какая вам необходима помощь?
     - Надо кое-что выяснить у ученых.
     -  Прекрасно, если так! - Чернобров пришел в такое оживление, как будто
услышал нечто удивительное. - Там сидят толковые ребята. Например, Толмазин.
Хотите, познакомлю?  - И, скользя пальцем по диску телефона, почти  закричал
ему: - Торопитесь!

6

     В синем домике, где Суденко встретили ученые, он понял, что рейс был не
напрасен. Показали материал, который спас Чеченя. Из батометра, всплывшего с
буйком, извлекли тридцать  кассет, сделанных на микрофото. Часть материалов,
уже расшифрованных, была  переснята  через увеличитель  на толстые  листы  с
наложением градусной сетки. Ученый, который  дал Суденко посмотреть  снимки,
объяснил, что  обычные  данные ледовой  разведки  отбивают  состояние моря в
сумме мгновений,  между  которыми зияют провалы неизвестности. Здесь же речь
идет   о  статических  наблюдениях,  которые  неповторимы.   Недавний  поход
"Арктики"   к   Северному   полюсу  во  многом   помог   преодолеть   рутину
представлений,  сложившихся в Арктическом пароходстве:  что чем широта выше,
тем непроходимее льды.  В этом  смысле материалы "Шторма"  явятся  еще одним
доказательством в пользу освоения Полыньи как самой кратчайшей и экономичной
дороги через Ледовитый. А предстоящий рейс "Агата", хоть он и стал возможным
ввиду  критической  обстановки, научный центр  оценивает  как  свое  большое
практическое достижение.
     Другой ученый, Толмазин, которому Чернобров поручил  опеку над Суденко,
держался  со строгой аккуратностью, не допускавшей произвольного  сближения.
Тотчас стало  ясно, что дело свое он знает, хотя в его рассуждениях, по виду
логичных,  Суденко  удивляла  какая-то  неконкретность  мысли.  Море  земное
исчислялось им примерно так, как звезды. Океаны в его  воображении принимали
форму каких-то умозрительных  фигур, имевших только углы и  линии.  Когда же
эти прямоугольные, цилиндрические, квадратные океаны не укладывались даже на
воображаемых  плоскостях,  то  и  это  его  не  смущало,  поскольку  научное
моделирование, лежащее в основе гидродинамики моря,  предполагает гигантские
упрощения.
     - Эти математические идеализации, - говорил он,- безусловно, правильны,
так как  выражают  общие законы  физики применительно  к жидкой  среде.  Они
исходят из того, что воде негде скапливаться, поэтому океан  бесконечен. Все
это  дает  возможность имитировать при  помощи  моделей такие  явления, как,
положим, пассаты в южной части и западные ветры на севере.
     - Какой в этом смысл?
     - Огромный, - ответил он.
     - А если надо изучить что-то небольшое? Например, непонятное? Спустился
в воду, а она светит.
     - Это вовсе  не значит,  что вы увидели  что-то небольшое. Грандиозными
явлениями  порой  управляют   ничтожные  эффекты.  В  науке  они  называются
"парадоксы", которые побуждают строить новые теории движения океана.
     - Приблизительные?
     -  С  упрощениями...   Таунсенд  Кромвелл,  английский   исследователь,
пренебрег сферичностью Земли.
     - Что это ему дало?
     - Он  открыл противотеченне под Гольфстримом, такое же грандиозное, как
и сам Гольфстрим.
     Наверное, был смысл в  этих кабинетных  открытиях, пришедших  па  смену
великим  географическим!  Но  что  могло  окрылить  таких  ученых,  долбящих
чернильницы  в  своих каменных углах? Жажда риска? Любовь? Отчаяние,  страх?
Трудно поверить...  Да любой  рыбак, овладевший парой весел, ищущий в океане
стыки  течений,  где  откармливается молодняк, любой зверь,  боящийся  синей
воды, знает о Гольфстриме куда больше, чем Кромвелл! А что касается Полыньи,
то  там  нельзя  пренебрегать сферичностью Земли. Он не мог пренебречь  даже
одним ударом волны! Промахнешься с крыльями, и "Шторм" будет летать в прибое
вечно. Кажется, яснее модели и не может быть.
     - Все это так, - согласился Суденко с ним. - Но  я уже "Шторм" нашел. И
сам он не подни