и Джексон подняли вой,  что
узнают грабителя, их поддержал и Эшли, который хоть сам и  честный  человек,
но при виде голого черепа Элкинса  уверовал  в  его  низменные  наклонности.
Донован рассчитывал позже застрелить Элкинса якобы при попытке к бегству, но
тут у него вышла осечка - Большой Гризли отверг свободу. Вот и вся  история,
джентльмены, точнее оказать - история военной кампании Дикого  Билла  против
Большого Гризли.
   - Хорошо изложено, Бездонное Брюхо,- сказал я, сбрасывая Донована с крупа
Капитана Кидда к ногам шерифа.- Вот  и  вся  история,  шериф,  и  мы  все  с
избытком нахлебались этой каши. Что до меня, то сыт по горло и умываю руки.
   - Элкинс,-сказал шериф,- мы были к тебе несправедливы, но  откуда  ж  нам
было знать, что...
   - Забудем,- говорю. И тут ко мне подъехал папаша.  Мы,  жители  Медвежьей
речки, не ловкачи по части длинных да фигуристах речей,  зато  в  нескольких
словах можем выразить многое.
   - Брекенридж, я был не прав! - и этим мой старик сказал больше, чем  если
бы кто другой проразглагольствовал целый час.- Впервые в жизни я  признаюсь,
что совершил ошибку. Но,-  и  в  его  голосе  зазвенели  нотки  оскорбленной
родовой чести,- во всей этой истории для меня ложкой дегтя является вот этот
субъект,- он ткнул пальцем в сторону Джадкинса.- Ума не приложу, как ты  мог
допустить, чтобы тебя перепил мешок с костями?
   -  Вы  абсолютно  правы,-  скромно  признался  Бездонное  Брюхо.-   Я   -
единственный,  кто  вывернулся  из  передряги,   не   уронив   человеческого
достоинства. Я - олицетворение победы разума  над  грубой  силой,  борец  за
высокие идеалы!
   - Разума?! Нет, вы слышали? - ворвался в ход процесса Джелэтин. - Да этот
койот  за  весь  поединок  не  выпил  ни  капли!  Донован  подобрал  его   в
третьесортном  балагане,  где  тот   зарабатывал   на   жизнь,   облапошивая
легковерных простачков дешевыми фокусами. На поединки он прячет под  рубашку
другое пузо - резиновое, куда и  сливает  свою  долю  выпивки.  Не  имей  он
резинового живота, ему не перепить бы Элкинса, мошенник чертов!
   -  Я  вынужден  согласиться  с  выдвинутым  обвинением  и  признаю   себя
побежденным,-  вздохнул  этот  плут.-  Я  склоняю  голову  в  знак  стыда  и
покорности судьбе.
   - Ладно,- говорю.- Я встречал людей и похуже. Так и быть, прослежу, чтобы
ты отделался сроком покороче, пустозвон ты этакий.
   - Благодарю, мой благородный Друг,- с чувством ответил он.
   Папаша посмотрел на меня виноватыми глазами я сказал:
   - Ты как, Брекенридж, домой-то ехать думаешь?
   - Езжайте,- говорю.- А мы с Глорией - следом.
   Тогда папаша  и  все  родичи,  точно  по  команде,  повернули  лошадей  и
вереницей, без лишней суеты, как и подобает джентльменам с Медвежьей  речки,
тронулись в родные горы. Они ехали, не говоря ни слова,  и  только  в  свете
факелов поблескивали ружья, да поскрипывали седла, да  позванивали  шпоры  о
стремена.
   И как только замыкающий скрылся из глаз, у всего  населения  Рваного  Уха
вырвался единодушный вздох облегчения, после чего они  схватили  Донована  с
его бандой и с превеликой поспешностью водворили в тюрьму -  в  ту,  старую,
что осталась целой.
   - Ну вот,- сказала Глория, забрасывая в кусты дубину, -  вот  и  все.  Ты
ведь теперь не поедешь в дальние  страны,  а,  Брекенридж?  Скажи,  ведь  не
поедешь?
   - Нет,- говорю,- не поеду. К счастью,  к  моим  тугодумным  родственникам
вернулся здравый смысл.
   С минуту мы стояли, молча глядя друг на друга, а потом она и говорит:
   - А ты... ты разве ничего не хочешь мне сказать, Брекенридж?
   - Ну, - отвечаю, - конечно, хочу. Я хочу сказать, что страшно  благодарен
тебе за все, что ты для меня сделала.
   - И это все? - вскинула брови Глория и едва слышно скрипнула, зубами.
   - А что, по-твоему, я еще должен сказать? - недоуменно  спросил  я.-  Или
тебе мало одной благодарности? Было время, когда я охотно прибавил бы  какую
гадость, чтобы уколоть тебя побольнее, только после всего, что ты  для  меня
сделала...
   - Ах ты...!-задохнулась Глория, и не успел я сообразить,  что  у  нее  на
уме, как она уже поднимает булыжник величиной с добрую дыню и этой вот дыней
- бац! - меня по башке! Я был настолько ошарашен ее поведением, что отпрянул
назад, но запнулся и растянулся на земле. Я пристально посмотрел  на  Глорию
снизу вверх, и тут на меня снизошло озарение.
   - Она таки меня любит!!! -воскликнул я, пораженный.
   - Я все ждала, когда же до  тебя  дойдет  наконец!  -  устало  улыбнулась
Глория.
   - Тогда почему  ты  мучила  меня  все  это  время?!  -  спросил  я,  едва
справившись с голосом.- Я то думал, ты меня всеми печенками ненавидишь!
   -  Не  мешало  бы  тебе  знать  свою  Глорию  получше,  -  ответила  она,
потерявшись на моей широкой, груди в уютных медвежьих объятиях.-  Ты  уделал
отца и этих дурачков - моих братьев, и, конечно же, я обозлилась. Я особо  и
не соображала тогда, что  говорю,  что  делаю.  Но  ты  тоже  взбеленился  и
наговорил кучу дерзостей, я разошлась еще больше и уже из глупой гордости не
могла поступить иначе. Я никого не любила, кроме тебя, Брекенридж,  но  пока
ты торчал на верхушке общественной лестницы и смотрел на меня  сверху  вниз,
да расхаживал под ручку с красотками, да сорил деньгами, я  скорее  отрезала
бы себе язык, чем призналась тебе в любви. Я любила тебя и сходила с ума  от
ревности, но держалась и не показывала вида. Никто  не  может  усмирить  мой
нрав, но я примчалась на помощь, как только тебе понадобился верный друг. Эх
ты, мой милый гризли, такой большой, а такой глупый!
   - Тогда,- говорю,- я рад, что все закончилось так удачно.  Теперь-то  мне
ясно: я любил только тебя и гонялся за всякими цыпочками лишь  затем,  чтобы
позлить мою Глорию. Я ведь думал, что ты для меня навсегда потеряна, и хотел
найти достойную замену. Но знаешь, Глория, я тебе так скажу: на  всем  свете
не найдется такой девушки, которая хотя бы на сотую  долю  была  бы  так  же
красива, мила характером и все такое прочее.
   А она мне и отвечает:
   - Я рада, Брекенридж, что к тебе вернулся разум.
   Ну вот. А. потом я взлетел на Капитана  Кидда,  поднял  Глорию  и  усадил
перед собой. А небо на востоке начинало  розоветь,  и  просыпавшиеся  пташки
заводили свои песенки, когда я тронул коня по тропке на Медвежью речку.