лась к нему и лизнула в щеку, туда, где
маска взъерошила мех.
     - Люди Лукаса! - зарычал Синезуб. Его взор блуждал по  потолку,  лицо
исказилось гневом. Сегодня низовики работали на людей  Лукаса,  устроивших
смуту на Нижней. У Атласки тоже хватало мозолей, болели спина и  руки,  но
она беспокоилась не за себя, а за Синезуба. Ее пугало совершенно необычное
выражение его лица. Разозлить Синезуба  было  очень  непросто,  он  всегда
старался прежде подумать, подумав же, злиться переставал. Сейчас  он  тоже
подумал, но это не помогло. Если он выйдет из себя  перед  людьми,  людьми
Лукаса, это может кончиться плохо.
     Она гладила всклокоченный мех, пока Синезуб не успокоился.
     - Поешь, - сказала она. - Пойдем есть.
     Он повернул к ней лицо, ткнулся губами в щеку, лизнул и согласился:
     - Пойдем.
     Они встали и по металлическому туннелю прошли в большое место, где их
всегда ожидала пища. Дежурившие здесь  подростки  дали  обоим  по  большой
миске,  и  они  направились  в  тихий  угол.  Наполнив  желудок,   Синезуб
успокоился и удовлетворенно слизал с пальцев овсянку.
     В столовую вошел еще один низовик и, получив  миску,  подсел  к  ним.
Дружелюбный молодой Дылда быстро уплел порцию каши и поспешил за добавкой.
Атласке и Синезубу нравился Дылда, тоже совсем недавно покинувший  Нижнюю,
где он жил на их берегу реки, но на  других  холмах,  в  другом  стойбище.
Подходили другие знакомые, и каждый с  теплой  улыбкой  кланялся  Атласке,
Синезубу и Дылде. В основном это были сезонники, которым предстояло скорое
возвращение на Нижнюю. Они умели работать  только  руками  и  очень  плохо
разбирались в машинах.
     Хватало  в  столовой  и  незнакомых  хиза  -  в  основном  постоянных
работников, которые все больше молчали. Они сидели в дальнем углу, холодно
смотрели по сторонам и вообще держались так, будто долгое общение с людьми
возвысило их над простыми хиза. Среди них было немало Старых. Эти низовики
знали тайны машин и свободно расхаживали по  глубоким  туннелям  и  прочим
загадочным, темным местам.
     - Говорим о Беннете, - предложил Дылда. Как и  любой,  кому  довелось
попасть на Верхнюю, он прошел через человеческий  лагерь  и  знал  Беннета
Джасинта. Когда на Верхнюю пришла весть о гибели Джасинта, низовики горько
оплакивали его.
     - Я расскажу, -  вызвалась  Атласка.  Она  прилетела  сюда  одной  из
последних, и привилегия рассказывать легенду о Беннете (как и  все  прочие
новые легенды) принадлежала  ей.  С  того  вечера,  когда  она  и  Синезуб
высадились на Верхнюю, в столовой велись разговоры не  о  ничтожных  делах
хиза,  чьи  судьбы  почти  не  разнились  друг  от  друга,  но  о  деяниях
Константинов, о том, как Эмилио и  его  подруга  Милико  вернули  на  лица
низовиков улыбки, и о  Беннете,  который  умер  другом  хиза.  И  Атласку,
прилетевшую поведать об этом, снова и снова заставляли повторять рассказ.
     - Он спустился к мельнице, - добралась  она  наконец  до  трагической
концовки, - и сказал хиза: здесь нельзя! Нельзя! Прошу вас,  бегите!  Люди
все сделают сами, и река не заберет никого из хиза. И он  трудился  своими
руками, всегда-всегда. Беннет-человек умел работать руками, и  он  никогда
не кричал, нет-нет. Он любил хиза, и мы его любили. Мы дали... нет, это  я
дала ему имя, потому что прежде он подарил мне человеческое имя. А  еще  -
радость. Он-Выходит-Из-Света, вот как я его назвала.
     Это имя вызвало шепот одобрения,  хоть  и  роднило  Беннета  с  самим
Солнцем. Обхватив себя руками, хиза дрожали от волнения. Так  было  всякий
раз, когда Атласка рассказывала эту историю.
     - Но хиза не покинули Беннета-человека, нет-нет. Они работали  вместе
с ним, спасали мельницу, а потом старая река, она всегда злилась на  людей
и хиза, а тогда совсем рассвирепела, потому что  люди  Лукаса  оголили  ее
берега и стали отнимать воду, а мы предупреждали Беннета, нельзя  доверять
старой реке, а он выслушал нас и все равно ушел, а мы, хиза, мы  работали,
чтобы не  пропала  мельница  и  не  горевал  Беннет,  а  старая  река  все
поднималась и начала ломать сваи, а мы  закричали  Беннету:  быстро-быстро
возвращайся за хиза, которые остались  работать.  Я-Атласка,  я  тоже  там
была, я видела. - Она возбужденно ткнула себя в грудь  большим  пальцем  и
дотронулась до Синезуба. - Мы, Синезуб и Атласка, мы видели,  мы  побежали
помочь хиза, а Беннет и добрые  люди,  его  друзья,  тоже  побежали  туда,
все-все, но их выпила старая река, и  мы  прибежали  слишком  поздно,  все
прибежали слишком поздно. Плотину сорвало, а Беннет кинулся в старую  реку
выручать хиза. И река выпила его и людей, которые были с ним. Мы  кричали,
мы плакали, мы умоляли: старая река,  верни  Беннета,  но  она  все  равно
забрала его, всех хиза вернула, но Беннета-человека и его друзей  забрала.
Все это у нас перед глазами. Он умирает, руки тянет к хиза. Доброе  сердце
толкает его на смерть, и старая река - плохая старая река - выпивает  его.
Потом люди нашли его и закопали, а я воткнула в землю над ним палки-духи и
оставила дары. Я и мой друг Синезуб, мы прилетели сюда, потому что  пришло
Время видеть дом Беннета.
     Вновь  раздался  восхищенный  шепот,  и   низовики   вокруг   Атласки
закачались. На глазах у них блестели слезы.
     Затем произошло нечто удивительное. Глядя на Атласку  и  раскачиваясь
на ходу, сквозь толпу пробралось несколько старожилов Верхней.
     - Он любил! - торжественно произнес один из них. - Он любил хиза!
     - Это так, - запинаясь, подтвердила  Атласка.  Ее  застигло  врасплох
вмешательство незнакомца, пожелавшего разделить бремя  ее  сердца.  Ощупав
свои узелки с дарами-духами, она достала  и  расправила  тонкими  пальцами
яркий лоскут. - Вот он, дар-дух. Имя, которое дал мне Беннет-человек.
     Снова закачались тела, зазвучал одобрительный шепот.
     - Как тебя зовут?
     Прижав к груди дар-дух, она смотрела на спросившего.  Горло  сжалось,
по коже бегали мурашки. Незнакомец оказывал ей великую честь!
     - Ее-Видят-Небеса. А люди называют меня  Атлаской.  -  Она  погладила
Синезуба.
     -  Я  -  Солнце-Сияет-Сквозь-Облака,  -  назвал  себя  он.   -   Друг
Ее-Видят-Небеса.
     Вокруг  Атласки  собрались  уже  все  незнакомые  хиза,  слышался  их
благоговейный шепот.
     - Мы  слышали  рассказ  о  Беннете-человеке,  которому  ты  дала  имя
Он-Выходит-Из-Света. Да, хорошим был этот человек, и хорошие дары принесла
ему ты. Мы приветствуем тебя, Ее-Видят-Небеса, и  рады  тебе  на  Верхней.
Слова твои согрели нас, согрели наши глаза. Долго мы ждали!
     Атласка качнулась вперед,  выражая  почтение  к  возрасту  и  великой
вежливости собеседника. Голоса вокруг звучали все громче.
     - Это Старый, - шепнул ей сзади Дылда. - До сих  пор  он  с  нами  не
говорил.
     Старый сплюнул и неторопливо почесался.
     - Рассказчица говорила мудро. Ее Путь останется во Времени. Она ходит
с открытыми глазами, а не только с открытыми ладонями.
     Атласка испуганно присела. Остальные ахнули, подаваясь назад.
     - Мы чтим Беннета Джасинта, - сказал Старый. - Он сделал так, что нам
тепло слушать о нем.
     - Беннет наш, - уверенно заявил  Дылда.  -  Человек  Нижней.  Это  он
прислал меня сюда.
     - Он любил нас, - сказал кто-то, а другой добавил: - Мы любили его.
     -  Он  защищал  нас  от  людей  Лукаса,  -  сказала  Атласка,   -   а
Константин-человек - его друг. Константин дал мне  прилететь  на  Верхнюю,
провести здесь мою Весну... Мы с ним познакомились  у  могилы  Беннета.  Я
полетела к Великому Солнцу, чтобы увидеть его лик, увидеть Верхнюю. Но  мы
видели только машины, Старый, а Великого Света  не  видели.  Мы  работаем,
много-много. У меня и у моего друга нет ни цветов, ни холмов, но мы  ждем.
Беннет говорил, здесь хорошо,  здесь  красиво,  и  Великое  Солнце  совсем
близко. Старый, мы будем ждать. Мы хотели увидеть красоту, но не  увидели.
Говорят, люди прячут. Но мы все еще ждем. Старый.
     Наступила долгая пауза. Старый покачивался взад и вперед. Наконец  он
протянул костлявую руку.
     - Ее-Видят-Небеса, то, что ты ищешь - здесь. Мы там были. Красивое  -
там, где человек встречается со Старыми, и мы видели.  Да,  на  это  место
взирает само Солнце, Беннет-человек не обманул тебя. Но там есть такое, от
чего заледенеют твои кости. Мы не станем открывать тебе тайны -  тебе  еще
рано, а то ты потеряешь ум. Глаза твои не видят.  Но  Беннет-человек  тебя
позвал. Ах! Долго мы ждали! Долго-долго. Но вот пришла ты и  согрела  наши
сердца, и мы рады тебе.
     - Сеет! - воскликнул Старый.  -  Ты  Верхнюю  не  видишь.  Мы  помним
красоту равнин, я видел их. Спал и смотрел  на  них  во  сне.  Но  красота
Верхней... не для наших снов. Ты рассказала нам о Беннете Джасинте,  а  мы
расскажем тебе о той, кого ты еще не видела - о Лили. Так ее назвали люди.
А мы - Ей-Улыбается-Солнце, и она -  Великая  Старая.  Ей  намного  больше
весен, чем мне. Люди увидели наше и оно осталось у них  -  там,  в  тайном
месте, где светло-светло, и там спит женщина... К ней спускается Солнце...
а она не шевелится, так сладок  ее  сон.  Она  купается  в  лучах,  Солнце
согревает ее глаза, для нее пляшут Звезды.  На  стенах  перед  ней  -  вся
Верхняя. Может, сейчас она смотрит на нас. Ее лик повернут к нам.  Великая
Старая ухаживает за ней, любит ее, эту святую. Ее любовь  хороша,  хороша,
ей снимся все мы, вся Верхняя. Она всегда улыбается Великому Солнцу. Она -
наша. Солнце-Ее-Друг - так мы назвали ее.
     Слушатели ахнули, узнав, что кто-то может дружить  с  самим  Солнцем.
Вместе с ними ахнула Атласка, обхватившая себя за плечи.
     - А мы увидим ее? - спросила она, стуча зубами.
     - Нет, - твердо ответил Старый. - К ней ходит только Лили. И я. Да, я
был там один раз. И видел ее.
     Глубоко разочарованная, Атласка отшатнулась.
     - А может, ее там нет? - спросил Синезуб.
     Старый прижал уши, и все вокруг затаили дыхание.
     - Время пришло, - сказала Атласка, - и мы  прошли  путь,  Старый,  мы
поднялись очень высоко, но не видели еще ни красоты, ни  Спящей,  ни  лика
Солнца.
     Старый пожевал губами.
     - Ты пойдешь, - пообещал он. - Мы тебе покажем.  Сегодня  вечером.  В
другие вечера пойдут остальные... если не побоятся. Ты увидишь это  место.
Люди уходят оттуда ненадолго, всего на час, так они меряют время.  Я  умею
узнавать время. Пойдешь?
     Синезуб не вымолвил ни звука.
     - Мы пойдем. - Атласка взяла друга  за  руку  и  ощутила  его  страх.
"Остальные не пойдут, - подумала она. - Они не смелые. А может,  не  верят
Старому".
     Старый поднялся, затем - двое его спутников, Атласка и -  неохотно  -
Синезуб.
     - Я иду тоже, -  сказал  Дылда.  Никто  из  друзей  не  вызвался  его
сопровождать.
     Старый окинул троицу испытующим взглядом, усмехнулся и жестом  позвал
за собой.
     Они шли по туннелям, по далеким и незнакомым местам, где не надо было
носить масок, но приходилось подолгу  карабкаться  в  потемках  по  тонким
металлическим скобам или идти согнувшись в три погибели.
     - Он потерял ум, - тяжело дыша, прошептал Синезуб Атласке на ухо, - и
мы, раз согласились за ним идти. Все, кто живет здесь подолгу, теряют ум.
     Атласке нечего было возразить, и она промолчала. Она боялась, но шла.
Синезуб не отставал. Замыкал шествие Дылда. Всякий раз, когда  приходилось
долго лезть или пробираться согнувшись, у новичков появлялась одышка, зато
Старый и двое его товарищей, казалось, не ведали усталости - должно  быть,
привыкли к таким переходам.
     "А вдруг, - посетила Атласку  мысль,  от  которой  застыли  кости,  -
Старый так плохо шутит? Заведет нас по темным  норам  в  самую  глубину  и
бросит, чтобы научить других..."
     Но едва это подозрение переросло в уверенность, Старый и его спутники
остановились и надели маски, показывая, что  дальше  воздух  пригоден  для
людей, но не для хиза. Атласка надела противогаз, и Синезуб последовал  ее
примеру в тот самый миг, когда отворилась дверь в ярко освещенное место  с
белыми полами, зелеными растениями и  рассеянными  по  нему  человеческими
фигурами... Ничего похожего на доки. Впереди, там,  куда  вел  их  Старый,
была тьма.
     Рука Синезуба скользнула в ладонь Атласки. Не отставая от них  ни  на
шаг, Дылда тоже пересек яркое место и вошел во  тьму,  куда  большую,  чем
только что пройденная ими. В этой тьме не было стен. Только звезды.
     Звезды скакали, кружа им головы, сияя так ярко, как никогда не  сияли
на небе Нижней. Атласка выпустила руку Синезуба и, благоговейно  озираясь,
двинулась вперед.
     Внезапно разлился свет,  появился  огромный  горящий  диск,  усеянный
темными пятнами и обрамленный языками пламени.
     - Солнце! - воскликнул Старый.
     Ни белого света, ни синевы. Лишь  тьма,  звезды  и  страшное  близкое
пламя. Атласка задрожала.
     - Там темно, - возразил Синезуб. - Разве бывает ночь, когда солнце?
     - Все звезды - родичи Великого Солнца, -  пояснил  Старый.  -  Такова
истина. А наш свет только кажется. Такова истина. Великое Солнце горит  во
мраке, и оно так огромно, что мы по сравнению с ним - пылинки. Оно ужасно,
огонь его страшит тьму. Такова истина,  Ее-Видят-Небеса.  Вот  -  истинное
небо.  Это  -  твое  имя.  Звезды  похожи  на  Великое  Солнце,   но   они
далеко-далеко от нас. Так нам сказали люди. Гляди,  стены  показывают  нам
саму Верхнюю и огромные корабли в доках. А вот и Нижняя. Сейчас мы смотрим
на нее.
     - А где человеческий лагерь? - поинтересовался Дылда.  -  Где  старая
река?
     - Мир круглый, как яйцо, и сейчас солнце светит только  на  одну  его
сторону. Поэтому на другой стороне теперь ночь. Если хорошенько  смотреть,
может, и увидишь старую реку, но человеческий лагерь -  никогда.  На  лике
Нижней он слишком мал.
     Дылда обхватил себя руками и задрожал,  но  Атласка  двинулась  между
столиками туда, где пылало истинное Солнце, грозное, оранжевое, как пламя,
и наводящее ужас.
     Атласка подумала о спящей Солнце-Ее-Друг, о  той,  чьи  глаза  всегда
согреты этой красотой. И от этой мысли у юной хиза на загривке  вздыбилась
шерсть.
     Она раскинула руки, чтобы обнять Солнце и  всех  его  родичей,  чтобы
затеряться среди них.  Ибо  наконец  она  нашла  то,  что  искала.  Солнце
смотрело на Атласку, наполняло ее глаза, и она знала, что уже  никогда  не
будет такой, как прежде.




 * ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ. "НОРВЕГИЯ": ОМИКРОН, *
               ТЕРРИТОРИАЛЬНОЕ ПРОСТРАНСТВО УНИИ; 10.9.52

     "Норвегия" не первой влетела  в  гравитационное  поле  этого  черного
планетоида, состоящего из  камня  и  льда  и  видимого  только,  когда  он
заслонял звезды. Ее уже поджидали.
     Омикрон  был  всего  лишь  частицей  космического  мусора,   но   его
траекторию можно было рассчитать, и он имел достаточную  массу  для  того,
чтобы удержать корабль, вышедший  из  прыжка.  Давным-давно  его  случайно
обнаружил Сунг, капитан "Тихого океана", и с тех пор им пользовался только
Флот. Таких  астероидов  панически  боялись  команды  досветовых  торговых
судов, зато экипажи джамп-фрахтеров, летающие по частным делам, ценили  их
как места тайных стоянок.
     Бортовые датчики уловили движение в вечной ночи. Судя по излучению, у
Омикрона собралось немало кораблей; подойдя ближе, "Норвегия" стала ловить
переговоры их компов. Скользя  взглядом  по  телеметрическим  устройствам,
Сигни боролась с сонливостью, всегда неохотно покидавшей ее после прыжка и
сопутствующих ему наркотиков. Интуитивно догадываясь, что кто-то идет в ее
кильватере, она отклонилась от линии  прыжка  и  разогнала  "Норвегию"  до
максимальной для реального  пространства  скорости.  Это  был  рискованный
маневр, но Сигни полагалась на опыт экипажа.
     Через несколько минут,  как  только  "Норвегия"  закончила  описывать
умопомрачительную, тошнотворную петлю, Сигни  стала  сбрасывать  скорость.
Процедура была не из приятных, к  тому  же  приборы  слегка  обезумели  от
ускорения,  а  человеческие  мозги  -  от  наркотиков,  и  вести   корабль
приходилось "на глазок". Сейчас любая  оплошность  в  пилотировании  могла
закончиться столкновением с астероидом или другим кораблем.
     - Отбой, отбой, - проговорил ком.  -  Все  здесь,  кроме  "Европы"  и
"Ливии".
     Выход  на  Омикрон  с  такой  точностью   считался   (и   заслуженно)
навигаторским подвигом, особенно  если  корабль  прыгал  у  Рассела,  а  в
реальное пространство выходил в полурадиусе  скана  от  цели,  и  как  раз
вовремя, чтобы свернуть с линии прыжка, а значит, избежать катастрофы.
     - Неплохая работа, - оповестила Сигни все посты,  глядя  на  экран  с
текстом доклада Граффа. - Две минуты задержки,  но  направление  -  точнее
некуда. Есть хорошие новости. Полная готовность.
     Итак, все корабли Мациана собрались в одно время  и  в  одном  месте,
чего не случалось со времени самых первых  операций  Флота.  И  хотя  было
маловероятно, что Уния  способна  атаковать  их  сейчас  крупными  силами,
экипажи нервничали.
     С "Европы" пришел компьютерный сигнал.  Сигни  и  ее  команде  давали
время отдышаться и набраться сил.  Откинувшись  на  спинку  кресла,  Сигни
вытащила из уха микрофон кома, расстегнула ремни и уступила  пост  Граффу.
"Норвегии" повезло - на ней сейчас несла вахту  первая  смена,  а  значит,
большей части экипажа не придется менять режим дня. Прибытие  "Атлантики",
"Африки" и "Ливии" пришлось на вторую смену, а поскольку  Мациан  требовал
полной  боевой  готовности,  свободные  от  вахты  были  вынуждены  срочно
пробуждаться от наркотического сна и отправляться на посты. Капитаны флота
Компании привыкли действовать в  одиночку  и  не  позаботились  заранее  о
синхронизации режима на всех кораблях.
     - Командуй, - сказала Сигни Граффу, по проходу между  пультами  вышла
за дверь и побрела по коридору, то и дело  задевая  чужие  плечи.  Но  она
миновала свое скромное жилище и направилась к казарменным отсекам.
     Дополнительный экипаж большей  частью  еще  спал,  однако  некоторые,
питая отвращение к наркозу, перенесли прыжок в полном  сознании  и  теперь
сидели в кают-компании, притворяясь, что чувствуют себя неплохо.
     - Ну как? - спросила их Сигни. - Больных нет?
     - Нет.
     Предоставив им спокойно приходить в себя, она спустилась на лифте  во
внешнюю  оболочку  корабля  и  двинулась  по  главному  коридору,   заходя
поочередно в каюты, вклиниваясь  в  разговоры  мужчин  и  женщин,  которые
делились между собой предположениями о ближайших планах начальства. При ее
появлении они с удивленным и виноватым видом вскакивали с коек,  торопливо
натягивали  форму  и  прятали  неположенные  вещи.   Сигни   не   выражала
неодобрения, но все равно десантники и матросы ежились под  ее  испытующим
взглядом. Здесь тоже некоторые еще  спали,  но  большинство  бодрствовало.
Многие играли в карты,  а  тем  временем  сам  корабль  играл  в  кости  с
Глубоким... Казалось, плоть и металл растворились  во  Вселенной,  и  игра
идет на дальнем конце мгновения, растянувшегося в вечность...
     - Мы здесь слегка задержимся, -  сообщала  экипажу  Сигни.  -  Теперь
будем  действовать  вместе  с  Флотом.  Отдыхайте,  но   помните:   приказ
стартовать может прийти в любую минуту. Противника поблизости нет, но  чем
черт не шутит.
     После третьей такой беседы ей повстречался в главном коридоре Ди Янц.
Вежливо кивнув, он пошел рядом. Ди был заметно польщен визитом Сигни в его
вотчину. Десантники, попадавшиеся по пути, замирали по стойке "смирно", не
сводя глаз с командиров. "Почаще надо устраивать смотры, - подумала она, -
хотя бы для того, чтобы люди знали: начальство не забывает о них".
     Им предстояла одна из тех операций, которых десантники боятся  больше
всего. При массированном  ударе  вероятность  гибели  корабля  значительно
выше, чем в одиночном рейде. При этом десантники бесполезны и  беспомощны,
вынуждены надеяться только на