отношений - страх, принимающий  защитную  форму  бессмысленного
ужаса  перед  "большевизмом";   неприятная   мысль   об   общей   слабости
руководства, порождающая тоску по спасителю и вождю;  наконец,  стремление
отыскать козла отпущения, на каковую роль еврейские  борцы  сами  готовили
свой "народ". Отныне всему миру суждено было жить в условиях  возрастающей
общности восприятия, и действие перечисленных  трех  факторов  можно  было
наблюдать всюду, где господствующий класс оказывался под угрозой, по всему
земному шару, от одного полюса до другого.  Три  воображаемых  существа  -
Большевик, Еврей и вдохновенный Главарь - стали тремя  основными  образами
новой мифологии, освобождающей от необходимости мыслить,  быть  сильным  и
мужественным.
   Всюду, где фунт стерлингов и доллар имели хождение  и  беспрепятственно
обменивались на местную монету, эта мифология была в полной силе, вуалируя
суровую  реальность  таких  фактов,  как   уничтожение   расстояний,   все
увеличивающееся количество высвобождаемой физической и психической энергии
и  рост   недовольства   неимущего,   эксплуатируемого   и   обездоленного
большинства. Эти три элемента обусловили  окончательное  крушение  старого
порядка, которое три указанных выше мифа помешали  людям  предусмотреть  и
предотвратить.
   Но если мифология эта была распространена во всем  мире,  то  в  каждой
части земного шара миф приобретал  особые  черты.  Стадии  были  различны.
Западная, скандинавская и польская разновидности Homo Тьюлера не  особенно
резко  отличались  от  разновидности  Англиканус:  налицо   была   та   же
мифологическая триада и те же скрытые мотивы. Что же касается Америки, то,
пока она не пережила в 1932 году достаточно тревожной финансовой встряски,
навсегда покончившей с ее "здоровым индустриализмом",  там  не  было  того
предчувствия  близкой  беды,  которое  заставляло   всю   Европу   повсюду
выискивать козлов отпущения и  конспираторов.  Но  по  мере  развертывания
Нового курса  американские  мифы  и  американская  действительность  стали
приобретать все большее сходство с европейскими.
   Homo Тьюлер Тевтоникус, разделявший веру в  новый  миф,  тем  не  менее
изнывал под бременем другой, еще более мучительной заботы, чем его соседи.
Он  страдал  от  необходимости  примириться  со  своим  поражением  и  его
длительными последствиями. Настроение его было очень похоже на  настроение
Эдварда-Альберта, когда тот получал удары кулаком от Хорри Бэдда  и  делал
вид, что не замечает их.  Он  постепенно  взвинчивал  себя  до  состояния,
которое у нашего героя выражалось в формуле: "Я дам тебе  по  морде"  и  в
жестокой оплеухе, судорожно нанесенной этому юному джентльмену.  Рано  или
поздно Homo Тьюлер Тевтоникус должен был ввязаться в драку.
   Роль спички  в  пороховом  складе  сыграл  случайный  факт.  Английское
правительство оказалось в положении "старичков"  Вольтеровского  колледжа,
которые проиграли  матч  из-за  своей  глупой  самонадеянности,  вселившей
мужество  в  Эдварда-Альберта.  Оно  вселило  мужество   в   изнемогавшего
немецкого патриота. Если  б  не  было  нацистского  триумвирата  Геринг  -
Геббельс - Гитлер, вместо него была бы  гораздо  более  страшная  Германия
братьев  Штрассеров.  Или  какая-нибудь  другая  комбинация.  Но  при  том
умственном  уровне,  на  котором   находится   современное   человечество,
объявление Германией войны было так  же  неизбежно,  как  то,  что  завтра
наступит утро.
   Однако  чего  сознание  человечества  тогда  еще  не  охватило  -   это
чудовищного роста  разрушительной  энергии  со  времени  финансовых  войн,
последовавших за Версальским договором. Даже те люди - фашисты и  нацисты,
- которые определенно и  открыто  вступили  на  путь  войны,  очень  слабо
представляли себе, какие страшные разрушения им предстоит произвести.
   Многие считали, что назревает новая война. Даже Эдвард-Альберт заметил:
"От этих вооружений как будто не пахнет  вечным  миром,  тут  надо  что-то
предпринять". Но все думали, что война будет похожа на прежние войны, а не
превратится во что-то совершенно бесконтрольное и  не  разобьет  весь  мир
вдребезги. И жители Проспекта Утренней Зари так же мало представляли себе,
что война может прийти на их гольфовые поля, как то, что  с  неба  на  них
могут свалиться марсиане.  Представители  Тьюлеров,  собираясь  в  Женеве,
продолжали толковать о разоружении, но торговцы оружием заботились о  том,
чтобы эти разговоры оставались разговорами.
   Эдвард-Альберт узнал о существовании Гитлера примерно в период  поджога
рейхстага, причем он видел в нем  не  личного  врага,  который  собирается
потрясти все основы его спокойного существования, а  странную  и  довольно
комичную фигуру на фоне ко всеобщему  удовольствию  побежденной  Германии.
М-сс Тьюлер делала покупки в универмаге Гэджа и Хоплера, и  Эдвард-Альберт
ждал  ее  в  уютном  зале  ожидания  между  киоском  с  содовой  водой   и
парикмахерской. Он стал рассматривать иллюстрированный журнал и увидел там
снимки фюрера в пылу неистовства.
   - Посмотри! - сказал Эдвард-Альберт.
   - Что это он так выходит из себя?
   - Политика.
   - Видно, его надо бы держать под присмотром. Он еще  хуже  этого  урода
Муссолини. Таких людей нельзя оставлять на  свободе,  а  то  вырядятся,  и
рычат, и угрожают каждому, кто с ними не согласен. И не  знаешь,  чем  они
могут напакостить порядочным людям.
   Так Мэри обнаружила присутствие в своем существе  некоторых  проблесков
sapiens'а.
   - Нас это не касается, - заметил м-р Тьюлер, как истинный представитель
своего  вида,  того  особенного  его  разряда,  для  которого   характерна
неспособность замечать что бы то ни было, пока не стукнуло.
   Впоследствии он получил более  отчетливое  представление  о  нацистском
триумвирате, в особенности об "этом Гитлере".
   М-р Коппер из Кэкстона и особенно м-р Стэнниш из  Тинтерна  взирали  на
восходящую звезду довольно благосклонно.
   - Он не свободен от недостатков, -  объявил  м-р  Коппер.  -  Но  он  и
Муссолини - это два бастиона,  защищающие  нас  от  большевизма.  Не  надо
забывать об этом. А что касается его обращения с евреями - ну что же,  они
сами на это напрашиваются.
   - Ясно, напрашиваются, - подтвердил Эдвард-Альберт.
   - Ни  одного  еврея  нельзя  оставить  в  комнате  вдвоем  с  белокурой
горничной. То же самое, что и в Голливуде.  Я  думаю,  у  бедняги  Гитлера
нашлось бы что сказать на эту тему... Потом эти французы. Они  обошлись  с
немцами жестоко. Понравится вам, если  вы  пойдете  на  гольфовое  поле  и
увидите, что какой-нибудь сенегальский негр хватает и насилует там  каждую
английскую девушку, какая попадется. Я  кое-что  читал  об  этом  в  одной
книжечке м-ра Артура Брайэнта. Там такое  рассказано,  что  волосы  встают
дыбом.
   Это заставило Эдварда-Альберта призадуматься. Он попробовал представить
себя в роли сэра Галахада, изгоняющего суданских негров с поля для  гольфа
и утешающего их жертвы ласковыми словами.
   М-р Пилдингтон заявил, что ввоз цветных солдат  в  Европу  был  большой
ошибкой.
   - Потом пойдут россказни! У них не осталось никакого уважения... Мы это
делали, и французы это  делали  -  и  нам  придется  за  это  поплатиться.
Попомните мои слова...
   - Одного мы никогда не должны забывать относительно Муссолини, - сказал
кэзингский викарий во время серьезной дружеской беседы с м-сс Рутер  после
молебна по поводу снятия урожая. - Применяет он горчичный газ или нет,  но
он поставил распятие  на  прежнее  место  в  школах.  За  это  ему  многое
простится.
   Но м-сс Тьюлер держалась другой точки зрения.
   - Таких насильников нужно держать теперь взаперти, - сказала она. - Они
приносят зло в мир.
   - Чем больше зла  они  сделают  большевикам  и  евреям,  тем  лучше,  -
возразил Эдвард-Альберт. - Говорить, подняв руку: "Хайль,  Гитлер!"  -  не
такое уж преступление. Бывают вещи похуже. В конце концов встаем же мы при
пении нашего гимна? И это то же самое, только на немецкий лад.



2. ГРОЗА РАЗРАЗИЛАСЬ

   До самой середины 1939  года  во  всех  частях  земного  шара,  еще  не
затронутых разрушением, обитатели Проспекта Утренней Зари  сохраняли  свой
самоуверенный скептицизм. Геринг хвастал  тем,  что  в  мае  1937  года  в
Испании он продемонстрировал мощь германской авиации - на данном  этапе  -
разрушением старинного баскского  города  Герники.  Город  был  фактически
разрушен, население его истреблено, а весь мир охвачен ужасом. Но это было
произведено при помощи  самолетов  и  бомб,  которые  летчикам  1941  года
показались бы даже не стоящими критики.
   То же было и с подвигами японских бомбардировщиков в  Китае;  пожарища,
горы трупов, искалеченные женщины и дети,  а  потом  грабежи  и  убийства,
произведенные захватчиками, - все  это  мир  счел  пределом  ужаса,  а  не
предвестием еще больших ужасов впереди. Когда  затем  итальянцы  завершили
захват  Абиссинии,  неожиданно  применив  горчичный  газ,  которого   дали
специальное обещание не применить, это было сочтено верхом предательства и
вероломства.
   Все  эти  события,  в  которых  люди  с  неущербленными   мыслительными
способностями увидели бы лишь указания и намеки  на  то,  что  еще  должно
наступить, были расценены как окончательный итог науки разрушения.
   Почему люди были так глупы? Ведь факты говорят за себя. Не было  и  нет
никакого мыслимого предела для размеров воздушного флота и  дальности  его
действия. Пока воздушная война  является  реальной  возможностью,  мощь  и
скорость летательных аппаратов будут непрерывно возрастать. Может ли  быть
иначе?  Точно  так  же  невозможно  наметить   какой-нибудь   предел   для
разрушительного  действия  бомбы,  которое   опять-таки   должно   достичь
всемирно-разрушительной силы. С другой стороны, не видно было предела того
разброда и той дезорганизации общества, которых можно  добиться  политикой
систематической лжи и применением отравляющих веществ,  бактериологической
войны, блокады и террора. Человеческое сознание упорно  отворачивалось  от
этой колющей глаза истины.
   Тьюлер  Американус  был  особенно  взбешен   грубой   логикой   фактов,
беспощадно   разрушавших   самое   заветное   его   убеждение   в    своей
изолированности, всякий раз как он пытался устраниться от  дел,  волнующих
остальной мир. Он вырвался из старого мира, и ему была  ненавистна  мысль,
что его принуждают разделить общую судьбу человечества.
   Летом 1939 года момент крушения старой цивилизации быстро  приближался.
Процесс  ее  распада  прогрессировал  не  по  дням,   а   по   часам.   Он
распространялся, как огонь по не отмеченному на  карте  минному  полю.  Не
было  одного  общего  взрыва.  Получилось  скорее  так,  словно  множество
пороховых погребов и бензохранилищ  неизвестной  глубины  и  протяженности
взрывались и начинали пылать  один  за  другим,  причем  каждое  отдельное
воспламенение влекло за собой новые, еще более сильные  взрывы.  Бои  1939
года были слабыми по сравнению с боями 1940  года,  а  последние  уступали
боям 1941 года. Это не было результатом чьего-либо замысла. В "Mein Kampf"
["Моя борьба" (нем.)] не содержится никаких намеков на то,  чтобы  Рудольф
Гесс и Адольф Гитлер понимали, что действие заложенной ими  мины  окажется
безостановочным. Они  считали  себя  лихими  удальцами,  захватившими  мир
врасплох. На самом же деле их самих захватила врасплох современная  война.
В 1941 году они не менее всех остальных рады были бы опять потушить  пожар
и уползти с добычей, какую только удастся утащить.
   Геринг обещал немцам, что ни один налет  не  потревожит  их  отечества.
Вероятно, он искренне верил в то, что обещал. Некоторое время перевес  был
на его стороне, и немцам почти не приходилось  жаловаться.  Они,  согласно
вековой традиции, вели войну на чужой земле. Война еще не вторглась  в  их
пределы. Какой бы ущерб союзники ни нанесли Германии, говорил  Геринг,  он
заставит их заплатить в десятикратном размере. Он не понимал  одного  -  и
понял это слишком поздно, - что у него не было монополии на применяемое им
боевое оружие и что введенная им в бой люфтваффе - не только палка о  двух
концах, но другой ее конец разрастается до сокрушительных размеров.
   В 1940 году немцы чуть не выиграли войну при помощи  тяжелых  танков  и
пикирующих бомбардировщиков. Но момент был  упущен.  В  1941  году  заводы
стали выбрасывать танки тысячами, и Англия,  Россия  и  Америка  превзошли
Германию как по количеству, так и по качеству их.
   В 1941 году, видя,  что  их  авантюра  срывается,  нацисты  истерически
накинулись  на  Россию.   Тут   они   впервые   столкнулись   с   народом,
освободившимся от утренне-заревого  хлама,  единым  в  своей  антипатии  к
немецкой "высшей" расе и дерущимся в полном единодушии.
   Оказалось, что на  войне  необходима  неосторожность.  "О  безопасности
забудь!" - говорят русские.  Их  медленное  отступление  к  главной  линии
обороны под этим последним судорожным напором нацистов ничем не напоминало
беспорядочного бегства толп по дорогам  Голландии,  Бельгии  и  Франции  в
условиях менее сурового, уже устарелого вида  войны.  Война  поднялась  на
новую  ступень  в  смысле  разрушительности;  тысячи  самолетов  и  танков
участвовали в гигантских комбинированных операциях.
   Прежние войны,  которые  знала  история,  утихали  по  мере  того,  как
иссякали тогдашние скудные ресурсы. А эта  новая  война  чем  дальше,  тем
больше накапливала разрушительных сил.
   Летом 1941 года для главных нацистских вожаков стало ясным, что  теория
тотальной войны оказалась несостоятельной, поскольку в ней не была  учтена
возможность неограниченного нарастания боевых средств.  Они  залепетали  о
новом порядке. Но они  всегда  так  бесцеремонно  лгали  и  так  бесстыдно
проповедовали законность лжи, что теперь даже английским поклонникам Гесса
и американским Линдбергам не удавалось делать вид, будто они верят им. Они
сами отрезали себе  выход  и  оказались  обреченными  -  как  определенная
группа, во всяком случае. Но не  следует  думать,  что  после  этого  рост
разрушительных сил прекратится. Их устранение само по себе  будет  значить
не больше, чем еще один потопленный корабль или  истребленный  танк.  Даже
немцы едва ли почувствуют их отсутствие.
   В  Центральной  Европе  нет  недостатка  в  слабоумных  кликушах.   Мир
по-прежнему  останется  лицом  к  лицу  с  охваченной  жаждой  мести,  уже
пережившей Гитлера Германией, накапливающей силы в ожидании нового  фюрера
и  новой  судороги.  Плутократически-христианская  демократия  по-прежнему
будет точить свои черные кривые зубы на  ужасных  большевиков.  В  мировой
катастрофе в лучшем случае произойдет передышка перед тем, как  еще  более
потрясающий, мощный  и  всеохватывающий  взрыв  разнесет  во  все  стороны
обломки христианского благолепия. Ни миллиарды небылиц, ни миллионы подлых
убийств и преследований, ни искусственное раздувание ненависти - ничто  не
спасет мир, в котором господствует продажный христианский национализм,  от
мстительной судьбы.
   Но никто из носителей тьюлеровского  духа,  облеченных  государственной
властью, не видит дальше своего  носа.  Они  способны  наделать  бед,  как
мартышка,  играющая  спичками,  и  так  же  не   способны   справиться   с
последствиями, как она.
   "Космополис в мыслях и в жизни или гибель, - говорит Судьба,  рассеянно
перебирая кости бронтозавра  и  ожидая  решения  Homo  Тьюлера,  хоть  без
нетерпения, но и без малейшей склонности к уступкам. -  Время  на  исходе,
Homo Тьюлер. Каков твой выбор?"



3. ВОЗДУШНЫЕ НАЛЕТЫ И ОТРЯДЫ МЕСТНОЙ ОБОРОНЫ

   Каков твой выбор? Мы можем  подойти  к  этому  вопросу  с  двух  разных
сторон. Такая  возможность  была  перед  нами  на  всем  протяжении  этого
повествования. Мы можем задаться вопросом,  в  состоянии  ли  человеческая
порода  в  целом  осуществить  требуемое  от  нас  гигантское   усилие   и
приспособиться к новым условиям. Или же мы можем  обратиться  к  отдельным
особям, отобранным нами для специального изучения, и решить, есть  ли  при
таком материале какая-нибудь надежда остановить разразившуюся  теперь  над
нами катастрофу.
   Если Эдвард-Альберт Тьюлер может дать повод к такой  надежде,  хотя  бы
самой слабой, - значит, и для всего мира  она  имеется.  Если  же  никаких
скрытых предпосылок к мировой революции нельзя обнаружить в его среде, его
потомстве, его связях с окружающими и той цепи явлений,  одно  из  звеньев
которой он составляет, - значит, то же самое относится  ко  всему  виду  в
целом.
   Наш двойной ответ сам будет по необходимости отмечен знаком вопроса.
   Прежде всего осветим со всей возможной ясностью и  точностью  поведение
нашего  героя  во  время  мирового  пожара,  а  затем  обратимся   к   тем
воинствующим идеям и  взглядам,  которыми  это  поведение  определялось  и
обосновывалось. Нам необходимо добросовестно  разобраться  в  традициях  и
философии  пройденного  человечеством  этапа,  в  его  богах   и   могучих
авторитетах, в огромном наследии  тех,  казалось,  непреложных  верований,
которые  подавляли  и  притупляли  тьюлеровское  сознание.  Если   Тьюлеры
становятся робкими, неспособными мыслить глупцами в результате  воспитания
и рабских условий жизни, а не являются ими от рождения, для них  еще  есть
надежда. Значит, они еще могут спастись без помощи совершенно  нереального
спасителя.
   Когда гроза разразилась, первым ощущением Эдварда-Альберта было  острое
желание остаться в стороне от нее.
   В свое время мы говорили о той поре жизни Эдварда-Альберта,  когда  ему
вообще не хотелось жить. Человеческое  существо  всегда  рождается  против
своей воли. Его насильно ввергают и вталкивают в этот хмурый  и  печальный
мир.  Эдварду-Альберту,  как  вы  припомните,  для   появления   на   свет
понадобилось двадцать три часа.  Первым  звуком,  который  он  издал,  был
протестующий писк. Мы рассказали со всеми подробностями о  его  детстве  и
постепенном пробуждении в нем потребности бунта и самоутверждения.
   Даже ребенком он испытывал не один только страх и  чувство  покорности.
Он высовывал язык льву, посаженному за решетку; у него возникали  сомнения
насчет способности Бога к  всевидению.  Чувственность,  прорываясь  сквозь
сети страха и уродливых религиозных представлений, влекла его к  описанным
нами убогим радостям. Кое-что бунтарское в нем было.
   Образование, им полученное,  даже  для  того  времени  было  скудным  и
старомодным. Но старые, сбивающие с толку сектантские  традиции,  несмотря
на известный технический прогресс, продолжают оказывать  свое  тлетворное,
разрушительное  действие  на  общественное  сознание.  "Все   это   теперь
изменилось!", - кричат возмущенные критикой  учителя.  Но  доказательством
того, что преподавание  их  по-прежнему  не  в  силах  воспитать  человека
гибким, критически мыслящим и способным к  решительной  перестройке  перед
лицом грозной опасности, могут служить  газеты,  которыми  удовлетворяется
тьюлеровская  читающая  публика,  импонирующие  ей   доводы   и   лозунги,
объявления, которые имеют у нее успех, - все то,  чем  она  питается.  Это
печать,  создаваемая  от  начала  до   конца   тьюлерами   для   тьюлеров.
Тьюлеровская "Таймс",  тьюлеровские  "Дейли  мейл",  "Геральд",  "Трибюн".
Между ними нет никакой разницы, если не считать размера и направления. Все
они отмечены характерными тьюлеровскими свойствами:  упорным  невежеством,
намеренной  косностью  суждений,  стремлением  защититься  от   реальности
посредством утешительного самообмана.
   Начало  мировой  катастрофы   захватило   Эдварда-Альберта   совершенно
врасплох.
   Излюбленный английский лозунг гласил: "Безопасность  прежде  всего".  У
Эдварда-Альберта с детства сохранилось воспоминание  о  карточке  с  такой
надписью на камине в гостиной  его  матери,  но  то  было  лишь  случайное
прозрение будущего. Он не