й конец, но я получила  награду.  Это  была  книжка  о
милом _Пари_ с хорошенькими цветными картинками. Я  всегда  говорила,  что
если выйду замуж, то потребую, чтобы медовый месяц мы провели  в  Пари.  И
вдруг, подумайте, совершенно неожиданно в начале этого года  с  изумлением
узнаю, что меня хотят послать на полгода во Францию,  совершенно  даром  и
бесплатно - gratuitement [бесплатно (франц.)]. Согласна ли я? Конечно. Que
voulezvous? [Что поделаешь? (франц.)]
   -  Кто  бы  отказался!  -  вставила  Гоупи,  явно  разделяя   энтузиазм
рассказчицы.
   - Laissez-faires sont laissez-faires [ехать так  ехать  -  таков  смысл
того,  что  хочет  сказать  Эванджелина,  но  выражается  она   совершенно
неправильно; в дальнейшем французская речь ее пестрит нелепыми искажениями
и  двусмысленностями],  -  продолжала  Эванджелина.  -  Речь  шла  не   об
увеселительной  поездке,  разумеется,  и  не  об   усовершенствовании   во
французском языке. Просто война запутала все дела нашей фирмы, понадобился
там еще человек - и выбрали меня. Сегодня предупредили, а через  неделю  -
всего через какую-нибудь неделю! - я уже на  борту  парохода,  прощаюсь  с
белыми скалами Альбиона. И не успела оглянуться - уже спускаюсь по  трапу,
а вокруг меня вое кричат и тараторят по-французски. А я  на  первых  порах
забыла и то немногое, что знала.
   Эдвард-Альберт сочувственно кивнул.
   - Это такой веселый язык. В нем нет ни одного слова, которое  не  имело
бы  двойной  entente  [смысл  (франц.)].  Английская  речь,  тяжеловесная,
насквозь мещанская, плетется шагом. А французская  скачет,  как  настоящая
pierreuse [Эванджелина хочет сказать: Pierrette (Пьеретта), а вместо этого
по ошибке говорит pierreuse (каменистая)].
   - Язык живой и немножко всегда непослушный. В нем столько esprit  и  je
ne sais quoi... [остроумия и чего-то неопределенного] ах, как  это  у  них
говорится?.. Да, elan vital [жизненного порыва]. Все звучит  так  вежливо,
так изящно! Говоришь обыкновенному шоферу такси: "Cocher!  Pouvez-vous  me
prencire?" А он смеется и говорит: "May volontier  mam'selle,  toujours  a
votre service"  [точное  значение  этих  двух  реплик  представляет  собой
двусмысленность: "Кучер, вы не возьмете меня?" "Как же,  с  удовольствием,
мадемуазель, к вашим услугам"]. Ну когда услышишь что-нибудь  подобное  от
лондонских извозчиков?
   - Там был  один  господин,  с  которым  у  фирмы  дела.  Он  был  очень
внимателен ко мне и многому научив меня. Нет, нет, не подумайте  чего!  Он
совсем старый и наполовину англичанин, но все равно  ничуть  не  смущался,
что его увидят с девушкой, которая ему во внучки годится.  Comprenez?  Pas
de tout... Pas de deux... [Понимаете?  Ничуть.  -  Исковеркав  французское
выражение pas du tout (ничуть) и превратив  его  в  бессмысленное  pas  de
tout, Эванджелина смешивает его с названием танца pas-de-deux (па-де-де)].
Как это? Позабыла. Мы отлично проводили время. Я называла его своим  "faux
pa"  [двусмысленность:   Эванджелина   коверкает   выражение   faux   papa
(подставной папаша) и заставляет его звучать как faux pas (ложный шаг)], и
он просто был в восторге от этого. Повторял всем и каждому.
   - У него  была  квартира  au  bordel  riviera  [опять  двусмысленность:
Эванджелина хочет сказать: au bord de la  riviere  (на  берегу  реки),  но
коверкает  слова  так,  что  получается  au  bordel  Riviera  (в   борделе
Ривьера)], на берегу Сены, - знаете? Прямо над пристанями mouche [пристани
для речных трамваев], где останавливаются пароходы.  Там  у  него  была  и
контора, где мы  с  ним  работали,  и  он  приглашал  меня  завтракать,  и
заставлял говорить по-французски, и очень хвалил. Всегда, бывало,  смеялся
и говорил: "Ничего, ничего.  Единственный  способ  научиться  французскому
языку  -  это  говорить  на  нем".  Я  его   спрашивала:   "А   я   говорю
по-французски?"  А  он  мне:  "Не   совсем   еще   по-французски,   черри"
[Эванджелина хочет сказать "cherie" (дорогая), но путает французское  шери
с английским черри (вишня)]. Он по большей части называл меня "черри",  то
есть "милочка", - так это, по-отечески. "Не совсем еще  по-французски,  но
это очень хорошая Entente Cordiale [сердечное согласие ("Антанта"  -  союз
Франции, Англии и Америки в период первой мировой войны); тут намек на то,
что  французский  язык  Эванджелины  представляет  смесь  французского   с
английским]  -  самая  лучшая  Entente  Cordiale,  какую  мне  приходилось
встречать. Мне было бы жаль пропустить хоть слово". Он называл это Entente
Cordiale, потому что уверял, что просто молодеет, слушая,  как  я  говорю.
Ах! Мы так веселились...
   Таким образом, Эванджелина с первых дней показала себя во всей красе  и
при этом по достоинству оценила ту оценку, которую  прочла  в  восхищенных
глазах Эдварда-Альберта. Я уже говорил, что он больше всех в пансионе имел
шансы котироваться как мужчина,  ибо  изучавший  английский  язык  молодой
голландец скоро пришел к убеждению,  что  понимать  Эванджелину  -  задача
совершенно непосильная. Она изо всех сил старалась вовлечь его в разговор,
но что можно сделать, когда человек на  самые  остроумные  ваши  замечания
отвечает с находчивостью глухого.
   Как-то раз Эдвард-Альберт нашел  на  полу  возле  письменного  стола  в
гостиной листок почтовой бумаги. Почерк был мисс Пулэй, но  Эдвард-Альберт
не знал этого и без  всякой  задней  мысли  подал  бумагу  Эванджелине  со
словами:
   - Не ваше ли? Как будто по-французски.
   Текст был озаглавлен "Menu Malaprop" и гласил следующее:

   Potage Torture
   Maquerau (Vent blank)
   Agneau au sale bougre
   Или на выбор:
   a Gigolo (vent rouge)
   Petits pois sacree,
   Вкусный горячий chauffeur
   Demitasse а l'Americaine
   Champagne fin du monde
   Fumier, s.v.p.

   [Шуточный текст озаглавлен: "Menu malaprop (вместо
   mal-a-propos), что можно перевести: "Список блюд невпопад".
   Примерный перевод названий:
   Potage torture (вм. tortue) - суп-пытка (вм. черепаховый).
   Maquerau Vent blank (вм. vin blanc) -
   макрель с пустым ветром (вм. с белым вином).
   Agneau au sale bougre - барашек под негодяя.
   Или на выбор:
   Gigolo (вм. Gigot) vent rouge (вм. vin rouge) - молодчик
   (вм. бараньей ноги) с красным ветром (вм. вином).
   Petits pois sacree (вм. sucre) - проклятый (вм. сладкий) горошек.
   Chauffeur (вм. chou-fleurs) - шофер (вм. цветная капуста).
   Demitasse a l'Americaine - чашка кофе по-американски.
   Champagne fin du monde (вм. Fine champagne) -
   шампанское конец света (вм. высшего сорта).
   Fumier (вм. Fumez) s.v.р. - навоз (вм. курите), пожалуйста]

   Эванджелина прочла и густо покраснела.
   - Гадина! - воскликнула она с резкостью, которой Эдвард-Альберт в ней и
не подозревал. - Она изъясняется по-французски, как  школьная  грамматика.
Так я ведь училась на слух, а она  зубрила  своей  лобастой  башкой...  И,
наверно, воображает, что остроумно.
   Она помедлила минуту, потом скомкала листок в кулаке.
   - Я не нахожу  тут  ничего  остроумного,  -  верноподданнически  заявил
Эдвард-Альберт. - Правда, я не знаю языка... Бросить это в камин?



9. ПОПАЛСЯ

   - Вас не было целую неделю. Чем вы  занимались  в  Шотландии?  Тут  все
делают из этого страшную тайну.
   Такими словами  встретила  она  его  в  тот  роковой  вечер,  когда  он
вернулся. Она  произнесла  их  интимно,  понизив  голос.  Мисс  Блэйм  уже
пообедала и ушла наверх; мисс Пулэй не было дома. Голландец  был  поглощен
раздумьем о сослагательном наклонении в  английском  языке  и  не  обращал
никакого внимания на разговор, который явно его не касался.
   - Е-е-если б ты был, - вновь и вновь шепотом повторял он, - е-е-если бы
он был... Да...
   Она с нетерпением поджидала  Эдварда-Альберта  и  вот  теперь,  в  этом
уголке, наконец завладела им.
   - Да все дела, - ответил Эдвард-Альберт. - Штука, видите, в том, что...
совершенно неожиданно... я получил наследство в Шотландии.
   - Наследство?
   - Ну да, то есть в общем кое-какую недвижимость. Я и понятия  не  имел,
что у меня там родственники. Просто с неба свалилось.  Мне  о  самом  себе
многое неизвестно. Меня, знаете, в  детстве  похитили.  Я  давно  об  этом
догадывался -  чувствовал  какую-то  тайну.  Ну,  пришлось  иметь  дело  с
юристами, агентами и всякое такое.
   - И большое наследство, Тэдди? Я надеюсь, оно не  заставит  вас  уехать
отсюда? Мне без вас будет очень скучно.
   - Да, теперь  я  все-таки  обеспечен.  Конечно,  я  еще  не  знаю,  как
устроюсь. Все это так неожиданно. Но мне не  хочется  уезжать  отсюда,  от
вас... от  всех,  -  поправился  он,  испугавшись,  что  кто-нибудь  может
услышать. - Во всяком случае, пока мне некуда ехать.
   Она кивнула.
   - Сколько же это составляет?
   Его осторожность отступила перед желанием произвести впечатление.
   - Да несколько тысяч, - ответил он.
   - Независимость обеспечена.
   - Уж это конечно.
   - Какой вы счастливый, Тэдди. Можете поехать куда  угодно.  Делать  что
угодно.
   - Я хочу сперва  немножко  осмотреться.  Знаете,  я  решил  не  бросать
свою... свои занятия. Пока, во  всяком  случае.  Буду  продолжать,  просто
чтобы что-нибудь  делать.  А  то  скучно  как-то.  И  потом  -  необходима
осторожность. Эти деньги  -  просто  как  сон  какой-то.  Вдруг  я  завтра
проснусь, и окажется, что это действительно сон?
   - Да, - ответила она. - Мне это очень понятно. Но вы увидите,  что  это
действительность. Увидите, что вам открыты все пути.
   - Наверно, на моем месте вы сейчас же поехали  бы  в  свой  ненаглядный
Париж.
   - Не знаю, Тэдди. Может быть, и нет, потому что тогда мне это  было  бы
доступно в любое время. Может быть, мне захотелось бы  пожить  здесь.  Как
вот вам. Может быть, я почувствовала бы,  что  мне  трудно  оторваться  от
чего-то... от чего-то такого, о чем я все время думаю и без чего  не  могу
обойтись. Ведь у нас с вами очень много общего, Тэдди.
   - Я никогда не замечал.
   - Но это так, уверяю вас.
   - Может быть, и так. Только вы немножко поумней...
   Она так углубилась в выяснение интересовавшего их  обоих  вопроса,  что
забыла о  своем  увлечении  французским.  Она  была  прежней,  допарижской
Эванджелиной, и с ее губ не слетело ни одного  слова  на  наречии  Entente
Cordiale.
   Когда они встали, чтобы идти наверх,  она  взяла  его  под  руку,  чего
прежде никогда не делала.
   - Отойдем в уголок, - сказала она. - Я хочу еще потолковать с вами  обо
всем этом. Там, внизу, за столом, все следят  и  слушают,  так  что  и  не
поговоришь как следует. А я  должна,  должна  поговорить  с  вами,  Тэдди,
милый. Я так счастлива, что вы счастливы, и так боюсь за вас,  боюсь,  как
бы с вами чего-нибудь не случилось. Как замечательно, что вы теперь можете
отсюда уехать. Делать что вздумается. Устроить свою жизнь, как хочется.  И
это так страшно. Я завидую вам, мой  мальчик,  просто  завидую.  Я  готова
заплакать, так я волнуюсь.
   Ее задушевная искренность вызвала в нем ответное доверие. Он  заговорил
с ней так откровенно, как редко был откровенен даже  с  самим  собой.  Они
сидели рядом, совсем близко, так что их жаркое  дыхание  смешивалось.  Она
принарядилась, и сквозь легкую ткань платья он чувствовал плечом ее теплое
плечо и видел ее руку, легко опиравшуюся на его колено.
   - Я ведь, знаете, не особенно, что называется,  образованный.  Я  часто
думаю, как хорошо бы, если бы у меня был кто-нибудь, кто бы  мне  немножко
помог... А теперь... особенно.
   - Может быть, я могла бы... помочь вам?
   - Вы - помочь мне?
   - Я бы с радостью.
   - Мне? Вы, которая были во Франции, и  столько  читали,  и  так  хорошо
говорите по-французски? Да рядом с вами я...
   Она пристально посмотрела на него.
   - Вы самый милый и скромный человек, какого  я  только  встречала,  мой
дорогой. Женщина полна жертвенности. Говорю вам, я готова  для  вас...  на
все. Готова посвятить вам всю себя. Хотите?
   Он забыл всякую рисовку.
   - Вы знаете, я всегда говорил, что  люблю  вас.  Всегда.  И  я  говорил
правду.
   - Вы любите меня?
   Наступило многозначительное молчание.  Она  была  так  близка,  что  он
слышал, как бьется ее сердце. Глаза ее горели. Он задрожал.  Ему  хотелось
поцеловать ее. Но здесь было не  место  для  поцелуев.  Может,  кто-нибудь
подглядывает за ними, заслонясь газетой или укрывшись где-нибудь в углу. В
этом пансионе никогда нельзя быть спокойным. Никогда.
   - Я люблю вас, - прошептал он.
   - Любимый, - ответила она.
   Опять несколько мгновений напряженного молчания.
   - Это правда?
   - Клянусь жизнью.
   Новая, еще более продолжительная пауза. Потом  она  взглянула  на  свои
ручные часики.
   - Мне давно пора спать. Завтра в девять снова  на  работу,  мой  милый.
Тянуть обычную лямку.
   - Ненадолго, - ответил он. - Теперь уж ненадолго.
   И этим как будто было все сказано.
   Она встала и улыбнулась.
   Он встал и улыбнулся в ответ.
   Он пошел за ней по лестнице, уже не думая о том,  смотрят  на  них  или
нет. Потому что теперь она принадлежит ему.  И  на  этот  раз  без  всяких
"переста-а-ань". Что же еще нужно?  Мисс  Блэйм  сидела  в  дальнем  конце
комнаты и делала вид, что читает.  Около  своей  двери  Эванджелина  резко
остановилась и кинула взгляд вверх и вниз. Ни там, ни тут  -  ни  души,  и
никто не слушает. Она взяла обе его руки в свои и подержала их,  глядя  на
него  взглядом  собственницы.  Потом  выпустила  и,  медленно,   осторожно
притянув его голову  к  себе,  поцеловала  его.  Это  был  долгий,  жадный
поцелуй, поцелуй неглупой молодой женщины, которая ждала этого момента  не
один день. Ее губы блуждали некоторое время, потом прижались к его  губам,
и после этого всякое воспоминание  о  поцелуях  Молли  исчезло  из  памяти
Эдварда-Альберта.
   - А теперь, - прошептала Эванджелина еле слышно, - покойной  ночи,  мои
любимый. Je t'aime, j'e t'adore [люблю тебя, обожаю (франц.)].
   Он был в нерешительности.
   - Покойной ночи, - ответил он тоном, в котором явственно звучал вопрос.
   Он пошел наверх, к себе в комнату. По дороге оглянулся через перила, но
она уже тихонько закрыла за собой дверь...
   Он долго лежал, не в силах заснуть от страшного  возбуждения.  Мечты  и
желания плясали дикий танец в его голове. Он встал с постели и принялся  в
пижаме расхаживать по комнате. Подошел  к  двери  и  долго  прислушивался,
потом тихонько открыл ее и выглянул на лестницу.
   - Эванджелина,  -  прошептал  он  почти  беззвучно,  но,  услышав  храп
молодого голландца из-за двери напротив, юркнул к себе.
   Там он разделся  и  стал  внимательно  рассматривать  себя  в  каминное
зеркало. Нашел, что впадины над ключицами не такие глубокие, как раньше.
   Он задумался.
   Кончилось тем, что он кинулся  на  постель  и  со  страстной  нежностью
стиснул в объятиях подушку.
   - Эванджелина, - шептал он ей. - Моя дорогая Эванджелина. Скажи, что ты
меня любишь. Говори, говори, что ты любишь меня. Повтори еще раз.
   Так наконец он получил возможность заснуть.



10. ПОМОЛВЛЕН

   - Но, дорогой, свадьба невозможна, пока мы  живем  в  одном  доме.  Это
просто немыслимо. Надо же считаться с окружающими.  С  моими  родными,  во
всяком случае.
   Сперва Эдвард-Альберт о таких вещах вовсе не  думал.  Все  его  желания
были направлены  на  Эванджелину  и  Это,  а  посторонние  обстоятельства,
которые-предшествуют   осуществлению   этих   желания,    совершенно    не
интересовали его - пока она не заставила его интересоваться ими. Он не мог
понять, почему  бы  им  не  вкусить  супружеских  радостей,  не  дожидаясь
свадьбы, еще здесь, в пансионе, и ему представлялось, что можно немедленно
пойти в ближайшую регистратуру и оформить там брак. До своего  возвращения
из Эдинбурга он меньше всего задумывался об этом.
   - Но когда  люди  влюблены,  они  друг  друга  желают.  Я  желаю  тебя,
Эванджелина.  Страшно.  Просто  не  могу  передать  как.  Я  не  в   силах
сдерживаться.
   - Сама жду не дождусь, милый. Может  быть,  даже  больше,  чем  ты.  Но
нельзя допускать, скандала. Нельзя. Ну подумай, как это будет выглядеть  в
брачной хронике "Таймса" - у жениха и невесты один и  тот  же  адрес!  Pas
possible, cheri. Je m'en  fiche  de  tout  cela  [Это  невозможно,  милый.
Плевать я хотела на все это. (Эванджелина хочет сказать: "Это  невозможно,
милый. Я не могу допустить этого")].
   Она поглядела на него.
   - Ну что ты губы надул, мой миленький? Будь паинькой, потерпи  немного.
Так бы тебя и расцеловала. И расцелую, погоди только.
   - Ах, не мучая меня! - воскликнул Эдвард-Альберт и тихонько отодвинулся
от нее.
   Вот уже три дня, как они были помолвлены. Теперь они сидели в одном  из
прелестных уголков Риджент-парка. О помолвке было сообщено м-сс Дубер  для
тактичного оповещения жильцов, и если не считать полной юмора гримасы м-ра
Чэмбла Пьютера да довольно  едкого  замечания  мисс  Блэйм,  сделанного  в
беседе со вдовой в  митенках  и  племянницей  м-сс  Дубер,  насчет  всяких
интриганок и  охотниц  за  женихами  -  замечания,  которое,  может  быть,
предназначалось,  а  может   быть,   и   не   предназначалось   для   ушей
Эдварда-Альберта, - общество реагировало на эту новость довольно слабо.
   М-сс Дубер проявила отменное великодушие, несмотря на  то,  что  теряла
двух постоянных и вполне  платежеспособных  жильцов;  она  по  собственной
инициативе дала Эдварду-Альберту превосходную характеристику:
   - Такой тихий, благовоспитанный.
   Гоупи объявила Эванджелине,  что  она  страшно  счастливая  девушка,  а
Эдварду-Альберту - что он страшно счастливый мужчина, и призналась им, что
сама все ждет, когда наконец явится ее рыцарь и похитит ее из очарованного
замка.
   После некоторого колебания Эдвард-Альберт ушел из конторы  "Норс-Лондон
Лизхолдс", но  Эванджелина  при  попытке  прервать  свою  деловую  карьеру
встретила лестные для себя затруднения.
   - Без меня там просто не знают, где что лежит, - сообщила она.
   С ней договорились, что она останется на половинном рабочем  дне,  пока
не подготовит себе преемницу. Подготовка  сильно  затруднялась  неутолимой
жаждой  Эванджелины  делиться  с  последней  своими  мечтами   о   близком
супружеском счастье.
   С самого начала их новых отношений она обнаружила огромную  уверенность
в своих организаторских талантах.  Неопытность  Эдварда-Альберта  в  делах
света  и  его  крайняя  рассеянность  пробудили  в  ней  скрытое   чувство
материнства. Все ее женские инстинкты ожили.
   Она решила, что надо снять  удобную  квартиру  на  Блумсбери-сквер,  по
крайней мере один этаж ("наше собственное гнездышко, мой любимый").
   - Мы начнем наши поиски послезавтра днем. Это будет так интересно!
   - Да уж, верно, без этого не обойтись, - ответил он.
   Она повела дело очень ловко. Говорила с управляющими  и  домохозяевами.
Сама вела все переговоры. Он старался держаться солидно,  с  достоинством,
но в душе чувствовал досаду на то, что она руководит им. Однако влечение к
ней  одерживало  верх.  Он  испытывал  нечто  похожее   на   выжидательную
покорность влюбленной собаки.
   Они нашли, что  ей  было  нужно,  близ  Торрингтон-сквер  -  не  просто
квартиру, а целый верх: две  гостиные,  две  хорошие  спальни  и  еще  две
комнаты, в которых можно было  устроить  спальни  или  что  угодно,  затем
кухня-буфетная, кладовая, гардеробная и  ванная!  Он  был  втайне  испуган
перспективой занимать сразу  такое  множество  комнат,  но  она  пришла  в
восторг. Плата была очень умеренная,  а  она  и  не  мечтала  так  шикарно
устроиться.
   Плата была небольшая, потому что милая, но непрактичная владелица дома,
занимавшая нижнюю часть его, долгое время сдавала верх без меблировки.  Но
вдруг ее одолел дух предприимчивости,  и  она  решила  обставить  комнаты,
приобретя мебель в рассрочку, и  сдавать  их  с  услугами.  К  ней  въехал
художник с женой, множеством очаровательных