а и как в любом случае купить самую изящную вещь по самой низкой цене.
   - У нас все до ниточки будет _как надо_, Тэдди.  Перед  церковью  будут
фотографы из отделов светской  хроники.  Есть  у  меня  один  человечек...
Там-то ведь не знают, кто мы такие.  О,  вы  будете  выглядеть  на  славу,
сумейте только выдержать марку. Будьте покойны - и-го-го - дело  верное...
Как в аптеке.
   Он торжественно прошелся с Эдвардом-Альбертом взад и вперед по спальне.
Потом взял его под руку и поставил перед зеркалом.
   - Не угодно ли! Пип и Тьюлер, одетые к свадьбе. Ну скажите,  разве  это
не лучше любых похорон?
   - Я, знаете, как-то не ожидал всего этого.
   - Вот именно. Поэтому-то я и нужен. Ну-ка,  милая  сиротка,  еще  разок
свою речь. "Леди и джентльмены!" Ну!
   Он очень гордился речью, которую составил для своего ученика.
   - Никаких там "я не привык выступать перед публикой" и  прочей  ерунды.
Нет. Что-нибудь попроще - мило и непринужденно. Станьте поближе  к  столу.
Теперь начинайте.
   Эдвард-Альберт стал в позу возле стола.
   - Леди и джентльмены, - произнес он. Потом, помолчав, прибавил: - И вы,
моя дорогая Эванджелина...
   - Хорошо!
   - Я э-э... Я никогда в жизни не произносил речей. Возможно, не буду и в
дальнейшем. А сейчас... сердце мое  слишком  полно!  Да  хранит  вас  всех
Господь!
   -  Отлично!  Исключительно  трогательно!   Потом   вы   садитесь.   Мой
высокочтимый папашка... он не обижается, когда его зовут "палатка", только
"шипучка" выводит его из себя,  -  итак,  мой  папашка  пускает  пробку  в
потолок и слегка  всех  вас  обрызгивает.  В  конце  концов  завтрак  ведь
устраивает он. Потом поцелуи. Милли вас целует. Разные женщины целуют вас,
злодей. Но я вытаскиваю вас оттуда и на вокзал, а потом - дивный Торкэй.
   - Вы нас проводите?
   - Буду с вами до отхода поезда... А теперь помогите мне развесить  вашу
фрачную пару. Синий костюм будет ждать вас  на  квартире  у  папашки...  Я
ничего не забыл. Я-то уж не забуду. Что было бы с этой свадьбой,  если  бы
не мое savoir raire [уменье взяться за  дело  (франц.)],  это  превосходит
всякое воображение, говорю вам, превосходит, просто превосходит.
   Эдвард-Альберт чихнул.
   - Где ваш халат? У  каждого  мужчины  в  вашем  положении  должен  быть
стеганый халат.
   - Меня целый день знобит. Наверно, простудился.
   - Вот на такой случай необходимо иметь виски, дорогой мой. Есть  у  вас
лимон? Нет лимона! Надо всегда иметь лимон под рукой. Лягте в  постель.  Я
вам приготовлю грелку, а потом хорошенько укрою вас. Какой  там  шафер!  Я
вам и нянька и слуга. Только помолитесь на сон грядущий. Начинайте.  "Леди
и джентльмены и  ты,  моя  дорогая  Эванджелина.  Я  никогда  в  жизни  не
произносил речей..."  Дальше...  Хорошо!  А  теперь  приступите  к  виски,
ягненочек, приготовленный для заклания... Я поставлю здесь, около вас. Ну,
спите, мой Бенедикт. Покойной ночи.
   Но именно спать-то Эдвард-Альберт и не мог. Непреодолимый  страх  перед
темнотой и отвращение к себе охватили его.
   Что-то в поведении Пипа да и всех окружающих говорило ему, что над  ним
смеются. Днем он опять был в объятиях Эванджелины  и  теперь  находился  в
состоянии нервного истощения. Она всегда сперва раздразнит  его,  а  потом
ругает. То не так, и это не так. Приятно  это  слышать  мужчине?  И  потом
опять старается распалить его. А теперь вот  его  разоденут,  словно  шута
горохового... Нет, это уж слишком.  Он  не  желает.  Не  желает.  Будь  он
проклят, если пойдет на это. Он свободный гражданин в свободной стране. Он
пошлет все к черту. Провались они со своим парадным завтраком.
   Он встал с постели. Громко чихнул. Да, он пошлет все к  черту,  -  все,
начиная с этого  цилиндра.  Однако  при  виде  безупречного  цилиндра  его
решимость несколько ослабела. В нем опять проснулся раболепный мещанин. Он
забрался обратно в постель и долго сидел в ней,  уставившись  на  парадный
головной убор. Но через час он уже снова был в бешенстве и твердил, что не
женится ни за что на свете. Его силой втянули в это дело. Его завлекли. Он
вовсе об этом не думал...
   М-р Пип, одетый, как подобает идеальному шаферу,  немножко  запоздал  и
выказывал признаки нетерпения. У  него  была  белая  гардения  в  петлице;
другую, со стеблем, обернутым серебряной  бумагой,  предназначавшуюся  для
его жертвы, он держал в руке. Он  звонил  целых  десять  минут  почти  без
перерыва, стучал,  колотил  в  дверь  кулаком...  Наконец,  Эдвард-Альберт
открыл ему; он был  в  пижаме.  Глаза  у  жениха  были  красные,  опухшие,
полузакрытые. Не говоря ни слова, он юркнул обратно в постель.
   - Это как же понимать? - громко спросил м-р Пип, широко  раскрыв  глаза
от изумления.
   Эдвард-Альберт  повернулся  лицом  к  стене  и  превратился   в   ворох
постельного белья.
   - Я не могу, - тяжело дыша, прохрипел он. -  Страшно  простудился.  Вам
придется как-нибудь без меня...
   - Повторите! -  воскликнул  Пип,  не  веря  своим  ушам,  но  в  полном
восхищении. - Повторите еще раз.
   Эдвард-Альберт повторил, но уже не  так  громко  и  еще  более  хриплым
голосом.
   - "Придется как-нибудь без меня!" - отозвался Пип, словно эхо. -  Какая
прелесть! Ну просто чудо! Экий проказник!
   Он прыснул со смеху. Заплясал по комнате. Замахал руками.
   - Так вот и вижу их. Вижу их всех. Как они обходятся без него.
   Он дал два крепких пинка  кому  из  одеял,  который  представлял  собою
жених, потом побежал в буфетную за виски.
   Вернувшись в спальню со стаканом в руке,  он  поставил  его  на  ночной
столик и угостил дезертира еще парочкой пинков.
   - Господи! Что же нам теперь делать? - произнес он.  -  Мошенник  вы  -
и-го-го - этакий. Привести их всех сюда? Священника, невесту  и  всех?  Не
положено по закону. Вызвать карету  скорой  помощи  и  отвезти  вас  туда?
Который  час-то?  Уже  двенадцатый!  После  двенадцати  нельзя  венчаться.
Поднять вас и одеть насильно? Вставайте.
   Он попробовал стащить с Эдварда-Альберта одеяло, но тот слишком  плотно
завернулся в него.
   - Говорю вам, не поеду, - закричал Эдвард-Альберт. - Не могу ехать и не
поеду! Ни за что не поеду! Я раздумал!
   Пип прекратил атаки.
   -  Вы  имели  когда-нибудь  удовольствие  встречаться   с   инспектором
Биркенхэдом, Тьюлер? - спросил он.
   - Не желаю с ним встречаться.
   - А встретитесь.
   И он решил действовать.
   - Ну, вот что. У вас - сто пять по Фаренгейту. Я звоню им по  телефону.
Они пошлют за врачам, и тот разоблачит обман. А потом что? Не знаю.  Но  -
помоги вам бог! Какого черта вы до сих пор не поставили телефон? Я же  вам
говорил. Придется пойти к автомату.
   Когда Пип перестал наполнять квартиру  своей  персоной,  Эдвард-Альберт
принял вертикальное положение, превратившись в какой-то кокон из простынь,
увенчанный унылой  физиономией  и  всклокоченной  шевелюрой,  и  прикончил
поставленное Пипом виски с содой.
   - Я совсем  забыл  про  отца,  -  прошептал  он,  холодея  от  мрачного
предчувствия.



14. ШИПУЧКА - ХЛОП В ПОТОЛОК

   По  своей   наружности   инспектор   Биркенхэд   представлял   как   бы
квинтэссенцию всех скотланд-ярдских инспекторов, фигурирующих в обширной и
все разрастающейся области английской литературы - детективном романе.  Да
он и в самом деле был  родоначальником  этой  огромной  семьи.  По  своему
положению в  Скотланд-ярде  он  должен  был  вступать  в  непосредственное
общение со всеми журналистами, писателями и просто любопытными, все чаще и
чаще являвшимися изучать этот  тип  на  месте.  Он  занимал  первую  линию
скотланд-ярдской  обороны  и  первый  врывался  в  укрытие,  куда  забился
окруженный преступник. Более тонкие специалисты оставались невидимыми  для
глаз публики и недоступными ее  воображению.  Преступники  никогда  их  не
видели, ничего не знали о них. Фотографам никогда не удавалось поймать  их
в свой  объектив.  От  сыщика-любителя  они  были  отделены  пропастью,  и
пропасть эту заполняла собой фигура инспектора Биркенхэда.  Эдвард-Альберт
уже встречал его в десятках романов под десятками фамилий.
   Инспектор  был  высокого  роста  и  крепкого  сложения;  человек  таких
размеров действительно мог воплощать множество людей. Эдвард-Альберт молча
смотрел, как он поставил себе стул посреди комнаты, плотно уселся  на  это
заскрипевшее под  его  тяжестью  приспособление,  упер  руки  в  колени  и
выставил локти.
   - Эдвард-Альберт Тьюлер, если не ошибаюсь? - спросил он.
   От этих сыщиков ничто не укроется.
   - Да, - ответил Эдвард-Альберт, чуть не подавившись этим словом. У него
от страха пересохло во рту.
   Он кинул отчаянный взгляд на Пипа в надежде найти в нем  поддержку,  но
Пип, по-видимому, целиком ушел в восхищенное созерцание "Enfin seuls".
   - Мне говорили, что вы сделали предложение моей дочери, но в  последнюю
минуту,  когда  все  было  готово  для  свадьбы,  оскорбили  ее   и   всех
присутствующих, не явившись на церемонию. Правильно ли меня информировали?
   - У меня была повышенная температура, сэр. Сто четыре  с  лишним.  Пять
градусов выше нормальной.
   - Пустяки по сравнению с тем, что вас ждет впереди, -  холодно  ответил
инспектор.
   - Но ведь мистер Чезер знает... Это правда, сэр.
   - Не будем спорить об этом. Не стоит  беспокоить  из-за  этого  мистера
Чезера. Гляжу на вас и думаю, что она только выиграла бы,  развязавшись  с
вами, если б не...
   Инспектор помолчал, не в силах продолжать  свою  речь.  Он  побагровел.
Губы его зловеще сжались. Он задыхался. Глаза у него выкатились из  орбит.
Его как будто раздуло, словно он  был  наполнен  сильно  сжатым  воздухом.
Казалось, он вот-вот лопнет, но на самом деле это он производил над  собой
усилие воли.
   М-р Пип Чезер перестал любоваться картиной и, сделав  несколько  шагов,
занял новую позицию, с которой ему можно  было  лучше  наблюдать  действия
инспектора. Даже в его глазах к выражению веселого любопытства примешалась
некоторая доля страха. В комнате стояла, если можно так выразиться, гулкая
тишина напряженного ожидания катастрофы.
   Было бы бесполезно гадать о том, куда девался переполнявший  инспектора
воздух. Нас этот вопрос  не  касается.  Факт  тот,  что,  когда  инспектор
заговорил, его слова звучали сурово и спокойно. Он стал заметно опадать.
   - Дочь моя - если только она моя дочь - пошла в  мать.  Эта  женщина...
эта женщина опозорила меня.  Она  была  негодяйка.  Распутница.  И  вот...
опять. Нет, я не могу допустить, чтобы подобная вещь повторилась.
   - Но я действительно женюсь на ней, сэр. Непременно женюсь.
   - Советую. А не то...
   И обычным своим голосом, спокойным, солидным тоном человека, привыкшего
пользоваться самыми учтивыми выражениями, он произнес следующие, отнюдь не
учтивые слова:
   - Я превращу вас в отбивную котлету, сэр. Поняли?
   - Да, с-сэр, - ответил Эдвард-Альберт.
   - Так как же мы это устроим? Зло сделано. Все разладилось  и  пришло  в
полный беспорядок. Все ее знакомые узнают и начнут судачить. Мистер Чезер,
она говорит, что вы мастер по части устройства всяких дел. Она говорит, вы
можете уладить что угодно. Да и знаете всю эту публику лучше, чем я.  Хотя
как вы сможете уладить все это, не представляю себе. Что теперь делать?
   - Если вы спрашиваете меня... - начал Пип.
   Он подошел поближе и некоторое время  стоял,  открыв  рот  и  почесывая
подбородок.
   - И-го-го, - произнес он громко и протяжно. - В том, что произошло, нет
ничего непоправимого. Прежде всего существует эта ложь насчет температуры.
   Эдвард-Альберт забормотал какие-то возражения.
   -   Ложь?   -   воскликнул   инспектор   и   пристально   поглядел   на
Эдварда-Альберта, но больше ничего не прибавил.
   - Совершенная ложь, - продолжал Пип. - Я ее выдумал, мне ли не знать. У
него не было никакой температуры. Он - и-го-го -  труса  праздновал...  Но
нам теперь придется ее поддерживать.  И  чем  скорей  Эванджелина  проявит
беспокойство по поводу его болезни, тем лучше. Можно  будет  сказать,  что
она уже ездила к нему и вернулась страшно расстроенная. Ну да, я знаю, что
это неправда, но - и-го-го - мы можем это сказать. Потом мы можем сказать,
что произошло недоразумение с числами. И что  я  куда-то  девал  кольцо  и
совершенно растерялся. Свалим все на меня.  На  то  шафера  и  существуют.
Пустим в ход любую выдумку, и  чем  больше  их  будет,  тем  лучше.  Будем
наводить туман. Одному скажем - дело в том, а другому - дело в  этом.  Так
что каждому будет известно больше, чем остальным, и  мы  скроем  правду  в
общей неразберихе. Вот что - и-го-го - подсказывает  здравый  смысл.  Факт
получился  неприятный.  А  как  вам  известно,  сэр,  как  известно  вашим
преступникам, чем некрасивее факты, тем более необходимо их запутать.  Над
нами, слава богу, не будет такого следователя, как вы, сэр. И  чем  скорей
мы обладим все это дело, тем лучше.
   - Вот с этим я согласен, - объявил инспектор. - И требую, чтобы  именно
так и было.
   - Я займусь этим и все устрою, - сказал Пип, снова входя  в  свою  роль
Пэка.
   - Но если опять начнется какая-нибудь канитель...
   - Тогда капут! - смачно произнес  Пип  и  повернулся  к  жениху.  -  Вы
поняли?
   Эдвард-Альберт кивнул в знак согласия.
   Инспектор медленно встал и надвинулся  на  своего  будущего  зятя.  Вся
грозная сила Скотланд-ярда сосредоточилась в его поднятом пальце.
   -  Эта  девушка  будет,  как   полагается,   благопристойно   обвенчана
независимо от ее желания, или вашего, или чьего бы  то  ни  было...  -  Он
помолчал, словно в нерешительности. -  Я  не  допущу,  чтобы  честь  моего
семейства была во второй раз заляпана грязью. Вы на ней женитесь и  будете
подобающим образом с ней обращаться. По характеру это настоящая мегера, не
спорю, но все-таки она образованная молодая леди, и вы этого не забывайте.
Она леди, а вы не джентльмен...
   Теперь уж он не обращался к Эдварду-Альберту. Он говорил сам  с  собой,
глядя поверх Пипа.
   - Мне часто приходило в голову, что если б я шлепал  ее  иногда...  Или
кто-нибудь другой шлепал бы ее. Но над ней не было женского  глаза...  Ну,
да снявши голову, по волосам не плачут. Когда она была ребенком... Если  б
только она могла навсегда остаться  ребенком...  Она  была  таким  славным
ребенком...
   Родительский вопль, звучащий на протяжении веков!..
   Так, в  результате  спутанных  объяснений,  свадебное  торжество  вновь
заняло свое место на календаре, и в назначенный срок Эдвард-Альберт вместе
с  Эванджелиной  предстал  перед   священником,   отличавшимся   почтенной
наружностью  и  необычайной  быстротой   речи.   Пип   встал   за   спиной
Эдварда-Альберта, как чревовещатель за своей куклой; три неизвестно откуда
взятые подружки держали шлейф  Эванджелины.  На  одном  из  передних  мест
находился инспектор Биркенхэд; он придирчиво следил за всем  происходящим,
явно решив при малейшем намеке на колебание со стороны  жениха  превратить
его в отбивную котлету.
   Старичок священнослужитель мчался, как на пожар. Эдвард-Альберт не  мог
ничего разобрать в дикой скачке непонятных слов...
   Вдруг он почувствовал, что они обращены непосредственно к нему.
   - Берешь ли ты в жены эту девицу и будешь ли  ей  мужем,  пока  вы  оба
живы? - словно из пулемета, поливал священник.
   - Как? - переспросил Эдвард-Альберт, не разобрав, чего от него требуют.
   - Скажите "да", - подсказал Пип.
   - Да.
   Брандспойт повернулся в сторону Эванджелины. Та очень внятно ответила:
   - Да.
   - Кто вручит невесту жениху?
   Быстрый обмен взглядами между инспектором и Пипом.  Звук  одобрения  со
стороны инспектора и что-то вроде "О'кей" со стороны м-ра Чезера,  который
ловко делает шаг вперед и вкладывает руку Эванджелины в  руку  священника.
Тут  происходит  небольшая  заминка,  и  священник   нетерпеливым   рывком
соединяет правые руки жениха и  невесты,  продолжая  бормотать  непонятные
слова.
   - Повторяйте за мной. Как имя?
   - Эдвард-Альберт Тьюлер, сэр.
   - Я, Эдвард-Альберт Тьюлер, беру тебя - как имя?
   - Эванджелина Биркенхэд.
   - Эванджелину Биркенхэд в жены...
   Наступил главный момент.
   - Кольцо? - со старческим нетерпением произнес священник.
   Но м-р Чезер был на посту.
   - Здесь, сэр. Все в порядке, сэр.
   - Ей на палец.
   - На _безымянный_, нескладеха, - послышался отчетливый  шепот  Пипа.  -
Смотрите не уроните.
   - Повторяйте за мной. Сим кольцом обручается...
   -  На  колени,  -   прошипел   Пип,   давая   Эдварду-Альберту   легкий
ориентирующий толчок.
   Таким  путем  древняя  торжественная   церемония   была   доведена   до
благополучного конца. Эдвард-Альберт пролепетал молитвы и ответы с помощью
неожиданно всунутого ему в руки молитвенника.  Последовало  еще  некоторое
количество сверхскоростного бормотания, а затем Эдвард-Альберт зашагал  по
приделу с цепко держащей его под руку  Эванджелиной  -  под  аккомпанемент
исполняемого помощником органиста свадебного марша из "Лоэнгрина".
   - Великолепно! - прошептал Пип. - Просто великолепно. Я  горжусь  вами.
Выше голову.
   Поскольку в нем еще сохранилась способность чувствовать что  бы  то  ни
было, Эдвард-Альберт и сам гордился собой.
   За дверями церкви - толпа незнакомых людей. Черт возьми! Он забыл  дать
знать лизхолдовцам. Забыл известить Берта.
   Пип подал ему цилиндр и втолкнул его в первую карету.  Она  была  обита
черным,  но  черные,  как  уголь,  лошади  были  обильно  украшены  белыми
розетками.
   Эдвард-Альберт тяжело дышал. Эванджелина сохраняла полное спокойствие.
   - И-го-го! - произнес Пип, чувствуя, что надо что-то сказать по  поводу
совершившегося факта. - Это было величественно. Просто величественно.
   - Прекрасные цветы, - поддержала Эванджелина.
   - Все папашка, - заметил Пип.
   И они тронулись в путь - к дому папаши Чезера.
   Эдвард-Альберт сразу понял, что это элегантный дом самого лучшего тона.
Ему еще ни разу не приходилось видеть такого количества цветов, кроме  как
на  цветочной  выставке.  Шляпы,  пальто  и  трости  у  гостей   принимали
специально приставленные к этому делу горничные в  чепчиках  и  фартучках.
Близкий знакомый семьи, очень юный джентльмен, одетый, как администратор в
универсальном магазине, исполнял роль швейцара. Подружки появились  вновь,
на этот раз как сестренки Пипа. Комнаты были полны народу.
   - Большой - и-го-го - прием, - заметил Пип. - Улыбнитесь. Ну вот. То-то
же.
   М-сс Дубер что-то сказала молодым; потом от них была  оттерта  какая-то
стремившаяся привлечь их внимание неизвестная дама. Потом какой-то высокий
толстый дядя с  удивительным  смаком  целовал  невесту.  Когда  он  разжал
объятия, то оказался обладателем круглой красной  физиономии,  похожей  на
физиономию Пипа, но более мясистой и увенчанной белой шевелюрой.
   - Так вот он,  счастливец.  Поздравляю,  дорогой  мой.  Поздравляю.  Вы
похищаете наше сокровище, а я поздравляю вас! Но раз она счастлива...
   Он протянул огромную руку. Эдвард-Альберт не нашелся, что ответить.  Он
просто дал ему свою руку для пожатия.
   - Добро пожаловать, - продолжал папаша Чезер.  -  Даже  солнце  сегодня
радуется вашей свадьбе.
   - Это правда, - ответил Эдвард-Альберт.
   - Хоть сам я в церкви не присутствовал, - продолжал папаша Чезер, -  но
душой был с вами.
   - Ваши цветы - очарование, - заметила Эванджелина.
   - А сын мой разве не очарование?
   - Нужно признать, наша свадьба удалась на славу. Правда, милый Тэдди?
   - Я радуюсь всей душой, - ответил Эдвард-Альберт.
   - А-а! -  воскликнул  м-р  Чезер,  протягивая  огромную  руку  крикливо
разряженной толстой  даме.  -  Счастлив  вас  видеть!  Ваши  цветы  и  мое
шампанское...
   Эванджелина отвела супруга в сторону.
   - Он все великолепно устроил. Правда, дорогой? Ты должен  поблагодарить
его. Может быть, вставишь фразу в конце речи?
   Эдвард-Альберт поглядел на нее встревоженно.
   -  Что  это?  Мне  уже,  кажется,  и  сесть  нельзя,  не