. Она постаралась скрыть  свое
волнение, помогая ему снять пальто.
   - А это и есть мистер Кейпс? - услышала она голос тетки.
   Вчетвером, слегка волнуясь, они перешли в гостиную,  все  еще  сохраняя
какую-то нервную любезность и в тоне и в  жестах.  Мистер  Стэнли  слишком
усердно потирал руки, стараясь согреть их.
   - Совершенно необычные холода для этого времени года, - сказал он.
   - Все будет хорошо, я уверена, - прошептала мисс Стэнли  Кейпсу,  когда
он усаживал ее  на  диванчик  перед  камином.  И  она  замурлыкала  что-то
успокаивающее.
   - Ну-ка,  дай  на  себя  посмотреть,  Ви,  -  сказал  мистер  Стэнли  с
неожиданной мягкостью и поднялся, все еще потирая руки.
   Анна-Вероника, зная, что платье ей идет, присела перед отцом.
   К счастью, им больше некого было  ждать,  и  то,  что  она  так  быстро
распорядилась насчет обеда, доставило ей большое удовольствие. Кейпс стоял
рядом с мисс Стэнли, которая так и сияла  от  радости,  а  мистер  Стэнли,
стараясь делать вид, что он ничуть не  смущен,  предпочел  один  отойти  к
камину.
   - Вы легко нашли нашу  квартиру?  -  спросил  Кейпс,  когда  воцарилось
молчание. - Номера в подворотне довольно трудно разобрать.  Там  следовало
бы повесить лампочку.
   Мистер Стэнли ответил, что нет, никаких трудностей не было.
   - Кушать подано, мэм, -  появившись  под  аркой,  объявила  расторопная
горничная, и теперь самое сложное было позади.
   - Пойдем, папочка, - сказала Анна-Вероника, идя вслед за мужем  и  мисс
Стэнли, и от полноты сердца стиснула отцовский локоть.
   - Превосходный парень, - заявил  он  довольно  непоследовательно.  -  Я
сначала не понимал, Ви.
   - Прелестная квартирка! - восхищалась мисс Стэнли.  -  Прелестная!  Все
так красиво и удобно!
   Обед прошел превосходно: все кушанья удались, начиная с  золотистого  и
совершенно прозрачного бульоне и до вкуснейших  замороженных  каштанов  со
сливками; и мисс Стэнли от отдельных похвал перешла к одобрению их жизни в
целом. Между Кейпсом и мистером Стэнли возник оживленный разговор,  и  обе
дамы, слушая их, тактично умолкли. Мужчины  раз  или  два  приближались  к
опасной теме менделизма, но тут же осторожно уклонялись от  нее;  разговор
шел преимущественно об искусстве и литературе и о  существующей  в  Англии
цензуре театральных пьес. Мистер Стэнли был склонен считать,  что  цензуру
следовало бы распространить и на то, что он назвал современными  романами;
вместо хороших, здоровых историй появляется всякая "порочная, развращающая
чепуха", от которой остается "неприятный осадок". А по его мнению, никакая
книга не может быть признана хорошей, если после нее  остается  неприятный
осадок, какой бы интересной и  захватывающей  она  ни  казалась  во  время
чтения. Он не любит, продолжал мистер Стэнли многозначительно,  чтобы  ему
напоминали о книгах и об обедах, когда он с ними покончил. Кейпс охотно  с
ним согласился.
   - В жизни и так слишком много огорчительного, а тут еще эти романы.
   На время внимание Анны-Вероники было отвлечено  теткой,  которой  очень
понравился соленый миндаль.
   - Удивительно вкусен, - сказала тетка. - Исключительно!
   Когда Анна-Вероника снова прислушалась  к  разговору  мужчин,  они  уже
обсуждали обесценивание домов и участков в результате  все  усиливающегося
шума от движения  в  Вест-Энде  и  согласились  друг  с  другом,  что  оно
принимает угрожающие размеры. А ей  вдруг  представилось,  что  она  видит
какой-то необычно фантастический сон, и эта мысль глубоко взволновала  ее.
Отец почему-то казался менее значительным человеком, чем  она  ожидала,  и
вместе с тем почему-то все же привлекательным. С галстуком он, как  видно,
поладил не сразу; а надо было после первых неудач надеть другой. Зачем она
все это отмечает? Кейпс как будто вполне владеет собой, усиленно старается
быть простодушным и искренним, но она знала по его случайным  неловкостям,
по чуть приметному оттенку вульгарности в его необходимом  гостеприимстве,
что он нервничает. Ей хотелось, чтобы он покурил и немножко успокоился. Ее
охватил внезапный и невольный порыв нетерпения. Ну, слава богу,  дошли  до
фазанов, скоро ему можно будет и покурить.  А  чего  же,  собственно,  она
ждала? Надо покрепче держать себя в руках.
   Лучше, если бы отец и тетка не наслаждались обедом  с  такой  спокойной
обстоятельностью. Лица отца и мужа, несколько  побледневшие  при  встрече,
теперь слегка покраснели. И зачем только людям надо поглощать пищу!
   - Могу сказать, - начал отец, - что я за последние двадцать лет  прочел
добрую половину всех романов, которые пользовались успехом. Моя  порция  -
три романа в неделю, а если они короткие, то и четыре. Отношу их по  утрам
на Кэннон-стрит и захватываю с собой, когда возвращаюсь.
   Анна-Вероника подумала, что раньше отец никогда не обедал  вне  дома  и
что она никогда не  интересовалась  его  жизнью,  как  жизнью  равного  ей
человека. С Кейпсом он держался чуть ли не почтительно, а в былые  времена
она никогда не видела, чтобы он держался  с  кем-нибудь  почтительно.  Она
даже предполагать не могла, что обед этот будет таким странным. Она словно
переросла  отца,  стала  в  чем-то  старше  его,  ее  горизонт  бесконечно
раздвинулся,  и  если  раньше  отец  представлялся  ей  в  виде   плоской,
двухмерной фигуры, то теперь она как бы увидела его с обратной стороны.
   Она почувствовала огромное облегчение, когда наконец наступила желанная
пауза и она получила право сказать: "Ну что же, тетечка..." - и, приподняв
занавес, пропустить тетку под арку. Мужчины  тоже  встали,  и  отец  хотел
двинуться к занавесу. Она поняла, что  он  из  тех  людей,  о  которых  не
слишком заботятся во время обедов. А Кейпс сказал себе,  что  его  жена  -
исключительно красивая женщина. Он извлек из буфета серебристую коробку  с
сигарами и сигаретами, поставил перед тестем, и некоторое время  они  были
заняты подготовкой к курению. Затем Кейпс стремительно подошел  к  камину,
помешал угли, выпрямился и обернулся.
   - Анна-Вероника очень хорошо выглядит,  правда?  -  сказал  он,  слегка
смутившись.
   - Очень, - отозвался мистер Стэнли. - Очень.
   И с удовольствием расколол орех.
   - Жизнь... обстоятельства... Я думаю, что теперь ее планы на будущее...
Можно надеяться. Вы оказались в трудном положении, - добавил мистер Стэнли
и смолк, опасаясь, не сказал ли он лишнего. Он посмотрел на свой портвейн,
как будто мог найти ответ в золотисто-красной жидкости. - Все хорошо,  что
хорошо кончается, - добавил он, - и чем меньше говорить о таких вещах, тем
лучше.
   - Разумеется, - согласился Кейпс и нервным  движением  бросил  в  камин
только что раскуренную сигару. Он нервничал. - Налить вам  еще  портвейну,
сэр?
   - Очень хорошая марка, - с достоинством кивнул мистер Стэнли.
   - Мне кажется, Анна-Вероника еще никогда так  хорошо  не  выглядела,  -
заметил Кейпс, все еще следуя плану намеченного разговора, хотя собеседник
и уклонился от этой темы.


   Наконец вечер кончился, и  Кейпс  с  женой  спустились  вниз,  посадили
мистера Стэнли и его сестру  в  такси  и,  стоя  на  каменных  ступеньках,
приветливо помахали им.
   - Оба они прелесть, - заметил Кейпс, когда такси скрылось из виду.
   - Правда ведь? - задумчиво отозвалась Анна-Вероника после паузы. -  Они
очень изменились, - добавила она.
   - Пойдем, а то холодно, - сказал Кейпс, беря ее под руку.
   - Знаешь, они стали как-то меньше, даже  ростом  меньше,  -  продолжала
Анна-Вероника.
   - Это ты переросла их... А твоей тете понравились фазаны.
   - Ей  все  понравилось.  Ты  слышал,  как  мы  в  гостиной  говорили  о
кулинарии?
   Они молча поднялись на лифте.
   - Как странно, - сказала Анна-Вероника, входя в квартиру.
   - Что странно?
   - Все...
   Она зябко поежилась, подошла к камину  и  поворошила  угли.  Кейпс  сел
рядом в кресло.
   - Жизнь - ужасно странная штука... - Она опустилась на колени  и  стала
смотреть на пламя. - Неужели и мы станем когда-нибудь такими же, как они?
   Она обратила к мужу озаренное пламенем лицо.
   - Ты ему сказал?
   Кейпс чуть улыбнулся.
   - Сказал.
   - Как?
   - Ну... довольно неловко.
   - Но как?
   - Я налил ему еще портвейну и сказал... Подожди, дай вспомнить...  Ага!
"Вы скоро станете дедушкой".
   - Так. А он обрадовался?
   - Отнесся спокойно. Спросил, не будешь ли ты недовольна, что я сказал?
   - Нисколько.
   - А потом добавил: "У бедной Алисы куча детей..."
   - Алиса совсем другая, нежели я, - отозвалась Анна-Вероника,  помолчав.
- Совсем другая. Она не сама выбирала себе мужа... Что ж... а  я  сообщила
тете... И, знаешь, супруг мой,  мы,  кажется,  преувеличили  эмоциональные
возможности наших... наших дорогих родичей.
   - И как же твоя тетя приняла эту новость?
   - Она даже не поцеловала меня. Она... она ответила...  -  Анна-Вероника
снова зябко поежилась. - "Надеюсь, милочка, это не осложнит твою жизнь..."
Примерно так. "Но чем бы ты ни занималась, не забывай ухаживать за  своими
волосами". Мне кажется, судя по ее тону,  что  она  считает  это  с  нашей
стороны несколько неделикатным, если учесть  все  обстоятельства;  но  она
старалась подойти к делу практически, выразить нам сочувствие,  встать  на
нашу точку зрения.
   Кейпс посмотрел на лицо жены. Она не улыбалась.
   - Твой отец, - сказал  он,  -  заметил,  что  все  хорошо,  что  хорошо
кончается, и кто прошлое помянет, тому глаз вон. Таково его  отношение.  И
потом заговорил о прошлом даже с отеческой добротой...
   - А у меня сердце болело за него!
   - О, конечно, тогда это его сразило. Должно было сразить.
   - Может быть, мы могли бы и отказаться ради них?
   - Неужели могли бы?
   - Я тоже считаю, действительно хорошо все то, что хорошо  кончается.  А
вот как насчет сегодняшнего вечера, не знаю.
   - Я тоже. Я рад, что былая  боль  смягчилась.  Ну,  а  если  бы  мы  не
выплыли?
   Они молча посмотрели друг на друга, и Анна-Вероника  заявила  в  порыве
присущей ей прозорливости:
   - Мы не из породы тех, кто тонет. - И заслонила лицо  руками  так,  что
отблески огня исчезли из ее глаз. - Мы утвердились в  жизни  давно,  и  мы
народ крепкий! Да, крепкий!
   - Знаешь, милый, - продолжала она, - подумать  только,  это  мой  отец!
Ведь он нависал надо мной, как утес; мысль о нем чуть  не  заставила  меня
отказаться от всего, чего мы достигли. Он воплощал в себе весь  социальный
строй, закон и мудрость. И вот они явились  к  нам  и  рассматривают  нашу
мебель: хороша ли она; и они не рады, их не интересует, что мы наконец-то,
наконец можем позволить себе иметь детей.
   Анна-Вероника  откинулась   назад   и,   сидя   на   корточках,   вдруг
расплакалась.
   - Ах, любимый мой! - воскликнула она и вдруг, став на колени, бросилась
в объятия своего мужа. - А помнишь, как мы  там  любили  друг  друга?  Как
сильно мы любили? Помнишь, какой свет был во всем,  какое  великолепие?  Я
жажду, я жажду! Я хочу детей, как хотела тех гор и жизни,  подобной  небу.
О... о! И любви, любви! Нам было так чудесно вдвоем, а потом мы боролись с
жизнью и победили. А теперь словно лепестки опадают с цветка! О  милый,  я
любила любовь! Я любила любовь, и тебя, и твое великолепие.  А  теперь  то
великое время прошло, и мне надо быть осторожной,  и  носить  детей,  и...
ухаживать за своими волосами, и когда я со всем этим покончу, я  уже  буду
старухой. Красные лепестки опали, лепестки,  которые  мы  так  любили.  Мы
стали благоразумными, и у нас вся эта мебель и - успех! Успех! Но  вспомни
горы, милый! Мы никогда не забудем гор, никогда!.. Этот сверкающий снежный
склон и как мы говорили о смерти! И мы готовы были тогда умереть!  И  даже
когда мы состаримся и разбогатеем, мы будем  помнить  те  дни,  когда  нам
ничего не было нужно, кроме радости быть вместе, и мы всем рисковали  друг
ради друга, и казалось, что с жизни сорваны все чехлы и покровы и остались
только ее свет и пламя. Сила и сила! Ты помнишь  все,  что  было  тогда?..
Скажи, что никогда не забудешь! Что эти будничные  и  второстепенные  вещи
никогда не возьмут верх над нами. А  лепестки?  Мне  весь  вечер  хотелось
плакать, оплакивать  на  твоем  плече  мои  лепестки!  Лепестки!..  Глупая
женщина!.. Никогда раньше мне не хотелось вдруг заплакать...
   - Жизнь моя! Сердце мое! - прошептал Кейпс, прижав ее к себе. - Я знаю.
Я понял тебя.