м султан
оказался в изгнании.  Далее синий  камень  достался  испанцу  -  и  он  не
замедлил   утонуть  в  море.  Потом  американцу,  имевшему  неосторожность
подарить драгоценность своей жене. В результате оба потеряли единственного
ребенка, и отец сошел с ума... Скончавшаяся в 1947 году миллионерша Эвелин
Уолш завещала алмаз <Хоуп> своей внучке,  мисс Рейнольдс,  и та умерла при
загадочных обстоятельствах...
     - Достаточно,  мсье  Пьер!  -  снова прервала рассказчика <испанка> с
сапфирами.  -  Считайте,  что вы нас убедили. И если я сейчас сниму с себя
этот глинозем,  то виноваты будете только вы.  Впрочем,  синие бриллианты,
которые, по вашим словам, столь опасны, мне не по карману.
     - Они  не  по  карману  многим  сотням  миллионов женщин,  которые не
отказались бы  их  иметь.  И  тем  не  менее эти женщины живут или прожили
счастливую жизнь, - ответствовал Пьер. - Я не против женских украшений, но
против того, чтобы делать из них фетиш.
     Кто-то легонько меня толкнул. Обернувшись, я увидел Жоржа. Он поманил
меня. Мы вышли в парк.
     - Я опоздал,  -  сказал Жорж.  - А у профессора есть милая привычка -
учить не умеющих плавать,  выбрасывая их из лодки в воду. У нас народ хотя
и хороший, но своеобразный. Давай-ка для начала я тебе расскажу, кто у нас
есть кто.
     - Начни с женщин, - попросил я. - Уж очень они ярки.
     - Хорошо,  -  согласился Жорж. - Видишь ли, Поль убежден, что в любом
коллективе должны быть  три-четыре очень  красивых,  тщательно следящих за
своими туалетами женщины.  Он  считает,  что  это  создает общую атмосферу
подтянутости,  приподнятости и аккуратности. Тебе показалось, что в салоне
все женщины красавицы. На самом деле у нас всего четыре выдающихся молодых
особы,  которых ты  называешь яркими.  За  глаза и  в  глаза мы  их  зовем
мадемуазели А,  С,  Р и И,  что означает -  мадемуазель Алмаз, мадемуазель
Сапфир,  мадемуазель Рубин и мадемуазель Изумруд.  Это за их пристрастие к
тем видам драгоценных камней,  которые,  по  мнению каждой из них,  больше
всего  подходят к  ее  внешности.  В  жизни  девушек зовут  соответственно
Жаклин, Мари, Колетт и Катрин.
     - Я видел трех. А где же мадемуазель Алмаз?
     - Не все сразу, - усмехнулся Жорж. - А то удар будет слишком сильным.
Жаклин,  пожалуй,  самая серьезная девушка и,  наверное,  самая лучшая. Но
лично мне ужасно нравится Катрин.  Она у нас самая жизнерадостная. И самая
рыжая.  Может,  у нее ирландская кровь,  - голос Жоржа заметно потеплел. -
Самая кокетливая, самая энергичная и самая ветреная - Мари. Она умудряется
многим вскружить голову.  Упаси тебя бог влюбиться в  нее!  Сама она очень
влюбчива,  но постоянства не признает...  Впрочем, как товарищ она человек
надежный,  -  поспешил заверить он меня.  -  Колетт - вещь в себе. Что она
думает в действительности,  никто не знает.  Это типичный интроверт*.  Она
замкнута в себе,  и неизвестно,  какие страсти бушуют в ее сердце. Мужским
полом она, кажется, не интересуется. По крайней мере, внешне. Но, несмотря
на  всю ее тропическую красоту,  я  искренне сочувствую человеку,  который
решится связать с  нею свою жизнь,  так как это будет не  жена,  а  скорее
индийская богиня -  таинственная, непонятная и... страшноватая. Понимаешь,
она еще и одаренный гипнотизер. Поэтому лично я ее просто боюсь!
     _______________
          * И н т р о в е р т  - личность,  направленная на внутренний мир
     своих мыслей и переживаний.

     Я слушал с нескрываемым интересом. Жорж продолжал:
     - Если  не  считать  увлечения  драгоценными  камнями - а это у наших
девушек что-то  вроде  коллекционирования  марок,  своеобразная  плата  за
относительно  затворническую  жизнь  -  в  остальном они вполне серьезны и
хорошие специалисты: все медики и биохимики. Работа у некоторых секретная.
Хотя и существует мнение,  что из женщины настоящего ученого-исследователя
не получится, наши девушки - одаренные естествоиспытатели и сделали немало
открытий   в  биологии  и  бионике.  И  надо  сказать,  они  исключительно
работоспособны.
     Затем Жорж перешел на характеристики мужчин. С его слов, толстый Пьер
- непризнанный и капризный гений,  точнее,  признанный только у нас.  Он -
крупнейший в  мире специалист по  проблемам мозга,  и  некоторые его  идеи
приводят в ужас нормальных медиков.
     - Впрочем,  -  усмехнулся Жорж, - современную медицину он не очень-то
жалует, обвиняя ее в застое, догматизме и рутине. Тут они нашли общий язык
с  Курть„.  У  Пьера есть  хобби:  он  лечит всех нас  от  головных болей,
насморка,  сердечных приступов, повышенного кровяного давления, обострения
язвы,  аллергии и  т.  п.  безо всяких лекарств.  Секрет прост.  Пьер дает
пациенту несколько тестов  на  виды  памяти и,  в  зависимости от  ошибок,
определяет  перенапряженность  тех   или   иных  полей  мозга,   а   потом
замораживает хлорэтилом определенные точки на  коже больного,  связанные с
перенапряженными  участками  мозга.   Это  рефлексотерапия,   очень  точно
направленная.   Перенапряженность  в   мозгу  снимается,   и   недомогание
моментально проходит. Фактически то же, что и иглорефлексотерапия, но Пьер
считает,   что   хлорэтил  удобнее:   он   помогает  избегать  осложнений,
сопровождающих иногда акупунктуру.  К  тому  же  точки у  Пьера не  всегда
совпадают  с   чжень-цзю   -   ты   знаешь,   что   так  китайцы  называют
иглоукалывание?  Пьер большой оригинал!  Он, например, не признает лечение
таблетками.
     - То есть как? Он что, полагает, что лекарства принимать не надо?
     - Представь себе,  он  действительно считает,  что  на  уровне знаний
современной медицины химическое вмешательство в организм в виде лекарств -
пока  еще  неуправляемый или  плохо управляемый процесс и,  помогая одному
органу,   может  вредить  другому.   Поэтому  он  и   избрал  прямой  путь
воздействия:  кожа -  мозг -  больной орган. Особенно успешно Пьер снимает
тягу к спиртному у хронических алкоголиков,  причем делает это в первый же
день путем примораживания кожи.
     - Действительно оригинал...
     - Ты бы слышал его споры с каким-нибудь профессором медицины! У Пьера
огромный запас знаний,  и  он  легко кладет собеседника на обе лопатки.  А
медицинские светила  в  отместку  объявили его  ненормальным.  Собственно,
поэтому он  и  сбежал к  Курть„,  который предоставил ему полную свободу в
исследованиях.
     С  этого дня  я  стал  частым посетителем <кают-компании>.  Люди  там
собирались интересные,  и разговоры велись о самых любопытных вещах.  Круг
моих  знакомств  значительно  расширился.   Кроме  мадемуазель  С,   Р,  И
(мадемуазель А  так ни разу и не пришла в <кают-компанию> -  поговаривали,
что она занята какой-то срочной работой) и Пьера,  я легко сошелся с двумя
физиками  -   Леоном  Жоссом  и   Мартеном  Треленом.   Леон  был  хорошим
горнолыжником и,  кроме  того,  заядлым  аквалангистом.  Мартен  увлекался
боксом и  водными лыжами.  Рядом с  клубом размещался приличный спортзал с
большим  бассейном,   сауной  и  парной  баней.   Здесь  мы  после  работы
встречались  вчетвером  (четвертым  был  Жорж)  и  каждый  тренировался по
собственной  системе.   Я  и  Жорж  предпочитали  гимнастические  снаряды,
поскольку  в  университете занимались  спортивной гимнастикой,  а  Леон  и
Мартен любили прыгать с  трамплина в бассейн.  Потом мы все отправлялись в
сауну или в парилку.
     Раз в  неделю Курть„ обычно приглашал меня в  свой кабинет,  подробно
расспрашивал о  научной работе,  а  затем начинал разговор на какую-нибудь
отвлеченную тему.  Видимо,  он  уточнял  мои  мировоззренческие взгляды  и
старался, чтобы я лучше разобрался в своих собственных жизненных позициях.
Эти  беседы были  всегда интересны.  Профессор заставлял меня сопоставлять
диаметрально  противоположные  точки  зрения  на  самые  спорные  проблемы
современности и  обосновывать свои выводы.  Мы  говорили о  путях развития
науки,  о политике,  о причинах тщеславия, зависти, стремления к власти, о
роли женщины в  обществе,  о  наиболее рациональных формах семьи у  разных
народов.  Я учился вырабатывать более точный подход ко всем этим проблемам
и логически обосновывать свои взгляды.  Кроме того,  эти беседы давали мне
еще  огромный  фактический материал  -  познания профессора были  поистине
неисчерпаемы.
     Неожиданно Курть„  попросил меня  прекратить на  время  мою  основную
научную работу -  я  занимался иммунологией -  и  подключиться к  Леону  и
Мартену,   которые   конструировали  аппарат   для   подводного  плавания,
имитировавший большую рыбу.
     Аппарат  мы  окрестили <барракудой>.  Он  напоминал длинную сигару  с
рыбьим хвостом и  плавниками.  Под  брюхом -  углубление,  куда  помещался
водитель.  Перед ним было смонтировано что-то  вроде мотоциклетного щитка,
только  опущенного  вниз,  и  приборы  управления.  Руль  также  напоминал
мотоциклетный.  По  бокам  <рыбины> были  скобы  из  прочного пластика,  к
которым  могли  прикрепляться  еще   два   или  четыре  человека.   Внутри
<барракуды>  планировалось расположить багажные  отделения  для  перевозки
снаряжения и  оружия.  Источником питания служили особые  биоэлектрические
аккумуляторы,  постоянно самоподзаряжающиеся.  Принцип  действия хвоста  и
плавников был позаимствован у рыб.
     Я  не  мог  понять,  для чего профессору понадобилась такая <рыбина>.
Скорее  всего,  <барракуда>  представляла  собой  идеальное  средство  для
заброски шпионов по морю в соседнее государство.  Но нам это было вроде бы
ни  к  чему.  Тем  не  менее  Курть„ очень  торопил с  завершением работы.
Собственно,  все  было  готово,  оставался  неотлаженным  только  механизм
биоэлектрического  управления  хвостом  и   плавниками.   Именно   поэтому
подключили к работе меня,  а вскоре и Пьера. От меня пользы было не много,
но Пьер быстро наладил нужную схему.
     Как-то,  гуляя по парку,  я забрел в <японский уголок>,  напоминавший
виденные мною в кино парки Киото -  древней столицы Японии,  резиденции ее
императоров.  В  этой  части парка мне  особенно нравился <каменный сад> -
небольшая  очень   ровная   площадка,   усыпанная  мелкими   светло-серыми
камушками, среди которых, словно айсберги, возвышались семь больших темных
валунов  разнообразной формы.  С  какой  бы  стороны вы  ни  посмотрели на
большие камни,  вы  видели только шесть  из  них,  один  всегда был  скрыт
другими. Мне камни напоминали острова в море. Только море было застывшим и
каменным.  На  эти  каменные острова можно  было  смотреть и  размышлять о
вечности Вселенной и  целях  мироздания.  Собственно,  в  Японии <каменные
сады> - место для раздумий...
     Итак,  собираясь поразмышлять о жизни и о событиях последних дней,  я
приблизился к  скамейке около  <каменного сада>  и  обнаружил,  что  место
занято.  Там  сидела  симпатичная светловолосая девушка в  белом  платье и
белых туфлях. Она читала книгу и не замечала моего появления.
     Я   хорошо   помнил  результаты  последних  социологических  опросов,
опубликованных в  модном  парижском  журнале.  Социологи  утверждали,  что
современные  девицы  больше  всего  не  любят  в  нынешних  молодых  людях
нерешительность.  <Мужчина должен  быть  мужчиной> -  такой  вывод  делали
журналисты.
     Вооруженный новейшими  социологическими данными,  я  решил  сразу  же
познакомиться с  симпатичной  девушкой,  презрев  условности,  принятые  в
английском  обществе.   Вообще-то   я   не   страдаю  комплексом  излишней
скромности.  У  меня свой собственный взгляд на это человеческое качество.
<Опасайтесь излишне скромных людей, - говаривал мой школьный учитель, - от
них  никогда не  знаешь чего ожидать...>  Учитель считал,  что афишируемая
скромность   -    нередко   концентрированное   выражение   тщеславия.   В
подтверждение он  обычно приводил из  истории примеры <скромности> древних
королей   и   императоров,   которые   подчеркнуто  просто   одевались   и
демонстрировали неприхотливость в  быту,  но  одновременно обожали ставить
себе при жизни исполинские памятники.  <Человек должен быть не скромным, а
простым и доброжелательным>, - утверждал мой учитель.
     Итак,  всячески осудив в  душе скромность и застенчивость,  я вежливо
поздоровался с  незнакомкой.  Девушка спокойно и  приветливо посмотрела на
меня.
     - Здравствуйте,  -  сказала она. - Меня зовут Жаклин. А вы, вероятно,
мсье Виктор. Я слышала о вас от своих подруг.
     Я  уже  собрался было весело спросить,  что  хорошего и  что  плохого
рассказывают про меня ее подруги,  как вдруг осекся.  Сидевшая передо мною
девушка оказалась не просто симпатичной,  она была невероятно красивой.  И
это  был  тот  самый тип красоты,  от  которого я  мгновенно терял голову,
самообладание,  уверенность в себе. Я встречал его дважды в своей жизни. И
оба  раза не  смог заинтересовать своей особой понравившихся мне  девушек.
Вообразите стройных блондинок с  большими серыми  глазами,  тонким точеным
профилем,  безупречным овалом лица  и  длинной шеей.  Один  раз  это  была
полька,  другой - англичанка. И для той, и для другой я был неинтересен, и
до  сих  пор  не  могу уверенно ответить почему.  Скорей всего дело было в
разнице мировоззрений. Кроме того, я тешу себя мыслью, что обе были просто
крайне  нелюбознательны и  моя  эрудиция не  производила на  них  никакого
впечатления,  поскольку в их глазах эрудиция -  нечто несерьезное. Обе они
оказались весьма практичными особами и  точно знали,  сколько может стоить
их красота и что именно нужно им в жизни.  Поэтому и с первой, и со второй
знакомство  даже  не   продлилось.   Кажется,   обе  видели  во  мне  лишь
прекраснодушного  мечтателя  или  современного  Дон  Кихота.   Но   ни   в
мечтателях, ни в странствующих рыцарях они не нуждались.
     И  вот я  смотрел во  все глаза на  третью <девушку моей мечты> и  не
знал, что сказать.
     - Что-нибудь не так, Виктор? - улыбаясь, прервала она мое молчание. -
Вы действительно Виктор?
     - Я действительно Виктор. И я боюсь сказать что-нибудь неудачное, что
могло бы повредить нашему знакомству, - обезоруживающе брякнул я.
     Девушка рассмеялась.
     - Присядьте,  пожалуйста! - предложила она. - И, если хотите, давайте
поговорим.
     Я согласился.
     Так состоялось наше знакомство.  К моему удивлению,  Жаклин вела себя
удивительно просто и  благожелательно,  так,  как если бы  мы  были хорошо
знакомы много лет.  Меня это поражало:  я не привык, чтобы девушки с такой
внешностью были простыми и добрыми. Лишь через какое-то время я понял, что
за простотой и благожелательностью Жаклин стояла высокая культура и добрые
отношения в  ее  семье.  Девушка была очень хорошо воспитана.  Теперь это,
увы, редкость. Впрочем, внутренняя мягкость и доброжелательность не мешали
Жаклин быть исключительно твердой в принципиальных вопросах,  в чем я смог
убедиться  позже  по  совместной работе.  Примером  ее  стойких  жизненных
взглядов было и  то,  что она не  курила.  Кажется,  это была единственная
некурящая женщина среди наших сотрудниц.
     Во время третьей встречи я сказал Жаклин:
     - Мои отношения с девушками,  которые мне нравились, всегда кончались
неудачей. Наверное, потому, что я всегда торопился выяснять отношения...
     - А с девушками, которые не нравились? - лукаво перебила она меня.
     - С ними было легче,  -  несколько смущенно ответил я. - Беда только,
что  по  отцовской линии  мне  достался очень  сердобольный характер.  Мне
попадались,  как правило, хорошие девушки, и я постоянно боялся нанести им
душевную травму. И вообще, по мужской линии у нас в роду все бабуины.
     - Кто-кто? - переспросила Жаклин.
     - Бабуины. Знаете, в стае обезьян-бабуинов всегда есть один на сотню,
у которого повышенное чувство ответственности за других.  Это своеобразный
альтруист.  Обычно такой бабуин не  спит,  когда вся  стая дремлет.  И  он
первым замечает подкрадывающегося леопарда,  первым поднимает крик, спасая
стаю,  и  первым попадает в когти хищника.  Альтруист погибает первым,  но
благодаря ему  стая  продолжает жить.  В  нашей  семье  таких  альтруистов
называли бабуинами.  И все наши мужчины попадали под это определение. Я не
хвастаюсь,  скорее это  всевышняя кара нашему роду.  Многие мои  предки по
отцовской линии погибали очень рано.
     - Ничего  себе  наследственность!  И  вы  это  рассказываете девушке,
которая, судя по всему, вам нравится!
     - Прямота -  также моя наследственная черта. Я вижу тебя всего третий
раз,  Жаклин (я неожиданно для себя перешел на <ты>),  и я не из тех,  кто
теряет голову или влюбляется в  любую красивую девушку.  И  пусть я сделаю
глупость,   но  честность  всегда  была  лучшей  политикой,  я  готов  был
предложить тебе руку и сердце после первой нашей встречи.
     Жаклин посмотрела мне прямо в глаза немножко грустно и насмешливо.
     - Ничего себе  -  объяснение в  любви!  За  девушками надо ухаживать,
Виктор,  создавать интимную атмосферу - полумрак, музыка, танцы, коктейль,
а потом в нужный момент:  <Вы самая красивая!> или даже:  <Я вас люблю!> А
ты сразу бряк -  при солнечном свете, никакой романтики! Но не отчаивайся!
Дело в  том,  что ты  мне нравишься,  и  так как я  самонадеянна,  то  мне
кажется,  что я редко ошибаюсь в людях,  точнее,  в их порядочности. Давай
попробуем дружить, кто знает, может быть, из нас и получится хорошая пара.
Я по воспитанию старомодна,  мне двадцать один, а увлечений у меня никаких
еще не было, если не считать прыжков в воду с десятиметровой вышки...
     И  она  весело рассмеялась.  В  этом  была вся  Жаклин.  Она  боялась
фальшивой патетики и не могла не закончить признания с юмором. Поэтому я и
предпочел объясняться с  ней в  солнечный день на открытом воздухе.  Любой
интим в полумраке она могла высмеять.
     С тех пор мы подружились с Жаклин. Я не скрывал, что безумно влюбился
в нее, но ни с какими сантиментами не лез, просто подшучивал над собой. Но
сама Жаклин потихоньку как бы оттаивала, в ее насмешливости все чаще стали
проявляться нотки нежности. Правда, она их несколько стеснялась.
     Мы  оба  по  своей природе оказались однолюбами,  и  нам  было хорошо
вдвоем.
     В  <кают-компании> мы  особенно не афишировали наши отношения и  вели
себя  друг  с  другом  сдержанно.  К  тому  же  Жаклин,  внешне  мягкая  и
деликатная,  не  прощала фривольных шуточек и  могла  резко  и  язвительно
высмеять шутника.
     Наиболее колоритной фигурой в  <кают-компании> был  Пьер.  На  первый
взгляд непривлекательный:  лысый,  с  одутловатым лицом  и  брюшком не  по
возрасту (а ведь ему не было и  пятидесяти!),  он совершенно преображался,
когда  начинал говорить.  А  говорить он  мог  на  самые неожиданные темы,
обнаруживая  недюжинную  эрудицию  и  оригинальный подход  к  общепринятым
истинам.
     Было известно,  что  Пьер  много  работает  в лабораториях и получает
поразительные результаты.  Видимо,  он возглавлял несколько групп научного
поиска.  О  работе  одной из этих групп я узнал однажды в <кают-компании>,
причем из уст самого Курть„.
     В  тот вечер шеф лично присоединился к нашему кружку в гостиной,  где
мы  уединились своей  обычной  компанией -  Пьер,  Жорж,  Леон,  Мартен  и
<прелестная четверка> - Жаклин, Мари, Колетт, Катрин.
     - Пьер,  -  сказал Курть„,  -  блестяще завершил сегодня первую серию
опытов,  которые в недалеком будущем помогут человечеству вдвое продлевать
жизнь отдельного индивидуума,  отодвигая процессы его старения.  Возможно,
многие  из  здесь  присутствующих также  захотят  продлить  свой,  скажем,
тридцатилетний возраст на тридцать-сорок лет...
     - Извините,  профессор,  -  с невинным видом перебила Курть„ Мари,  -
платить за молодость мы будем так же, как Фауст Мефистофелю?
     - Не сомневаюсь, - последовал ответ, - что кое-кто за продление своей
молодости не побоится заложить душу дьяволу. Впрочем, чтобы заложить душу,
надо ее иметь.  А