а полуопустошенную большую бутылку с  дешевым сухим вином.
Посмотрев еще раз на фиолетовые волосы, я внутренне ахнул: это была Колетт
- наша индийская богиня.  И,  как сказал бы  мистер Пикквик,  <известный в
нашем  клубе  специалист по  гипнотизированию банковских служащих>...  Она
тоже   заметила  меня,   потому   что   стала   приставать  к   прохожему,
направлявшемуся в мою сторону. Поравнявшись со мной, Колетт тихо обронила:
     - Тебя здесь ждали, вечером будут гости.
     И побежала за своим прохожим,  а я  побрел  по  улочке  с  множеством
магазинов.  Побродив немного,  я снова подошел к <Дом Хотелю>. Номера была
заказаны заранее.  Мне достался 213-й  (я  не  суеверен),  Иву  и  Дюшато,
насколько  я был в курсе,  должны были быть заказаны номера 214-й и 212-й.
Все три номера имели выход на широкий длинный балкон.  На этот  же  балкон
выходили   окна   и   двери  еще  нескольких  номеров.  Вечером  я  честно
проафишировал себя в ресторане, сидя за отдельным столиком.
     Часов в  одиннадцать вечера ко мне в номер пришел Дюшато.  Кроме двух
пистолетов,  он  принес еще  пару  резиновых дубинок.  Мы  включили свет в
ванной комнате,  пустили там воду, натянули, по всем правилам детективного
жанра,  на голову чулки и, спрятавшись за портьерой у двери балкона, стали
ждать.
     Ждать пришлось недолго.  Какая-то темная фигура, появившаяся снаружи,
ловко открыла балконную дверь и неслышно вошла в номер. Она успела сделать
два  шага  по  толстому  ковру,  когда  из  противоположного угла  комнаты
донеслось шумное  дыхание  и  сопение.  Казалось,  что  сопел  невидимый в
темноте огромный зверь.  Фигура повернула голову на этот неожиданный звук,
и в то же мгновение удар дубинкой, нанесенный Дюшато, свалил ее на ковер.
     Бельгиец  выключил  с  помощью  дистанционного излучателя  маленький,
лежавший в  углу комнаты магнитофон (это он  так страшно сопел) и,  кивнув
мне  на  приоткрытую балконную дверь,  спокойно оттащил поверженное тело в
ванную  комнату,  где  надел  незнакомцу  наручники,  затем  приковал  его
цепочкой к батарее и замотал ему рот клейкой лентой,  после чего погасил в
ванной свет и вернулся на свое место.  Я успел заметить,  что этот человек
был одет как панки, среди которых я видел Колетт.
     Минут  через  пять  к  балконной двери бесшумно приблизились еще  две
фигуры.  Их постигла та же участь, что и первого посетителя, только одному
из  них  Дюшато не  стал  заклеивать рта.  Он  надел на  него наручники и,
наставив  в  лицо  пистолет,  потребовал  отвечать  на  вопросы.  К  моему
удивлению,  парень сразу же  заговорил (только очень тихо,  видимо,  чтобы
находившиеся в ванной его товарищи-не услышали).  Тем временем у балконной
двери снова появились тени,  но на сей раз это были два помощника Дюшато и
Ив.   Оказывается,  они  обезвредили  четвертого  члена  <группы  захвата>
(захватить хотели меня), которого заперли в ванной 212-го номера.
     Заговоривший сообщил нам,  во-первых,  что он принадлежит к синдикату
<Триада>.  Во-вторых,  что некоторое время тому назад несколько групп были
разосланы в  ряд  городов  Европы,  Африки  и  Ближнего  Востока  с  целью
наблюдения за  аэропортами и  гостиницами.  Предлагалось захватить некоего
молодого человека,  похожего на... Тут гангстер попросил достать у него из
кармана фотографию. На фотографии не очень хорошего качества был изображен
я   в  плавках  около  бассейна  гостиницы  <Аден>.   Хитрющие  танцовщицы
успели-таки запечатлеть меня в первый момент знакомства какой-то маленькой
потайной фотокамерой.  Понятно,  что, обнаружив вторую пленку засвеченной,
они подняли переполох и мое фото было размножено.  Кто же мог знать, что у
них все-таки имеется моя фотография!  Знали бы, не стали бы засвечивать на
пляже пленку...
     - Вчера,  - добавил гангстер, - позвонила стюардесса (<наш человек>),
прилетевшая из Кувейта.  По ее словам,  в  их самолете,  приземлившемся во
Франкфурте,  находился мужчина, очень похожий <на того, кого ищут>. Тотчас
же были направлены <группы захвата> во Франкфурт, Мюнхен, Гамбург и Кельн,
а  сегодня  днем  смещавшиеся  с  панками  члены  <группы>  засекли  около
Кельнского собора парня с фотографии. Выяснилось, что <объект> остановился
в <Дом Хотеле>,  в 213-м номере. Вечером решено было его <изъять> и тут же
пытать в  208-м или в 209-м номерах,  которые были сняты <группой>.  Нужно
было точно установить, кто в действительности этот <объект>.
     - Надеюсь,  ты не будешь прощаться с портье?  -  сказал мне Дюшато. -
Вот  тебе веревочная лестница,  спустишься с  Ивом и  с  моим помощником с
балкона на площадь, благо в этом городе все рано ложатся спать и наблюдать
за  вами будет некому.  Вас  уже  ждет автомашина.  Доедете до  аэропорта,
оттуда полетите во Франкфурт-на-Майне, и ты сразу же возьмешь там билет до
места своего назначения. Ив и мой человек вернутся. О том, чтобы здесь все
прибрать (он кивнул в сторону ванной), я позабочусь. Счастливого пути!


                                  ПРАГА

     Я  летел в Прагу,  златоглавый город моего детства,  который любил не
меньше,  чем родной Париж.  В чем-то даже чуточку больше.  Это была страна
моей Синей птицы, где жили когда-то бабушка Власта и дедушка Павел - самые
добрые и  заботливые люди на  земле.  Тогда я  не  знал еще,  что в  жизни
существуют неприятности, несчастья и горе...
     Позднее я видел много городов, возможно более красивых, чем Прага, но
она  выделялась среди  всех  своей  мягкой  доброжелательностью,  приятным
юмором,  отсутствием грубости,  хамства,  хулиганства. В моей памяти Прага
всегда оставалась добрым городом.  Здесь хорошо относились к людям и очень
любили детей.  Здесь  также  любили животных,  особенно собак и  кошек.  В
благодарность и  собаки,  и  кошки вели себя с удивительным достоинством и
полностью доверяли людям.  Собаки с  пониманием относились даже к возгласу
<кочарек!> (<коляска>!),  которым кондукторы трамвая предупреждали,  что в
вагоне находится детская коляска с  младенцем.  В этом случае собакам и их
владельцам  приходилось  терпеливо  ждать  следующего  трамвая,  поскольку
животным не  разрешалось ехать  в  одном вагоне с  грудным ребенком.  Зато
собаки с  удовольствием играли с  маленькими детьми на  детских площадках.
Мальчуганом я  запомнил одну  сцену,  когда к  игравшему недалеко от  меня
карапузу резво подбежал огромный датский дог,  а мать ребенка, вместо того
чтобы ужаснуться, ласково сказала сыну:
     - Смотри, какой хороший песанку! Погладь его!
     И малыш доверчиво положил ручонки на шею громадного пса,  который тут
же  повел  себя  осторожно,   чтобы  не  причинить  случайно  неприятности
маленькому детенышу человека.  У  нас  в  Париже подобная сцена вызвала бы
совсем иную реакцию у мамаши...
     Самолет пошел на  посадку.  Я  не надеялся,  что меня встретят.  Но у
Курть„  была  хорошо  налаженная служба оповещения.  В  Пражском аэропорту
Рузине молодой пограничник,  заглянув в  мой  паспорт,  попросил подойти к
дежурному  офицеру.   Симпатичный  чех  в   офицерской  форме  сказал  мне
по-немецки:
     - Нас попросили оказать вам содействие.  В салоне для почетных гостей
вас  ожидает  соотечественник,   который  расскажет  о   программе  вашего
пребывания в Праге. Я вас к нему провожу.
     Я  говорил по-чешски не  хуже любого пражанина,  но  на всякий случай
поблагодарил офицера-пограничника также по-немецки.  В комнате для гостей,
куда  провел меня  чех,  не  было  никого,  кроме  седоватого,  сухощавого
француза,  неторопливо допивавшего чашечку черного кофе.  Я никогда прежде
не  встречался с  этим  человеком,  но  узнал его  сразу.  Я  знал его  по
фотографиям и  по  рассказам.  Но  даже  если бы  я  никогда не  видел его
фотографии,  я все равно узнал бы его с первого взгляда. Потому что он был
слишком похож на свою дочь. А дочерью этого человека была моя Жаклин.
     - Рад  познакомиться с  вами,  Виктор,  меня зовут Этьен,  -  сказал,
улыбаясь,  мой будущий тесть.  -  Будем делать вместе одно серьезное дело,
если вы не возражаете.
     По дороге в отель Этьен коротко рассказал  мне,  что  через  два  дня
намечается   пресс-конференция,   проводимая   Международной  организацией
журналистов.  На конференцию приглашены аккредитованные в  Праге  западные
журналисты  и  представители  печати восточноевропейских стран.  Она будет
транслироваться непосредственно в  эфир  по  телевидению  Интервидением  и
Евровидением.    Пресс-конференция    посвящается    актуальным   вопросам
предотвращения гонки вооружений... Этьен добавил, что, по договоренности с
его  другом  Владимиром  Виплером - руководителем чехословацкого агентства
Орбис   и   вице-президентом   Международной   организации    журналистов,
привезенная   мною  видеопленка  будет  с  соответствующими  комментариями
частично показана по телевидению.  Мы же сами,  сказал он,  участвовать  в
пресс-конференции не намерены, чтобы не навести наших противников на след,
ведущий к Курть„.  Этьен добавил,  что Виплер посоветовал поселить меня  в
отеле,   предназначенном   для   гостей   правительства,  чтобы  не  иметь
неожиданных  встреч.  Формальности  он  взялся  уладить  сам.  Из   отеля,
продолжал  Этьен,  лучше  не  выходить в город,  а после пресс-конференции
сразу улететь через Афины в Париж,  к невесте.  Жаклин  подробно  написала
отцу обо мне и наших планах.
     Сам  Этьен,  к  сожалению,  не  мог  пока  покинуть  Чехословакию (он
обеспечивал выполнение на  чешских заводах срочных заказов для лабораторий
Курть„).
     - Вот что я предлагаю,  Виктор,  -  после паузы сказал Этьен.  - Если
хочешь ускорить свадьбу, можно организовать ее здесь, в Праге, разумеется,
если ты прихватишь с собой из Парижа невесту, тещу и своих родных.
     - Отлично!  -  воскликнул я. - Надеюсь, через две недели все мы будем
здесь.
     Вечер  мы  провели  с  Этьеном  на  широченном балконе моего  номера,
засаженном маленькими вечнозелеными растениями.  Насколько я  знал  Прагу,
отель  находился в  районе  Девице  и  уступами располагался на  холме,  с
которого была  видна  большая часть  города.  С  моего  балкона открывался
живописный вид на Градчаны, Малу Страну, Старо Место. Это был центр Праги.
Ее восточная часть -  Жижков,  где я  провел свои детские годы и где стоял
домик моей бабушки Власты,  -  отсюда видна не была.  Но и панорама центра
Праги навевала на  меня множество воспоминаний.  Я  стал рассказывать отцу
Жаклин о своем детстве, о человеческой доброте, которая окружала меня в те
годы. Этьен слушал задумчиво, потом сказал:
     - Чтобы сделать из человека джентльмена,  утверждают некоторые, нужны
три  поколения  образованных людей.  Чтобы  воспитать  гуманизм  в  нации,
требуются  столетия  высокой  культуры.  А  вот  чтобы  разрушить гуманное
мировоззрение у  тысяч и миллионов людей,  требуется куда меньше времени -
всего одна  война...  Так  что  наше  с  тобой дело -  разоблачение людей,
точнее,  человеческих выродков,  затевающих всемирную бойню,  - занятие не
такое уж никчемное.  Поль Курть„ это хорошо понимает, хотя порой и кажется
со стороны несерьезным филантропом.
     Я спросил Этьена, давно ли он знает Поля.
     - С детства, - последовал ответ. - Мы вместе росли и учились.
     Тогда я решился задать Этьену вопрос, который давно меня интересовал,
но я не решался задать его самому Полю.
     - Этьен, скажите, почему Поль не женат?
     - Я думаю,  он не прав по отношению к самому себе. Поль распространил
на всех женщин обиду,  нанесенную ему одной из них.  Возможно,  поэтому он
иногда любит порассуждать о том,  какой должна быть настоящая женщина. Сам
Поль такой женщины так и не нашел.  Когда-то он  был  страстно  влюблен  в
девушку по имени Полетт.  Мы и поддразнивали их: <Поль и Полетт>. Она была
красивая,  тоненькая,  хрупкая, нежная. Поль ее боготворил. Перед свадьбой
он должен был уехать на месяц из Франции.  И тут появился испанец, богатый
красавец.  Он налетел со своей страстью на бедную Полетт как ураган, и, ко
всеобщему  изумлению,  через две недели она стала его женой...  Когда Поль
вернулся,  его бывшая невеста была уже в Испании. Он не мог ничего понять.
Удар для него оказался ужасным.  Та,  которую он любил,  родила от испанца
дочь и вскоре  разошлась  со  своим  мужем.  Но  с  Полем  они  больше  не
встретились.  Думаю,  что в душе оба продолжали любить друг друга.  Но она
чувствовала себя виноватой,  а он не  смог  сделать  первого  шага.  Перед
смертью  Полетт поведала о Поле своей взрослой дочери и попросила ее найти
Курть„ и сказать ему,  чтобы он простил свою  бывшую  любимую.  Вот  такая
банальная  мелодрама.  Когда дочь Полетт пришла к Полю,  он посоветовал ей
остаться работать у него в лаборатории и одновременно поступить учиться на
медицинский факультет. Так она и сделала.
     - Кто же это?
     - Мари.  Только учти:  об  этой истории не знает даже Жаклин.  А  про
Полетт я  рассказал тебе потому,  что сам не  могу ответить на  вопрос,  в
каких случаях мужчина должен прощать измену любимой женщины. Правда, Иветт
умудрилась передо мной такой дилеммы не ставить...
     - Спасибо,  Этьен.  Я  тоже  полагаю,  что  об  истории любви Поля не
следует рассказывать.  Но  мне теперь понятно кажущееся странным отношение
Поля к Мари...
     - Да,  это так.  Мари вообще-то  похожа на своего отца-испанца,  но в
чертах ее  лица  и  в  манере разговаривать часто неуловимо проскальзывает
Полетт. Это, конечно, волнует Поля.
     - И  все-таки вы  полагаете,  что Курть„ был не  прав,  когда не смог
пересилить свою обиду и не простил Полетт?
     - Я уже сказал, что не смог найти ответа на подобный вопрос. Впрочем,
нам с тобой, Виктор, достались очень надежные жены...
     И Этьен хитро подмигнул мне.


                                  * * *

     Через два  дня  мы  снова сидели с  Этьеном в  моем номере.  Включили
телевизор и удобно расположились в огромных мягких креслах.  На светящемся
экране  появилась миловидная дикторша,  которая объявила,  что  начинается
прямая трансляция пресс-конференции, проводимой Международной организацией
журналистов...  Я  подумал,  что  пресс-конференция открывает новый этап в
моей жизни, равно как и в жизни моих друзей.
     - Ну что ж,  -  вдруг сказал Этьен, - будем надеяться, что твой тезка
Виктор Гюго окажется пророком,  ведь он  заявил,  что <будущее принадлежит
Вольтеру, а не Круппу, книге, а не мечу>...
     Несмотря на всю торжественность момента, я неожиданно расхохотался:
     - Простите,  у вас это,  видимо, семейное - обращаться в исторические
минуты к  Виктору Гюго!  Знаете,  что сказала мне ваша дочь на третий день
знакомства,  когда  между  нами  произошло  важное  объяснение?  Она  тоже
процитировала Виктора  Гюго:  <Первый признак истинной любви  у  мужчин  -
несмелость, у женщин - смелость>...
     Теперь рассмеялся Этьен:
     - Литература и  история прочно  сидят  у  нас  в  крови,  надо  будет
побольше заняться математикой!..


     ________________________________________________________________

                                  ЭПИЛОГ

     - Аристократы почему-то  всегда  неприязненно относились  к  красному
цвету,  - заметила миловидная венгерка Бори, дававшая нам пояснения внутри
здания  будапештского парламента.  -  Может,  красное напоминало им  кровь
простолюдинов,  которую они проливали часто и в больших количествах?  Свою
собственную кровь аристократы считали голубой...
     - Почему? - поинтересовался я.
     - Мне   не   удалось  найти  в   исторических  архивах  имя   первого
аристократа,  обнаружившего у  себя голубую кровь и объявившего остальным,
что у них она такая же, - серьезно ответила Бори.
     - Это не  удивительно.  Ведь даже в  старые времена Венгрия не  имела
выходов к морю,  а не найденный вами аристократ должен был жить на морском
берегу.
     Бори с любопытством посмотрела на меня. Я продолжал:
     - Полагаю,  что этот аристократ происходил от  осьминогов,  поскольку
именно у них голубая кровь...  из-за находящейся в ней меди... Хотя могу и
ошибиться. Континентальная аристократия, пожалуй, ведет свое происхождение
от других родичей.  Скорее всего от пауков -  у  них тоже голубоватый цвет
крови...
     - Ну и сравнения!  - не выдержала Бори. - В добрые старые времена вас
сожгли бы на костре за такие шуточки!
     - Думаю,  за подобные идеи  аутодафе  сочли  бы  слишком  милосердным
наказанием и придумали бы что-нибудь посерьезнее... Но простите, я перебил
ваш рассказ.
     - Собственно,  я  пыталась объяснить,  почему  ковер,  на  котором мы
стоим,  голубого  цвета.  Он  расстелен  перед  входом  в  верхнюю  палату
парламента,   в   которой  в  прошлые  времена  заседали  аристократы.   С
противоположной  стороны  здания  перед  входом  в  нижнюю  палату,   куда
избиралась публика попроще, без глубоких генеалогических корней, положен в
точности такой же  ковер,  но  красной окраски.  Эти  два одинаковых ковра
являются по своим размерам самыми большими в Европе.
     - Есть  ли   еще  какие-либо  уникальные  особенности  здания  вашего
парламента,  выгодно выделяющие его из  ряда других аналогичных учреждений
Европы?
     - Безусловно!  -  ответила в тон мне Бори.  -  Хотя бы уже то,  что в
нашем парламенте стреляли во время заседания депутаты в министров...
     - И когда это случилось?
     - Перед  первой мировой войной.  Стреляли противники вооружения.  Они
решили на практике продемонстрировать вредность оружия.  Кроме того, и это
главное,  они не  хотели давать свои деньги на  оружие.  Вот один из них и
выстрелил в того, кто требовал увеличить ассигнования на военные нужды.
     - И?..
     - Промахнулся!  Хотя  успел  выстрелить несколько раз  и  с  близкого
расстояния. Испортил мебель и интерьер зала заседаний.
     - Может,  его специально наняла в антирекламных целях оружейная фирма
- конкурент той, из пистолета которой он стрелял?
     - Эта версия пока не отработана, но я займусь ею...
     Экскурсия   по   зданию   продолжалась.    Парламент   был   построен
основательно, добротно и со вкусом. Но все же лично мне он больше нравился
снаружи.  Удивительный  многошпильный  дворец  на  берегу  Дуная,  ставший
неотъемлемой частью  силуэта  венгерской столицы,  в  которой  я  оказался
совершенно неожиданно для самого себя...


                                  * * *

     Я  уже собирался покинуть свой великолепный номер в  пражском отеле и
отправиться в  аэропорт,  когда  в  дверь  постучали и  на  пороге  возник
<вестник>. Он имел два метра в высоту и пресерьезнейшее выражение на своем
черном  лице.  Он  настолько  преисполнился ответственностью выпавшей  ему
миссии,   что   вместо  дорожной  пыли   был   весь   покрыт  важностью  и
дипломатическим этикетом.
     - Привет, Бубакар! - как можно более небрежно поздоровался я, надеясь
сбить с  малийца густой налет высокопарности и серьезности.  Но мне это не
удалось.
     - Добрый день,  мсье Виктор!  - ответствовал Бубакар  Кулибали.  -  Я
прибыл в Прагу с очень важным поручением.
     Вздохнув, я предложил ему кресло.
     - Мсье  Жорж,  -  с  достоинством  начал  Кулибали,  -  заменяющий  в
настоящее время в  Солони мсье профессора,  пригласил меня к себе и вручил
два билета на самолет.  Первый до Вены,  второй из Вены до Праги. В Вене я
был всего один час.
     Я  снова  вздохнул,  но  прерывать посланца мсье  Жоржа  не  решился.
Ободренный моим молчанием, он так же торжественно продолжал:
     - Мсье  Жорж  не  разрешил ничего  записывать и  просил меня  выучить
наизусть то, что необходимо передать вам.
     Кулибали сделал короткую паузу.
     - Мсье  Виктор,  вам  необходимо  направиться  в  столицу  Венгерской
Народной  Республики  город  Будапешт.  Через  три  дня,  в  пятницу,  там
состоится очень важное собрание ученых из разных стран. Очень нужно, чтобы
вы приняли участие в этом собрании.  Через