еперь это так модно!
     - Да,  да,  -  меланхолически заметил Ной,  - теперь многие стремятся
приобрести редкости.  Когда один тулузский врач поместил в  местной газете
объявление,  что в связи с отъездом за границу продает редкую историческую
реликвию  -   череп  Вольтера-ребенка,   он   получил  за   неделю  больше
восьмидесяти запросов о цене...
     - И во сколько же оценили череп? - поинтересовалась Кора.
     - Недорого. Десять тысяч франков, - невозмутимо продолжал Ной.
     - Однако! Не знала, что на старых черепах можно хорошо заработать!
     Мое  тело  так  завибрировало от  сдерживаемого смеха,  что  стало  с
молниеносной быстротой  зарываться в  песок  наподобие  маленьких  крабов,
бегавших вокруг нас.
     К счастью,  к берегу приближались Элизабет с Дидье, и Кора побежала к
кромке воды им навстречу, не обратив внимания на мои упражнения в песке.
     Жевать кат на  другой день мы  не  стали.  Геологи сказали,  что рано
утром им предстоит отправиться в  пустыню.  Девочки не настаивали.  Ко мне
они  как-то  сразу потеряли интерес,  видимо,  считая,  что моя физиономия
осталась запечатленной на пленке в сумочке у Коры и задание они выполнили.
Мы мило расстались с возгласами <до завтра!>.
     Завтра  я  поднялся  очень  рано  и  погнал  вверенный мне  <пежо>  в
Литл-Аден.  Там,  среди  мрачных скал,  на  диком  пляже я  бросил машину,
оставив ключи в  ящичке для  перчаток.  Дидье уже  ждал  меня в  моторке у
берега. Мы пересекли бухту и оказались недалеко от вчерашнего пляжа. Здесь
в японском вездеходе <ниссан> нас поджидал Ной.
     - Ребята,   -  сказал  он,  -  граница  открывается  в  восемь  утра.
Добираться до  нее  часа  полтора.  Но  важно пораньше убраться из  Адена.
Кажется, становится жарко, хотя жарой тут никого не удивишь.
     Оказалось,  что  у  Ноя  и  Дидье были надежные и  интересные связи в
городе.   Накануне  утром   они   сразу  же   установили,   что   Элизабет
контактировала с  египтянином,  известным в  местных кругах  как  резидент
<Триады>,  по  их  словам,  крупной международной шайки,  распространяющей
наркотики в Африке,  Аравии и многих других странах мира. Личностью крайне
опасной.  Египтянин поручил  танцовщицам наблюдать за  всеми  европейцами,
особенно  французами,  прибывающими  в  отель  <Аден>.  И  по  возможности
фотографировать их.  Поэтому не исключено, что торговцы <белой смертью> не
только интересуются молодыми людьми,  похожими на агентов Интерпола,  но и
оказывают услуги спецслужбам, присматривающимся к делам Курть„...
     <Все-таки у Поля точные сведения,  -  подумал я, - нами действительно
интересуется <Триада>.


                                  * * *

     Покинув Аден, наш вездеход катил среди бесконечных песчаных барханов.
Порой  барханы  вплотную подступали к  асфальту,  и  тогда  половина шоссе
оказывалась засыпанной песком.
     Конечно,  в мире все относительно. Мальчишкой вместе с родителями мне
приходилось бывать в  Ливии.  Вот  там  действительно барханы!  Гигантские
желтые дюны!  Их высота достигала пятидесяти метров,  а  длина -  десятков
километров.  Гребни страшных песчаных волн отстояли друг от  друга на  два
километра,  и внутри этого пространства я казался себе ничтожным муравьем,
ощущая  в  полной  мере  слабость  и  бессилие  отдельного человека  перед
могучими творениями природы.  Но  уже тогда у  меня мелькнула мысль,  что,
если  все  делать сообща,  человечество может укротить природу и  даже  на
месте безжизненных барханов развести сады...
     Мы  продолжали свое  движение на  север,  и  вскоре  песчаная пустыня
уступила место глинисто-каменистой,  а временами в стороне от дороги можно
было увидеть жалкие селения - несколько глиняных домиков кубической формы.
Стали попадаться крестьяне верхом на  осликах,  за которыми,  привязанные,
чинно вышагивали один или  два верблюда.  Еще дальше к  северу вид пустыни
снова  изменился  -  повсюду  торчали  безводные черно-коричневые глиняные
холмы,  похожие на  причудливо изрезанные скалы.  Жить  в  этих  местах на
первый взгляд было невозможно,  но люди все-таки умудрялись здесь жить.  Я
подумал,  что эта безжизненная глинистая земля для местных жителей - такая
же благословенная родина, как живописная Верхняя Савойя для моих спутников
(оба родились в Шамони) или 16-й округ Парижа для меня самого. Как писал в
рукописи Поль, повторяя слова отца, для любого нормального человека родина
всегда остается родиной и заменить ее ничем нельзя.
     Глядя на выжженную землю,  я  вспомнил гипотезу некоторых археологов,
что  когда-то  в   этих  местах  была  вода  и  существовали  процветавшие
государства.  Кончилась вода  -  исчезли с  лица  земли государства.  Как,
оказывается,  легко погубить цивилизацию - стоит лишь чуть-чуть измениться
климату (или изменить его)...  Интересно,  если бы поселить в  эти места -
хотя бы на несколько недель,  без кондиционеров -  членов клуба <Секвойи>,
пересмотрели бы они свое отношение к подготовке проекта <Дождь Шукры>? Или
личности,  ориентированные на  бесконечное добывание денег  и  власти,  не
останавливаются ни перед чем?..
     Любая  дорога  кончается.  Мы  въехали в  последнее селение на  земле
Южного  Йемена.  Границу обозначали две  пустые  железные бочки  по  краям
шоссе.  Сверху на  них  был  положен длинный кусок водопроводной трубы.  У
<шлагбаума> нас  радостно  приветствовала коза,  спешно  доедавшая  старую
газету -  любимую пищу  местных рогатых.  Ее  подруга не  обратила на  нас
никакого  внимания,  поскольку сосредоточенно вытаскивала из  разорванного
полиэтиленового пакета несколько уцелевших в  нем  веточек ката.  Если  не
считать двух  привязанных поблизости от  бочек  верблюдов,  других стражей
границы не было.  Однако Ной посоветовал поискать пограничников в соседних
глиняных мазанках. Направление было указано правильно: в одном из строений
размещалась застава.
     Молодой приветливый офицер быстро оформил наши  паспорта и,  протянув
какие-то  бумажки,  сообщил,  что  их  у  нас  потребует <секретный пост>,
расположенный в двух километрах от <шлагбаума>.  Далее,  добавил он, будет
территория Северного Йемена.
     Так оно и оказалось:  отдав через два километра вышедшему из-за скалы
сержанту  пропуска,   мы   вскоре  подкатили  к   новым  железным  бочкам,
перегороженным водопроводной трубой.
     Северойеменский офицер,  внешне куда  более суровый,  чем  его  южный
собрат,  придирчиво осмотрел  наши  паспорта и  разрешение на  автомашину,
после чего спросил, везем ли мы с собой спиртное. Спиртного у нас не было:
мы знали,  что на Севере оно запрещено.  Видимо,  удостоверившись по нашим
лицам,   что  мы  действительно  не  везем  алкоголя,  офицер  окинул  нас
неприязненным взглядом  и  удалился  в  караульное помещение.  Вернулся он
через полчаса и высокомерно объявил,  что не может позволить нам въехать в
Йеменскую Арабскую Республику.
     - Почему? - хором спросили мы по-английски.
     - У  меня  нет  относительно вас  разрешения военного губернатора,  -
холодно ответствовал северойеменец.
     - Какого еще разрешения?  -  вспылил Ной.  -  У  нас же  в  паспортах
въездные визы!
     - Этого недостаточно.  С  визой вы можете прибыть в нашу страну через
аэропорт  в  Сане.  А  чтобы  пересечь границу  в  этом  месте,  требуется
специальное разрешение военного губернатора.
     - Можно нам позвонить в канцелярию губернатора из вашего помещения?
     - Нет,  позвонить я вам не могу разрешить и сам звонить не буду.  Это
ваши проблемы, они меня не касаются.
     - Чем меньше страна,  тем важнее бюрократ, - зло сказал по-французски
Ной.   -  Все,  ребята!  Этого  истукана  в  форме,  имеющего  два  класса
образования,  ничем не переубедишь!  Поворачиваем машину и  айда обратно в
Аден!
     Отъехав немного от <погранзаставы>, Ной вдруг расхохотался:
     - Но нас же не пустят теперь в  Южный Йемен!  У нас нет въездных виз!
Придется до конца жизни курсировать в нейтральной зоне...
     Однако южнойеменский офицер сразу  все  понял.  Он  только пошутил по
поводу <приятного> пребывания на Севере,  написал в  наших паспортах,  что
выездные визы не использованы, и пожелал доброго пути.
     Километров через пятьдесят Ной остановил машину.
     - Посовещаемся?  -  вслух спросил он и  добавил:  -  Сегодня четверг,
завтра пятница.
     - Мысль глубокая, - заметил я.
     - Через  два  часа  все  начнут жевать кат,  -  не  обращая внимания,
продолжал Ной. - Ни в одном учреждении Адена сегодня мы никакой помощи уже
не получим.  Завтра все закрыто. Но есть аварийный вариант. Только сначала
скажи, ты летал когда-нибудь на дельтаплане?
     - Приходилось в твоем родном Шамони.
     - Тогда  все  в  порядке.  Посетим  Северный Йемен  без  всяких  виз.
Поворачиваем налево.
     И наш вездеход двинулся по узкой дороге, уходившей на северо-восток.


                                  <ОФИР>

     Ной  и   Дидье  повезли  меня  своими  геологическими  <дорогами>  по
совершенно безлюдным местам.  Двигаясь на  восток,  мы  пересекли северную
часть третьей провинции Народной Демократической Республики Йемен, а когда
попали в четвертую провинцию,  повернули на север. Затем на запад. Здесь в
диких  горах  уже  Северного Йемена  у  моих  спутников оказалось потайное
убежище.  Вроде пещеры Али-Бабы. Только скрытая кустарником стальная дверь
в  скале открывалась не  заклинанием <сим-сим>,  а  маленьким инфракрасным
излучателем.
     В  пещере  хранились  запасы  консервированных  продуктов,   напитки,
оружие,   боеприпасы,   различная  радиотехника,   включая  видеокамеры  и
видеомагнитофоны,  и  несколько дельтапланов.  По  рации  Дидье связался с
<Офиром>.  Нам посоветовали отоспаться,  а утром следующего дня продолжить
свой путь.  Совет был  неплох:  мы  порядком устали.  Но  все  же,  плотно
поужинав,  решили посмотреть на сон грядущий какой-нибудь видеофильм. Увы,
перебрав наскоро коллекцию пленок,  я убедился,  что все они вряд ли будут
способствовать приятным сновидениям.  В основном  это  были  фильмы-ужасы:
мистические   -   о  вурдалаках,  патологические  -  об  убийцах-маньяках,
фантастические - об очередном чудовище, закусывающем людьми.
     Чего  только,  не  производит наша бездумная,  а  скорее бессовестная
кинопромышленность,  пытаясь выжать из людей деньги!  Под руку мне попался
знакомый фильм о  крошечном,  с карандаш,  крокодиленке,  с которым играла
маленькая  симпатичная девочка.  Отец  девочки  брезгливо выбросил  крошку
пресмыкающегося в унитаз и спустил воду.  Животное не погибло,  а выжило в
подземных  канализационных  резервуарах,   питаясь  отбросами,  падалью  и
крысами.   Через   двенадцать  лет   крошка   превратился  в   гигантского
пятнадцатиметрового  аллигатора,   выбравшегося  из   сточных  водоемов  и
начавшего пожирать людей...  Кроме  явного  желания делать людей  очень  и
очень нервными, другого смысла в этом фильме я так к не усмотрел.
     Мне  подумалось,  что  с  появлением  телевизора  и  видеомагнитофона
человечество не только что-то приобрело,  но что-то и потеряло.  Приобрело
возможность получать знания на дому,  в  удобной упаковке.  Потеряло часть
активного интереса к этим знаниям,  который порождается книгами. Телевизор
развивает пассивное потребительство и притупляет вкус к книгам.  Уже целые
телевизионные поколения малышей выросли без  любви к  книге.  А  поколения
подростков  воспитаны  в   жестокости,   потому  что  наше  телевидение  и
видеофильмы, с легкой руки навязывающих нам свои вкусы американцев, - это,
конечно,  прежде всего насилие,  ужасы,  убийства,  унижение человеческого
достоинства  да  еще  разнузданный  секс.  Мать  Жаклин  как-то  во  время
послеобеденной беседы сказала мне,  что  они  с  мужем тщательно оберегали
свою дочь от телевизионных передач, не без основания полагая, что нынешняя
духовная  пища  с   телеэкрана  вызывает  у  подростков  с  их  повышенной
эмоциональной возбудимостью приступы агрессии,  наглость, хамство, а далее
хулиганство, пьянство, наркоманию.
     Вот  такие мысли пришли мне в  голову в  современной пещере Али-Бабы,
оборудованной видеомагнитофоном.  Но  я  все-таки  раскопал среди <ужасов>
легкую французскую комедию с известным киноактером. Весьма популярную, но,
на мой взгляд,  глупую,  а может,  и вредную. Ее герои дурачат в 1936 году
Гитлера, изображенного этаким недалеким идиотиком. У меня на эти вещи своя
точка зрения: будь Гитлер и германский фашизм случайным сборищем кретинов,
человечество не  заплатило  бы  им  страшную  дань  в  пятьдесят миллионов
жизней...
     После  видеокомедии  мы  забрались  на  имевшиеся  в  пещере  подобия
кроватей и  основательно выспались.  К  счастью,  наше убежище внутри горы
имело  хорошую  вентиляцию  с   противомоскитными  сетками  в  отверстиях,
выходивших наружу.
     Утром  мы  снова двинулись в  путь,  забрав с  собой два  разобранных
дельтаплана.  Через несколько часов езды  у  меня возникло убеждение,  что
если  ущелья,   по   которым  мы  продвигались,   и   видели  когда-нибудь
человеческое существо,  то  никак не  менее двух или  трех тысяч лет  тому
назад.
     Наконец вездеход оказался на небольшом плато,  заканчивающемся крутым
обрывом.  Внизу,  на  глубине  не  менее  полукилометра,  виднелось  русло
высохшей реки. На противоположной стороне обрыва темнели горы. Ной включил
рацию,  а Дидье стал собирать дельтаплапы.  Рация сообщила,  что нас ждут.
Дидье разбежался и первым прыгнул с обрыва на своем дельтаплане. Он должен
был  указывать мне  воздушный коридор,  по  которому предстояло лететь.  Я
кивнул Ною и полетел следом за Дидье.
     Когда я приземлил свой дельтаплан, то решил, что путешествие подходит
к  концу.  Однако я ошибся.  Незнакомый человек,  встречавший нас с Дидье,
приветливо поздоровался и показал на автомашину - опять японский вездеход,
- в которую мы должны были погрузить дельтапланы.  Затем пришлось трястись
в автомобиле еще несколько часов. Водитель попался неразговорчивый, к тому
же мрачные дикие горы подавляли желание о чем-либо говорить. В одном месте
крутого  горного  серпантина водитель  остановил автомашину.  Он  протянул
через  открытое  стекло  кабины  левую  руку  с   небольшим  пластмассовым
прямоугольником и прижал его к плоской выемке в скале. Часть дороги вместе
с  нашим автомобилем стала медленно опускаться.  Мы оказались в просторном
подземном туннеле.


                                  * * *

     Лаборатория в скалах производила сильное впечатление.  Большинство ее
помещений находилось в  штольнях какого-то древнего рудника.  По-видимому,
очень давно в штольнях добывали серебро.
     Теперь   здесь   размещался  целый   подземный  городок  с   отличным
кондиционированием,  спортивными  залами,  бассейнами,  прекрасными жилыми
комнатами.  Но больше всего поражало уникальное оборудование лабораторий и
ультрановейший компьютер.
     Необычным было  освещение подземных помещений в  дневное время суток.
Установленные на вершинах скал подвижные системы зеркал и линз,  постоянно
направленные в  сторону  солнца,  посылали его  лучи  вниз  по  кабелю  из
стекловолокна.   В  помещениях  эти  лучи  преобразовывались  специальными
рефлекторами в  светящееся облако,  которое рассеивало ровный естественный
свет.
     Профессор Курть„ встретил меня радушно,  хотя и  был  обеспокоен моим
неожиданным приездом -  в  целях полной секретности мы  решили не сообщать
ему по  имевшемуся каналу связи с  <Офиром>,  что в  наших руках оказались
видеозаписи обсуждений  в  клубе  <Секвойи>.  Я  попросил  Поля  сразу  же
посмотреть видеоматериалы.
     Просмотрев пленки, Поль сказал:
     - Эти  люди,  воображающие  себя  властелинами мира,  на  самом  деле
ненормальные.  Один мой  друг в  таких случаях цитировал мудрую надпись на
воротах  дома  умалишенных  в  Испании:  <Не  все,  кто  находится  здесь,
принадлежат к ним,  не все,  кто принадлежит к ним,  находятся здесь>. Эти
параноики,  не находящиеся в доме умалишенных,  могут принести много вреда
всем  остальным людям.  Ради  власти  и  прибылей  они  готовы  уничтожить
человечество,  превратить планету в радиоактивную пустыню.  Как жаль,  что
нельзя,  особенно в больших странах,  ввести методы друссов, отсекавших от
власти  стремившихся  к   ней  шизоидов...   Но   помешать  этим  активным
дегенератам с  Секвойевой Поляны нужно  во  что  бы  то  ни  стало.  Давай
обмозгуем, как это лучше сделать...
     Целый день мы обсуждали различные варианты наших действий.  Под конец
Поль сказал:
     - Слушай, Виктор! Я иногда думаю, что многие люди не понимают, почему
после разгрома фашизма мир снова повернул к войне.  И дело здесь совсем не
в угрозе с Востока. Любому нормальному человеку ясно, что русские войны не
ищут.  У них свои дела,  для которых нужен мир. Но их заставляют все время
тратить деньги на  оборону,  и  вот почему.  Был у  меня хороший знакомый,
правда,  постарше  годами,  -  научный  советник  американского президента
Дуайта Эйзенхауэра.
     - Поль, простите. Вы не о Джордже Кистяковски?
     - О  нем.  Кстати,  по  происхождению он  был русским.  Очень крупный
химик.  Уже после того как Эйзенхауэра не стало, Джордж нередко делился со
мной некоторыми своими мыслями.  И постоянно возвращался к прощальной речи
своего президента.
     - Что-то  помню.  Айк  тогда  впервые упомянул о  военно-промышленном
комплексе США, или, как говорят теперь, ВПК.
     - Вот  именно,  Виктор.  Эта  речь  президента  была  очень  и  очень
любопытной.  Айк  обратил внимание на  то,  что до  второй мировой войны в
Штатах  практически  не   было   военной  промышленности,   а   в   случае
необходимости американские производители орал*  могли  легко переключиться
на   изготовление  мечей.   После   войны   появилась  постоянная  военная
промышленность,  причем  в  гигантских  размерах.  Плюс  три  с  половиной
миллиона человек стали непосредственно связаны с военным ведомством. И тут
Айк даже совершил,  на мой взгляд, одну неосторожность: он подчеркнул, что
расходы на военные дела превысили доходы всех корпораций США.
     _______________
          * О р а л о  - плуг.  Имеется в виду поговорка <перекуем мечи на
     орала>.

     - Ясно!  Нечаянно подлил масла  в  огонь.  Такое  замечание заставило
потерять сон  руководителей крупнейших корпораций -  они лихорадочно стали
подбираться к  огромным  государственным деньгам,  выделенным  на  военные
нужды.
     - При этом активно работая локтями.  Но Айк предупреждал:  соединение
раздувшегося военного  ведомства  с  крупной  промышленностью стало  новым
фактором американской действительности. Общее влияние, которое этот фактор
оказывает на  экономическую,  политическую и  духовную сферы жизни страны,
говорил Айк,  чувствуется в  кресле губернатора каждого штата и  в  каждом
управлении федерального правительства.  И  было  бы  опасным недооценивать
серьезные последствия этого  влияния.  Потом Айк  с  грустью отметил,  что
могущество    военно-промышленного    комплекса    может     вырасти    до
катастрофических размеров, если правительство на высшем уровне не помешает
этому.  Он  добавил,  что  свобода  и  безопасность  только  тогда  смогут
процветать    совместно,    когда    американцы    заставят    грандиозную
военно-промышленную машину  служить нужным образом лишь  мирным целям.  Но
сам он не верил в такую возможность.  Кистяковски признался мне: президент
неоднократно  жаловался  ему,   что   не   может  справиться  с   натиском
военно-промышленных  корпораций,   заставлявших  его  давать  согласие  на
производство атомных бомб и других видов вооружения в размерах,  в десятки
раз  превышавших  действительные  нужды...   Пожирая  миллиарды  долларов,
ненасытный военно-промышленный молох только подогревал свой аппетит.  Этот
молох и есть главная причина гонки вооружений, которую он навязывает миру.
А   гонка   вооружений