Виктор Иванович СУХАНОВ

                                 АВАТАРА

                           Фантастический роман



                         АВАТАРА - В ИНДУИСТСКОЙ
                         МИФОЛОГИИ   НИСХОЖДЕНИЕ
                         БОЖЕСТВА НА ЗЕМЛЮ,  ЕГО
                         ВОПЛОЩЕНИЕ  В  СМЕРТНОЕ
                         СУЩЕСТВО РАДИ <СПАСЕНИЯ
                         МИРА>,   ВОССТАНОВЛЕНИЯ
                         ЗАКОНА И ДОБРОДЕТЕЛИ.


     ________________________________________________________________

                                                 Люди, я любил вас!
                                                 Будьте бдительны!

                                                 Юлиус Фучик, 9.6.43.
                                                 Тюрьма гестапо в Панкраце


                                  ПРОЛОГ

     На  западном побережье Северной Америки,  в  семидесяти пяти милях от
города  Сан-Франциско  среди   гигантских  вечнозеленых  хвойных  деревьев
расположено живописное  местечко  Поляна  Секвой.  Здесь  можно  встретить
кэмпусы*  с  экзотическими  названиями  вроде  <Хижина  совиного  гнезда>,
<Убежище горцев>,  <Пещерный человек>.  Летом 1945  года в  одном из  этих
кэмпусов  собрались  очень  и   очень  солидные  джентльмены,   специально
позаботившиеся о том,  чтобы никто не мешал их уединению. Они собрались на
очередной  <мальчишник>  обсудить  кое-какие  дела.   Стенографисток,  как
всегда,  не  было,  но  джентльмены знали,  что принятые ими решения будут
неукоснительно выполнены. Ведь, кроме прочих достоинств, участники встречи
были членами не очень известного в Америке Богемского клуба...
     _______________
          * К э м п у с   -   так  обычно   называют   в  США   территорию
     университетского   городка,   здесь   -   загородная   территория   с
     находящимися на ней домиками (здесь и далее примечания автора).

     На  этот раз  на  <мальчишнике> обсуждался вопрос,  сбрасывать или не
сбрасывать атомные бомбы на  японские города.  Решили сбрасывать.  Один из
присутствовавших так выразил общее мнение:  <Бомба сделана,  и  ее следует
немедленно использовать! Надо немного попугать человечество...>
     В  то  лето  миллионы людей  искренне надеялись,  что  после разгрома
гитлеровского фашизма слово <война> будет все  реже  и  реже встречаться в
лексиконе народов,  живущих на  планете Земля.  Джентльмены из  Богемского
клуба думали несколько иначе...


     ________________________________________________________________

                               Ч А С Т Ь  I

                        ПУТЬ НА ЗАПАД ЧЕРЕЗ ВОСТОК


                         СОЛОНЬ - ПАРИЖ - СОЛОНЬ

     - Женщина должна быть сильной,  но без жестокости, - сказал профессор
Курть„.  - Она должна быть умной, но не сухой, отважной и в то же время не
утратившей женского обаяния -  словом,  настоящая женщина должна работать,
думать, бороться и шагать по трудным дорогам наравне с лучшими из мужчин.
     Профессор насмешливо посмотрел на меня:
     - Вы  со  мной не  согласны,  Виктор?  Впрочем,  это не мои мысли:  я
позаимствовал их у Ирвинга Стоуна, который, в свою очередь, утверждал, что
именно такой представлял себе  женщину двадцатого века Джек Лондон.  Я  не
понимаю,  почему женщины всего мира не поставили до сих пор памятник Джеку
Лондону -  чище,  возвышеннее о них мало кто писал. Почитав Джека Лондона,
так  и  хочется отправиться на  поиски настоящей,  <единственной> женщины,
забыть,  что существуют мелкие любовные интрижки,  о которых потом неловко
вспоминать.  Джек  Лондон  сумел  пронести  через  всю  жизнь  удивительно
возвышенное отношение к  женщине.  А  знаете,  что он не любил в женщинах?
Стоун писал,  что  автор <Маленькой хозяйки большого дома> терпеть не  мог
женского  кокетства,   сентиментальности,   отсутствия  логики,  слабости,
страхов,  невежества,  лицемерия,  цепкой  мягкости прильнувшего к  жертве
растения-паразита.  Джек Лондон полагал,  что  эти  отрицательные качества
женской души  должны исчезнуть вместе с  девятнадцатым веком,  а  в  новом
столетии  появится другой  тип  лучшей  половины человечества,  близкий  к
идеалу,  который он прославлял в своих книгах. Бедняга! Недавно я прочитал
наимоднейший  труд,   изданный  в   ФРГ   под   названием  <Дрессированный
мужчина>...
     Профессор устроился поудобнее в  кресле,  взял со стоявшего перед ним
низкого столика чашечку черного кофе, отпил немного и продолжал:
     - Автор <Дрессированного мужчины>,  как известно,  - женщина. О своих
человеческих  сестрах  она   пишет   удивительно  зло:   современные  дамы
дрессируют-де мужчин,  приручают их,  а затем становятся эксплуататоршами,
посылая  мужей  во  враждебный им  мир  зарабатывать деньги...  Книжка,  в
общем-то,   противная.  Увидев  на  обложке  портрет  автора,  я  подумал:
некрасивая умная женщина мстит своим более удачливым соперницам... Но есть
там одна идея, которая, пожалуй, и не лишена здравого смысла: эмансипация,
если  она  ограничивает в  женщине  желание  иметь  хорошую  семью,  может
погубить цивилизацию...
     - А  вы  сами,  профессор?  -  решился я.  -  Вы  причисляете себя  к
сторонникам Джека  Лондона  в  вопросе о  женщинах или  разделяете взгляды
автора <Дрессированного мужчины>?
     - Я слишком долго изучал биологию,  Виктор, - тонко улыбнулся Курть„,
- чтобы рассматривать женщину с позиций примитивного метафизика:  черное -
белое.  Я  за  диалектический подход,  как  говорят марксисты.  К  тому же
истинный биолог не может не быть пессимистом...
     - Простите,  профессор, но я с вами не согласен. Мне всегда казалось,
что настоящий биолог непременно становится оптимистом и гуманистом высшего
типа!
     - Да-а...  -  протянул Курть„ уже с обычной своей иронией.  -  Может,
начинающий в  биологии романтик и  бывает  гуманистом,  как  вы  говорите,
высшего типа.  Только наши врачи -  возьмите,  к примеру, рекомендовавшего
вас Руайе, - почему-то думают прежде всего о деньгах, об особняках и уже в
последнюю очередь - о здоровье пациентов. Сколько вам лет, Виктор?
     - Двадцать шесть, профессор.
     - Прекрасно!  Вернемся к  этому  разговору...  когда  вам  исполнится
сорок.
     Он  допил  кофе,  изящным движением поднялся с  кресла,  поклонился и
вышел из гостиной.
     Профессор Курть„ был из породы гениев. Не знаю, сколько ему было лет,
наверное,  около  пятидесяти,  но  этот  белокурый  подтянутый  аристократ
выглядел так,  что  мог  в  любой момент,  не  стыдясь,  пойти под венец с
молоденькой девушкой.  Кстати,  он  не  был женат.  О  гениальности Курть„
говорили с большим почтением в кругу крупнейших биологов мира, хотя, как я
подозреваю,  эти  самые биологи имели весьма смутное представление о  роде
его  занятий.  Я  тоже  не  очень хорошо представлял себе  характер работы
профессора,  хотя и  служил у  него уже несколько месяцев.  Тем не менее и
того,  что  я  успел  узнать,  вполне  хватало,  по  моему  разумению,  на
присуждение Курть„  полудюжины всяческих почетных премий.  Однако основным
принципом работы его фирмы была полная секретность.
     Эта  секретность  несколько  настораживала меня.  Я  не  раз  пытался
понять,  что  же  в  действительности представляла  собой  фирма  <Сосьете
женераль де решерш сьянтифик>,  в  которой я  работал.  Пока я  знал о ней
мало.  Беспокоила  меня  и  мысль  о  том,  соответствует ли  глава  фирмы
профессор Курть„ тому образу, который я составил в своем воображении.
     Внешне  все  выглядело вполне  пристойно.  Я  имел  прекрасные личные
апартаменты, возможность работы в великолепно оборудованной лаборатории, а
также оклад,  превышавший самые смелые предположения.  Курть„ был со  мной
обычно приветлив и  лишь временами чуть-чуть холодновато вежлив.  Но таков
был  стиль его  поведения со  всеми сотрудниками...  Ну  что ж,  поживем -
увидим.
     Остаток дня  мне предстояло провести в  изучении актиномицетов,  или,
как их называют, лучистых грибков.
     В  1945 году  С. Ваксман и  А. Шатц выделили из культуры актиномицета
антибиотик стрептомицин. Собственно, лучистые грибки не моя специальность,
но шеф,  как я мысленно звал профессора, безжалостно заставлял меня заново
штудировать массу  материалов по  биологии,  химии и  физике.  Сам  Курть„
обладает феноменальной памятью и нашпигован таким количеством знаний,  что
соперничать с ним может, пожалуй, лишь библиотека американского Конгресса.
У  шефа есть какая-то,  только ему и богу известная,  система,  помогающая
раскладывать знания  по  полочкам и  никогда ничего не  путать.  В  нужный
момент он извлекает эти знания из глубин памяти со скоростью,  превышающей
быстроту последней модели ЭВМ.  К тому же Курть„ знает уйму разных языков,
на которых говорит хотя и  с одним и тем же акцентом,  но зато без ошибок.
Мои  разноплеменные бабушки выучили меня  с  детства:  одна французскому и
английскому,  другая  -  чешскому  и  русскому языкам.  Жизненные скитания
значительно  расширили  мой  лингвистический  кругозор,  кроме  немецкого,
испанского и итальянского,  мне пришлось говорить на суданских и некоторых
азиатских языках.  Но Курть„ по сравнению со мной настоящий полиглот,  и я
невольно тушуюсь,  когда он начинает насмешливо пояснять,  что означает то
или иное выражение в  японском языке или на  малаялам -  есть такой язык в
Индии.  Потом я  специально проверял пояснения шефа по  словарям -  он  не
ошибался.  Однако,  насколько я  успел разобраться,  основное внимание шеф
уделяет не языкам и не биологии,  а <наукам-перекресткам>,  то есть стыкам
разных наук - биологии, математики, электроники, механики и т. п.
     Итак,  Курть„ дал  мне  кипу папок,  содержавших полезные сведения об
актиномицетах,  посоветовав  внимательнее отнестись  к  работам  немца  Р.
Лиске.  Этот  Лиске  в  двадцатые годы  скрупулезно обобщил массу данных о
происхождении и свойствах лучистых грибков.
     Прежде чем  сесть за работу,  точнее,  за учебу,  я решил минут сорок
погулять по парку.  Взглянув в окно, я увидел нашего привратника - малийца
Бубакара,  который  в  данный  момент  выполнял работу садовника.  Рядом с
Бубакаром стояла небольшая тележка для транспортировки мусора. Мы называли
ее  <жуком>.  Это  было  одним  из изобретений шефа,  за которое он мог бы
получить и Нобелевскую  премию,  и  миллионы  долларов,  если  бы  захотел
афишировать  подобную  машину.  Впрочем,  миллионы  долларов  не имели для
профессора особого значения - Курть„ сам был миллиардером,  хотя и скрывал
свои   финансовые   дела  не  менее  тщательно,  чем  направление  научных
исследований,  проводимых фирмой.  Сохранением тайн занималась специальная
служба, и дело было поставлено не хуже, если не лучше, чем в первоклассной
разведке. Так вот, у этого самого <жука> не было колес - их заменяли шесть
ног - копия ног насекомого,  только многократно увеличенных и сделанных из
новых,  не существующих  в  природе  сверхпрочных  материалов.  Прототипом
механизма послужил майский жук.  Надо сказать, что у Курть„ было несколько
машин,  представлявших собой,  по сути дела, искусственные системы - копии
насекомых; среди них были бегающие, летающие и плавающие.
     Я  вышел в  парк и медленно пошел по одной из желтых дорожек,  веером
разбегавшихся от особняка.
     - Пока будете проходить испытательный срок,  вам разрешается ходить и
гулять в  парке только по  дорожкам,  посыпанным желтым песком,  -  строго
предупредили меня,  когда принимали на  работу в  фирму.  -  Запомните это
хорошенько.  Нарушение данного  правила  чревато для  вас  очень  тяжелыми
последствиями.
     Позднее шеф внутренней охраны, белокурый бельгиец Дюшато, сказал мне:
     - Мсье Виктор,  поскольку первая стадия вашего  испытательного  срока
прошла успешно, я должен кое-что разъяснить вам. В этой части парка четыре
вида дорожек:  желтые,  красные,  черные и белые.  Вы ни разу не  нарушили
правила  и  ходили  только по желтым.  Знайте,  что красные,  из кирпичной
крошки, означают смертельную опасность для всякого, кто вступит на них без
специального снаряжения.  Черные,  шлаковые дорожки - это практически сама
смерть...  А вот по дорожкам из белого  речного  песка  вы  скоро  сможете
ходить, получив специальный пропуск.
     Парк  профессора Курть„  был  необычайно красив:  здесь  гармонически
сочетались   английские,    французские,    японские   и   другие   методы
садово-паркового искусства.  К  тому же  профессор привез из  разных стран
богатейшую коллекцию  редких  растений.  Особенно  он  был  неравнодушен к
хвойным,  не  без основания полагая,  что многим из них в  ближайшее время
грозит полное вымирание от  загазованности воздуха.  <Уничтожение сосны  -
блестящий показатель неполноценности нашей цивилизации>,  - любил говорить
он.  Причудливые по своим формам групповые посадки хвойных:  голубых, или,
по-научному,   одноцветных  пихт,   напоминавших  мне   почему-то   гибрид
серебристой ели с сосной,  деодаров - гималайских кедров, канарских сосен,
секвой,  лиственниц  и  т.  п.  -  занимали  значительную  площадь  вокруг
центрального особняка.  Дорожки в  этой части парка посыпали только желтым
песком.
     Заботились об  уходе  за  деревьями садовники-малийцы,  фактически не
владевшие французским языком.  Подозреваю,  что мое знание бамбара - языка
большинства жителей Мали -  было для  Курть„ досадной неожиданностью:  ему
вряд ли нравилось, что кто-то из работников фирмы сможет установить прямые
контакты с  одной из этнических групп его служащих.  Я уже успел заметить,
что у Курть„ работало несколько обособленных национальных групп:  малийцы,
индийцы,  мозамбиканцы,  японцы и европейцы. Аккуратные индийцы занимались
исследованиями в лабораториях,  мозамбиканцы,  которых, видимо, пригласили
из-за  их веселого,  доброго и  незлобивого характера,  убирали помещения,
японцы  работали со  сверхточными приборами.  Внутренняя охрана,  если  не
считать привратников-малийцев,  состояла только из европейцев.  Начальника
охраны,  бельгийца Дюшато,  мне представили официально.  Мои наблюдения за
его  подчиненными позволили построить кое-какие  гипотезы  о  национальной
принадлежности некоторых из них.
     Заместитель  Дюшато,   как  и  его  начальник,   был  белокур  только
значительно более  педантичен  и  аккуратен.  По-французски он  говорил  с
акцентом,  свойственным языку,  на  котором  удивительно  удобно  отдавать
команды.  Хотя он ходил в штатском,  мне почему-то всегда чудилось, что на
нем  мундир  полковника и  в  глазу  поблескивает монокль.  Среди  рядовых
охранников  резко   выделялась  огненная   шевелюра  двухметрового  парня,
улыбающаяся  веснушчатая физиономия  которого  не  оставляла  ни  малейших
сомнений в том,  что именно его предки поставляли из поколения в поколение
первоклассных  полицейских  городу   Нью-Йорку*  и   некоторое  количество
террористов -  остальной части  земного шара.  Симпатичное смуглое лицо  и
живые карие глаза другого охранника показались мне знакомыми.  Порывшись в
памяти,  я обнаружил сходные черты у одного из персонажей фильма <Крестный
отец>.  Бородка и  тонкое аристократическое лицо третьего охранника сильно
напоминали портрет средневекового французского маркиза в  одном из  замков
Луары.  И  лишь случайно оброненное <обригаду!>** подсказало мне,  что его
родственников следует  искать  несколько южнее,  в  самой  западной  части
Европы.  Среди  охранников я  успел заприметить шведа,  финна,  датчанина,
венгра, грека, серба, чеха и испанца.
     _______________
          * Многие полицейские Нью-Йорка по национальности ирландцы.
          ** О б р и г а д у!  (порт.)  - Спасибо!

     Особенно  дружеские  отношения у  меня  установились с  малийцами.  И
началась эта  дружба в  первый же  день моего пребывания в  имении Курть„.
Накануне я  приехал  из  Парижа  в  Блуа,  где  и  переночевал в  каком-то
маленьком отеле.
     Я всегда  любил  останавливаться  в  небольших  уютных провинциальных
отелях,  где скрипели деревянные лестницы и была старая мебель.  Эти отели
вызывали  во  мне  воспоминания  об  эпохе  моих  бабушек и о безвозвратно
ушедших детских годах. Блуа вообще-то местечко курортное, но уже наступила
осень  и  городок  был  пустынен.  Проснувшись утром,  я сначала подумал о
хорошенькой  горничной   Иветт,   стройной   двадцатилетней   блондиночке,
подававшей мне вечером ужин, а потом уже о Жанне д'Арк, поскольку именно в
Блуа собрала она пять веков назад свое войско, чтобы освободить Францию от
иностранных   захватчиков.   Как   говорит   мой   дядя  Мишель,  половину
национальных героев Франции составляют женщины,  так как всего этих героев
двое:  Жанна  д'Арк  и генерал де Голль,  ибо Наполеон Бонапарт все же был
корсиканец...  Вспомнив слова дяди,  я пришел к мысли,  что  потомки  хотя
порой  и  несправедливы  к  своим выдающимся историческим предкам,  все же
менее жестокосердны, чем современники этих предков. Особенно отвратительно
современники поступили с Орлеанской Девой,  отправив ее на костер... А то,
что кое-кто из историков до сих пор  тешит  себя  иллюзиями,  будто  Жанне
д'Арк  удалось  в  последний  момент сбежать,  а сожгли ее сподвижницу,  -
слабое утешение.  Увы, о Наполеоне я тоже слышал, что ему удалось уплыть с
острова  Святой  Елены  на первой в мире примитивной подводной лодке и что
остаток жизни он прожил в Америке,  мышьяком же травили внешне похожего на
императора   его   соратника.  Конечно,  хочется  верить  в  лучшее,  хотя
соратников тоже жалко...
     Закончив с мысленным экскурсом в прошлое, я позвонил Иветт и, сообщив
ей  массу интересного по поводу цвета ее глаз и  щечек,  попросил принести
мне  кофе  и  круассан*.  После  завтрака я  выехал  в  Солонь,  в  имение
профессора Курть„,  -  я имел к нему рекомендательное письмо от старинного
друга  нашей семьи,  модного парижского врача Руайе.  Предварительно Руайе
говорил обо мне с Курть„ по телефону.
     _______________
          * К р у а с с а н  (фр.)  - булочка в форме полумесяца.

     Солонь -  это  песчаное,  заросшее лесом плато,  где  много старинных
замков и прославленных охотничьих угодий. Президент Республики именно сюда
приглашает время  от  времени  поохотиться своих  именитых  гостей.  Среди
бесчисленных  лесных  шоссе,   украшенных  по  бокам  табличками  <частная
собственность>,  я с трудом нашел нужный мне адрес.  Имение было огорожено
высоченным каменным забором.  Поставив в  сторонку свой  <пежо>,  я  бодро
направился к солидным металлическим воротам.
     После моего звонка калитка бесшумно поползла вбок, и в образовавшемся
проеме появился двухметровый малиец, на черной физиономии которого было бы
тщетно отыскивать малейшие признаки гостеприимства.
     - Мсье желает? - спросил этот антоним радушия.
     Я внутренне улыбнулся.  Конечно, если бы передо мной неожиданно встал
во  весь рост и  загородил своим телом вход во  владения профессора Курть„
пигмей из Конго, я, может быть, и растерялся бы. Но негр, да еще малиец...
С этим народом я чувствовал себя достаточно уверенно.
     - Инисогома!  Икакэнэ  кособэ?*  -  приветствовали черного стража  на
чистейшем бамбара с акцентом города Сегу - колыбели этого языка.
     _______________
          * Доброе утро! Надеюсь, ваши дела идут хорошо? (бамбара).

     - М'ба!*  -  машинально ответил  малиец,  сохраняя на  лице  свирепое
выражение.
     - И муссо какэнэ?  И дэу какэнэ?** - вежливо продолжал я традиционный
перечень вопросов африканского приветствия.
     - Торотэ!*** - все еще хмуро ответствовал мой визави.
     - И  сомого  бе  какэнэ?  И  сунгуру  какэнэ?****  -  Последняя фраза
ритуалом не предусматривалась.
     - Тороситэ!***** -  ответил малиец и  расхохотался.  Лицо его приняло
добродушное выражение.
     _______________
          * Так (бамбара).
          ** Как пожив