крышей.  Уютный
дымок белой свечкой упирался в небо.
     Солнце било в  ветровое  стекло,  весело  отражалось  от  приборов  и
наполняло машину душным зноем. Водитель открыл ветровик, и сейчас же  стал
слышен трескучий рев, словно шел на посадку  спортивный  биплан.  Водитель
едва успел подать машину вправо, как огромный мотоцикл  с  ревом  пролетел
мимо, залепив стекла ошметками снега, так что  водитель  успел  разглядеть
только тощую,  согнутую  в  седле  фигуру,  развевающиеся  черные  волосы,
торчащий, как доска, конец красного шарфа и еще одну фигуру -  лыжника,  в
ярком свитере,  несущегося  следом  на  туго  натянутом  блестящем  тросе.
Искрящееся снежное облако поднялось над дорогой, заволакивая солнце.
     Перед зданием отеля водитель остановил машину, вылез  и  снял  темные
очки. Отель был уютный, старый, желтый с зеленым. Над крыльцом красовалась
траурная вывеска "У Погибшего Альпиниста".
     С крыши  свисали  мутные  гофрированные  сосульки  толщиной  в  руку.
Огромный мотоцикл остывал у крыльца, рядом,  на  снегу,  валялись  кожаные
перчатки с раструбами.
     Водитель извлек из машины тяжелый портфель и  направился  к  крыльцу.
Высокие ноздреватые сугробы  вокруг  крыльца  были  утыканы  разноцветными
лыжами. Одна лыжа  была  с  ботинком.  Водитель  остановился,  внимательно
оглядел лыжи, выдернул одну из сугроба, подержал на весу и воткнул обратно
в снег. Потом он повернулся к двери и остолбенел.
     В дверном проеме у самой притолоки, упираясь ногами в одну филенку, а
спиной - в другую, висел невесть откуда взявшийся  молодой  человек.  Поза
его при всей неестественности казалась вполне непринужденной. Он глядел на
водителя сверху вниз, скалил длинные желтоватые зубы и отдавал по-военному
честь.
     - Здравствуйте, - сказал водитель, помолчав. - Вам помочь?
     Незнакомец мягко спрыгнул вниз и, продолжая отдавать честь,  стал  во
фрунт.
     - Честь  имею,  -  сказал  он.  -  Разрешите  представиться:  старший
лейтенант от кибернетики Симон Симоне.
     - Вольно, - сказал водитель.
     Они пожали друг другу руки.
     - Собственно, я физик, - сказал Симоне. - Но "от кибернетики"  звучит
почти так же плавно, как "от инфантерии".  Получается  смешно!..  -  И  он
неожиданно разразился ужасным рыдающим хохотом, в котором  чудились  сырые
подземелья, невыводимые кровавые пятна и звон ржавых цепей на  прикованных
скелетах.
     - Что вы делали там, наверху?  -  осведомился  водитель,  преодолевая
некоторую оторопь.
     - Тренировался, - объяснил Симоне, любезно распахивая перед водителем
дверь. - Я ведь альпинист...
     - Погибший? - сострил водитель и сейчас же пожалел об этом:  на  него
вновь обрушилась лавина замогильного хохота.
     Они вошли в холл.
     - Неплохо, неплохо для начала, - проговорил Симоне, вытирая глаза.  -
Я чувствую, мы с вами подружимся...
     В сумрачном холле тускло отсвечивали лаком модные низкие столики,  на
одном негромко мурлыкал  транзистор,  а  рядом,  развалившись  в  креслах,
неподвижно застыли давешний мотоциклист и лыжник; Лыжник оказался  румяным
гигантом, этаким белокурым викингом, а что касается мотоциклиста,  то  это
было на редкость тощее гибкое существо, то  ли  мальчик,  то  ли  девочка.
Маленькое бледное личико было наполовину скрыто  черными  очками.  К  губе
прилипла потухшая сигарета.
     - Тс-с-с! - сказал Симоне, понизив голос и подмигивая. - Вам  сюда...
Жду в бильярдной. Играете?..
     И Симоне на цыпочках вышел из холла.
     Инспектор отогнул  портьеру,  вышел  в  коридор  и  толкнул  дверь  с
табличкой "Контора". В  залитой  солнцем  комнате,  небрежно  опираясь  на
тяжелый сейф,  стоял  с  дымящейся  сигарой  невообразимо  длинный,  очень
сутулый человек в черном фраке с  фалдами  до  пят.  У  него  был  галстук
бабочкой и благороднейших очертаний лицо с печальными водянистыми  глазами
и аристократическими брыльями. Рядом с  сейфом,  положив  морду  на  лапы,
лежал великолепный сенбернар, могучее животное ростом с теленка.
     А за столом сидел лысый коренастый человек в  меховом  жилете  поверх
ослепительной нейлоновой рубашки. У него была грубая красная физиономия  и
шея борца-тяжеловеса.
     - Разрешите представиться, - сказал человек в жилете. - Алек Сневар -
владелец этого отеля, этой долины, близлежащих гор  и  ущелий...  Господин
Мозес - наш гость.
     Господин Мозес улыбнулся и покивал, тряхнув брыльями.
     - Очень рад, - сказал водитель сухо.
     Господин Мозес понимающе развел руками, и  сигара  вдруг  исчезла  из
пальцев его левой руки и оказалась в пальцах правой.  Водитель  растерянно
мигнул, но тут же решил, что это ему показалось.
     - Не буду вам мешать, - сказал господин Мозес, направляясь к  дверям.
- Боже! - воскликнул вдруг он, и взгляд его просветлел. - Какая  прелесть!
Где вы это взяли, сударь? - Он схватил водителя за лацкан, и в  пальцах  у
него  вдруг  оказалась  маленькая  фиалка.  Он  посмотрел   на   водителя,
удовлетворенно рассмеялся и вышел.
     - У вас занятные постояльцы, - заметил водитель, усаживаясь в кресло.
     - О, да! - сказал хозяин многозначительно. - За  обедом  вы  их  всех
увидите. -  Он  раскрыл  громоздкий  гроссбух  и  принялся  сосредоточенно
оскабливать ногтями кончик пера. - Итак?
     - Я инспектор полиции Петер Глебски, - сказал водитель. - Что  тут  у
вас случилось?
     Хозяин поднял на него удивленные глаза.
     - Простите?..
     - Вы вызывали полицию?
     - Я?! - пораженный хозяин даже приподнялся со стула.
     - Та-ак... - протянул  инспектор.  -  Понятно...  Лыжи  у  вас  никто
топором не рубил и шины у автомобилей не протыкал?
     - Помилуйте, инспектор! - вскричал потрясенный хозяин. - Это какая-то
ошибка!..
     - Ясно. - Инспектор поглядел на часы и  подтянул  к  себе  телефонный
аппарат. - Вижу, что ошибка. - Он набрал номер. - Капитан?  Это  инспектор
Глебски.  Я  прибыл  на  место  и  рад  сообщить,  что  здесь  ничего   не
произошло... Да, ложный вызов... Слушайте, дружище, я охотно верю, что  вы
проверяли, и тем не менее... Что? Да, это было бы  неплохо,  но  для  того
чтобы этого типа оштрафовать, надо его сначала выловить... Что? - Он снова
посмотрел на часы. - Нет, скоро стемнеет, а дорога дрянь. Завтра? Часам  к
двум... Хорошо... Какая-какая настойка? Ах, вот как... Ладно. Привет.
     Он повесил трубку и откинулся в кресле, с наслаждением вытянув ноги.
     - Насколько я понимаю, - сказал хозяин с достоинством,  -  кто-то  из
моих гостей...
     - Увы, - сказал инспектор.
     - Я приношу  глубочайшие  извинения,  господин  инспектор,  -  сказал
хозяин, прижимая руку к жилету. - У меня нет слов...
     - И не надо, - сказал инспектор добродушно. - Я, знаете ли, давно уже
вышел из того возраста, когда огорчаются ложному вызову.  С  удовольствием
проведу у вас вечер и ночь  за  казенный  счет.  Что  это  у  вас  тут  за
знаменитая эдельвейсовая настойка?
     - Господин инспектор! - торжественно произнес  просиявший  хозяин.  -
Мои подвалы - к вашим услугам! - Он захлопнул гроссбух и приказал: - Лель!
В шестой номер багаж господина инспектора!
     Сенбернар поднялся, цокая когтями по линолеуму, подошел  к  портфелю,
взял его в зубы и вынес в коридор.


     У себя в номере  инспектор  симметрично  расположил  на  лакированной
поверхности стола чернильный прибор  и  пепельницу,  рассеянно  огляделся,
подошел к окну и закурил сигарету. За окном расстилалась  долина,  снежный
покров был чист и нетронут, как новенькая накрахмаленная простыня.  Солнце
стояло еще высоко, синяя тень отеля лежала на снегу,  и  видны  были  тени
двух людей на крыше - один сидел, а другой неподвижно стоял  рядом.  Потом
тень сидящего шевельнулась - человек поднял руку с бутылкой,  основательно
присосался, запрокинув голову, и  вдруг  сделал  резкое  движение.  Пустая
бутылка  пролетела  мимо  окна  и  бесшумно  канула  в  сугроб.  Инспектор
усмехнулся, раздавил в пепельнице окурок и прошел в спальню.
     Там он  оглядел  себя  в  зеркало,  поправил  галстук,  причесался  и
опробовал несколько выражений лица, как-то: рассеянное любезное  внимание,
мужественная  замкнутость   профессионала,   простодушная   готовность   к
решительно любым знакомствам и ухмылка типа "гы-ы". Ни одно  выражение  не
локазалось ему подходящим, поэтому он не стал далее утруждать себя,  сунул
в карман сигареты и вышел в коридор.
     В коридоре было пусто. Откуда-то  доносилась  музыка,  резкие  щелчки
бильярдных шаров и рыдающий хохот лейтенанта от кибернетики.
     На лестничной площадке инспектор столкнулся с  незнакомым  человеком,
который по железной чердачной лестнице спускался, по-видимому, с крыши. Он
был гол до пояса и лоснился от пота, лицо у него было бледное  до  зелени,
обеими руками он прижимал к груди ком смятой одежды.
     - Неужели до сих  пор  загорали?  -  удивился  инспектор.  -  Этак  и
простудиться недолго....
     Не дожидаясь  ответа,  он  пошел  вниз.  Странный  человек  топал  по
ступенькам следом.
     - Да ничего! - проговорил он хрипловато. - Выпью вот, и ничего.
     - Вы бы оделись, - посоветовал инспектор. - Вдруг там дамы...
     - Да. Натурально. Совсем забыл.
     Странный  человек  остановился  и  принялся  напяливать  рубашку,   а
инспектор прошел в буфетную, где пышная горничная, с  лицом  миловидным  и
порядком глупым, подала ему кофе и тарелку с холодным ростбифом.  Странный
человек, уже одетый и уже не такой зеленый, присоединился к нему.
     - Бренди, господин Хинкус? - спросила горничная.
     - Да, - сказал господин Хинкус.
     - Ваш приятель не убьет? - осведомился инспектор из вежливости.
     - Какой приятель? - спросил господин Хинкус, наливая себе рюмку.
     - Ну, вы же там не один?..
     - Где? - отрывисто сказал Хинкус, осторожно  поднося  ко  рту  полную
рюмку.
     - На крыше.
     Рука у Хинкуса дрогнула, бренди  потекло  по  пальцам.  Он  торопливо
выпил, потянул носом воздух и, вытирая рот ладонью, сказал:
     - Почему не один? Один...
     Инспектор с удивлением посмотрел на него.
     - Странно, - сказал он. - Мне показалось, что там вас двое.
     - А вы перекреститесь, чтоб  не  казалось,  -  грубо  сказал  Хинкус,
наливая себе вторую рюмку.
     - Что это с вами? - холодно спросил инспектор.
     Некоторое время Хинкус молча смотрел на полную рюмку, потом сказал:
     - Так. Неприятности. Могут бить у человека неприятности?
     - Да, конечно, - сказал инспектор смягчаясь. - Прошу прощения.
     Хинкус хлопнул вторую рюмку.
     - Послушайте, - сказал он. - А вы не хотите позагорать?
     - Какое там - загорать! Солнце вот-вот сядет...
     - Воздух  там  хорош,  -  сказал  Хинкус  как-то  жалобно.  -  И  вид
прекрасный. Вся долина как на ладони... Горы... А?
     - Я лучше сыграю в бильярд, - сказал инспектор.
     Хинкус  впервые  посмотрел  ему  прямо  в  лицо  маленькими  больными
глазками, потом завинтил колпачок, взял бутылку под мышку и  направился  к
двери.
     - Смотрите не свалитесь с крыши, - сказал инспектор через плечо.
     Хинкус задержался в дверях, оглянулся, молча покачал головой и вышел.


     Ориентируясь по стуку бильярдных шаров, инспектор прошел  по  мягкому
ковру коридора и оказался в столовой. Там было темно, только из бильярдной
через приоткрытую дверь падала узкая полоска света. В этой  полоске  стоял
хозяин. Лицо его выражало какое-то  недоумение,  нижняя  челюсть  отвисла,
мохнатые брови были высоко задраны. Он  с  таким  увлечением  рассматривал
что-то в бильярдной, что даже не услышал, как инспектор подошел вплотную к
нему. Инспектор кашлянул. Хозяин быстро  повернул  голову,  закрыл  рот  и
несколько смущенно улыбнулся.
     - Феноменально... - пробормотал он. - Я...  я  о  господине  Олафе...
Никогда не видел таких игроков...
     Не переставая смущенно улыбаться,  он  боком  отошел  от  инспектора,
пересек столовую и скрылся в коридоре. Из бильярдной  доносились  хлесткие
трески удачных клапштосов и досадливые  возгласы  Симоне.  Инспектор  тоже
заглянул в щель. Ни Олафа, ни Симоне видно не было. У стены стояло кресло,
а в кресле уютно расположилась женщина ослепительной и  странной  красоты.
Ей было лет тридцать, у нее были нежные, смугло-голубоватые открытые плечи
и огромные томно полузакрытые глаза. В высоко  взбитых  роскошных  волосах
сверкала диадема. Инспектор приосанился и вошел в бильярдную.
     В бильярдной было полно народу. Красный и взъерошенный  Симоне  жадно
пил содовую. Румяный викинг Олаф, добродушно улыбаясь, неторопливо собирал
шары в треугольники. На подоконнике, поставив  рядом  с  собой  бутылку  с
яркой наклейкой, сидело с ногами давешнее существо - не то мальчик, не  то
девочка - странное чадо  ХХ  века.  Устроившись  в  кресле  неподалеку  от
прекрасной дамы, господин  Мозес  рассеянно  развлекался  колодою  карт  -
пускал ее веером из руки  в  руку.  Завидев  инспектора,  он  благосклонно
покивал и сказал роскошной женщине:
     - Ольга, позволь представить тебе нашего  нового  друга  -  господина
инспектора полиции Петера Глебски.
     Инспектор поклонился сначала госпоже Ольге, а потом всем прочим.
     - Какая прелесть! - пропела Ольга, широко раскрывая глаза. - Я обожаю
полицию! Этих героев, этих смельчаков... Вы ведь смельчак, инспектор?
     Повинуясь   приглашающему   жесту   Олафа   и   стараясь    держаться
непринужденно, инспектор взял кий и принялся мелить наклейку.
     - Увы, мадам, - сказал он. - Я обыкновенный полицейский чиновник...
     - Не верю, - сказала  мадам,  закатывая  глаза.  -  Человек  с  такой
внешностью не может не быть героем и смельчаком!..
     - А вы знаете анекдот про полицейского  инспектора,  который  сел  на
кактус? - ревниво спросил Симоне. - Он тоже приехал по ложному вызову...
     - Ах, Симоне, перестаньте, - сказала мадам, не поворачивая головы.  -
Все равно  вы  не  знаете  ни  одного  приличного  анекдота...  Инспектор,
покажите, что вы настоящий мужчина -  разбейте  наконец  этого  противного
Олафа.
     - Ольга,  -  сказал  господин  Мозес,  -  с   твоего   позволения   я
откланяюсь... Господа, пусть победит сильнейший!
     Он вышел. Инспектор улыбнулся Олафу в ответ на его приветливую улыбку
и разбил пирамиду. Тут Симоне вдруг улегся на пол в неглубокой, но широкой
нише и, упираясь руками и ногами в края ниши, полез к потолку.
     - Симоне! - в ужасе воскликнула госпожа Мозес. - Что вы  делаете!  Вы
убьетесь!
     В ответ  Симоне  заклекотал,  повисел  некоторое  время,  все  больше
наливаясь кровью, потом легко спрыгнул на пол и отдал ей честь.
     - Ну, Олаф, - сказал он, чуть задыхаясь, -  молитесь!  Вот  теперь  я
сделаю из вас бифштекс.
     - Трепло, - кратко сообщило с  подоконника  чадо  ХХ  века,  а  Олаф,
внимательно рассматривая наклейку на своем кие, заметил:
     - Бифштекс - это еда.
     - Вот я и сделаю из  вас  еду!  -  заявил  Симоне,  бросая  страстные
взгляды на госпожу Мозес.
     - Зачем? - спросил Олаф.
     - Чтобы съесть! - гаркнул Симоне.
     - Обед через два часа, - заметил Олаф, посмотрев на часы.
     - Я не могу больше разговаривать с этой игральной машиной! -  жалобно
заревел Симоне, хватаясь за голову.
     Госпожа  Мозес  залилась  серебристым  смехом,  чадо  на  подоконнике
бросило окурок на пол и закурило новую сигарету, а Олаф улыбнулся и, почти
не целясь, с треском залепил шар в лузу через все поле.
     - А по-моему, мы очень хорошо с вами беседуем,  -  сказал  он.  -  Вы
очень хороший собеседник, Симоне. - Он прицелился и закатил еще один  шар.
- Но бифштекс - это все-таки еда. И сделать из меня зайца  вы  не  можете,
хотя и обещали. И разукрасить меня, как бог  черепаху,  тоже  нельзя.  Бог
вообще не красил черепах. Они серые...
     Он неторопливо шел вокруг стола и, не  переставая  говорить,  забивал
шар за шаром - тихие, аккуратные шары, и шары стремительные, как  выстрел,
и шары, влетающие в лузы по каким-то фантастическим траекториям. С  каждым
ударом лицо инспектора все больше  вытягивалось,  госпожа  Мозес  ахала  и
ужасалась, а Симоне застонал и, обхватив руками голову, уселся в углу.


     - С ума сойти, какая женщина! - заявил Симоне, отряхивая рукава. - Вы
заметили, как она на меня смотрела?
     - Никак она на вас не смотрела, - возразил инспектор.
     Они шли по коридору из бильярдной, направляясь по своим номерам.  Оба
были возбуждены игрой и перепачканы мелом.
     - Что вы понимаете! Вы  старый  полицейский  тюфяк!  Вы  приходите  с
работы и идете гулять с собачкой... У вас есть собачка?
     - У меня есть собачка. Но госпожа Мозес смотрела все-таки на  меня  и
говорила, что я герой.
     - Э, нет, - сказал Симоне. - Так у нас не пойдет! Не хватало мне  еще
конкурента в виде престарелого полицейского инспектора! Учтите,  я  четыре
года без отпуска, и врачи прописали мне курс чувственных удовольствий!..
     Навстречу им из пустого номера вышла пухленькая Кайса, держа в охапке
кучу простынь и наволочек. Симоне замер.
     - Пардон! - воскликнул он и, не говоря  более  ни  слова,  устремился
вперед. Кайса взвизгнула не без приятности и  скрылась  в  номере.  Симоне
исчез там же, и  через  секунду  оттуда  донесся  новый  взвизг  и  раскат
леденящего душу хохота. Инспектор усмехнулся и, вытирая испачканные  мелом
руки, вошел в свой номер.
     В номере было нехорошо.
     Кресло опрокинуто.  Письменный  стол  залит  уже  застывшим  клеем  -
поливали прямо из бутылки, бутылка валялась тут же,  -  и  в  центре  этой
засохшей лужи красовался  листок  бумаги.  На  листке  корявыми  печатными
буквами было написано: "Инспектора  Глебски  извещают,  что  в  отеле  под
именем Хинкус находится опасный гангстер, маньяк  и  убийца,  известный  в
преступных кругах под кличкой Филин. Он вооружен и грозит  смертью  одному
из клиентов отеля. Примите меры".
     Не отрывая глаз от листка, инспектор вытащил сигарету, закурил, потом
подошел к окну. Тень отеля синела на снегу. На  крыше  по-прежнему  торчал
опасный гангстер, маньяк и убийца господин Хинкус. Он был не один.  Кто-то
опять стоял рядом, в нескольких шагах от него.


     К обеду в  столовой  собрались  все,  кроме  Хинкуса.  Столовая  была
большая, посредине  стоял  огромный  овальный  стол  персон  на  двадцать.
Роскошный, почерневший  от  времени  буфет  сверкал  серебряными  кубками,
многочисленными зеркалами и разноцветными  бутылками.  Скатерть  на  столе
была крахмальная, посуда - прекрасного фарфора, приборы  -  серебряные,  с
благородной чернью. Было весело. Симоне рассказывал анекдоты. Олаф и мадам
Мозес их не понимали.
     - Приезжает как-то один штабс-капитан в незнакомый город,  -  говорил
Симоне. - Останавливается он в гостинице и велит позвать хозяина... -  Тут
он замолчал и огляделся. - Впрочем,  пардон...  -  произнес  он.  -  Я  не
уверен, что в присутствии дам... - Он поклонился в сторону госпожи  Мозес,
- а также юно... э-э... юношества... - он посмотрел на чадо. - Э-э-э...
     - А, дурацкий анекдот,  -  сказало  чадо  с  пренебрежением.  -  "Все
прекрасно, но не делится пополам" - этот, что ли?
     - Именно! - воскликнул Симоне и разразился хохотом.
     - Делится пополам? - добродушно улыбаясь, осведомился Олаф.
     - Не делится, - сердито поправило чадо.
     - Не делится? - удивился Олаф. - А что именно не делится?
     Чадо открыло было рот, но господин Мозес сделал неуловимое  движение,
и рот оказался заткнут большим румяным яблоком, от которого  чадо  тут  же
сочно откусило.
     - Не делится пополам, -  очаровательно  улыбаясь,  объяснила  госпожа
Мозес. - Как вы не понимаете, Олаф! Это - из алгебры. Ах, алгебра! Алгебра
- это царица наук!..
     Симоне зарычал, схватил свою тарелку и пересел к  инспектору.  Тут  в
столовой объявилась Кайса и принялась тарахтеть, обращаясь к хозяину:
     - Он не желает идти. Он говорит: раз не все собрались, говорит, так и
он не пойдет. А когд