евообразимо разбогател... - Профессор замолкает.
     - Ну?
     - А потом вдруг повесился.
     - Почему?
     Профессор пожимает плечами.
     - Это какая-то темная история. Он собирался  снова  идти  к  Золотому
Кругу, вдвоем с нашим Виктором. Виктор пришел к нему в назначенное  время,
а тот висит, и на столе карта и записка с пожеланием всяческих успехов.
     Антон с сомнением смотрит в сторону похрапывающего Виктора.
     - А может быть, наш шеф его... того?
     - Все может быть, - легко соглашается Профессор.
     Некоторое время они молча курят.
     -  А  как  вы  полагаете,  Профессор,  этот  самый  Золотой  Круг   -
действительно Машина Желаний?
     - Стервятник разбогател. Он всю жизнь мечтал быть богатым.
     - И повесился...
     - И повесился. Тут нет никакого противоречия. Просто  на  самом  деле
человек никогда не знает, чего  он  хочет.  Человек  -  существо  сложное.
Голова его хочет одного, спинной мозг - другого, а душа - третьего... И ни
один человек не способен в этой каше разобраться.
     - Это верно, - говорит Антон. - Это очень верно вы  говорите.  Давеча
вот я сказал вам, что иду сюда за вдохновением... Вранье это. Плевал я  на
вдохновенье...
     Профессор  с  любопытством  смотрит   на   него.   Антон,   помолчав,
продолжает:
     - Нет, это не объяснить. Может быть, и в самом деле за  вдохновеньем.
Откуда я знаю, как назвать то, чего я хочу? И  откуда  мне  знать,  что  я
действительно не хочу  того,  чего  я  не  хочу?  Это  какие-то  чертовски
неуловимые вещи: стоит их назвать,  и  они  пропадают...  Как  тропическая
медуза - видели? В воде волшебный  цветок,  а  вытащишь  -  комок  мерзкой
слизи... А вы тоже не знаете?
     - Не знаю. Знаю только,  что  надо  многое  менять,  что  так  дальше
продолжаться не может... Нет, не знаю. Иду за знанием.
     - Во многие знания - многие печали... - бормочет Антон.
     - Тоже верно, - со вздохом говорит Профессор. - Давайте считать,  что
я иду ставить эксперимент - чисто,  точно,  однозначно...  Просто  научный
эксперимент, связанный с неким фактом. Понимаете?
     - Нет, - говорит Антон. - По-моему, фактов не бывает. Особенно здесь,
в Зоне. Здесь все как-то выдуманно. Чья-то бесовская выдумка...  Нам  всем
морочат голову. Кто - непонятно. Зачем - непонятно...
     - Вот и хотелось бы узнать: кто и зачем.
     - А кому это надо? Надо ведь совсем другое.  Что  толку,  если  вы  и
узнаете? Чья совесть от этого станет чище? Чья совесть от  этого  заболит?
Чья душа найдет покой от этого?
     Антон безнадежно машет рукой и отбрасывает окурок. Потом  он  смотрит
на сладко похрапывающего Виктора.
     - А он зачем идет? Какие у него такие желания, что  он  не  может  их
исполнить там, дома?
     - Не знаю,  -  медленно  говорит  Профессор.  -  Но  ему  очень  надо
добраться до Золотого Круга. Я давно его  знаю,  это  интересный  человек,
необычный человек...
     - Не знаю, что в нем такого  необычного,  -  возражает  Антон,  -  но
человек он надежный, положиться на него можно. Он  нас  доведет,  такое  у
меня впечатление...
     Профессор искоса смотрит на него, лицо у него такое, словно он  хочет
что-то сказать, но раздумывает: стоит ли. Затем он аккуратно гасит  окурок
и устраивается прилечь.
     - С добычей вернулся - счастье, - говорит он вдруг. - Живой  вернулся
- удача. Патрульная пуля - везенье, а все остальное - судьба.
     - Это еще что за унылая мудрость? - озадаченно спрашивает Антон.
     - Фольклор.
     - А что из этого фольклора следует?
     - По-моему, - отвечает Профессор, -  вы  все  время  забываете,  друг
Антон, что мы находимся в Зоне. В Зоне ни на кого нельзя полагаться.
     Антон нервно зевает и озирается.
     - Позвольте! - восклицает вдруг он. - Что за  притча?  Солнце  -  вон
оно, а тень...
     - Что? - откликается Профессор.  -  А...  Да.  С  тенями  здесь  тоже
бывает... Давайте-ка поспим немного.
     Профессор и Антон спят под стеной церквушки. Виктор открывает  глаза.
Некоторое время лежит, прислушиваясь. Затем быстро и бесшумно поднимается,
мягко ступая, выходит из тени и выглядывает из-за угла церкви. Шагах в ста
перед ним начинается главная улица мертвого  поселка,  совершенно  пустая,
залитая  веселым  ярким  солнечным  светом.  Потом  он  так  же   бесшумно
возвращается и останавливается над спящими. Какое-то время он  внимательно
разглядывает их по очереди. Лицо у него сосредоточенное, глаза  прищурены,
взгляд оценивающий. Наконец, покусав нижнюю губу, он негромко командует:
     - Подъем!


     Они вступили на гладкую улицу поселка. Ведет Антон. Дома по  сторонам
улицы наполовину обвалились,  заросли  колючкой,  зияют  выбитыми  окнами.
Уцелевшие стены покрыты пятнами и  потеками.  Но  попадаются  и  абсолютно
целые, новенькие с иголочки дома. Они  кажутся  только  что  построенными,
чистенькими, с промытыми окнами, словно в них никогда никто  еще  не  жил.
Словно они только еще ожидают  жильцов.  Вот  только  с  телевизионными  и
радиоантеннами на этих домах не все ладно. Они обросли  как  бы  рыжеватым
растрепанным мочалом, свисающим иногда до самой земли.  Налетающие  порывы
ветра  раскачивают  эти  странные  лохмотья,  и   тогда   слышится   тихое
электрическое потрескивание.
     Улица   круто   поворачивает,   и   Антон   вдруг    останавливается,
поворачивается к своим спутникам и растерянно произносит:
     - Там машина какая-то... И двигатель у нее работает...
     - Не обращай внимания, -  говорит  Виктор.  -  Он  уже  двадцать  лет
работает. Лучше под ноги гляди и держись середины...
     Действительно, слышен звук работающего двигателя, и они проходят мимо
стоящего у обочины совершенно  новенького,  как  с  конвейера,  грузовика.
Двигатель его работает на холостых оборотах,  из  глушителя  вырывается  и
стелется по ветру синеватый дымок. Но колеса его по  ступицы  погружены  в
землю, сквозь приоткрытую дверцу и дно кабины проросла тоненькая  березка.
Они стоят посредине улицы перед новым препятствием. Когда-то, вероятно,  в
самый день Посещения, огромный грузовоз тащил по этой улице на специальном
прицепе  длинную,  метрового  диаметра  трубу  для  газопровода.  Грузовоз
врезался в двухэтажный дом слева и обрушил его на себя, превратив в  груду
кирпичей. Труба скатилась с прицепа и легла слегка наискосок,  перегородив
улицу. Вероятно, тогда же сорвались и упали поперек  улицы  телеграфные  и
телефонные провода. Теперь они совершенно обросли  рыжим  мочалом.  Мочало
висит сплошным занавесом, перегородив проход. Пройти можно  только  сквозь
трубу. Жерло трубы черное, закопченное какое-то, и дом справа, на  который
оно открыто, весь обуглен, словно он горел пожаром, и не один раз.
     - Это что - сюда лезть? - спрашивает Антон, ни к кому не обращаясь.
     Труба  длинная,  двенадцатиметровая,   и   дальний   конец   ее   еле
просматривается сквозь заросли мочала.
     - Прикажу, и полезешь, - холодно говорит  Виктор.  -  А  ну,  принеси
несколько кирпичей, - приказывает он Профессору.
     Профессор переходит  улицу,  набирает  в  охапку  пяток  кирпичей  из
разрушенного дома и молча складывает их у ног Виктора.
     - Ну-ка, отойдите. - Виктор  берет  кирпич  и,  далеко  отведя  руку,
швыряет его в жерло трубы, а сам отскакивает.
     Слышно, как кирпич грохочет и лязгает внутри трубы. Подождав немного,
Виктор швыряет второй кирпич. Грохот, дребезг, лязг. Тишина.
     - Так, - произносит Виктор и медленными движениями отряхивает ладони.
- Можно. - Он поворачивается к Антону. - Пошел.
     Антон пытается улыбнуться, но у него только дергаются губы. Он  хочет
что-то сказать, но только судорожно  вздыхает.  Он  достает  из-за  пазухи
плоскую фляжку, торопливо отвинчивает колпачок, делает несколько глотков и
отдает фляжку Профессору.  Лицо  у  Профессора  каменное.  Антон  вытирает
рукавом губы и стаскивает рюкзак. Глаза его не отрываются от лица Виктора.
Он словно ждет чего-то. Но ждать нечего.
     - Ну? Все остальное - судьба? - произносит он, и ему наконец  удается
улыбнутъся.
     Он делает шаг к трубе, и тут Виктор берет его за плечо.
     - Погоди, - говорит он. - Дай-ка еще разок на всякий случай.
     Он стаскивает рюкзак, берет в руки сразу  три  кирпича  и  с  натугой
швыряет их в жерло. Грохот, лязг... и вдруг что-то глухо бухает в  глубине
трубы. Со свистящим  воем  из  жерла  вырывается  длинный  язык  коптящего
пламени  и  ударяет  в  многострадальный  обуглившийся  дом.   Дом   снова
загорается.
     - За мной! Быстро! - дико ревет Виктор и, схватив  рюкзак,  ныряет  в
еще дымящееся жерло.


     Они  стоят  у  противоположного  конца  трубы,  закопченные,  рваные,
взлохмаченные. Рюкзаки валяются под ногами. Профессор тщательно  протирает
очки. Антон осторожно дует на обожженные ладони. Виктор, быстро стреляя по
сторонам прищуренными глазами, сосет окровавленный палец, торчащий из дыры
в перчатке.  Правый  рукав  комбинезона  у  него  начисто  сгорел,  тускло
отсвечивает серебристый материал панциря...
     - Ладно, - хрипло говорит он. - Одной жабой меньше...


     И снова они идут  посередине  улицы.  Ведет  Профессор.  Небо  совсем
закрылось облаками, тяжелыми, низкими, медлительными.  Здесь  по  сторонам
улицы почти не осталось целых домов, а мостовая покрыта обширными цветными
пятнами неправильной формы, которые они осторожно обходят.
     Они идут мимо бывшего дома, от которого остался только нижний этаж, а
стен нет вовсе.  По-видимому,  здесь  было  какое-то  учреждение:  желтеют
деревом шкафы, набитые папками, стоят канцелярские столы, а  на  столах  -
гроссбухи, счетные машины, на  одном  -  пишущая  машинка  с  заправленным
листом бумаги.  Вся  эта  обстановка  выглядит  так,  как  будто  служащие
несколько минут назад вышли на обеденный перерыв и скоро вернутся.
     Они уже почти  миновали  этот  странный  дом,  как  вдруг  совершенно
невероятный  здесь,  абсолютно  невозможный  здесь  звук   заставляет   их
остановиться и замереть в неподвижности.
     Звонит телефон.
     Медленно, со страхом, не доверяя собственным ушам, они оборачиваются.
Телефон звонит - резкими, пронзительными звонками неравной длины. Он стоит
возле пишущей машинки - маленький невзрачный аппарат серого цвета.
     Это первый случай за весь поход,  когда  старый  профессионал  Виктор
явно и бесстыдно растерялся. Он совершенно не понимал,  что  происходит  и
как следует поступать.
     И тут Профессор вдруг, не говоря ни слова, широко шагая, устремляется
к дому. Он взбегает по ступенькам крыльца, проходит между столами и  берет
трубку.
     - Алло! - говорит он.
     Квакающий голос в трубке раздраженно осведомляется:
     - Это два - двадцать три - тридцать четыре - двенадцать? Как работает
телефон?
     - Представления не имею, - отзывается Профессор.
     - Благодарю вас. Проверка.
     В трубке короткие гудки отбоя. Профессор пальцем нажимает на  рычажок
и оглядывается на Виктора. Тот озадаченно чешет за ухом.  Тогда  Профессор
поворачивается к ним спиной и быстро набирает номер. Через некоторое время
в трубке звучит женский голос:
     - Да-да, я слушаю...
     - Здравствуй, Лола, - говорит Профессор. - Это я.
     - Филипп, боже мой! Куда ты запропастился? Нет, в конце концов у меня
когда-нибудь лопнет терпение! Вчера я вынуждена была идти одна,  меня  все
спрашивают, а я как дура не могу ответить на  простейшие  вопросы,  и  эта
шлюха смеется мне прямо в лицо, как гиена... и мне нечего ей сказать!  Все
эти старухи торчат около меня весь  вечер,  изображают  сострадание...  Ты
будешь когда-нибудь обдумывать свои поступки? Я не говорю уже  о  себе,  я
прекрасно понимаю, что  тебе  на  меня  наплевать,  но  надо  же  все-таки
немножко думать, как это выглядит со стороны...
     Пока она говорит, плечи у Профессора ссутуливаются, и на эти  сутулые
плечи, на  шкафы,  на  мостовую,  на  все  вокруг  начинает  падать  снег.
Профессор медленно отнимает трубку от уха и кладет ее на рычажки. Затем он
поворачивается. Лицо у него обычное.
     - Может быть, еще кто-нибудь хочет позвонить? - спрашивает он.
     Его спутники молчат.
     Они уже почти достигли окраины поселка. Снег прекратился, на мостовой
лужи, снова проглядывает солнце. Здесь, на окраине, почти все дома целы, и
даже нет зловещего мочала на антеннах и карнизах.
     - Стой! - командует вдруг Виктор. - Переждать придется, сучье вымя, в
самую точку угодили, как назло... Снимай рюкзаки. Перекур.
     Он смотрит на часы, смотрит на солнце. Он очень  недоволен.  Антон  и
Профессор недоуменно переглядываются, снимая рюкзаки, а между тем впереди,
закрывая крайние дома поселка, возникает поперек улицы туманная дымка.
     - А в чем, собственно, дело? - осведомляется Антон.
     - Садись, кино будем смотреть, - отзывается Виктор, садится на рюкзак
и достает сигареты.
     Туман впереди еще сгущается, и вдруг  перед  ними  возникает,  закрыв
весь горизонт, необычайно яркая по краскам и глубине панорама.
     Целый мир раскинулся перед ними, странный полузнакомый мир.  У  самых
ног их - спокойная поверхность то  ли  озера,  то  ли  пруда.  На  пологом
берегу, на мягкой траве сидит, поджав  под  себя  ноги,  молодая  женщина,
голова ее опущена, длинные волосы,  почти  касающиеся  воды,  скрывают  ее
лицо. За ее спиной - зеленые округлые холмы под необычайно ярким лазоревым
небом, вдали виднеется темно-зеленая стена леса.  На  верхушке  ближайшего
холма врыт покосившийся столб с бычьим черепом, надетым на  верхушку.  Под
столбом сидит, вытянув по траве ноги в лаптях,  седой  как  лунь,  старец,
лицо у него почти  черное,  как  старый  мореный  дуб,  глаза  под  белыми
пушистыми бровями слепые, корявые  руки  покойно  сложены  на  коленях.  А
пониже старца сидит на камушке полуголый кудрявый мальчик и наигрывает  на
свирели. Видно, как надуваются и опадают  его  румяные  щеки,  как  пальцы
ловко бегают по отверстиям в дудочке, но ни одного звука не  доносится  из
этого мира. У ног мальчика коричневым бугром дремлет огромный  медведь,  и
еще один  лениво  вылизывает  переднюю  лапу,  развалившись  поодаль.  Над
тростником, окаймляющим часть пруда, трепещут синими крыльями стрекозы.
     - Рерих, - спокойно  произносит  Профессор.  -  Рерих-старший.  Очень
красиво.
     Виктор бросает на него короткий взгляд и поворачивает лицо к  Антону.
Тот,  весь  подавшись  вперед,  с  полуоткрытым  ртом,  завороженно  и  не
отрываясь впитывает в себя эту чудную картину. Потом он  поворачивается  к
Виктору - глаза у него совсем безумные.
     - Что это? - спрашивает он. - Где это?
     Виктор сплевывает.
     - А черт его знает, - говорит он. - То ли где-то, то ли когда-то.
     - Вы видели это раньше?
     - Вот это - нет. Да картинки все время разные...
     - Значит, это картинка...
     - Н-ну, можно сказать и картинка... - уклончиво отвечает Виктор.
     Взгляд его становится настороженным:  теперь  он  смотрит  только  на
Антона. Тот бормочет, как в лихорадке:
     - Как же так - картинка?.. Нет, врешь, врешь... Опять врешь... Это же
покой, тишина... тишина...
     И  тут  Профессор,  жалостливо  поморщась,   подбирает   с   мостовой
камушек...
     - Стой! - яростно кричит Виктор.
     Но уже поздно. Камушек, описав дугу, падает в воду в  двух  шагах  от
девушки. Всплеск. Девушка поднимает голову, отводит волосы  с  прекрасного
лица. По гладкой воде расходятся круги. Девушка,  слегка  сведя  брови,  с
некоторым  удивлением,  но  без  всякого  страха   разглядывает   грязных,
оборванных, закопченных людей и снова опускает голову. Мир "по ту сторону"
начинает таять, заволакиваться дымкой и  исчезает.  Впереди  снова  пустая
унылая улица с мертвыми домами.
     Антон сидит на своем рюкзаке, бессильно уронив руки, и плачет. Виктор
поворачивается к Профессору и, злобно гримасничая, стучит себе  костяшками
пальцев по лбу. Тот растерянно бормочет:
     - Я думал, это мираж... Я был уверен...
     - Уверен, уверен... - злобно повторяет Виктор.  -  Ты  уверен,  а  он
теперь - видишь? Что с ним теперь делать?
     Оба они смотрят на Антона. Антон  молча  плачет.  Виктор  вдруг  дико
орет:
     - Подъем!
     Профессор  вздрагивает  и  хватается  за  рюкзак,  а  Антон  медленно
поднимает залитое слезами лицо к Виктору и говорит с отчаянием:
     - Сволочь ты, не пустил меня туда... Чтоб ты сдох,  гадина,  чтоб  ты
сгнил...
     Виктор, тяжело вздохнув, с размаху бьет его по  лицу.  Антон  кубарем
летит с рюкзака, но сейчас же поднимается. У него кровь  на  лице,  но  он
смотрит на Виктора по-прежнему с ненавистью.
     - Бери рюкзак! - рычит Виктор. - Вперед!
     - Не пойду.
     Виктор бьет его  в  живот,  по  голове  сверху,  хватает  за  волосы,
распрямляет и хлещет по щекам.
     - Пойдешь, пойдешь!.. - цедит он сквозь зубы.
     Профессор пытается схватить его за руку, Виктор, не глядя,  бьет  его
локтем в нос, сшибает очки...
     - Пойдешь, пойдешь... - бормочет он.
     От последнего страшного удара Антон снова летит  на  землю  и  лежит,
скорчившись. Виктор, тяжело дыша,  глядит  на  него  сверху  вниз,  потуже
натягивает перчатки. Антон  со  стоном  поднимается  и  садится,  упираясь
руками в мостовую.
     - Ну, очухался? - неожиданно мягко говорит Виктор. - Вставай, пойдем,
время идет...
     Антон отрицательно мотает головой.
     - Сгинешь здесь, дурачок, - мягко говорит Виктор.
     - Это не твое дело, - отвечает Антон. Он вытирает  лицо,  смотрит  на
ладонь. - Я тебе больше не верю, шеф, - спокойно говорит  он.  -  Уходи  с
богом. Профессор, вы ему не верьте. Он знаете зачем нас с собой взял?
     - Догадываюсь, - говорит Профессор. Он нервно курит, руки его дрожат.
Одного стекла в его очках нет.
     - Он нас взял, чтобы мы для него ходили через огонь, - говорит Антон.
- Мы для него отмычки,  живые  тральщики.  Ты  зачем  нас  взял,  шеф,  а?
Польстился на наши две сотни, уважаемый проводник? А?
     Виктор присаживается напротив него, закуривает.
     - Слушай, ты, - говорит он. - Это  Зона.  Здесь  всегда  так  было  и
всегда так будет. Ты пойми: если ты со мной пойдешь,  то,  может  быть,  и
вернешься живой. А если останешься, то верная смерть. Ты что же, надеешься
этого своего покоя дождаться? Не дождешься. Он, может  быть,  в  следующий
раз только через сто лет снова появится...
     - Не твое дело, - говорит Антон. - Дождусь.
     - А может, и никогда не появится.  А  со  мной  пойдешь,  будет  тебе
Золотой Круг, проси все, что  хочешь...  Покой  хочешь?  Тишину?  На  тебе
тишину, на тебе покой...
     Антон сплевывает тягучую слюну.
     - Золотой Круг, говоришь? - медленно произносит он. -  А  почему  это
Стервятник повесился, а, шеф?
     - Стервятник-то здесь при чем? Ты ж не Стервятник!
     - Нет, ты нам скажи: почему Стервятник повесился?
     - Потому что сволочь он был, - резко говорит Виктор. - Убийца, дрянь!
Потому что он не за богатством к Золотому Кругу пошел, он за братом  своим
пошел, а его жадность одолела...
     - Ну?
     - Что - ну? Он брата своего загубил единственного,  мальчишку!  Повел
его в Зону и подставил где-то... Ушел вдвоем, вернулся один.  Его  совесть
замучила. Он потом себя совсем потерял. Вот и пошел за братом, брата пошел
вернуть, а когда дошел, натура его поганая свое взяла... Ведь Золотой Круг
только одно желание выполняет. Дошел до него - получай награду, но  только
одну. Еще чего-нибудь хочешь - снова иди... Он же  дрянь  был,  понимаешь?
Дрянь!
     - Понима-аю, - говорит Антон, нехорошо улыбаясь. - Это я все понимаю.
Тут и понимать нечего. А ты мне скажи,  почему  он  повесился?  Почему  он
снова к Золотому Кругу не пошел? За братом. А?
     - Этого я не знаю, - угрюмо говорит Виктор.
     - А я знаю! - вкрадчиво произносит  Антон.  -  И  ты  знаешь,  только
признаться себе боишься...
     Он рывком поднимается и оттаскивает свой рюкзак  к  стене  ближайшего
дома.
     - Ух