молнии, и тогда звучат раскаты грома.
     Почти сразу же Саша натыкается на группу ожесточенно спорящих  людей.
Здесь Федор  Симеонович  Киврин,  Кристобаль  Хунта,  Модест  Матвеевич  с
неизменной папкой и профессор Выбегалло - в валенках,  подшитых  кожей,  в
извозчицком тулупе и в роскошной пыжиковой шапке.
     - Достаточно того, - говорит Хунта, обращаясь к Выбегалле, - что ваш,
простите, родильный дом находится рядом  с  моими  лабораториями.  Вы  уже
устроили один взрыв, и  в  результате  я  в  течение  двадцати  минут  был
вынужден ждать, пока у меня в кабинете вставят вылетевшие стекла...
     - Это, дорогой, мое дело,  чем  я  у  себя  занимаюсь,  -  огрызается
Выбегалло фальцетом. - Я до ваших лабораторий не касаюсь, хотя у вас там в
последнее время бесперечь текет живая  вода,  я  себе  в  ей  все  валенки
промочил...
     - Г-голубчик, - рокочет Федор  Симеонович.  -  Амвросий  Амбруазович!
Н-надо же принять во внимание возможные осложнения...  Ведь  никто  же  не
работает на территории института, скажем, с огнедышащим драконом...
     - У меня не дракон! У  меня  идеальный  счастливый  человек!  Исполин
духа! Как-то странно  вы  рассуждаете,  товарищ  Киврин!  Странные  у  вас
аналогии!  Чужие!  Модель  идеального  человека  и  какой-то  внеклассовый
огнедышащий дракон!
     - Г-голубчик, да дело же не в том, что он внеклассовый, а в том,  что
он пожар может устроить!
     - Вот опять! Идеальный человек может устроить пожар! Не подумали  вы,
товарищ Федор Симеонович!
     - Я г-говорю о драконе...
     - А я говорю о  вашей  неправильной  установке!  Вы  стираете,  Федор
Симеонович, вы всячески замазываете! Мы, конечно, стираем  противоречия...
между  умственным  и  физическим...  между  мужчиной  и   женщиной...   Но
замалчивать пропасть мы вам не позволим!
     - К-какую пропасть? Что за чертовщина? Кристобаль, в конце концов, вы
же ему только что объяснились Я говорю,  профессор,  что  ваш  эксперимент
опасен! Понимаете? Институт можно повредить, понимаете?
     - Я-то все понимаю, - визжит Выбегалло. - Я-то не позволю  идеальному
человеку вылупляться среди чистого поля на ветру! И Модест  Матвеевич  вот
тоже понимает! Там мы имеем что? - Он указывает в пространство. - Природу!
Стихии! Снег вон идет. Значит, считайте: обшивка сгниет, пружины лопнут. А
кому отвечать? Модесту Матвеевичу!
     - Это убедительно, - говорит Модест Матвеевич раздумчиво.
     - Да он весь ангар вам разворотит, - говорит Федор Симеонович. - Этот
эксперимент надо проводить не ближе пяти километров  от  города.  А  лучше
дальше...
     - Ах, вам лучше, чтобы  дальше?  -  зловеще  вопрошает  Выбегалло.  -
Понятно. Тогда уж, может быть, не на пять километров, Федор Симеонович,  а
прямо уж  на  пять  тысяч  километров?  Подальше  где-нибудь,  на  Аляске,
например! Так прямо и скажите! А мы запишем!
     Воцаряется молчание, и слышно, как  грозно  сопит  Федор  Симеонович,
потерявший дар слова..
     - За такие слова, - цедит сквозь зубы Хунта, -  лет  триста  назад  я
отряхнул бы вам пыль с ушей и провертел бы в вас дыру для вентиляции...
     - Ничего, ничего, - отвечает Выбегалло.  -  Это  вам  не  Португалия.
Критики не любите...
     - А ведь  вы  попыток,  Выбегалло,  -  неожиданно  спокойным  голосом
объявляет Федор Симеонович. - Вас, оказывается, гнать надо.
     - Критики, критики не  любите,  -  отдуваясь,  твердит  Выбегалло.  -
Самокритики не любите...
     - Значит, так, - вмешивается Модест Матвеевич.  -  Как  представитель
администрации и хозяйственных отделов, я в науке  разбираться  не  обязан.
Поскольку товарищ директор находится в  отъезде,  я  могу  сказать  только
одно: обшивка должна остаться целой, и пружины  в  порядке.  В  таком  вот
аксепте. Доступно, товарищи ученые?
     С этими словами, переложив  папку  под  другую  мышку,  он  торопливо
удаляется.
     - Критики не  любите!  -  в  последний  раз  торжествующе  восклицает
Выбегалло и тоже удаляется.
     Хунта а Киврин безнадежно глядят друг на друга.
     - А что, если я превращу его в мокрицу? - кровожадно говорит Хунта.
     - Лучше уж в стул, - говорит Федор Симеонович.
     - Можно и в стул, - говорит Хунта. - Я охотно буду на нем сидеть.
     Федор Симеонович спохватывается.
     - Г-голубчик, о чем это мы с тобой говорим?  Это  же  негуманно...  -
Взгляд его падает на Хому. - Минуточку, дружок! Подите-ка сюда, подите!
     Хома, сдернув кепочку, неуверенно приближается, искательно улыбаясь.
     - Скажите-ка, дружок, - спрашивает Федор Симеонович. -  Какие  там  у
вас с Выбегаллой задействованы мощности?
     Хома пытается уменьшиться в размере, но Хунта ловко  хватает  его  за
ухо и распрямляет.
     - Отвечайте, Брут! - гремит он.
     - Да я-то что? - ноющим голосом говорит Хома. -  Как  мне  приказали,
так я и сделал. Мне говорят, на десять тысяч сил, я и дал десять тысяч!
     - Каких сил?! - восклицает Федор Симеонович, раздувая бороду.
     - Ма... магических, - мямлит Хома.
     - Десять тысяч магических сил?! - Ошеломленный Хунта отпускает  Хому,
и тот мгновенно улетучивается. - Теодор, я принимаю решительные меры.
     Он взмахивает умклайдетом, длинным и блестящим, как шпага.
     И сейчас же в отверстые ворота ангара с ревом вкатываются  гигантские
МАЗы,  груженные  мешками  с  песком,  козлами   с   колючей   проволокой,
пирамидальными надолбами, бетонными цилиндрами дотов. Целая армия мохнатых
домовых  облепляет  грузовики,  со  страшной  быстротой  разгружает  их  и
начинает  возводить  вокруг  помоста   с   яйцом   кольцо   долговременных
укреплений.
     - Десять тысяч магосил!  -  бормочет  Федор  Симеонович,  ошеломленно
качая головой. - Однако ж, друзья мои! Это же нельзя просто так...  Это  ж
рассчитать надо было!.. Это же в уме не сосчитаешь!..
     Оба они поворачиваются и смотрят на Сашу. У Саши несчастное лицо,  но
он еще ничего не понимает и пытается хорохориться.
     - А в чем, собственно,  дело?  -  бормочет  он,  озираясь  в  поисках
поддержки. - Ну, рассчитал  я  ему...  заявка  была...  модель  идеального
человека... Почему я должен был отказывать?
     - А потому, голубчик, - внушительно говорит ему Федор  Симеонович,  -
что вы спрограммировали суперэгоцентриста. Если нам не удастся  остановить
его, этот  ваш  идеальный  человек  сотрет  и  загребет  все  материальные
ценности, до которых сможет дотянуться, а  потом  свернет  пространство  и
остановит время. Это же гений-потребитель, понимаете? По-тре-би-тель!
     - Выбегалло - демагог, - добавляет Хунта. - Бездарь. Сам он ничего не
умеет. И выезжает он на таких безответственных дурачках,  как  вы  и  этот
алкоголик - золотые руки.
     Под сводами ангара вспыхивают яркие лампы.  Хома  Брут  с  переносной
кафедрой на спине  поднимается  на  помост  и  устанавливает  ее  рядом  с
диваном. На кафедру взгромождается профессор Выбегалло.
     Корреспонденты   бешено   строчат   в   записных   книжках,   щелкают
фотоаппаратами, жужжат кинокамерами. Ассистенты Выбегаллы в белых  халатах
устанавливают вокруг дивана мешки с хлебом и ведра с молоком. Один из  них
приносит магнитофон.
     Выбегалло залпом выпивает стакан воды и начинает.
     - Главное - что? Главное, чтобы человек  был  счастлив.  А  что  есть
человек, философски говоря? Человек, товарищи, есть хомо сапиенс,  который
может и хочет. Может, ета, что хочет, а хочет,  соответственно,  все,  что
может. В моих трудах так и написано. (Корреспондентам.) Вы, товарищи,  все
пока пишите, а потом я сам посмотрю, какие надо цитаты  вставлю,  кавычки,
то-се... Продолжаю. Ежели он, то есть человек, мажет  все,  что  хочет,  а
хочет все, что может, то он и есть, как говорится, счастлив. Так мы его  и
определим. Что мы здесь, товарищи, перед собою имеем?..
     Пока Выбегалло говорит, с гигантским яйцом происходят изменения.  Оно
покрывается трещинами, сквозь которые пробиваются струйки пара.
     - Мы имеем модель. То есть мы пока имеем яйцо, а модель у его внутре.
Имеется метафизический переход от несчастья к счастью, и это нас не  может
не удивлять, потому что счастливыми  не  рождаются,  а  счастливыми,  ета,
становятся в дальнейшем. Вот сейчас оно рождается или, говоря по-научному,
вылупляется...
     Яйцо  разваливается.  Среди  обломков  скорлупы  на  диване   садится
удивительно похожий на Выбегаллу человек в полосатой пижаме. Поперек груди
белая надпись: "Выбегалло Второй  Счастливый".  Человек,  ни  на  кого  не
глядя, хватает ближайшую буханку хлеба и принимается с  урчанием  пожирать
ее.
     - Видали? Видали? - радостно кричит Выбегалло. - Оно хочет, и  потому
оно пока несчастно. Но оно у нас может, и через  это  "может"  совершается
диалектический скачок. Во! Во! Смотрите! Видали, как оно может? Ух ты, мой
милый, ух ты, мой радостный... Во! Вот как оно может!.. Вы там, товарищи в
прессе, свои фотоаппаратики отложите, а возьмите вы киноаппаратики, потому
как мы здесь имеем процесс... здесь у нас все в движении! Покой у нас, как
и полагается быть, относителен, движение у нас абсолютно. Но  это  еще  не
все. Потребности у нас пойдут как вширь, так,  соответственно,  и  вглубь.
Тут говорят, что товарищ профессор Выбегалло, мол, против духовного  мира.
Это, товарищи, клеветнический ярлык!  Нам,  товарищи,  давно  пора  забыть
такие манеры в научной дискуссии! Все мы  знаем,  что  материальное  идеть
впереди, а духовное идеть позади, или, как говорится,  голодной  куме  все
хлеб на уме...
     Модель жрет. Мешки с хлебом пустеют один за другим. В  широкую  пасть
опрокидывается ведро молока. Модель заметно раздуло, полосатая  пижама  ей
уже тесна.
     - Но  не  будем  отвлекаться  от  главного,  от  практики.  Пока  оно
удовлетворяет  свои  матпотребности,   переходим   к   следующей   ступени
эксперимента.  Поясняю  для   прессы.   Когда   временное   удовлетворение
матпотребностей   произошло,    можно    переходить    к    удовлетворению
духпотребностей. То есть: посмотреть кино, телевизор,  послушать  народную
музыку или попеть самому, и  даже  почитать  какую-нибудь  книгу,  скажем,
"Крокодил" или там газету, не говоря уже об том, чтобы  решить  кроссворд.
Мы, товарищи, не забываем, что  удовлетворение  матпотребностей  особенных
талантов не требует, они всегда есть. А вот духовные  способности  надобно
воспитать, и мы их сейчас у него воспитаем.
     Профессор Выбегалло дает сигнал ассистентам.
     Угрюмые   ассистенты    разворачивают    на    помосте    магнитофон,
радиоприемник, кинопроектор и небольшую переносную библиотеку.
     -  Принудительное  внушение  культурных  навыков!   -   провозглашает
Выбегалло.
     Магнитофон сладко поет: "Мы с милым  расставалися,  клялись  в  любви
своей..." Радиоприемник свистит и улюлюкает.  Кинопроектор  показывает  на
стене ангара мультфильм "Волк и семеро козлят".
     Два ассистента  с  журналами  в  руках  становятся  перед  моделью  и
наперебой читают вслух, а Хома Брут, примостившись тут же, бьет по струнам
гитары и с чувством исполняет что-то залихватское.
     Модель никак не реагирует. Проглотив последнюю  буханку  и  опрокинув
последнее ведро,  она  сидит  на  диване  и  шарит  в  неопрятной  бороде.
Извлекает из бороды длинную щепку, запускает ее между зубов, отрыгивает.
     Затем выплевывает щепку и оценивающим взглядом обводит толпу.
     Толпа пятится.
     Саша мужественно заслоняет собой Стеллочку.
     Пятятся  чтецы  с  журналами,  Хома  Брут  соскакивает  с  помоста  и
приседает на корточки.
     Шум стихает. В наступившей тишине Выбегалло заканчивает свою речь:
     - И вот он, товарищи, перед нами! Образец потребления материальных  и
духовных ценностей, счастливый рыцарь без страха и упрека.
     Упырь внимательно смотрит на него.  Он  уже  огромен,  пижамная  пара
свисает с него клочьями.
     Встретив внимательный взгляд, Выбегалло нервно поправляет  галстук  и
произносит:
     - Собственно, я закончил. Может быть, есть какие-нибудь вопросы?
     Ему отвечает спокойный голос Хунты:
     - Спасайтесь, старый дурак.
     Но Выбегалло еще не понимает.
     - Есть предложение, - начинает он, - эту реплику из  зала  решительно
отмести...
     Упырь не дает ему закончить. Он вытягивает неимоверно длинную руку  и
хватает Выбегаллу за тулуп. Выбегалло  замолкает  и  покорно  вылезает  из
тулупа. Упырь хозяйски встряхивает тулуп, оглядывает его и кладет рядом  с
собой у дивана.
     Выбегалло, ссыпавшись с помоста, ныряет  в  толпу.  Толпа  продолжает
пятиться, а упырь тем временем  неторопливо  подтягивает  к  себе  поближе
радиоприемник, магнитофон, кинопроектор.
     - Это, значить, все будет мне, - рокочущим голосом объявляет  он.  Он
снова оглядывает толпу. Взгляд у него нехороший, оценивающий какой-то. При
этом он непрерывно облизывается.
     С головы Саши вдруг срывается финская кепочка и  улетает  на  помост.
Упырь напяливает ее себе на плешь.
     Стеллочка взвизгивает: с ее руки срываются часики. Упырь ловит их  на
лету.
     - Всем в укрытие! - гремит усиленный мегафоном голос Хунты.
     Все бросаются  в  проходы  между  проволочными  заграждениями,  а  по
очистившемуся  пространству  ангара  ползут,  скачут,  по-лягушачьи  летят
птичками полушубки, манто, дубленки, часы,  портсигары,  кошельки,  брюки,
валенки, ботинки - и все на помост, все на помост.
     Упырь мечется по помосту, подхватывает, жадно оглядывает,  примеряет,
запихивает  в  мешки  из-под  хлеба,  злобно  озирается,  скалит  клыки  и
взрыкивает.
     - Мне! - хрипит он. - И ето мне! И ето! Мое!
     За  валом  из  мешков  паника.  Мечутся  полуодетые,  возмущенные   и
испуганные люди.
     Толпа ограбленных терзает Выбегаллу. Особенно неистовствует Хома Брут
в одной длинной рубахе до колеи. Выбегалло отдувается и кричит фальцетом:
     - Критики! Критики не любите!
     Начальник группы телевизионщиков в подтяжках и трусах  надрывается  в
телефонную трубку:
     - Милиция! Милиция? Немедленно выезжайте! Массовое ограбление!  Банда
гангстеров! Главарь шайки - некий Выбегалло из НИИЧАВО!
     Тем временем упырь на помосте подтащил к себе  телевизионную  камеру,
груду фото- и киноаппаратов и жадно озирается, ища, чем бы еще  завладеть.
Его со всех сторон окружает кольцо проволочных заграждений и глухой вал из
мешков. Мрачно смотрят амбразуры дотов.
     - Машину! - капризно басит упырь. - Машину желаю!
     И стена из  мешков  напротив  вдруг  разваливается,  в  пролом  задом
вкатывает огромный МАЗ, подкатывает к помосту и останавливается.
     Упырь прыгает в ковш, жадно ощупывает кабину, ревет:
     - Еще!
     В  пролом  один  за  другим  катят:  автобус,  на  котором   приехали
корреспонденты, какой-то газик - из него на  ходу  выскакивает  испуганный
шофер, запутывается в проволоке, орет  ужасным  голосом;  два  "Москвича",
"Жигули", старая "Волга", новая "Волга", "кадиллак"...
     - По-моему, пора,  -  говорит  Федор  Симеонович  Хунте,  который  не
отрываясь наблюдает за упырем в стереотрубу.
     - Начнем со снотворного, - говорит Хунта. - Давайте! -  командует  он
кому-то через плечо.
     Из-за вала высовываются несколько сотрудников и направляют  на  упыря
брандспойт, присоединенный  к  серебристой  цистерне  с  надписью  "Пиво".
Пенная струя ударяет прямо в распахнутую клыкастую пасть.
     Упырь приходит в дикий восторг. Сначала  он  жадно  глотает,  посылая
струю сверху солью из солонки, потом прыгает под  струей,  как  под  душам
Шарко, гогоча и шлепая  себя  под  мышками,  потом  принимается  торопливо
наполнять ведра из-под молока - терпения у него не хватает, он протягивает
руку на все двадцать метров, хватает брандспойт (сотрудники - врассыпную),
тянет к себе, за брандспойтом  тянется  кишка,  а  за  кишкой,  разворотив
мешочную стену, во владения упыря втягивается цистерна.
     - Ну, с меня хватит! - объявляет Федор Симеонович.
     Он засучивает рукава и порывается в пролом, но тут  на  нем  повисают
все, кто находится поблизости. Федор Симеонович в небывалом гневе. Из глаз
его скачут шаровые молнии, он кричит:
     - Дайте его мне! Сколько же можно терпеть!
     - Пускайте Голема! - громовым голосом командует Хунта.
     Слышится могучее шипение и свист.
     Все приседают и втягивают головы в плечи.
     Перемахнув через вал, на середину ангара ловко выскакивает Голем - не
глиняный Голом из сказок, а современный робот из  фантастических  романов,
весь из металла и пластика, гибкий, шестирукий, жутко светятся четыре пары
глаз, из головы выдвигаются и прячутся телескопические рога антенн.
     Упырь поворачивается к  противнику,  садится  на  ближайший  мешок  и
длиннющими руками старается прикрыть свое богатство, как хохлушка цыплят.
     - Не дам! - рычит он. - Катись отседова!
     Робот с пневматическим шипением и свистом приближается.
     Тогда упырь вскакивает, выламывает доску из  помоста  и  кидается  на
врага.
     - И-и-эх-х!
     Робот легко уклоняется от молодецкого удара и средней правой  наносит
упырю короткий удар в лоб.
     Упырь спиной вперед, размахивая руками, летит и врезается  в  помост.
Над валом ликование. Свист, аплодисменты.
     Упырь вскакивает, выворачивает из бетонного  пола  железный  швеллер,
летит на робота, вращаясь вокруг собственной оси, как метатель молота.
     И снова робот легко уклоняется и встречает упыря могучей оплеухой.
     Новый взрыв ликования на валу.
     Упырь лежит  под  грузовиком.  На  физиономии  у  него  набухают  два
здоровенных фингала.
     Робот, деловито наматывая на четыре руки толстый трос, приближается к
нему.
     На морде упыря ужас вдруг сменяется вожделением.
     - Хочу! - хрипит он. - Желаю!!
     Робот  приостанавливается.  Упырь  выбирается  из-под  грузовика   и,
непрерывно облизываясь, бормочет:
     - Это будет мое! Это мне! Ух ты, мой милый! Ух ты, мой радостный!..
     Руки робота разом опускаются, трос падает на пол, глаза меркнут.
     - Давай, давай, - говорит ему упырь и толкает в  сторону  помоста.  -
Давай, дело делай. Нечего тебе тут стоять...
     И робот покорно принимается всеми шестью своими руками  укладывать  и
упаковывать награбленное барахло.
     Упырь радостно хохочет, разевая пасть на весь ангар.
     - Ну, все, ребята, - говорит за валом Витька Корнеев. -  Теперь  наша
очередь.
     Саша  с  Эдиком  Почкиным  подтаскивают  плетеную  корзину,   набитую
стружками, из которых торчит горло четвертной бутылки,  залитое  сургучом.
Торопливо горстями выбрасывают стружки.
     Корнеев легко, одной рукой извлекает бутылку, читает ярлык:
     "Джинн Злойдух ибн Джафар. Выдержка с 1015 года до нашей эры. Опасно!
Не взбалтывать!"
     Виктор старательно трясет бутыль, поворачивает ее  горлышком  вниз  и
снова трясет. За стеклом возникает  на  мгновение,  расплывается  и  снова
исчезает жуткое искаженное рыло с кривым клыком и  черной  повязкой  через
глаз.
     Вой милицейской сирены.  К  воротам  ангара  подкатывает  милицейская
"Волга" со световой вертушкой на  крыше,  из  нее  высыпаются  оперативные
работники. Все они кидаются рассматривать в лупу и  фотографировать  следы
на  снегу,  а  юный  сержант  милиции,  подтягивая   на   ходу   перчатки,
устремляется в ангар.
     Все замирает.
     Сержант  проходит  через  пролом  в  стене  и,  звеня  подковками  по
бетонному полу, печатая шаг, направляется к упырю.
     Упырь озадаченно смотрит  на  него.  Потом  облизывается,  приседает,
свесив длинные руки, и мелкими шажками движется навстречу.
     Сержант, не  останавливаясь,  достает  свисток,  и  длиннейшая  трель
оглашает ангар.
     Робот за спиной упыря поднимает все шесть рук и опускает голову.
     Упырь распахивает гигантскую клыкастую пасть, и в этот момент...
     - Ложи-и-ись! - орет Корнеев на весь ангар.
     Падает ничком сержант.
     Падают ничком все за стеной.
     Корнеев, занося назад правую  руку  с  бутылью,  разбегаетс